— Понятно, — сказал Семен.
— Семен! Спасибо тебе! Да как же это?
Семен только отмахнулся и пошел к своему вагону. Тося и Иван остановились возле меня. Тося взъерошила волосы мальчишке. И спокойна она была сейчас, словно и не встретила своего мужа, словно они и вообще-то не были даже знакомы.
— Ингу надо поскорее обрадовать, — сказала Тося.
— Да, да, — ответил я.
Сына я крепко держал на руках. Так и шли мы вдоль вагонов: Иван с левой стороны, а Тося — с правой. Я и бежать-то боялся, чтобы не растрясти свое вновь приобретенное счастье.
Около окна нашего вагона я приподнял сына. Зинаида Павловна и Светка его увидели и начали что-то радостно говорить, обращаясь к невидимому мне собеседнику, к Инге, конечно. Но сама Инга в окно не выглянула.
Я вошел в вагон с победным, ну, может, только чуточку глуповатым от счастья видом. Вагон уже знал о происшествии. Даже тетя Маша сказала:
— Явился безбилетный гражданин!
Семен сидел в нашем купе и смотрел в окно. Но сначала я должен был пройти к Инге.
— Вот, — сказал я. — Вот он, беглец…
Я ожидал радости, уж конечно, слез, но не такого спокойного отношения, чуть ли не безразличия. Инга даже не встала. Она долго смотрела на меня, пока я не отвел свой взгляд, потому что мне стало как-то не по себе. Потом сделала жест рукой, как бы приглашая сына сесть рядом с собой. Погладила его по голове и плечу. Но все движения у нее были какие-то ненастоящие.
— Да что с ней? — прошептал я Зинаиде Павловне.
— Это пройдет, Мальцев. Я уже дала ей, что нужно. Вернее, что есть. Пусть она полежит спокойно.
— Хоть бы заплакала.
— Это хорошо, если бы заплакала. Но только она не заплачет, характер у нее не такой.
— Уж мы-то детей не потеряем! — заявила Светка.
Я вернулся в свое купе и сел напротив Степана Матвеевича. Валерий Михайлович о чем-то разговаривал с Семеном, но тихо, так что я ничего не мог разобрать. Федора в купе не оказалось. Не было здесь и Ивана.
Семен вдруг пересел ко мне поближе и сказал:
— Ты вот что, ты позови Тосю сюда.
— А почему сам не позовешь?
— Видишь ли! Я тебе тоже могу сказать: почему ты сам-то сына не нашел?
— Да, да. Спасибо тебе, Семен! Прости, не знаю, как тебя и благодарить!
— Не надо мне вашей благодарности… Мне Тосю надо. И катитесь вы все потом.
Я пошел в последнее купе и сказал:
— Тося, там тебя Семен просит…
— Семен? — удивилась женщина. — Какой Семен?
— Да хватит вам… Семен Кирсанов, муж твой!
— Никакой он мне не муж, Артем.
— Ох, неразбериха! Так что же ему передать?
— Ну, раз просит, так приду. Вот только брови подкрашу и губы. — А ведь она ни разу здесь не красилась, не знаю уж, как там дома.
Я повернулся и пошел назад. С противоположной стороны к нашему купе приближалась группа людей: Иван, Федор, еще два каких-то гражданина и заведующий лабораторией, в которой я работал. Это уж было совсем странным. Он-то как сюда попал?
— Вот, — сказал Иван. — В помощь нам товарищи.
— Академики! — возвестил Федор.
— Да нет, вовсе не академики и даже не доктора наук, — сказал один из вновь прибывших. — Академики жаждут попасть в ваш поезд, но только вы все время ускользаете.
— Здравствуй, Артем! — сказал заведующий лабораторией.
— Здравствуйте, Геннадий Федорович! А вы-то какими судьбами?
— Так ведь все институты, которые имеют хоть и отдаленное отношение к этой заварухе, поставлены на ноги. Повезло, повезло! Почему не самолетом?
— Долго объяснять…
— Прошу располагаться, — предложил Иван. — Тесновато, конечно, да не в этом сейчас дело.
В первую очередь в купе разместили членов комиссии. Мне, Ивану и Федору пришлось стоять. Но мы были не в обиде. Такое научное подкрепление нас очень обрадовало. Даже Степан Матвеевич начал проявлять признаки интереса к происходящему. И только Семен сидел недовольный. Все это его словно не касалось. Или он и без посторонней помощи мог выйти из создавшегося положения?
Степан Матвеевич посмотрел на меня.
— Все хорошо, — ободрил я его.
— График… — попросил он.
Но тут быстрее меня догадался Иван. Он начал судорожно перелистывать графики, лежащие на столе.
— Запуск через час и десять минут, — сказал он.
— Успею, — прошептал Степан Матвеевич и снова закрыл глаза, словно собирался с силами для какой-то решающей битвы.
— Итак, — сказал один из членов только что прибывшей комиссии. — Причинно-следственные…
Тут кто-то тронул меня за плечо, я машинально вжался в перегородку, чтобы пропустить человека. Но это оказалась Тося. Ох и великолепный же вид был у нее сейчас!
— В чем дело? — спросила она.
Все удивленно уставились на нее.
— Вот что, Таисия, — начал Семен, но почему-то не докончил.
— Продолжай смелее, — поторопила его Тося.
— А однако, ты здесь многому научилась, — удивился Семен. — И вообще! Здесь все-таки купе, а не зал заседаний! Человеку, может, с женой срочно необходимо поговорить! Двигайтесь-ка, уважаемые люди, куда-нибудь подальше! Расселись!
Члены комиссии смутились. Совершенно неожиданным для них оказалось что-то сугубо личное во взаимоотношениях пассажиров поезда, который попал в такую беду.
— Очнись, — попросил я Семена.
— Уже очнулся!
— Ты что-то хотел мне сказать, — сказала Тося. — Так вот, поговорим в тамбуре, чтобы никому не мешать.
— Я и здесь никому не мешаю.
Тося повернулась и пошла. Семен бессмысленно поморгал глазами, что-то сообразил, снялся с места и торопливо, чуть ли не бегом направился за своей женой.
43
— Так что там в мире? — спросил я.
— Мир делает все, между прочим, чтобы вызволить вас из этой переделки, — сказал Геннадий Федорович. — Вычислительный центр Академии наук просчитал возможные варианты будущего вашего поезда. Конечно, данных все-таки очень и очень недостаточно. Но единственная реальная возможность привести все в норму — это действительно отказаться от необдуманных планов, мечтаний, желаний. На сегодняшний день только вы сами можете помочь себе. Пищевые продукты, воду, молоко — все это мы, конечно, вам сможем забросить. На каждой более-менее крупной станции организован пост по встрече фирменного поезда «Фомич». Да и на мелких все оповещены. Так что от голода вы не умрете. Но ведь не может же ваш поезд бесконечно мотаться по железным дорогам страны? Кроме того, в поезде дети, старики, да и все остальные не намерены проводить свой отпуск на колесах взбесившегося поезда.
Он говорил еще долго, но смысл речи был ясен с первых слов. Уж они проведут работу среди пассажиров.
Разговор перешел на чисто теоретические детали проекта. Тут же предложили усыплять наиболее нервных пассажиров и еще что-то. Геннадий Федорович пересел ко мне поближе и спросил:
— А как у тебя с командировкой?
— Нормально, — ответил я. — Все согласовал. Замечаний особых нет. Адрес свой марградский фомичам оставил.
Геннадий Федорович пожевал губами, что-то собираясь, но словно не осмеливаясь спросить.
— А макет? — все-таки спросил он.
— Какой макет? — не понял я.
— Макет пространственно-временного прогнозирования…
— Геннадий Федорович, я не брал с собой никакого макета! — удивился я.
— Ты-то не брал, да только он с тобой все равно ездил…
— Не понимаю, — ужаснулся я. — Объясните!
На своем месте зашевелился Степан Матвеевич:
— В другой, побочной реальности… там фирменный поезд… не смог выпутаться… а макет твой в разных реальностях всегда был разный…
— Да что за макет? Никакого макета у меня нет и не было! Вот мой портфель… Бритва, полотенце. Две рубашки. Книга. Сувенир из Фомска. Запасная шариковая ручка. Вот смотрите, смотрите! При чем тут макет? Знать не знаю никакого макета!
— Да и никто этого не знает, — сказал Геннадий Федорович. — Ведь предполагалось, что эксперимент будет абсолютно чистым. Делали макет совершенно разные люди, так что даже из них никто не знает, как он выглядит. В виде электрической бритвы или носового платка. Он должен все время работать, кроме тех моментов, когда им пользуются по назначению.
— Невозможно, — сказал я. — Не верю! Ведь тогда что получается? Ведь тогда получается, что это все из-за меня! Значит, это я запустил необратимый процесс чудес в нашем поезде?!
— Никто и не предполагал, что макет может такое сделать. У него цели и возможности гораздо уже, чисто научные. Результаты должны были обрабатываться на математической машине. И только по очень сложным критериям можно было извлечь какую-нибудь информацию. Да и то с малой степенью достоверности.
Геннадий Федорович популярно объяснял идею работы макета. Уж я-то знал, для чего предполагали сделать такой макет. Только вот даже не мог предположить, что его сунут мне. Вот так чистый эксперимент получился! Значит, я сейчас со своими двумя детьми не только повод, а еще и причина всей этой чертовщины! Я и только я во всем виноват!
— Макет должен быть пятиразового пользования. Он ведь работает все время, кроме, как я уже говорил, времени своего прямого предназначения. Например, электробритва… Побрился ты ею пять раз, пять раз макет выключается. А на пятый он должен выключиться вообще. Или ручка…
— У тебя, Артем, ведь бритва не работает? — тихо спросил Степан Матвеевич.
— Не работает, — ответил я с ужасом. — Сломалась перед самым отходом поезда. — Я невольно потрогал свою двухдневную щетину на щеках и подбородке.
— Дай-ка сюда твою бритву! — довольно грубо потребовал Иван и, не дожидаясь, когда я передам ему футляр, сам схватил его и положил в карман своих брюк.
— Тут ведь вот что можно сделать, — сказал Геннадий Федорович. — Тут, например, если наладить ее…
— …и бриться всем по очереди до самого Марграда, — закончил фразу Иван. — Бритва пока полежит у меня в кармане!
— Почему это? — не понял Геннадий Федорович.
— Вы еще не знаете всего, что произошло в нашем поезде.
— Да разве это аргумент?
— Я покажу вам аргумент. Хотите?
— Что нужно от меня этому товарищу? — спросил Геннадий Федорович, с недоумением глядя на меня.
Я знал, что за аргумент припасен у Ивана.
— Не надо, Иван.
— Да, может, ваш макет вовсе и не в бритве смонтирован? — спросил Иван.
Но он это говорил только для того, чтобы отвлечь внимание.
— Пойдемте!
Те трое поднялись с недоумением и недоверием, но все же пошли. На экскурсию повел их Иван! Осматривать двух детей, появившихся не совсем обычным образом.
Через минуту комиссия вернулась. Она все еще ничего не понимала, но ей сейчас все объяснят. А тогда уж и нетрудно будет наметить программу счастливого возвращения поезда в Марград.
Они еще что-то говорили, но я уже не слышал. Жизнь в том понимании, как я считал всегда, для меня кончилась. И начаться она уже не могла никогда!
Я потихонечку пошел по коридору, остановился в Ингином купе, постоял немного, чему-то улыбаясь. Сейчас я наверняка походил на страдальца. Инга все так же лежала на нижней полке, обняв рукой девочку, странно спокойную и тихую. Она, кажется, и не плакала сегодня ни разу. Сын сидел на краешке полки и молчал. Он не играл, не ерзал, что было бы понятно для его возраста. Он сидел по-стариковски, даже немного ссутулившись… Зинаида Павловна, Светка и Клава, снова подурневшая, ставшая еще более некрасивой, чем была прежде, что-то говорили мне и друг другу, но я их не слышал. Я сел в ноги к Инге. Ни испуга, ни страха, ни ужаса не нашел я в ее глазах. Только одна беспредельная и вечная тоска.
Я погладил ее по руке, прикоснулся к белому свертку, в котором находилась жизнь, совсем недавно, только несколько часов назад возникшая жизнь, потрепал сына по волосам, но он даже не повернулся ко мне. Потом я встал и пошел в тамбур.
Я и забыл, что в тамбуре продолжают свой тягостный или примирительный разговор Тося и Семен. Но я был уверен, что не помешаю им. Меня теперь вроде бы как и не существовало уже.
Я уткнулся в стекло противоположной двери и не увидел за ним ничего…
Не знаю, сколько я простоял так…
Меня словно кто-то окликнул. Я вздрогнул, пришел в себя и оглянулся. Хлопнула дверь за выскользнувшей из тамбура Тосей. За ней рванулся Семен, а за ним — я. Я просто подражал их действиям. Что-то произошло здесь, но я не знал…
В нашем купе Тося приникла к груди Ивана, вжалась в нее. А Иван растерянно и молча гладил ее одной рукой по волосам, а другой словно отстранял ее от всех других. Семен стоял взбешенный и потрясал кулаками. Но тронуть ни Тосю, ни тем более Ивана он не решался.
Вот так объяснение в любви! В любое другое время я бы искренне порадовался счастью Ивана и Тоси. Я и сейчас радовался. Радовался! И Иван и Тося были очень симпатичны мне. Но только ведь справедливый Иван не допустит, чтобы из-за него фирменный поезд болтался черт знает где. Иван просто посадит Тосю и спокойно объяснит, что сейчас этого делать нельзя. А потом он, может быть, бросится под поезд, потому что ему не вынести этой пытки. Но сначала он все-таки сделает по справедливости, для других.
Все молчали. Бесился и кричал лишь Семен. А Иван все не выпускал Тосю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32