Да, все это помогает людям и утешает их, но геанство не религия. Это просто философия и образ жизни, не противоречащий ни одной известной мне вере. Мы не экклесия. Да, конечно, у нас есть взаимосвязи, и в серьезных вопросах людям моего уровня лучше следовать руководству Великого Центра и приучать своих учеников поступать подобным же образом. Нас никогда не принуждают. Ограничивать суждение личности значит ограничивать самовыражение заключенной в ней Жизненной Силы.
Легкая боль затенила ее лицо. «О чем она вспоминает? О недавней беде?»
Тема эта могла напомнить Иерну слишком многое.
– Вы вновь уклоняетесь… – торопливо поддразнил он.
На этот раз ее улыбка оказалась еще шире.
– Ну что ж, я предупредила вас! – Она вздохнула. – У меня нет биографии, мой друг. Полку всегда необходимы учены – преподаватели, церемониймейстеры, специалисты. И если судьба сделала меня пророчиной – адептом, ясновидящей, у вас в англее нет точного слова – это честь для полка, такое заносится на знамена. Поэтому полк обеспечивал мое образование все десять лет, в том числе и курс в Чай Ка-Гоу в Юани. – Она умолкла на некоторое время, потом негромко добавила:
– Затем я вернулась в Красную, а дальше – поселилась в уединении на год возле древней заброшенной шахты, в Ай-пинге
возле не заживающей в земле раны. Там я смогла понять, как и почему Жизненная Сила порождает боль, разрушения, горе: так она полнее открывает себя. Наконец меня вызвали в Дулу. Как учена, я много пользовалась здешней Библиотекой, и потому сменила прежнего Библиотекаря, когда он отправился в свое Последнее Уединение. Это моя основная работа, хотя я также преподаю, даю советы и ощущаю счастье – любовь маленьких детей… Но все это похоже на хвастовство, Иерн. Довольно.
Голос ее, уже превратившийся в шепот, умолк; Ганна глядела на коралл, словно бы загипнотизированная. Он подумал, что, наверное, она была более откровенной, чем претендовала по скромности. Но он уже опасался чем-нибудь задеть ее – Ганна пробудила в нем глубокую симпатию – и надеялся познакомиться с ней получше, чтобы, быть может, преодолеть барьер верований, их разделявший.
Поэтому он произнес:
– Но об истинном вы мне не сказали, так ведь? – Она шевельнулась, ветерок прикоснулся к челке над ее лбом. – Конечно, я здесь чужак, – продолжил он. – И если я нарушаю ваше уединение, скажите мне – я уйду.
– Нет, – возразила она. – Уединение среди нас ценится не так, как среди ваших людей, а вы к нему относитесь куда более спокойно, чем северяне, которые зачастую словно одержимы им. Здесь мы просто пытаемся соблюдать обыкновенную вежливость. – Она снова вздохнула. – Ну что еще сказать, Иерн? Не сомневаюсь, вас удивляет, почему я не замужем. Я намеревалась это сделать в Чай Ка-Гоу. Но перед этим побывала в Доме Откровения, не в качестве пилигрима или паломника, но в качестве ученицы и… пережила то, что сделало меня пророчиной. Он тоже был учеником, но озарение и власть чаще проявляются в женщинах, нежели в мужчинах, а он не рискнул жениться на такой… но не жалейте меня. Я уже говорила вам – жизнь неизмеримо богата… Геей и любовью тех живых существ, которых я знаю.
"Власть, – отметил Иерн. – Я слыхал, что их верховные адепты умеют читать мысли, ходить по воздуху, предвидеть будущее, подымать из гробов мертвецов. Суеверие? Я кое-что знаю о плодах, которые может принести углубленная тренировка. Я не смог бы стать Буревестником или спрыгнуть с парашютом из Скайгольма, если бы не тот старый сержант, что так безжалостно гонял нас, кадетов.
Но как я ненавидел его тогда! Безусловно, Ганна не принуждает своих учеников. Должно быть, она ведет их, открывает перед ними двери".
– Психическая сила, – проговорил он вслух, едва замечая это. – Если здесь не кроется нечто другое – абсолютная дисциплина и устремленность. Да, сила эта вселяет трепет… вдохновляет фанатиков.
Но мне понятен испуг обычного человека, боящегося жить с ней рядом.
Ганна повернула голову и обратила к нему раненый взгляд.
– Что вы, Иерн, разве я – фанатичка? Или у вас есть основания считать иначе? Разве я запрещаю вам иметь собственное мнение и выражать его… или сделать что-либо еще?
– Нет, речь не о вас, – быстро проговорил он. – Наверняка среди вас, провидцев, это не принято. Для этого – вы слишком близки к просветлению. Вас можно назвать своего рода святыми. («В противоположность нам, аэрогенам, зовущимся этим именем среди пейзан».) Но, быть может, ваши ученики, которые еще не зашли столь далеко, как вы, не ощущают себя в такой безопасности. Быть может, им приходится заставлять себя верить в Жизненную Силу, чтобы не утратить веру.
– Иерн, – обратилась она самым мягким голосом, – горечь говорит вашими устами, а не вы сами. Я симпатизирую вам: вы пережили тяжелый удар и потерю. Вы видите, как клонится к упадку ваша цивилизация, которая в свое время сослужила службу всему человечеству. Я не хочу сказать, что испытанное вами оправдано с человеческой точки зрения. Жизненная Сила – это также Heautontimoroumenos, Мучающий Себя. Я привыкла примиряться со всем, что происходит в жизни, и надеюсь, что вскоре и вы научитесь так поступать.
Вспыхнула ярость.
– Принять неизбежное? Но я не согласен – разве судьбу нельзя изменить?
Она произнесла слова мягко, поясняя и утешая:
– Геанство, если назвать этим именем трезвый взгляд на жизнь, распространяется по миру. А почему бы и нет? Что ужасного в мире любви, согласии человеческого тела, ума и духа с Единством Жизни… со всем существующим.
Ответ он позаимствовал у комментаторов, которых читал дома:
– Кто знает, что служит причиной тому – сама ли Вселенная или просто правительства монгов поддерживают движение жирными субсидиями?
Правящие классы за границей зачастую приветствуют геанство. Их народы теряют покой, затевают смуты, а геанство поощряет покорность; зачем тебе свобода или какие-то там права, если можно спокойно углубиться в свои собственные мысли. Впрочем, геанство способно послужить оружием против врага… Как я обнаружил на собственном опыте.
Облака, бросая тени на сад, пролетали над головой… наконец Ганна проговорила еще более мягким тоном:
– Иерн, вы мотылек… нет, ястреб, бьющийся в кровь о стеклянное окно.
Если бы вы только могли отодвинуть стекло в сторону… ведь за ним нет ничего – только будущее и свобода. – Она взяла его за руку. – Давайте переменим тему, у нас еще остались истинные сокровища друг для друга.
Он глотнул.
– Благодарю вас. Согласен.
Заметил: «Кровь монгов слабеет. Они потеряли волю к власти. Но древний воинский дух еще живет: пусть он и преобразился в стремление проповедовать. – Иерн посмотрел на женщину, сидевшую возле него. Во взгляде ее видны были забота, сочувствие и ни на йоту уступки. – Она – истинная дочь солдатая».
4
К четвертому дню Тераи едва мог владеть собой, да и Ваироа обнаруживал признаки беспокойства.
Не то чтобы их содержали в тяжелых условиях. Им предоставили пустовавший домик слуги – обставленный неприхотливо, но вполне пристойно. На еду и питье жаловаться не приходилось, хрустящие, обжаренные овощи и сыроватое мясо напоминали авайянскую кухню, травяной чай и крепкое пиво дополняли трапезу. Вооруженная охрана бдительно стерегла единственную дверь, но была настроена доброжелательно и охотно вступала в разговор на англише. Ежедневно, под удвоенным караулом, задержанных выпускали наружу – погулять час-другой; частенько прогулка заканчивалась гандбольным матчем с собственной охраной. Им предоставляли все развлечения: карты, шахматы, го… и любые книги, которые они могли пожелать. Маураев заверили в том, что легат не замедлит с прибытием и оговорит условия их освобождения.
– Вся беда в том, что Микли – свинья, – с самого начала бурчал Тераи.
Ваироа кивал полосатой головой:
– В кабинете он держался напряженно, но уверенно. Я ощущал это. К сожалению, он не субвокализирует, а язык его характерен лишь для него самого. У меня нет ключа к его думам.
– У него есть план, – грохотнул Тераи смешком. – Ронику он отослал не затем, чтобы досадить ее любовнику. В подобном случае она бы ему все уши пообрывала… Но что же он поручил ей тогда?
– Передать агенту Союза просьбу о помощи.
– О какой еще помощи? Он может связаться со своими через юанезцев, которые, как мы полагаем, сотрудничают с северянами. Но набег… смешно.
Ваироа положил локти на подлокотник, вглядываясь в дождливую ветреную ночь.
– Ему необходимо заставить нас молчать, – предположил он.
– На некоторое время он этого добился, – отвечал Тераи. Поднявшись из кресла, он принялся расхаживать по глиняному полу, холодившему босые ноги.
Ваироа следил за ним взглядом.
– Я действительно не понимаю, почему мы должны молчать. Конечно, я не всегда сведуш в отношениях между людьми и тем более не понимаю монгов.
Но почему мы не можем прямо сказать, что северяне собирали делящееся вещество? Мы могли бы проводить их к озеру, извлечь из воды все доказательства.
– Разве ты не слышал? Микли пригрозил разоблачить всю нашу разведку среди Пяти Народов, выложив все, что ему известно, а он может знать достаточно много. Союз имеет дело с монгами уже столетия, безусловно, они внедрили среди них целую сеть агентов, которые, в частности, обязаны выслеживать наших разведчиков; должно быть, Микли сам занимался здесь этим делом, судя по тому, насколько хорошо он знаком с местной обстановкой. – Тераи кисло улыбнулся. – Ну а Иерну вполне можно доверять. Он не вымолвил ни слова, которое могло бы причинять неприятности его драгоценной Ронике. Плик последует его примеру.
– А ты уверен, что Микли не блефует?
– Нет, но я не могу рисковать, пока у нас остается альтернатива. К тому же в любом случае я не могу сказать, как отреа-тируют на информацию монги… и Домен, когда вести доберутся туда, что, безусловно, произойдет… и, кстати, наша же собственная Федерация. Мы можем затеять всемирную кровавую бойню. Наибольшую опасность представляет, на мой взгляд, Союз. Как поступят норри, когда их тайна будет раскрыта? Эти заговорщики должны были предусмотреть запасные варианты. И… Роника клянется, что они не производят ядерного оружия.
Не думаю, что она лжет, хотя, возможно, и ошибается, но как в этом убедиться? В худшем случае мы можем развязать войну, которой никто не желает, а можно обойтись и без драки, уладив это дело должным образом.
Тераи взял со стула трубку и табак. Трубка была вырезана из стержня кукурузного початка; он попросил ее, потому что потерял свою еще при крушении. Тераи не хватало старой верной подруги, вересковой трубки, но он надеялся, что скоро вернется домой к своей коллекции, к Елене и детям, увидит друзей, родные землю и море… какими далекими кажутся они сегодня.
– Увы, – ответил он. – Микли вынуждает меня помалкивать, пока существует угроза моим товарищам по корпусу, Я не сомневаюсь, что норри рассчитывает на это. Черт побери, он прав! Куда лучше информировать только наше правительство, и пусть оно решает, что нам делать.
– А как ты передашь информацию?
– Я все расскажу легату, когда он явится сюда, если мы сможем переговорить с глазу на глаз и в безопасном месте. Если нет – я дам ему понять, что он должен побыстрее добиться нашего освобождения. Он, безусловно, сможет устроить, чтобы нас доставили в штаб-квартиру инспектора в Виттохрии. Пока нас ни в чем жутком не подозревают, так что и магистрат, и сам Господин едва ли посмеют прогневать Маурайскую Федерацию плохим обращением с нами.
– Микли должен понимать твои намерения, – сказал Ваироа.
Тераи набил трубку плотнее.
– Да, безусловно. И все же этот сын тередо
был весел и спокоен… если дойдет до худшего, мы расскажем все монгам.
К полудню четвертого дня юанезский отряд вступил в Дулу, Во главе его, возле командира, ехала Роника Биркен.
Морось холодила воздух, прятала крыши и стены, увлажняла мостовые.
Толпа, собравшаяся было поглазеть, разошлась из-за непогоды, и болтовня притихла до бормотания, когда кони и крепкие, облаченные в серо-зеленые мундиры солдаты с азиатскими лицами, окружив Тераи и Ваироа, скрыли их от посторонних… ото всех, кого они знали.
За исключением Микли. Скрестив руки и широко расставив ноги, он глядел на маураев с триумфальной улыбкой.
– Эти веревки снимут с ваших запястий, а кляпы вынут изо ртов, когда мы выйдем из города, но только если вы будете вести себя хорошо, – сказал он на маурайском. – А до тех пор, – он пригрозил указательным пальцем, – каждый из вас постоянно будет под прицелом четырех стрелков, которым приказано убить вас, если вы попытаетесь произнести одно только слово или попробуете что-нибудь написать… Или если им покажется, что вы собираетесь это сделать. Отряд отборный, людям сказано, что вы и есть охотники за ураном – те самые, которых они пытались поймать. Они считают, что у вас на теле могут быть спрятаны миниатюрные передатчики, и вы сумеете предупредить соучастников, получив шанс заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Легкая боль затенила ее лицо. «О чем она вспоминает? О недавней беде?»
Тема эта могла напомнить Иерну слишком многое.
– Вы вновь уклоняетесь… – торопливо поддразнил он.
На этот раз ее улыбка оказалась еще шире.
– Ну что ж, я предупредила вас! – Она вздохнула. – У меня нет биографии, мой друг. Полку всегда необходимы учены – преподаватели, церемониймейстеры, специалисты. И если судьба сделала меня пророчиной – адептом, ясновидящей, у вас в англее нет точного слова – это честь для полка, такое заносится на знамена. Поэтому полк обеспечивал мое образование все десять лет, в том числе и курс в Чай Ка-Гоу в Юани. – Она умолкла на некоторое время, потом негромко добавила:
– Затем я вернулась в Красную, а дальше – поселилась в уединении на год возле древней заброшенной шахты, в Ай-пинге
возле не заживающей в земле раны. Там я смогла понять, как и почему Жизненная Сила порождает боль, разрушения, горе: так она полнее открывает себя. Наконец меня вызвали в Дулу. Как учена, я много пользовалась здешней Библиотекой, и потому сменила прежнего Библиотекаря, когда он отправился в свое Последнее Уединение. Это моя основная работа, хотя я также преподаю, даю советы и ощущаю счастье – любовь маленьких детей… Но все это похоже на хвастовство, Иерн. Довольно.
Голос ее, уже превратившийся в шепот, умолк; Ганна глядела на коралл, словно бы загипнотизированная. Он подумал, что, наверное, она была более откровенной, чем претендовала по скромности. Но он уже опасался чем-нибудь задеть ее – Ганна пробудила в нем глубокую симпатию – и надеялся познакомиться с ней получше, чтобы, быть может, преодолеть барьер верований, их разделявший.
Поэтому он произнес:
– Но об истинном вы мне не сказали, так ведь? – Она шевельнулась, ветерок прикоснулся к челке над ее лбом. – Конечно, я здесь чужак, – продолжил он. – И если я нарушаю ваше уединение, скажите мне – я уйду.
– Нет, – возразила она. – Уединение среди нас ценится не так, как среди ваших людей, а вы к нему относитесь куда более спокойно, чем северяне, которые зачастую словно одержимы им. Здесь мы просто пытаемся соблюдать обыкновенную вежливость. – Она снова вздохнула. – Ну что еще сказать, Иерн? Не сомневаюсь, вас удивляет, почему я не замужем. Я намеревалась это сделать в Чай Ка-Гоу. Но перед этим побывала в Доме Откровения, не в качестве пилигрима или паломника, но в качестве ученицы и… пережила то, что сделало меня пророчиной. Он тоже был учеником, но озарение и власть чаще проявляются в женщинах, нежели в мужчинах, а он не рискнул жениться на такой… но не жалейте меня. Я уже говорила вам – жизнь неизмеримо богата… Геей и любовью тех живых существ, которых я знаю.
"Власть, – отметил Иерн. – Я слыхал, что их верховные адепты умеют читать мысли, ходить по воздуху, предвидеть будущее, подымать из гробов мертвецов. Суеверие? Я кое-что знаю о плодах, которые может принести углубленная тренировка. Я не смог бы стать Буревестником или спрыгнуть с парашютом из Скайгольма, если бы не тот старый сержант, что так безжалостно гонял нас, кадетов.
Но как я ненавидел его тогда! Безусловно, Ганна не принуждает своих учеников. Должно быть, она ведет их, открывает перед ними двери".
– Психическая сила, – проговорил он вслух, едва замечая это. – Если здесь не кроется нечто другое – абсолютная дисциплина и устремленность. Да, сила эта вселяет трепет… вдохновляет фанатиков.
Но мне понятен испуг обычного человека, боящегося жить с ней рядом.
Ганна повернула голову и обратила к нему раненый взгляд.
– Что вы, Иерн, разве я – фанатичка? Или у вас есть основания считать иначе? Разве я запрещаю вам иметь собственное мнение и выражать его… или сделать что-либо еще?
– Нет, речь не о вас, – быстро проговорил он. – Наверняка среди вас, провидцев, это не принято. Для этого – вы слишком близки к просветлению. Вас можно назвать своего рода святыми. («В противоположность нам, аэрогенам, зовущимся этим именем среди пейзан».) Но, быть может, ваши ученики, которые еще не зашли столь далеко, как вы, не ощущают себя в такой безопасности. Быть может, им приходится заставлять себя верить в Жизненную Силу, чтобы не утратить веру.
– Иерн, – обратилась она самым мягким голосом, – горечь говорит вашими устами, а не вы сами. Я симпатизирую вам: вы пережили тяжелый удар и потерю. Вы видите, как клонится к упадку ваша цивилизация, которая в свое время сослужила службу всему человечеству. Я не хочу сказать, что испытанное вами оправдано с человеческой точки зрения. Жизненная Сила – это также Heautontimoroumenos, Мучающий Себя. Я привыкла примиряться со всем, что происходит в жизни, и надеюсь, что вскоре и вы научитесь так поступать.
Вспыхнула ярость.
– Принять неизбежное? Но я не согласен – разве судьбу нельзя изменить?
Она произнесла слова мягко, поясняя и утешая:
– Геанство, если назвать этим именем трезвый взгляд на жизнь, распространяется по миру. А почему бы и нет? Что ужасного в мире любви, согласии человеческого тела, ума и духа с Единством Жизни… со всем существующим.
Ответ он позаимствовал у комментаторов, которых читал дома:
– Кто знает, что служит причиной тому – сама ли Вселенная или просто правительства монгов поддерживают движение жирными субсидиями?
Правящие классы за границей зачастую приветствуют геанство. Их народы теряют покой, затевают смуты, а геанство поощряет покорность; зачем тебе свобода или какие-то там права, если можно спокойно углубиться в свои собственные мысли. Впрочем, геанство способно послужить оружием против врага… Как я обнаружил на собственном опыте.
Облака, бросая тени на сад, пролетали над головой… наконец Ганна проговорила еще более мягким тоном:
– Иерн, вы мотылек… нет, ястреб, бьющийся в кровь о стеклянное окно.
Если бы вы только могли отодвинуть стекло в сторону… ведь за ним нет ничего – только будущее и свобода. – Она взяла его за руку. – Давайте переменим тему, у нас еще остались истинные сокровища друг для друга.
Он глотнул.
– Благодарю вас. Согласен.
Заметил: «Кровь монгов слабеет. Они потеряли волю к власти. Но древний воинский дух еще живет: пусть он и преобразился в стремление проповедовать. – Иерн посмотрел на женщину, сидевшую возле него. Во взгляде ее видны были забота, сочувствие и ни на йоту уступки. – Она – истинная дочь солдатая».
4
К четвертому дню Тераи едва мог владеть собой, да и Ваироа обнаруживал признаки беспокойства.
Не то чтобы их содержали в тяжелых условиях. Им предоставили пустовавший домик слуги – обставленный неприхотливо, но вполне пристойно. На еду и питье жаловаться не приходилось, хрустящие, обжаренные овощи и сыроватое мясо напоминали авайянскую кухню, травяной чай и крепкое пиво дополняли трапезу. Вооруженная охрана бдительно стерегла единственную дверь, но была настроена доброжелательно и охотно вступала в разговор на англише. Ежедневно, под удвоенным караулом, задержанных выпускали наружу – погулять час-другой; частенько прогулка заканчивалась гандбольным матчем с собственной охраной. Им предоставляли все развлечения: карты, шахматы, го… и любые книги, которые они могли пожелать. Маураев заверили в том, что легат не замедлит с прибытием и оговорит условия их освобождения.
– Вся беда в том, что Микли – свинья, – с самого начала бурчал Тераи.
Ваироа кивал полосатой головой:
– В кабинете он держался напряженно, но уверенно. Я ощущал это. К сожалению, он не субвокализирует, а язык его характерен лишь для него самого. У меня нет ключа к его думам.
– У него есть план, – грохотнул Тераи смешком. – Ронику он отослал не затем, чтобы досадить ее любовнику. В подобном случае она бы ему все уши пообрывала… Но что же он поручил ей тогда?
– Передать агенту Союза просьбу о помощи.
– О какой еще помощи? Он может связаться со своими через юанезцев, которые, как мы полагаем, сотрудничают с северянами. Но набег… смешно.
Ваироа положил локти на подлокотник, вглядываясь в дождливую ветреную ночь.
– Ему необходимо заставить нас молчать, – предположил он.
– На некоторое время он этого добился, – отвечал Тераи. Поднявшись из кресла, он принялся расхаживать по глиняному полу, холодившему босые ноги.
Ваироа следил за ним взглядом.
– Я действительно не понимаю, почему мы должны молчать. Конечно, я не всегда сведуш в отношениях между людьми и тем более не понимаю монгов.
Но почему мы не можем прямо сказать, что северяне собирали делящееся вещество? Мы могли бы проводить их к озеру, извлечь из воды все доказательства.
– Разве ты не слышал? Микли пригрозил разоблачить всю нашу разведку среди Пяти Народов, выложив все, что ему известно, а он может знать достаточно много. Союз имеет дело с монгами уже столетия, безусловно, они внедрили среди них целую сеть агентов, которые, в частности, обязаны выслеживать наших разведчиков; должно быть, Микли сам занимался здесь этим делом, судя по тому, насколько хорошо он знаком с местной обстановкой. – Тераи кисло улыбнулся. – Ну а Иерну вполне можно доверять. Он не вымолвил ни слова, которое могло бы причинять неприятности его драгоценной Ронике. Плик последует его примеру.
– А ты уверен, что Микли не блефует?
– Нет, но я не могу рисковать, пока у нас остается альтернатива. К тому же в любом случае я не могу сказать, как отреа-тируют на информацию монги… и Домен, когда вести доберутся туда, что, безусловно, произойдет… и, кстати, наша же собственная Федерация. Мы можем затеять всемирную кровавую бойню. Наибольшую опасность представляет, на мой взгляд, Союз. Как поступят норри, когда их тайна будет раскрыта? Эти заговорщики должны были предусмотреть запасные варианты. И… Роника клянется, что они не производят ядерного оружия.
Не думаю, что она лжет, хотя, возможно, и ошибается, но как в этом убедиться? В худшем случае мы можем развязать войну, которой никто не желает, а можно обойтись и без драки, уладив это дело должным образом.
Тераи взял со стула трубку и табак. Трубка была вырезана из стержня кукурузного початка; он попросил ее, потому что потерял свою еще при крушении. Тераи не хватало старой верной подруги, вересковой трубки, но он надеялся, что скоро вернется домой к своей коллекции, к Елене и детям, увидит друзей, родные землю и море… какими далекими кажутся они сегодня.
– Увы, – ответил он. – Микли вынуждает меня помалкивать, пока существует угроза моим товарищам по корпусу, Я не сомневаюсь, что норри рассчитывает на это. Черт побери, он прав! Куда лучше информировать только наше правительство, и пусть оно решает, что нам делать.
– А как ты передашь информацию?
– Я все расскажу легату, когда он явится сюда, если мы сможем переговорить с глазу на глаз и в безопасном месте. Если нет – я дам ему понять, что он должен побыстрее добиться нашего освобождения. Он, безусловно, сможет устроить, чтобы нас доставили в штаб-квартиру инспектора в Виттохрии. Пока нас ни в чем жутком не подозревают, так что и магистрат, и сам Господин едва ли посмеют прогневать Маурайскую Федерацию плохим обращением с нами.
– Микли должен понимать твои намерения, – сказал Ваироа.
Тераи набил трубку плотнее.
– Да, безусловно. И все же этот сын тередо
был весел и спокоен… если дойдет до худшего, мы расскажем все монгам.
К полудню четвертого дня юанезский отряд вступил в Дулу, Во главе его, возле командира, ехала Роника Биркен.
Морось холодила воздух, прятала крыши и стены, увлажняла мостовые.
Толпа, собравшаяся было поглазеть, разошлась из-за непогоды, и болтовня притихла до бормотания, когда кони и крепкие, облаченные в серо-зеленые мундиры солдаты с азиатскими лицами, окружив Тераи и Ваироа, скрыли их от посторонних… ото всех, кого они знали.
За исключением Микли. Скрестив руки и широко расставив ноги, он глядел на маураев с триумфальной улыбкой.
– Эти веревки снимут с ваших запястий, а кляпы вынут изо ртов, когда мы выйдем из города, но только если вы будете вести себя хорошо, – сказал он на маурайском. – А до тех пор, – он пригрозил указательным пальцем, – каждый из вас постоянно будет под прицелом четырех стрелков, которым приказано убить вас, если вы попытаетесь произнести одно только слово или попробуете что-нибудь написать… Или если им покажется, что вы собираетесь это сделать. Отряд отборный, людям сказано, что вы и есть охотники за ураном – те самые, которых они пытались поймать. Они считают, что у вас на теле могут быть спрятаны миниатюрные передатчики, и вы сумеете предупредить соучастников, получив шанс заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84