Сталин дослушал, потом поднялся со стула и подошел к карте.
– Все это хорошо, товарищ Василевский. Но… Вы действительно верите, что этими силами можно остановить немца?
– Уверен, товарищ Сталин.
– А я вот – не уверен.
Василевский опешил. Сталин раскурил трубку и успокоился окончательно. Да, «собачий парикмахер» попал пальцем в небо. Но ведь мы марксисты, не так ли? И товарищ Сталин – тоже марксист. А что говорит теория Маркса? Теория Маркса отрицает принцип предопределенности событий. Так что ничего удивительного в том факте, что немецкое командование в новых исторических условиях изменило свою стратегию, нет. Особенно – учитывая утечку информации, будь он проклят, этот ежовский выкормыш.
Однако эта новая стратегия немцев оперирует теми же силами, теми же производственными мощностями и реализуется теми же людьми, что и в изложенной «Пауком» версии. А в той версии немцы почти дошли до Москвы в значительно более трудных условиях – при достроенных линиях обороны, при большем количестве наших войск. Значит, в нынешней ситуации сдержать немцев будет еще труднее.
– А я – не уверен, – еще раз повторил Сталин. – Заметьте, товарищ Василевский, за два с половиной месяца войны нашим войскам ни одного раза не удалось сдержать немецкие танковые группировки. А значит – нет оснований предполагать, что это получится у нас сейчас.
– Мы не собираемся ограничиваться обороной, товарищ Сталин. В складывающейся ситуации линия фронта образует обширный «балкон», обращенный во фланг наступающей германской группировке, – указка описала длинную дугу от Киева до Курска, – что создает возможность для проведения мощного контрнаступления, охватывающего фланги немецкой ударной группы.
– И вы уже научились проводить операции такой глубины, товарищ Василевский? – саркастично заметил Сталин. – Скорее немцы вспомогательными ударами срежут этот балкон. И усядутся на нем сами. – Я не отрицаю возможности такой операции, – продолжал он, – однако – большого барана нужно есть маленькими кусочками. Нам предстоит разработать и провести комплекс сложных операций. Причем не по заранее подготовленному плану – планы в таких условиях долго не живут, а быстро и – главное – правильно реагируя на действия противника. Исходя из этого, – Сталин уже ходил по кабинету, – Ставка предлагает создать на базе Северо-западного, Западного, Резервного, Брянского, Юго-Западного фронтов Особую группу фронтов. Задачей группы считать – остановку немецкого наступления на Москву и последующий разгром немецкой группировки. Координатором группы фронтов назначить генерал-лейтенанта Рокоссовского. Есть мнение, товарищ Рокоссовский справится.
И, не давая присутствующим опомниться, возразить – уж больно крут был взлет из всего-навсего командармов в начальники над пятью комфронтами сразу, добавил:
– Спасибо, товарищи. Все свободны.
* * *
Я освобождаю вас от химеры, называемой совестью.
А. Гитлер
Грохот боя позади затих, доносились лишь резкие щелчки одиночных выстрелов. Кто-то прорвался – скорее назад, чем вперед, но вряд ли повезло многим. Андрей с Давидом продирались через подлесок, отводя от лица норовящие ткнуть в глаз ветви. Оружие не бросил ни тот, ни другой – то ли от страха, то ли просто забыли – вряд ли из соображений воинского долга. Одни рефлексы. Хотя и правильные, да. По крайней мере, теперь, когда в голову начали возвращаться какие-то мысли, наличие в руках оружия хоть немного успокаивало совесть. А совесть нуждалось в успокоении у обоих.
И каждый новый выстрел за стеной деревьев был дополнительным укором. Сесть и завыть не позволяли именно стволы – селивановский «наган» у Андрея и Андреева «СВТ» у Давида. Совесть требовала повернуть назад, но обычный человеческий страх поддерживался здравым смыслом – даже без учета танков, подстерегшие их колонну вояки не им чета.
– Стреляют еще.
– Раненых добивают. Кто идти не может, – Андрей шагал, ненавидя сам себя за то, что идет на восток, а не на запад: «… и мы помним, как солнце отправилось вспять»… Давид сглотнул:
– Андрей… Вернемся?
– Куда? Вдвоем, с «наганом» и «светкой» против танков? Ежли б мы сразу в канаве залегли – может, одного-двух и кончили б… И то при удаче. А сейчас – отловят нас на подходе, и все, пишите письма. Зазря поляжем. И хорошо, если поляжем. В плен ни тебе, ни мне нельзя.
– Мне-то понятно, – о привычках немцев все уже были наслышаны, да и бессмертное «Бей жида-политрука, морда просит кирпича» в листовках рассыпалось фрицами регулярно, – а ты?
– Если у меня будет отдельная могилка, на ней надо будет написать: «Он слишком много знал». Усек? – Андрея колотило, в здравом уме ничего такого он не сказал бы – слишком уж, по меркам его времени, это напоминало понты.
– Ага. Я так и думал, собственно. И что делать?
– К своим идти. Пойдем через лес, вряд ли немец прорвался так уж далеко, – и почти сразу же, опровергая его слова, на северо-востоке что-то загрохотало. – Ч-черт. У тебя еда есть?
– Откуда? Сидор в машине остался.
– Ладно. Смотри по дороге – может, малинник какой встретится, – канонада впереди усилилась. – Ч-черт. Похоже, я ошибся. Идти придется долго, лучше грибы-ягоды, чем ничего.
Грибов-ягод, как назло, не попадалось. Благо, была одна стеклянная фляга в матерчатом чехле на двоих, ее наполнили из темного спокойного ручейка. Дня три продержатся, а там посмотрим. На третий день желудок уже начало не просто сводить, а буквально скручивать. Канонада грохотала по-прежнему впереди, немцы своими огромными массами людей и стали двигались быстрее. Много времени уходило на преодоление дорог – один раз лежали почти час, дожидаясь, пока длинная колонна не пройдет, изрыгая пыль, лающие команды, гогот и звуки губных гармошек.
– Слышишь? – Андрей поднял отведенную назад руку, подсознательно копируя какого-то американского морпеха из давным-давно, по его счету, отсмотренного боевика.
– Дым?
– Точно, дым. Жилой. Но… плохой какой-то. Неправильный. Патронов у тебя сколько?
– Только то, что в магазине. Десять штук.
– И у меня только барабан. Так, двигаемся тихо. Я впереди, ты прикрываешь.
… Суки.
Только одно это слово и вертелись в Андреевой голове, когда они с Давидом рыли найденной на пепелище лопатой неглубокую могилу, когда укладывали в нее скрюченные головешки сгоревших тел (желудок выворачивало напустую), когда засыпали яму супесью пополам с золой. О возможности возвращения немцев на затерянный в лесу кордон не думали.
Во-первых, это было неважно – не похоронить лесника с семьей было просто невозможно, ни при каких обстоятельствах.
А во-вторых, работающая часть сознания отметила: судя по следам, немцев и было тут два мотоцикла – разведка. Сделали дело – и укатили.
Суки.
Пусть воют, когда мы придем в Германию. Пусть плачут кровавыми слезами. Пусть на коленях ползают под дулом винтовок и автоматов, вымаливая прощение.
О том, что «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается» будем думать потом. Когда размажем их тонким слоем – сначала по нашей, а потом и по чужой земле. Когда они и сами до конца жизни запомнят, и правнукам накажут – никогда больше! Ферботен, мля!
Боже мой, мы – там – все забыли.
Мы забыли, как пахнут горелые тела.
Мы забыли, как отражается небо в глазах девушки с окровавленными ногами.
Мы там клеим модельки «Тигров» и редких модификаций «трешек», с легким презрением относясь к «скушной», «без деталировочки» броне «тридцатьчетверок» и «ИСов».
Мы дошли до того, что ставим памятники эсэсовцам при церквях, а сами присваиваем себе на Интернет-форумах гитлеровские звания.
И вот когда запах горелой человечины накрывает тебя по-настоящему – ненависть к этим нелюдям смешивается с презрением к самому себе, образуя взрывчатый состав страшной силы.
Простите меня, люди.
Простите, что я убежал с поля боя, пусть безнадежного. Простите, что я не убил даже одного немца, позволив одному лишнему нелюдю дойти до вашего дома.
И ты, девонька, прости. Спи спокойно.
Красноармеец Чеботарев больше от врага не побежит.
* * *
Сталин Василий Иосифович 21.03.1921-05.09.1941
Фрунзе Тимур Михайлович 05.04.1923-19.01.1942
Микоян Владимир Анастасович 26.01.1924-18.09.1942
Хрущев Леонид Никитович 10.11.1917-11.03.1943
… В этом полку были самые лучшие самолеты и самые лучшие летчики. Он никогда не испытывал недостатка в запчастях, боекомплекте, высокооктановом горючем. И его никогда не раздергивали по эскадрильям, звеньям и парам. Но только не ночью. Немцы были уже в считаных десятках километров – но смоленские аэродромы никак не могли подтянуться за наступающими войсками, а до подмосковных вермахт еще не дошел. Так что хотя бы «Юнкерсы-87» до Москвы не долетали – впрочем, им и без того было чем заняться, на последних километрах перед столицей советские войска вгрызлись в землю намертво, выигрывая дни, часы, метры и пяди земли. Но двухмоторные машины – «Хейнкели», «Дорнье», «восемьдесят восьмые» – рвались к Москве днем и ночью. Понеся довольно значительные потери в массированных августовских налетах, люфтваффе сменило тактику – налеты теперь шли небольшими группами, с разных направлений, по ночам. Благо технология была отработана еще над Англией. Кого-то засекали немногочисленные радиолокаторы, кого-то – посты ВНОС. Но поди найди тесную группу бомберов в темноте, когда из освещения – одна луна, да и та уполовинена… К тому же советская авиация тоже была вынуждена распылять свои силы…
Очередную цель засекли перед самым рассветом – еще за линией фронта. Скорость «Юнкерса» – триста шестьдесят километров в час, сто метров в секунду, двадцать минут до Москвы. Дежурный истребитель (ночью держать строй было невозможно, только дополнительный риск столкновения) 16-го ИАПа, взревев мотором, заложил вираж и пошел на перехват. Голос оператора наведения в шлемофоне успокаивал. Капитан оглядывал светлеющий небосвод, но немец, судя по цифрам в наушниках, был еще далеко.
Капитан был лих и бесстрашен, к лести и зависти (неизбежным в его жизненной ситуации) относился спокойно. Правда, с весны ходил какой-то смурной, от чего с головой уходил в службу – сначала просто в полеты, потом – в бои. Как он выжил – знал только его ведомый.
Ему повезло – вывели точно, на фоне едва посветлевшего неба проявилась черная черточка. С набором высоты, на полном газу «МиГ» развернулся – и меньше чем через минуту зашел на едва различимый силуэт снизу, сам невидимый на фоне земли.
Первую атаку «Юнкерс» прозевал. Пулеметные трассы вонзились в брюхо, бомбардировщик дернулся, но продолжал лететь. Звеня мотором, «МиГ» проскочил вверх, заходя в следующую атаку.
Стрелок в верхней башне немца увидел мелькнувшую тень, вспышки пламени на патрубках и, рывком довернув спарку «МГ», нажал на гашетки. Трассы прошли мимо, лишь указав местоположение бомбардировщика. Капитан довернул самолет и снова открыл огонь. От крыла «Юнкерса» полетели ошметки, правый мотор пыхнул огнем. Стрелок бомбардировщика довернул турель на сверкающие огоньки пулеметов и прошил истребитель двойной трассой. «МиГ» дернулся, капитан повис на ремнях, мертвеющие пальцы выпустили ручку, и лишенный воли истребитель устремился к земле. Горящий «Юнкерс» врезался в лес пятью километрами западнее.
Телефон на столе зазвонил. Сидящий за столом человек с летными петлицами убрал от лица руки и несколько секунд смотрел на него, как на готовую взорваться бомбу. Потер ладонями черное от бессонницы лицо, взял трубку.
– Слушаю!
– Командир 16-го ИАПа Пруцков? С вами будет говорить товарищ Сталин, – в трубке что-то щелкнуло, на самой границе слышимости возник прерывистый вой. Мучительно хотелось достать пистолет, пулю в сердце – и далее покой. Но это было бы трусостью, и комполка запретил себе думать об этом. Будь что будет.
– Товарищ Пруцков. С вами говорит Сталин.
– Здравия желаю, товарищ…
– Не надо. Расскажите, как это произошло.
Пруцков вздохнул.
– Групповые полеты ночью невозможны, товарищ Верховный Главнокомандующий. Поэтому свидетелей, наблюдавших бой с близкого расстояния, не осталось. Капитан Сталин находился на боевом дежурстве. Был направлен на перехват идущего к Москве бомбардировщика. По сообщению наземных наблюдателей, и наш истребитель, и бомбардировщик, предположительно, «Юнкерс-88», упали почти одновременно. Я отдал приказ найти место падения самолета Василия.
– Отставить. Вы – летчики, ваше дело – летать. На земле есть кому заняться поисками, – голос в трубке замолк, майор ждал. Наконец, слегка изменившимся тоном собеседник спросил:
– Федор Михайлович, – по имени-отчеству собеседников Сталин называл редко, майор этого не знал, но почувствовать особость момента было нетрудно, – скажите мне просто, как мужчина мужчине – какой он был? Василий?
– Он был хороший летчик. И… ничего не боялся, товарищ Сталин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Все это хорошо, товарищ Василевский. Но… Вы действительно верите, что этими силами можно остановить немца?
– Уверен, товарищ Сталин.
– А я вот – не уверен.
Василевский опешил. Сталин раскурил трубку и успокоился окончательно. Да, «собачий парикмахер» попал пальцем в небо. Но ведь мы марксисты, не так ли? И товарищ Сталин – тоже марксист. А что говорит теория Маркса? Теория Маркса отрицает принцип предопределенности событий. Так что ничего удивительного в том факте, что немецкое командование в новых исторических условиях изменило свою стратегию, нет. Особенно – учитывая утечку информации, будь он проклят, этот ежовский выкормыш.
Однако эта новая стратегия немцев оперирует теми же силами, теми же производственными мощностями и реализуется теми же людьми, что и в изложенной «Пауком» версии. А в той версии немцы почти дошли до Москвы в значительно более трудных условиях – при достроенных линиях обороны, при большем количестве наших войск. Значит, в нынешней ситуации сдержать немцев будет еще труднее.
– А я – не уверен, – еще раз повторил Сталин. – Заметьте, товарищ Василевский, за два с половиной месяца войны нашим войскам ни одного раза не удалось сдержать немецкие танковые группировки. А значит – нет оснований предполагать, что это получится у нас сейчас.
– Мы не собираемся ограничиваться обороной, товарищ Сталин. В складывающейся ситуации линия фронта образует обширный «балкон», обращенный во фланг наступающей германской группировке, – указка описала длинную дугу от Киева до Курска, – что создает возможность для проведения мощного контрнаступления, охватывающего фланги немецкой ударной группы.
– И вы уже научились проводить операции такой глубины, товарищ Василевский? – саркастично заметил Сталин. – Скорее немцы вспомогательными ударами срежут этот балкон. И усядутся на нем сами. – Я не отрицаю возможности такой операции, – продолжал он, – однако – большого барана нужно есть маленькими кусочками. Нам предстоит разработать и провести комплекс сложных операций. Причем не по заранее подготовленному плану – планы в таких условиях долго не живут, а быстро и – главное – правильно реагируя на действия противника. Исходя из этого, – Сталин уже ходил по кабинету, – Ставка предлагает создать на базе Северо-западного, Западного, Резервного, Брянского, Юго-Западного фронтов Особую группу фронтов. Задачей группы считать – остановку немецкого наступления на Москву и последующий разгром немецкой группировки. Координатором группы фронтов назначить генерал-лейтенанта Рокоссовского. Есть мнение, товарищ Рокоссовский справится.
И, не давая присутствующим опомниться, возразить – уж больно крут был взлет из всего-навсего командармов в начальники над пятью комфронтами сразу, добавил:
– Спасибо, товарищи. Все свободны.
* * *
Я освобождаю вас от химеры, называемой совестью.
А. Гитлер
Грохот боя позади затих, доносились лишь резкие щелчки одиночных выстрелов. Кто-то прорвался – скорее назад, чем вперед, но вряд ли повезло многим. Андрей с Давидом продирались через подлесок, отводя от лица норовящие ткнуть в глаз ветви. Оружие не бросил ни тот, ни другой – то ли от страха, то ли просто забыли – вряд ли из соображений воинского долга. Одни рефлексы. Хотя и правильные, да. По крайней мере, теперь, когда в голову начали возвращаться какие-то мысли, наличие в руках оружия хоть немного успокаивало совесть. А совесть нуждалось в успокоении у обоих.
И каждый новый выстрел за стеной деревьев был дополнительным укором. Сесть и завыть не позволяли именно стволы – селивановский «наган» у Андрея и Андреева «СВТ» у Давида. Совесть требовала повернуть назад, но обычный человеческий страх поддерживался здравым смыслом – даже без учета танков, подстерегшие их колонну вояки не им чета.
– Стреляют еще.
– Раненых добивают. Кто идти не может, – Андрей шагал, ненавидя сам себя за то, что идет на восток, а не на запад: «… и мы помним, как солнце отправилось вспять»… Давид сглотнул:
– Андрей… Вернемся?
– Куда? Вдвоем, с «наганом» и «светкой» против танков? Ежли б мы сразу в канаве залегли – может, одного-двух и кончили б… И то при удаче. А сейчас – отловят нас на подходе, и все, пишите письма. Зазря поляжем. И хорошо, если поляжем. В плен ни тебе, ни мне нельзя.
– Мне-то понятно, – о привычках немцев все уже были наслышаны, да и бессмертное «Бей жида-политрука, морда просит кирпича» в листовках рассыпалось фрицами регулярно, – а ты?
– Если у меня будет отдельная могилка, на ней надо будет написать: «Он слишком много знал». Усек? – Андрея колотило, в здравом уме ничего такого он не сказал бы – слишком уж, по меркам его времени, это напоминало понты.
– Ага. Я так и думал, собственно. И что делать?
– К своим идти. Пойдем через лес, вряд ли немец прорвался так уж далеко, – и почти сразу же, опровергая его слова, на северо-востоке что-то загрохотало. – Ч-черт. У тебя еда есть?
– Откуда? Сидор в машине остался.
– Ладно. Смотри по дороге – может, малинник какой встретится, – канонада впереди усилилась. – Ч-черт. Похоже, я ошибся. Идти придется долго, лучше грибы-ягоды, чем ничего.
Грибов-ягод, как назло, не попадалось. Благо, была одна стеклянная фляга в матерчатом чехле на двоих, ее наполнили из темного спокойного ручейка. Дня три продержатся, а там посмотрим. На третий день желудок уже начало не просто сводить, а буквально скручивать. Канонада грохотала по-прежнему впереди, немцы своими огромными массами людей и стали двигались быстрее. Много времени уходило на преодоление дорог – один раз лежали почти час, дожидаясь, пока длинная колонна не пройдет, изрыгая пыль, лающие команды, гогот и звуки губных гармошек.
– Слышишь? – Андрей поднял отведенную назад руку, подсознательно копируя какого-то американского морпеха из давным-давно, по его счету, отсмотренного боевика.
– Дым?
– Точно, дым. Жилой. Но… плохой какой-то. Неправильный. Патронов у тебя сколько?
– Только то, что в магазине. Десять штук.
– И у меня только барабан. Так, двигаемся тихо. Я впереди, ты прикрываешь.
… Суки.
Только одно это слово и вертелись в Андреевой голове, когда они с Давидом рыли найденной на пепелище лопатой неглубокую могилу, когда укладывали в нее скрюченные головешки сгоревших тел (желудок выворачивало напустую), когда засыпали яму супесью пополам с золой. О возможности возвращения немцев на затерянный в лесу кордон не думали.
Во-первых, это было неважно – не похоронить лесника с семьей было просто невозможно, ни при каких обстоятельствах.
А во-вторых, работающая часть сознания отметила: судя по следам, немцев и было тут два мотоцикла – разведка. Сделали дело – и укатили.
Суки.
Пусть воют, когда мы придем в Германию. Пусть плачут кровавыми слезами. Пусть на коленях ползают под дулом винтовок и автоматов, вымаливая прощение.
О том, что «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается» будем думать потом. Когда размажем их тонким слоем – сначала по нашей, а потом и по чужой земле. Когда они и сами до конца жизни запомнят, и правнукам накажут – никогда больше! Ферботен, мля!
Боже мой, мы – там – все забыли.
Мы забыли, как пахнут горелые тела.
Мы забыли, как отражается небо в глазах девушки с окровавленными ногами.
Мы там клеим модельки «Тигров» и редких модификаций «трешек», с легким презрением относясь к «скушной», «без деталировочки» броне «тридцатьчетверок» и «ИСов».
Мы дошли до того, что ставим памятники эсэсовцам при церквях, а сами присваиваем себе на Интернет-форумах гитлеровские звания.
И вот когда запах горелой человечины накрывает тебя по-настоящему – ненависть к этим нелюдям смешивается с презрением к самому себе, образуя взрывчатый состав страшной силы.
Простите меня, люди.
Простите, что я убежал с поля боя, пусть безнадежного. Простите, что я не убил даже одного немца, позволив одному лишнему нелюдю дойти до вашего дома.
И ты, девонька, прости. Спи спокойно.
Красноармеец Чеботарев больше от врага не побежит.
* * *
Сталин Василий Иосифович 21.03.1921-05.09.1941
Фрунзе Тимур Михайлович 05.04.1923-19.01.1942
Микоян Владимир Анастасович 26.01.1924-18.09.1942
Хрущев Леонид Никитович 10.11.1917-11.03.1943
… В этом полку были самые лучшие самолеты и самые лучшие летчики. Он никогда не испытывал недостатка в запчастях, боекомплекте, высокооктановом горючем. И его никогда не раздергивали по эскадрильям, звеньям и парам. Но только не ночью. Немцы были уже в считаных десятках километров – но смоленские аэродромы никак не могли подтянуться за наступающими войсками, а до подмосковных вермахт еще не дошел. Так что хотя бы «Юнкерсы-87» до Москвы не долетали – впрочем, им и без того было чем заняться, на последних километрах перед столицей советские войска вгрызлись в землю намертво, выигрывая дни, часы, метры и пяди земли. Но двухмоторные машины – «Хейнкели», «Дорнье», «восемьдесят восьмые» – рвались к Москве днем и ночью. Понеся довольно значительные потери в массированных августовских налетах, люфтваффе сменило тактику – налеты теперь шли небольшими группами, с разных направлений, по ночам. Благо технология была отработана еще над Англией. Кого-то засекали немногочисленные радиолокаторы, кого-то – посты ВНОС. Но поди найди тесную группу бомберов в темноте, когда из освещения – одна луна, да и та уполовинена… К тому же советская авиация тоже была вынуждена распылять свои силы…
Очередную цель засекли перед самым рассветом – еще за линией фронта. Скорость «Юнкерса» – триста шестьдесят километров в час, сто метров в секунду, двадцать минут до Москвы. Дежурный истребитель (ночью держать строй было невозможно, только дополнительный риск столкновения) 16-го ИАПа, взревев мотором, заложил вираж и пошел на перехват. Голос оператора наведения в шлемофоне успокаивал. Капитан оглядывал светлеющий небосвод, но немец, судя по цифрам в наушниках, был еще далеко.
Капитан был лих и бесстрашен, к лести и зависти (неизбежным в его жизненной ситуации) относился спокойно. Правда, с весны ходил какой-то смурной, от чего с головой уходил в службу – сначала просто в полеты, потом – в бои. Как он выжил – знал только его ведомый.
Ему повезло – вывели точно, на фоне едва посветлевшего неба проявилась черная черточка. С набором высоты, на полном газу «МиГ» развернулся – и меньше чем через минуту зашел на едва различимый силуэт снизу, сам невидимый на фоне земли.
Первую атаку «Юнкерс» прозевал. Пулеметные трассы вонзились в брюхо, бомбардировщик дернулся, но продолжал лететь. Звеня мотором, «МиГ» проскочил вверх, заходя в следующую атаку.
Стрелок в верхней башне немца увидел мелькнувшую тень, вспышки пламени на патрубках и, рывком довернув спарку «МГ», нажал на гашетки. Трассы прошли мимо, лишь указав местоположение бомбардировщика. Капитан довернул самолет и снова открыл огонь. От крыла «Юнкерса» полетели ошметки, правый мотор пыхнул огнем. Стрелок бомбардировщика довернул турель на сверкающие огоньки пулеметов и прошил истребитель двойной трассой. «МиГ» дернулся, капитан повис на ремнях, мертвеющие пальцы выпустили ручку, и лишенный воли истребитель устремился к земле. Горящий «Юнкерс» врезался в лес пятью километрами западнее.
Телефон на столе зазвонил. Сидящий за столом человек с летными петлицами убрал от лица руки и несколько секунд смотрел на него, как на готовую взорваться бомбу. Потер ладонями черное от бессонницы лицо, взял трубку.
– Слушаю!
– Командир 16-го ИАПа Пруцков? С вами будет говорить товарищ Сталин, – в трубке что-то щелкнуло, на самой границе слышимости возник прерывистый вой. Мучительно хотелось достать пистолет, пулю в сердце – и далее покой. Но это было бы трусостью, и комполка запретил себе думать об этом. Будь что будет.
– Товарищ Пруцков. С вами говорит Сталин.
– Здравия желаю, товарищ…
– Не надо. Расскажите, как это произошло.
Пруцков вздохнул.
– Групповые полеты ночью невозможны, товарищ Верховный Главнокомандующий. Поэтому свидетелей, наблюдавших бой с близкого расстояния, не осталось. Капитан Сталин находился на боевом дежурстве. Был направлен на перехват идущего к Москве бомбардировщика. По сообщению наземных наблюдателей, и наш истребитель, и бомбардировщик, предположительно, «Юнкерс-88», упали почти одновременно. Я отдал приказ найти место падения самолета Василия.
– Отставить. Вы – летчики, ваше дело – летать. На земле есть кому заняться поисками, – голос в трубке замолк, майор ждал. Наконец, слегка изменившимся тоном собеседник спросил:
– Федор Михайлович, – по имени-отчеству собеседников Сталин называл редко, майор этого не знал, но почувствовать особость момента было нетрудно, – скажите мне просто, как мужчина мужчине – какой он был? Василий?
– Он был хороший летчик. И… ничего не боялся, товарищ Сталин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48