Они отошли к торцу коридора, человека с морщинистым лицом, как обычно, никто не заметил. – Я узнал и сразу… Сразу поехал к вам… Василий рассказывал о вас… Собирался меня вам представить… Вам сейчас, наверное, тяжело… Вот, выпейте… – Из внутреннего кармана он достал плоскую металлическую фляжку, набулькал пахучей жидкости в колпачок. Неприметный человечек напрягся, но всю мизансцену сломала медсестра.
– Светлана! Принесите сулему, бинт и тампоны, и побыстрее! – Сержантский голос вывел девушку из ступора.
– Извините, товарищ Каплер, мне нужно бежать! – Быстрым шагом она направилась к перевязочной. Он семенил рядом, держа в одной руке колпачок с коньяком, в другой фляжку.
– Светлана, когда мы сможем увидеться? – Она не ответила, юркнула в перевязочную. Он топтался у двери, когда тяжелая рука легла ему на плечо. «Броня» оценивающе смотрел на него, продолжая жамкать гуттаперчевый мячик. Парень со стальными зубами сверкал улыбкой чуть позади.
– Ну что же вы, товарищ батальонный комиссар, мешаете нашей Светочке выполнять прямые служебные обязанности? Это ж, не говоря худого слова, прямо саботаж какой-то?!
– Вашей?! – почти взвизгнул режиссер. – Какой такой вашей? Да вы хоть знаете, кто она, да вы хоть знаете, чья она…
– Това-арищ батальонный, – опять протянул танкист, – ну что вы, право, совсем нас за идиотов держите? Это совсем неинтеллигентно, я бы сказал… Конечно, знаем. Вы, товарищ батальонный, видимо, на фронте да в госпиталях не бывали до сей поры? Не бывали? Вот я так и думал. И что такое солдатский телеграф, конечно, не знаете. Так что если вы хотели поразить нас до глубины души – то немножко ошиблись. Еще вопросы?
– Да какое вы имеете право…
– А собственно, при чем тут право? Ты, батальонный, – переход на «ты» не изменил расслабленную манеру речи. Да и «ты» в исполнении танкиста от уставного «вы» по интонации не отличалось, так что режиссер перехода не заметил, – знаешь, что у человека горе. И вместо того, чтобы просто прийти на похороны, как нормальный человек, летишь быстрей-быстрей к человеку на службу, да еще с пойлом. Так, уважаемый, сочувствие не выражают.
– Я… У меня… Я завтра уезжаю в командировку. И на похоронах быть не смогу. А вас я попросил бы не тыкать!
– А извини, товарищ батальонный, мы тут народ простой. Невзначай не только тыкнуть, но и ткнуть можем – по неловкости своей. У нас же кто раненый, а кто и контуженый… Так что ехал бы ты в свою командировку. А брата Светкиного схоронить кому – найдется. И мы тут его тоже… помянем. Как павшего смертью храбрых. За Родину. Ясно я выразился?
Скрип сжимаемого мячика отсчитал три секунды. Режиссер развернулся через правое плечо, скинул халат на спинку подвернувшегося стула и пошел к двери. Выскочив на крыльцо, он присосался к фляжке. Все по-дурацки! Все не так! Допил до дна и почти побежал к воротам госпиталя. Желтые листья стаей бросились следом, хватая за пятки щегольских сапог.
Светлана сидела у койки перевязанного по новой учителя. Он спал. Флотский лейтенант с забинтованными руками диктовал громовым шепотом письмо. Светлана Иосифовна Сталина-Аллилуева, внезапно повзрослевшая девушка пятнадцати лет от роду, – писала.
* * *
Из более чем 650 тыс. военнослужащих, задержанных к 10 октября 1941 г., после проверки были арестованы около 26 тыс. человек, среди которых особые отделы числили: шпионов – 1505, диверсантов – 308, изменников – 2621, трусов и паникеров – 2643, дезертиров – 8772, распространителей провокационных слухов – 3987, самострельщиков – 1671, других – 4371 человек. Был расстрелян 10201 человек, в том числе перед строем – 3321 человек. Подавляющее же число – более 632 тыс. человек, т. е. более 96 %, были возвращены на фронт.
Ю. Рубцов. «Советские части охраны тыла»
К своим вышли как-то буднично. Не ползли через линию фронта, не прорывались с боем по нейтральной полосе – ни фронта, ни нейтралки просто не существовало в этом месте, в это время.
Просто в один хмурый день, когда запасы галет подошли к концу, в кустах рядом зашуршало, и испуганный, срывающийся голос завопил «Стой! Стрелять буду!» и еще пару народно-матерных слов от испуга.
Оба замерли, развернув головы на голос. Из кустов, одной рукой наводя карабин, а другой – поддерживая штаны, со сложенным ремнем поперек шеи (до ветру отошел, бедолага, че ж не понять) поднялся молоденький красноармеец.
– Стою, стою, браток, – Андрей медленно прислонил «СВТ» к березе. – Давид! Положи оружие, не нервируй бойца.
Давид медленно положил на землю висевший под мышкой «шмайссер», аккуратно потянул через голову ремень карабина.
Боец в кустах перехватил винтовку двумя руками, отчего штаны сползли вниз, дуло лихорадочно металось от одного к другому.
– Руки вверх! Пять шагов назад!
– Я, голуба, руки вверх перед немцем не поднимал, да и перед тобой не буду.
– Руки вверх!!!
Ну и что тут делать прикажете? Пристрелит ведь только со страху. Или еще глупее – чтоб не рассказали невзначай, что со спущенными штанами застали.
Андрей с Давидом переглянулись, задрали руки и отошли на требуемые пять шагов, остановившись спиной к бдительному красноармейцу. Сзади слышалось пыхтение и шорох – тот стремительно подтягивал и застегивал штаны. Затем несколько раз лязгнуло – да он что, весь арсенал на себя навьючил?
– Кру-гом!
Вот чудила! В мозгах у парня явно заколодило – он по-прежнему держал в руках карабин, автомат поперек груди, самозарядка и трофейный «маузер» за спиной. Будь на месте двух шоферов немцы – уговорили бы малого на счет цвай.
– Вперед!
Шли метров двести, крайние пятьдесят из них обвешанный железом боец еле телепал, пыхтя и спотыкаясь. А когда в землянке особиста Андрей вместе с красноармейской книжкой вывалил из кармана галифе «наган», совсем потерялся. Особист был с вот такенными мешками под глазами от недосыпу, строить «конвоира» не стал, лишь посмотрел эдак невесело: «Ладно, идите, Васильев. Объявляю, хм, благодарность. Гольдман, подождите снаружи. Давайте, Чеботарев, рассказывайте».
Вопреки ожиданиям, мурыжили их недолго. То ли трофейное оружие и солдатские книжки неудачливых связистов сыграли, то ли просто было не до того – но уже на следующий день их отправили с попуткой на армейский сборный пункт. Автомат немецкий забрали, конечно, а вот записанную на него «светку» Андрей отстоял, что было вовсе не трудно – за время их странствий любви к самозарядкам в войсках не прибавилось.
На сборном тоже не задержались. Андрея сразу заслали в автобат, а Давида, прознав о «тракторных» правах, отправили куда-то в тыл – в танковое училище или около того. Давид был счастлив. Андрей тоже просился – не взяли. И разошлись военные дороги. Даже почтой полевой обменяться не успели.
Сводка особого отдела стоявшей в обороне на спокойном участке стрелковой дивизии вместе с усталым особистом была уничтожена бомбой с бреющего вдоль дороги «Мессершмитта» на следующий же день. В деле Чеботарева Андрея Юрьевича, красноармейца, беспартийного, ранее судимого, проходящего по списку контроля «Особой важности», осталась пометка «Пропал без вести». Разведгруппа ОСНАЗ НКВД, посланная неделю спустя в глубокий немецкий тыл на предполагаемое место разгрома колонны, в которой находился объект «Паук», ситуацию прояснить не смогла и была полностью уничтожена при попытке обратного перехода линии фронта.
* * *
Нельзя быть сильным везде.
Бисмарк, канцлер Германской Империи
Русские не бежали.
Они отступали, цепляясь за каждый холмик, за каждую речку. Зубами вгрызались в недостроенные линии укреплений. Прорывались из окружений под Вязьмой, Брянском, Трубчевском, занимали следующую линию обороны и снова рыли окопы на каждом маломальском удобном рубеже. Они понимали – простым закапыванием в землю немцев остановить не удастся, пробовали уже много раз. Не вышло. Взгляды тех, кто имел доступ к картам с нанесенной на них обстановкой, неизбежно цеплялись за гигантский клин от Конотопа до Киева, вдававшийся в немецкий фронт подобно топору. Эх, этим бы топором – да под самый корешок…
– Так объясните мне, товарищ Еременко, в чем же дело? На двухсоткилометровом фронте вам противостоит одна-единственная вторая немецкая армия. А сколько армий вы задействовали в наступлении? Три?
– Так точно. Три.
– При этом у вас огромное превосходство в танках – все танки немцев задействованы в наступлении на Москву. Тем не менее вы топчетесь на месте, пока немцы перемалывают наши войска на западе. Как это объяснить? Если генерал Вейхс с одной армией успешно сдерживает генерала Еременко с тремя – не значит ли это, что Вейхс в три раза лучше Еременко?
– Товарищ Сталин…
– Слушаю вас, товарищ Еременко.
– Немцы имеют огромный опыт современной войны. Причем не только генералы, но и солдаты, и офицеры. Наши части, особенно вновь сформированные, такого опыта не имеют.
– Вот как. Плохие у нас солдаты, значит, негодные. Генералы не хуже немецких, а солдаты – плохие. Так, товарищ Еременко?
– Товарищ Сталин, я с себя ответственности не снимаю…
– А мне кажется – снимаете. За действия ваших войск отвечаете вы. Почему немцы могут брать укрепленные пункты силами пехотных соединений, а вы требуете у Ставки танки и жжете их в лобовых атаках? Почему немцы перебрасывают войска в два-три раза быстрее, чем вы? Причем даже пешим порядком они движутся быстрее, да. Почему немцы удерживают свои опорные пункты даже в условиях глубокого охвата, а наши войска отходят, стоит немецким танкам появиться на флангах? Почему немецкие солдаты за бой расходуют весь боекомплект, а наш боец выпустит два-три патрона и прячется в окоп – пускай, мол, артиллерия работает? Вы читали доклад группы инспекторов Ставки?
– Не успел, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Это плохо, что вы не успели. Эдак можно и страну защитить «не успеть». В общем, так, товарищ Еременко. Вы воюете, как будто у вас за спиной неисчерпаемый источник танков и людей. И можно не готовить людей, не искать наилучшие тактические решения, а просто давить массой. Это не так. Совсем не так. Мы потеряли огромную территорию, а на немцев работает вся Чехословакия, половина Франции, не считая более мелких стран. Сейчас у немцев больше людей, больше техники, больше заводов. Мы просто не имеем права бездумно транжирить ресурсы. Натиск на южный фланг немецкой группировки не ослаблять. Лобовые атаки без подготовки – исключить. Использовать маневр и артиллерию. Снарядов на киевских складах достаточно. Вы свободны, товарищ Еременко. Самолет ждет вас на аэродроме.
«У аппарата Буденный. Товарищ Сталин, здравствуйте. Разведкой зафиксировано прибытие на Кременчугский плацдарм 9, 13 и 16 танковых и 16 и 25 мотодивизий противника. Бомбежка переправ результатов не дала. Штаб ожидает удара немцев с плацдарма в ближайшие часы. Существует угроза окружения Киева и Юго-Западного фронта. Просим разрешения Ставки оставить Киев и вывести войска во избежание окружения и уничтожения группировки».
«У аппарата Сталин. Здравствуйте, товарищ Буденный. Оставление Киева Ставка запрещает. Киевский выступ является единственным плацдармом для флангового удара по наступающим на Москву частям. Исходя из этого, Ставка приказывает вам, с использованием подвижных танковых и кавалерийских соединений, наносить контрудары по немецким танковым клиньям. Обращаем ваше внимание на то, что угроза охвата Киева с севера в условиях наступления группы Гудериана на Москву отсутствует».
«Буденный: После прибытия танковых и моторизованных дивизий на плацдарм немцы имеют над Южной группой перевес в силах. Эффективное блокирование немецких ударов невозможно без получения подкреплений».
«Сталин: Ставка выделяет из резерва три танковых бригады и 4 истребительно-противотанковых полка из резерва Главного Командования с погрузкой в Харькове. Укажите место назначения для переброски и разгрузки. Однако Ставка предупреждает – дальнейшего поступления крупных резервов не будет. Танковых боев стенка на стенку избегать, шире применяйте противотанковую артиллерию. Старайтесь перерезать немецкие коммуникации в случае прорыва. Ваша задача – не допустить окружения Киева и удара в тыл Еременко».
Приднепровские степи горели. Бронированные клинья крестили равнины, пытаясь поймать друг друга, копыта тысяч коней вздымали пыль, ища мягкое подбрюшье механизированных орд, перегрызая артерии и вены, по котором цистернами шел бензин – кровь войны. Тут не было ДОТов, не было многокилометровых траншей – разве что наскоро вырытые ячейки. Тут был пахнущий дымом ветер, горящие у подножья древних курганов бензиновые костры, скорость и ярость. И вопрос – кто же устанет первым.
В цеху было непривычно тихо. Нет, что-то как обычно звенело, что-то стучало, шипело, скрежетало. Но разве ж то шум! Производственные линии, еще месяц назад стоявшие несокрушимой фалангой, напоминали старческую челюсть – пустых фундаментов было как бы не больше, чем станков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Светлана! Принесите сулему, бинт и тампоны, и побыстрее! – Сержантский голос вывел девушку из ступора.
– Извините, товарищ Каплер, мне нужно бежать! – Быстрым шагом она направилась к перевязочной. Он семенил рядом, держа в одной руке колпачок с коньяком, в другой фляжку.
– Светлана, когда мы сможем увидеться? – Она не ответила, юркнула в перевязочную. Он топтался у двери, когда тяжелая рука легла ему на плечо. «Броня» оценивающе смотрел на него, продолжая жамкать гуттаперчевый мячик. Парень со стальными зубами сверкал улыбкой чуть позади.
– Ну что же вы, товарищ батальонный комиссар, мешаете нашей Светочке выполнять прямые служебные обязанности? Это ж, не говоря худого слова, прямо саботаж какой-то?!
– Вашей?! – почти взвизгнул режиссер. – Какой такой вашей? Да вы хоть знаете, кто она, да вы хоть знаете, чья она…
– Това-арищ батальонный, – опять протянул танкист, – ну что вы, право, совсем нас за идиотов держите? Это совсем неинтеллигентно, я бы сказал… Конечно, знаем. Вы, товарищ батальонный, видимо, на фронте да в госпиталях не бывали до сей поры? Не бывали? Вот я так и думал. И что такое солдатский телеграф, конечно, не знаете. Так что если вы хотели поразить нас до глубины души – то немножко ошиблись. Еще вопросы?
– Да какое вы имеете право…
– А собственно, при чем тут право? Ты, батальонный, – переход на «ты» не изменил расслабленную манеру речи. Да и «ты» в исполнении танкиста от уставного «вы» по интонации не отличалось, так что режиссер перехода не заметил, – знаешь, что у человека горе. И вместо того, чтобы просто прийти на похороны, как нормальный человек, летишь быстрей-быстрей к человеку на службу, да еще с пойлом. Так, уважаемый, сочувствие не выражают.
– Я… У меня… Я завтра уезжаю в командировку. И на похоронах быть не смогу. А вас я попросил бы не тыкать!
– А извини, товарищ батальонный, мы тут народ простой. Невзначай не только тыкнуть, но и ткнуть можем – по неловкости своей. У нас же кто раненый, а кто и контуженый… Так что ехал бы ты в свою командировку. А брата Светкиного схоронить кому – найдется. И мы тут его тоже… помянем. Как павшего смертью храбрых. За Родину. Ясно я выразился?
Скрип сжимаемого мячика отсчитал три секунды. Режиссер развернулся через правое плечо, скинул халат на спинку подвернувшегося стула и пошел к двери. Выскочив на крыльцо, он присосался к фляжке. Все по-дурацки! Все не так! Допил до дна и почти побежал к воротам госпиталя. Желтые листья стаей бросились следом, хватая за пятки щегольских сапог.
Светлана сидела у койки перевязанного по новой учителя. Он спал. Флотский лейтенант с забинтованными руками диктовал громовым шепотом письмо. Светлана Иосифовна Сталина-Аллилуева, внезапно повзрослевшая девушка пятнадцати лет от роду, – писала.
* * *
Из более чем 650 тыс. военнослужащих, задержанных к 10 октября 1941 г., после проверки были арестованы около 26 тыс. человек, среди которых особые отделы числили: шпионов – 1505, диверсантов – 308, изменников – 2621, трусов и паникеров – 2643, дезертиров – 8772, распространителей провокационных слухов – 3987, самострельщиков – 1671, других – 4371 человек. Был расстрелян 10201 человек, в том числе перед строем – 3321 человек. Подавляющее же число – более 632 тыс. человек, т. е. более 96 %, были возвращены на фронт.
Ю. Рубцов. «Советские части охраны тыла»
К своим вышли как-то буднично. Не ползли через линию фронта, не прорывались с боем по нейтральной полосе – ни фронта, ни нейтралки просто не существовало в этом месте, в это время.
Просто в один хмурый день, когда запасы галет подошли к концу, в кустах рядом зашуршало, и испуганный, срывающийся голос завопил «Стой! Стрелять буду!» и еще пару народно-матерных слов от испуга.
Оба замерли, развернув головы на голос. Из кустов, одной рукой наводя карабин, а другой – поддерживая штаны, со сложенным ремнем поперек шеи (до ветру отошел, бедолага, че ж не понять) поднялся молоденький красноармеец.
– Стою, стою, браток, – Андрей медленно прислонил «СВТ» к березе. – Давид! Положи оружие, не нервируй бойца.
Давид медленно положил на землю висевший под мышкой «шмайссер», аккуратно потянул через голову ремень карабина.
Боец в кустах перехватил винтовку двумя руками, отчего штаны сползли вниз, дуло лихорадочно металось от одного к другому.
– Руки вверх! Пять шагов назад!
– Я, голуба, руки вверх перед немцем не поднимал, да и перед тобой не буду.
– Руки вверх!!!
Ну и что тут делать прикажете? Пристрелит ведь только со страху. Или еще глупее – чтоб не рассказали невзначай, что со спущенными штанами застали.
Андрей с Давидом переглянулись, задрали руки и отошли на требуемые пять шагов, остановившись спиной к бдительному красноармейцу. Сзади слышалось пыхтение и шорох – тот стремительно подтягивал и застегивал штаны. Затем несколько раз лязгнуло – да он что, весь арсенал на себя навьючил?
– Кру-гом!
Вот чудила! В мозгах у парня явно заколодило – он по-прежнему держал в руках карабин, автомат поперек груди, самозарядка и трофейный «маузер» за спиной. Будь на месте двух шоферов немцы – уговорили бы малого на счет цвай.
– Вперед!
Шли метров двести, крайние пятьдесят из них обвешанный железом боец еле телепал, пыхтя и спотыкаясь. А когда в землянке особиста Андрей вместе с красноармейской книжкой вывалил из кармана галифе «наган», совсем потерялся. Особист был с вот такенными мешками под глазами от недосыпу, строить «конвоира» не стал, лишь посмотрел эдак невесело: «Ладно, идите, Васильев. Объявляю, хм, благодарность. Гольдман, подождите снаружи. Давайте, Чеботарев, рассказывайте».
Вопреки ожиданиям, мурыжили их недолго. То ли трофейное оружие и солдатские книжки неудачливых связистов сыграли, то ли просто было не до того – но уже на следующий день их отправили с попуткой на армейский сборный пункт. Автомат немецкий забрали, конечно, а вот записанную на него «светку» Андрей отстоял, что было вовсе не трудно – за время их странствий любви к самозарядкам в войсках не прибавилось.
На сборном тоже не задержались. Андрея сразу заслали в автобат, а Давида, прознав о «тракторных» правах, отправили куда-то в тыл – в танковое училище или около того. Давид был счастлив. Андрей тоже просился – не взяли. И разошлись военные дороги. Даже почтой полевой обменяться не успели.
Сводка особого отдела стоявшей в обороне на спокойном участке стрелковой дивизии вместе с усталым особистом была уничтожена бомбой с бреющего вдоль дороги «Мессершмитта» на следующий же день. В деле Чеботарева Андрея Юрьевича, красноармейца, беспартийного, ранее судимого, проходящего по списку контроля «Особой важности», осталась пометка «Пропал без вести». Разведгруппа ОСНАЗ НКВД, посланная неделю спустя в глубокий немецкий тыл на предполагаемое место разгрома колонны, в которой находился объект «Паук», ситуацию прояснить не смогла и была полностью уничтожена при попытке обратного перехода линии фронта.
* * *
Нельзя быть сильным везде.
Бисмарк, канцлер Германской Империи
Русские не бежали.
Они отступали, цепляясь за каждый холмик, за каждую речку. Зубами вгрызались в недостроенные линии укреплений. Прорывались из окружений под Вязьмой, Брянском, Трубчевском, занимали следующую линию обороны и снова рыли окопы на каждом маломальском удобном рубеже. Они понимали – простым закапыванием в землю немцев остановить не удастся, пробовали уже много раз. Не вышло. Взгляды тех, кто имел доступ к картам с нанесенной на них обстановкой, неизбежно цеплялись за гигантский клин от Конотопа до Киева, вдававшийся в немецкий фронт подобно топору. Эх, этим бы топором – да под самый корешок…
– Так объясните мне, товарищ Еременко, в чем же дело? На двухсоткилометровом фронте вам противостоит одна-единственная вторая немецкая армия. А сколько армий вы задействовали в наступлении? Три?
– Так точно. Три.
– При этом у вас огромное превосходство в танках – все танки немцев задействованы в наступлении на Москву. Тем не менее вы топчетесь на месте, пока немцы перемалывают наши войска на западе. Как это объяснить? Если генерал Вейхс с одной армией успешно сдерживает генерала Еременко с тремя – не значит ли это, что Вейхс в три раза лучше Еременко?
– Товарищ Сталин…
– Слушаю вас, товарищ Еременко.
– Немцы имеют огромный опыт современной войны. Причем не только генералы, но и солдаты, и офицеры. Наши части, особенно вновь сформированные, такого опыта не имеют.
– Вот как. Плохие у нас солдаты, значит, негодные. Генералы не хуже немецких, а солдаты – плохие. Так, товарищ Еременко?
– Товарищ Сталин, я с себя ответственности не снимаю…
– А мне кажется – снимаете. За действия ваших войск отвечаете вы. Почему немцы могут брать укрепленные пункты силами пехотных соединений, а вы требуете у Ставки танки и жжете их в лобовых атаках? Почему немцы перебрасывают войска в два-три раза быстрее, чем вы? Причем даже пешим порядком они движутся быстрее, да. Почему немцы удерживают свои опорные пункты даже в условиях глубокого охвата, а наши войска отходят, стоит немецким танкам появиться на флангах? Почему немецкие солдаты за бой расходуют весь боекомплект, а наш боец выпустит два-три патрона и прячется в окоп – пускай, мол, артиллерия работает? Вы читали доклад группы инспекторов Ставки?
– Не успел, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Это плохо, что вы не успели. Эдак можно и страну защитить «не успеть». В общем, так, товарищ Еременко. Вы воюете, как будто у вас за спиной неисчерпаемый источник танков и людей. И можно не готовить людей, не искать наилучшие тактические решения, а просто давить массой. Это не так. Совсем не так. Мы потеряли огромную территорию, а на немцев работает вся Чехословакия, половина Франции, не считая более мелких стран. Сейчас у немцев больше людей, больше техники, больше заводов. Мы просто не имеем права бездумно транжирить ресурсы. Натиск на южный фланг немецкой группировки не ослаблять. Лобовые атаки без подготовки – исключить. Использовать маневр и артиллерию. Снарядов на киевских складах достаточно. Вы свободны, товарищ Еременко. Самолет ждет вас на аэродроме.
«У аппарата Буденный. Товарищ Сталин, здравствуйте. Разведкой зафиксировано прибытие на Кременчугский плацдарм 9, 13 и 16 танковых и 16 и 25 мотодивизий противника. Бомбежка переправ результатов не дала. Штаб ожидает удара немцев с плацдарма в ближайшие часы. Существует угроза окружения Киева и Юго-Западного фронта. Просим разрешения Ставки оставить Киев и вывести войска во избежание окружения и уничтожения группировки».
«У аппарата Сталин. Здравствуйте, товарищ Буденный. Оставление Киева Ставка запрещает. Киевский выступ является единственным плацдармом для флангового удара по наступающим на Москву частям. Исходя из этого, Ставка приказывает вам, с использованием подвижных танковых и кавалерийских соединений, наносить контрудары по немецким танковым клиньям. Обращаем ваше внимание на то, что угроза охвата Киева с севера в условиях наступления группы Гудериана на Москву отсутствует».
«Буденный: После прибытия танковых и моторизованных дивизий на плацдарм немцы имеют над Южной группой перевес в силах. Эффективное блокирование немецких ударов невозможно без получения подкреплений».
«Сталин: Ставка выделяет из резерва три танковых бригады и 4 истребительно-противотанковых полка из резерва Главного Командования с погрузкой в Харькове. Укажите место назначения для переброски и разгрузки. Однако Ставка предупреждает – дальнейшего поступления крупных резервов не будет. Танковых боев стенка на стенку избегать, шире применяйте противотанковую артиллерию. Старайтесь перерезать немецкие коммуникации в случае прорыва. Ваша задача – не допустить окружения Киева и удара в тыл Еременко».
Приднепровские степи горели. Бронированные клинья крестили равнины, пытаясь поймать друг друга, копыта тысяч коней вздымали пыль, ища мягкое подбрюшье механизированных орд, перегрызая артерии и вены, по котором цистернами шел бензин – кровь войны. Тут не было ДОТов, не было многокилометровых траншей – разве что наскоро вырытые ячейки. Тут был пахнущий дымом ветер, горящие у подножья древних курганов бензиновые костры, скорость и ярость. И вопрос – кто же устанет первым.
В цеху было непривычно тихо. Нет, что-то как обычно звенело, что-то стучало, шипело, скрежетало. Но разве ж то шум! Производственные линии, еще месяц назад стоявшие несокрушимой фалангой, напоминали старческую челюсть – пустых фундаментов было как бы не больше, чем станков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48