Еще бы — если это животное реагирует на каплю никотина настолько неадекватно, что…
— Возможности и еще раз возможности, — говорила Анна — увлекшись, она теперь почти не замечала Никиту. — Как правильно мыслили древние — Аквила нон кап-тат мускас! Плато амикус сед люпус эст!
Непонятную латинскую речь Никита запил виски и тут же налил себе еще. Гордость за свою девушку, которая знает так много иностранных слов и умеет их правильно произносить, заполнила все большое тело парня. Не зная, как еще выразить переполнявшие его искренние и восторженные чувства, Никита вдруг запел — первое, что пришло ему в голову — и тоже на иностранном языке:
— О, соле-е-е! О, соле-е-е мио-о-о! — с зажмуренными от наслаждения глазами пропев два куплета, в которых, кроме первой строчки, он все слова сочинил по ходу пения, Никита икнул так сильно, что потерял нить музыкальной темы.
Никита открыл глаза и увидел прямо перед собой пылающее лицо Анны.
— Ладно, — сказала Анна обыкновенным голосом, — проехали. Алкаш.
* * *
В это лето жара стояла невиданная. Сигареты, только извлеченные из пачки, даже не надо было прикуривать — они загорались сразу и, не тлея, сгорали за несколько секунд до самого фильтра. Впрочем, с наступлением сумерек в воздухе плавала уже только влажная духота, но часам к одиннадцати ночи и она сходила на нет.
Примерно в половине двенадцатого ночи хмель из головы Никиты выветрился почти окончательно. Он принял холодный душ, переоделся в чистое, побрился и согласился наконец на просьбы Анны выйти прогуляться.
— Свежий воздух, — говорила Анна, обрадованная тем, что ее возлюбленный стал уже более или менее похож на человека, — аллеи, дышащие ночной прохладой. Пойдем, Никита, на самом деле погуляем.
— У меня денег нет, — проговорил Никита, оглядывая себя в зеркало.
— Я же не говорю о деньгах, — удивилась Анна, — так, погулять…
— Ну и я говорю — погулять, — упрямо повторил Никита и в который раз пошарил по карманам. — Так, мелочевка какая-то, — определил он. — Не хватит даже на то, чтобы в «Лире» погулять…
— Да не погулять! — воскликнула Анна. — А — погулять!
— Так, а я о чем?
Видимо, значение одного и того же глагола Анна и Никита понимали настолько по-разному, что Анна, на этот раз отчаявшись что-либо объяснить Никите, пошла надевать туфли, а Никита, сунув в карман сигареты, прихватил еще с полки в гостиной массивную позолоченную астролябию, возрастом никак не меньше двух столетий.
— Давиду сдам, — объяснил он. — Давид тут в двух кварталах живет. Он антиквариат принимает. Цены, конечно, у него дикие, но… деваться некуда. Погулять действительно надо…
Анна вздохнула.
— Только, если можно, где-нибудь, где не шумно, — смиренно попросила она. — Не в одном из тех мест, где бывают твои приятели.
— Хорошо, — согласился Никита. — А на моих приятелей ты зря бочку катишь. Конечно, они все подонки и уроды, даже садисты, но приличные люди среди них тоже встречаются.
— Например, кто? — поинтересовалась Анна.
— Например, Гоша Северный, — сказал Никита. — Я его вот с таких лет знаю… — Он, пригнувшись, опустил вниз ладонь — так, что расстояние между полом и ладонью оказалось не больше полуметра. — Вместе с ним еще пацанятами игрались. Ты знаешь, я ему сказал, что из-за тебя от братвы ухожу. Совсем с делами завязываю.
— Бандюк твой Гоша, — печально проговорила Анна. — У него на морд… на лице ни капли интеллекта не написано.
— А у меня? — тут же спросил Никита.
— У тебя написано, — сказала Анна, но Никита все равно обиделся, потому что Анна сначала немного подумала.
* * *
Когда они вышли за дверь, Анна, чтобы загладить свою вину перед удрученно молчащим Никитой, стала расписывать возможные перспективы их будущей совместной жизни.
— Ты только представь, Никита, — говорила она. — Что нас ждет, если ты навсегда порвешь с той жизнью, к которой привык и наконец осознаешь, что так, как ты жил, — жить неправильно. Когда ты очистишься от скверны и сбросишь с себя груз прошлых ошибок., тебе станет так легко на душе — столько светлых горизонтов откроется перед тобой…
— Это точно, — согласился немного оживший Никита. — Можно будет в Испанию съездить. Или на Канары. Хотя, с другой стороны, если я от братвы отойду, то хрен у меня деньги на Канары будут.
— Я тебе вовсе не о тех горизонтах говорю, — поморщилась Анна. — Я говорила в смысле вовсе не географическом, а…
— Если по-другому посмотреть, — продолжал философствовать Никита, — то можно бизнесом заняться. Мне Гоша говорил, что поможет. Связи-то у меня останутся. Вот тогда — через годик можно будет и на Майорку слетать. Это теперь самый модный курорт. А на свадебное путешествие нехило было бы в Грецию…
Они спустились на лифте на первый этаж, вышли из подъезда и неожиданно остановились — прямо напротив подъезда угрюмо молчал приземистый автомобиль иностранного производства — темнее самой ночи, — а вокруг автомобиля полукругом, как кинематографические гитлеровцы в карауле, безмолвно стояли трое парней, поглядев на лица которых Анна тут же поняла, что они с Никитой не попадут не то что ни на какие Канары или Майорку, но и даже покинуть этот двор им вряд ли удастся.
Никита, впрочем, ничего такого не думал. Он заметил среди стоящих возле автомобиля людей круглую физиономию Гоши Северного и радостно воскликнул:
— Здорово, братва!
— Привет, привет, — откликнулся Гоша голосом ласковым, но тонко сдобренным такими интонациями, что Анна внутренне задрожала.
Двое с Гошей были давно знакомые Никите Вадик и Олег Сорвиголова, который, как хорошо было известно Никите, получил свое прозвище из-за того, что на протяжении всей своей бурной жизни перенес больше десятка сотрясений головного мозга самой разной степени тяжести.
— Ты чего здесь? — спросил Никита Гошу. — Ко мне, что ли, ехал?
— К тебе, — ответил Гоша, глядя почему-то вовсе не на Никиту, а на Анну, медленно отходящую за широкую спину Никиты.
Никита хотел сказать что-то еще и даже открыл для этого рот, но тут заговорил Олег Сорвиголова.
— Короче, такой базар есть, — сипло проговорил Олег. — Даже не то чтобы к тебе, а к твоей телке…
Для Никиты в обращении «телка» не было ничего необыкновенного, а вот Анна от внезапной обиды даже забыла свой страх.
— Позвольте! — тонким голосом воскликнула она. — Потрудитесь разговаривать со мной в более уважительном тоне.
— Базар такой, — даже не посмотрев на Анну, продолжал Олег. — Ты, Никита, реально тебе говорю, нормальный свой пацан. Все понятия разбираешь, с нужными и хорошими людьми дружишь… — Тут Олег кивнул на Гошу Северного, и Гоша произвел всем туловищем короткое движение — вроде бы как раскланялся. — С людьми правильными дружишь, говорил Олег. — Но прошел слух, что ты с братвой прощаться решил.
Никита, который начал уже кое-что понимать, немного растерянно посмотрел на абсолютно непроницаемое лицо Гоши.
— Так вот, — подал голос теперь Вадик. — У нас так не делается. Если ты с братвой, то ты с братвой до самого конца. Пока это… не шмальнут или пока по старости и немощности не завяжешь. Врубаешься? По старости и немощности. А то как это получается — ты пацан еще молодой и вместе с этим — много знаешь такого, чего не полагается знать… Нет, если ты с нами, тогда все в порядке — мы уверены, что рот у тебя на замке. Но вот если ты отколешься от братвы…
— Не понял, — перебил его Никита, низко опуская голову и поводя крутыми плечами, — угрожаешь, падла?
— Никита! — вступил Гоша. — Ты же сам знаешь, ты мне как брат родной. Вместе с тобой выросли, вместе по одному делу шли… — Видимо, для того, чтобы придать больший вес своим словам, Гоша сильно подался вперед и прижал руку к левой стороне груди — где у всех нормальных людей должно находиться сердце. — Послушай моего совета, дай этой лярве от ворот поворот. Я тебе, как друг…
— Позвольте! — тоненько взвизгнула Анна, тряхнув своей великолепной золотистой гривой. — Ваши манеры просто нетерпимы. Это же нонсенс!!!
Никита и трое приехавших братков заозирались.
— Нет там никого… — хрипло проговорил Гоша, снова переводя взгляд на Анну. — Я вот о чем кричу — каждый человек сам за себя отвечает. И не хрена пацанов сманивать непонятными базарами. Никита! — Тут Гоша посмотрел на Никиту. — В последний раз предупреждаю, как друга!
Проговорив эти слова, Гоша вроде случайно отвел в сторону полу своего пиджака, продемонстрировав присутствующим — а в первую очередь Анне и Никите — большой пистолет в нагрудной кобуре.
Анна испуганно взглянула на Никиту. Гоша и двое братков — Вадик и Олег Сорвиголова — не сводили с Никиты глаз.
Оглянувшись по сторонам, Никита сплюнул себе под ноги и, безуспешно попытавшись подыскать какие-нибудь слова, поморщился и выругался. Анна охнула. Никита заглянул в ее глаза, и в душе его вдруг мгновенно возникла уверенность.
— Не понял? — переспросил Гоша.
— А чего тут не понять, — твердо проговорил Никита. — Грызи кочерыжку, убогий. Турусы тут разводить… Иуда хренов. Я тебе, как другу, а ты, падла…
Гоша растерянно улыбался. Он явно не ожидал такого поворота событий.
— Ну, ты… — предостерегающе выговорил Вадик. — За базар и ответить можно… Ты, Никита, хорошо подумал?
— Хорошо он подумал! — выскочила вперед Анна. — Он решил порвать со своей прошлой жизнью и сбросить с себя груз прошлых ошибок.
— В натуре, — подтвердил Никита.
— Как знаешь… — зловеще выдохнул Гоша и медленно-медленно потащил из кобуры неправдоподобно большой пистолет.
В дальнейшие мгновения Никита не думал ни о нем. Отточенный годами бандитской жизни инстинкт взметнулся в нем. Инстинкт швырнул его вперед, инстинкт же заставил мощное тело Никиты двигаться молниеносно. Никита поднырнул под занесенным кулаком Вадика, но добраться до предателя-Гоши все-таки не успел. На пути его возникла откуда-то туша Олега Сорвиголова. Олег обхватил Никиту поперек туловища, как делают страстные, но грубоватые любовники перед долгим поцелуем, и сильно ударил лбом в переносицу.
Анна вскрикнула. Никита отлетел в сторону и наткнулся на каменный кулак Вадика, который врезался в его челюсть так мощно, что Никита как подкошенный рухнул на колени и замотал головой, словно бык, отгоняющий слепней.
— Вот так, — возник в сыром ночном воздухе голос Гоши Северного. — Не надо было рыпаться. А теперь телку…
Расслышав последние слова, Никита зарычал и вскочил на ноги. Вадик снова бросился на него, но Никита мгновенно отпрыгнул в сторону, а когда Вадик пролетел мимо него, зарядил тому каблуком ботинка под колени — Вадик с проклятиями ухнул в ближайшие кусты.
— Держи ее!
Никита развернулся на эти слова — Олег Сорвиголова, схватив Анну за волосы — за прекрасные золотистые волосы, тащил девушку к угрюмо молчащей машине. На потном лице Олега застыла ухмылка. Никита шагнул к нему и, отметив долетевший откуда-то сбоку голос Гоши:
— Сорвиголова! В машину ее, суку, тащи! — вдруг вспомнил, что в руках у него зажата массивная астролябия.
Никита широко размахнулся.
Олег Сорвиголова поздно заметил Никиту. Возможно, он вообще его не заметил бы, если бы не предостерегающий окрик Гоши — но и в том и другом случае ничего сделать не смог. Позолоченная махина астролябии со свистом рассекла стылый воздух и тяжко опустилась на знаменитую голову Олега.
Олег раскрыл рот, выпустил золотые пряди и снопом повалился на асфальт.
Тяжело дыша, Никита посмотрел на астролябию в своих руках. Позолоченные лопасти были неисправимо изувечены. Потом перевел взгляд на неподвижно лежащего на земле Олега, вокруг головы которого стремительно расплывалось темное пятно.
— Это неслыханное безобразие! — вывел его из ступора пронзительный голос Анны. — Государство, которое дает возможность каждому добропорядочному гражданину право на самосовершенствование, кажется, забывает о наличии индивидуумов, которым незнакомо само понятие моральных принципов… Государство…
Неизвестно что наговорила бы поколебленная в своих светлых убеждениях девушка, если бы ее не прервал хриплый голос Гоши Северного:
— Ну хватит, бляди! Доигрались!
Никита повернулся к Гоше и прежде его самого увидел черное и смертельно опасное дуло пистолета, направленное прямо ему — Никите — в грудь.
— Хватит, — повторил Гоша. — Доигрались. Не ожидал я от тебя, Никита, такой херни, не ожидал. Пахан наш, Женя Петросян, говорил мне: не дави слишком сильно на пацана — то есть на тебя, — не дави… Он сам образумится, нужно его только на правильный путь наставить. А ты вон как…
Гоша указал глазами на безмолвное тело Олега Сорвиголова.
— И теперь, — вздохнув, продолжал Гоша, — мне не остается ничего, кроме…
Передернув затвор, Гоша не договорил. Да и не имело смысла договаривать.
— Гоша, — сглотнув слюну, позвал Никита. — Ты чего?
— А того, — деревянным голосом сказал Гоша и прищурил левый глаз. — Ты железяку-то брось… Все равно тебе не понадобится…
Никита шевельнул правой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Возможности и еще раз возможности, — говорила Анна — увлекшись, она теперь почти не замечала Никиту. — Как правильно мыслили древние — Аквила нон кап-тат мускас! Плато амикус сед люпус эст!
Непонятную латинскую речь Никита запил виски и тут же налил себе еще. Гордость за свою девушку, которая знает так много иностранных слов и умеет их правильно произносить, заполнила все большое тело парня. Не зная, как еще выразить переполнявшие его искренние и восторженные чувства, Никита вдруг запел — первое, что пришло ему в голову — и тоже на иностранном языке:
— О, соле-е-е! О, соле-е-е мио-о-о! — с зажмуренными от наслаждения глазами пропев два куплета, в которых, кроме первой строчки, он все слова сочинил по ходу пения, Никита икнул так сильно, что потерял нить музыкальной темы.
Никита открыл глаза и увидел прямо перед собой пылающее лицо Анны.
— Ладно, — сказала Анна обыкновенным голосом, — проехали. Алкаш.
* * *
В это лето жара стояла невиданная. Сигареты, только извлеченные из пачки, даже не надо было прикуривать — они загорались сразу и, не тлея, сгорали за несколько секунд до самого фильтра. Впрочем, с наступлением сумерек в воздухе плавала уже только влажная духота, но часам к одиннадцати ночи и она сходила на нет.
Примерно в половине двенадцатого ночи хмель из головы Никиты выветрился почти окончательно. Он принял холодный душ, переоделся в чистое, побрился и согласился наконец на просьбы Анны выйти прогуляться.
— Свежий воздух, — говорила Анна, обрадованная тем, что ее возлюбленный стал уже более или менее похож на человека, — аллеи, дышащие ночной прохладой. Пойдем, Никита, на самом деле погуляем.
— У меня денег нет, — проговорил Никита, оглядывая себя в зеркало.
— Я же не говорю о деньгах, — удивилась Анна, — так, погулять…
— Ну и я говорю — погулять, — упрямо повторил Никита и в который раз пошарил по карманам. — Так, мелочевка какая-то, — определил он. — Не хватит даже на то, чтобы в «Лире» погулять…
— Да не погулять! — воскликнула Анна. — А — погулять!
— Так, а я о чем?
Видимо, значение одного и того же глагола Анна и Никита понимали настолько по-разному, что Анна, на этот раз отчаявшись что-либо объяснить Никите, пошла надевать туфли, а Никита, сунув в карман сигареты, прихватил еще с полки в гостиной массивную позолоченную астролябию, возрастом никак не меньше двух столетий.
— Давиду сдам, — объяснил он. — Давид тут в двух кварталах живет. Он антиквариат принимает. Цены, конечно, у него дикие, но… деваться некуда. Погулять действительно надо…
Анна вздохнула.
— Только, если можно, где-нибудь, где не шумно, — смиренно попросила она. — Не в одном из тех мест, где бывают твои приятели.
— Хорошо, — согласился Никита. — А на моих приятелей ты зря бочку катишь. Конечно, они все подонки и уроды, даже садисты, но приличные люди среди них тоже встречаются.
— Например, кто? — поинтересовалась Анна.
— Например, Гоша Северный, — сказал Никита. — Я его вот с таких лет знаю… — Он, пригнувшись, опустил вниз ладонь — так, что расстояние между полом и ладонью оказалось не больше полуметра. — Вместе с ним еще пацанятами игрались. Ты знаешь, я ему сказал, что из-за тебя от братвы ухожу. Совсем с делами завязываю.
— Бандюк твой Гоша, — печально проговорила Анна. — У него на морд… на лице ни капли интеллекта не написано.
— А у меня? — тут же спросил Никита.
— У тебя написано, — сказала Анна, но Никита все равно обиделся, потому что Анна сначала немного подумала.
* * *
Когда они вышли за дверь, Анна, чтобы загладить свою вину перед удрученно молчащим Никитой, стала расписывать возможные перспективы их будущей совместной жизни.
— Ты только представь, Никита, — говорила она. — Что нас ждет, если ты навсегда порвешь с той жизнью, к которой привык и наконец осознаешь, что так, как ты жил, — жить неправильно. Когда ты очистишься от скверны и сбросишь с себя груз прошлых ошибок., тебе станет так легко на душе — столько светлых горизонтов откроется перед тобой…
— Это точно, — согласился немного оживший Никита. — Можно будет в Испанию съездить. Или на Канары. Хотя, с другой стороны, если я от братвы отойду, то хрен у меня деньги на Канары будут.
— Я тебе вовсе не о тех горизонтах говорю, — поморщилась Анна. — Я говорила в смысле вовсе не географическом, а…
— Если по-другому посмотреть, — продолжал философствовать Никита, — то можно бизнесом заняться. Мне Гоша говорил, что поможет. Связи-то у меня останутся. Вот тогда — через годик можно будет и на Майорку слетать. Это теперь самый модный курорт. А на свадебное путешествие нехило было бы в Грецию…
Они спустились на лифте на первый этаж, вышли из подъезда и неожиданно остановились — прямо напротив подъезда угрюмо молчал приземистый автомобиль иностранного производства — темнее самой ночи, — а вокруг автомобиля полукругом, как кинематографические гитлеровцы в карауле, безмолвно стояли трое парней, поглядев на лица которых Анна тут же поняла, что они с Никитой не попадут не то что ни на какие Канары или Майорку, но и даже покинуть этот двор им вряд ли удастся.
Никита, впрочем, ничего такого не думал. Он заметил среди стоящих возле автомобиля людей круглую физиономию Гоши Северного и радостно воскликнул:
— Здорово, братва!
— Привет, привет, — откликнулся Гоша голосом ласковым, но тонко сдобренным такими интонациями, что Анна внутренне задрожала.
Двое с Гошей были давно знакомые Никите Вадик и Олег Сорвиголова, который, как хорошо было известно Никите, получил свое прозвище из-за того, что на протяжении всей своей бурной жизни перенес больше десятка сотрясений головного мозга самой разной степени тяжести.
— Ты чего здесь? — спросил Никита Гошу. — Ко мне, что ли, ехал?
— К тебе, — ответил Гоша, глядя почему-то вовсе не на Никиту, а на Анну, медленно отходящую за широкую спину Никиты.
Никита хотел сказать что-то еще и даже открыл для этого рот, но тут заговорил Олег Сорвиголова.
— Короче, такой базар есть, — сипло проговорил Олег. — Даже не то чтобы к тебе, а к твоей телке…
Для Никиты в обращении «телка» не было ничего необыкновенного, а вот Анна от внезапной обиды даже забыла свой страх.
— Позвольте! — тонким голосом воскликнула она. — Потрудитесь разговаривать со мной в более уважительном тоне.
— Базар такой, — даже не посмотрев на Анну, продолжал Олег. — Ты, Никита, реально тебе говорю, нормальный свой пацан. Все понятия разбираешь, с нужными и хорошими людьми дружишь… — Тут Олег кивнул на Гошу Северного, и Гоша произвел всем туловищем короткое движение — вроде бы как раскланялся. — С людьми правильными дружишь, говорил Олег. — Но прошел слух, что ты с братвой прощаться решил.
Никита, который начал уже кое-что понимать, немного растерянно посмотрел на абсолютно непроницаемое лицо Гоши.
— Так вот, — подал голос теперь Вадик. — У нас так не делается. Если ты с братвой, то ты с братвой до самого конца. Пока это… не шмальнут или пока по старости и немощности не завяжешь. Врубаешься? По старости и немощности. А то как это получается — ты пацан еще молодой и вместе с этим — много знаешь такого, чего не полагается знать… Нет, если ты с нами, тогда все в порядке — мы уверены, что рот у тебя на замке. Но вот если ты отколешься от братвы…
— Не понял, — перебил его Никита, низко опуская голову и поводя крутыми плечами, — угрожаешь, падла?
— Никита! — вступил Гоша. — Ты же сам знаешь, ты мне как брат родной. Вместе с тобой выросли, вместе по одному делу шли… — Видимо, для того, чтобы придать больший вес своим словам, Гоша сильно подался вперед и прижал руку к левой стороне груди — где у всех нормальных людей должно находиться сердце. — Послушай моего совета, дай этой лярве от ворот поворот. Я тебе, как друг…
— Позвольте! — тоненько взвизгнула Анна, тряхнув своей великолепной золотистой гривой. — Ваши манеры просто нетерпимы. Это же нонсенс!!!
Никита и трое приехавших братков заозирались.
— Нет там никого… — хрипло проговорил Гоша, снова переводя взгляд на Анну. — Я вот о чем кричу — каждый человек сам за себя отвечает. И не хрена пацанов сманивать непонятными базарами. Никита! — Тут Гоша посмотрел на Никиту. — В последний раз предупреждаю, как друга!
Проговорив эти слова, Гоша вроде случайно отвел в сторону полу своего пиджака, продемонстрировав присутствующим — а в первую очередь Анне и Никите — большой пистолет в нагрудной кобуре.
Анна испуганно взглянула на Никиту. Гоша и двое братков — Вадик и Олег Сорвиголова — не сводили с Никиты глаз.
Оглянувшись по сторонам, Никита сплюнул себе под ноги и, безуспешно попытавшись подыскать какие-нибудь слова, поморщился и выругался. Анна охнула. Никита заглянул в ее глаза, и в душе его вдруг мгновенно возникла уверенность.
— Не понял? — переспросил Гоша.
— А чего тут не понять, — твердо проговорил Никита. — Грызи кочерыжку, убогий. Турусы тут разводить… Иуда хренов. Я тебе, как другу, а ты, падла…
Гоша растерянно улыбался. Он явно не ожидал такого поворота событий.
— Ну, ты… — предостерегающе выговорил Вадик. — За базар и ответить можно… Ты, Никита, хорошо подумал?
— Хорошо он подумал! — выскочила вперед Анна. — Он решил порвать со своей прошлой жизнью и сбросить с себя груз прошлых ошибок.
— В натуре, — подтвердил Никита.
— Как знаешь… — зловеще выдохнул Гоша и медленно-медленно потащил из кобуры неправдоподобно большой пистолет.
В дальнейшие мгновения Никита не думал ни о нем. Отточенный годами бандитской жизни инстинкт взметнулся в нем. Инстинкт швырнул его вперед, инстинкт же заставил мощное тело Никиты двигаться молниеносно. Никита поднырнул под занесенным кулаком Вадика, но добраться до предателя-Гоши все-таки не успел. На пути его возникла откуда-то туша Олега Сорвиголова. Олег обхватил Никиту поперек туловища, как делают страстные, но грубоватые любовники перед долгим поцелуем, и сильно ударил лбом в переносицу.
Анна вскрикнула. Никита отлетел в сторону и наткнулся на каменный кулак Вадика, который врезался в его челюсть так мощно, что Никита как подкошенный рухнул на колени и замотал головой, словно бык, отгоняющий слепней.
— Вот так, — возник в сыром ночном воздухе голос Гоши Северного. — Не надо было рыпаться. А теперь телку…
Расслышав последние слова, Никита зарычал и вскочил на ноги. Вадик снова бросился на него, но Никита мгновенно отпрыгнул в сторону, а когда Вадик пролетел мимо него, зарядил тому каблуком ботинка под колени — Вадик с проклятиями ухнул в ближайшие кусты.
— Держи ее!
Никита развернулся на эти слова — Олег Сорвиголова, схватив Анну за волосы — за прекрасные золотистые волосы, тащил девушку к угрюмо молчащей машине. На потном лице Олега застыла ухмылка. Никита шагнул к нему и, отметив долетевший откуда-то сбоку голос Гоши:
— Сорвиголова! В машину ее, суку, тащи! — вдруг вспомнил, что в руках у него зажата массивная астролябия.
Никита широко размахнулся.
Олег Сорвиголова поздно заметил Никиту. Возможно, он вообще его не заметил бы, если бы не предостерегающий окрик Гоши — но и в том и другом случае ничего сделать не смог. Позолоченная махина астролябии со свистом рассекла стылый воздух и тяжко опустилась на знаменитую голову Олега.
Олег раскрыл рот, выпустил золотые пряди и снопом повалился на асфальт.
Тяжело дыша, Никита посмотрел на астролябию в своих руках. Позолоченные лопасти были неисправимо изувечены. Потом перевел взгляд на неподвижно лежащего на земле Олега, вокруг головы которого стремительно расплывалось темное пятно.
— Это неслыханное безобразие! — вывел его из ступора пронзительный голос Анны. — Государство, которое дает возможность каждому добропорядочному гражданину право на самосовершенствование, кажется, забывает о наличии индивидуумов, которым незнакомо само понятие моральных принципов… Государство…
Неизвестно что наговорила бы поколебленная в своих светлых убеждениях девушка, если бы ее не прервал хриплый голос Гоши Северного:
— Ну хватит, бляди! Доигрались!
Никита повернулся к Гоше и прежде его самого увидел черное и смертельно опасное дуло пистолета, направленное прямо ему — Никите — в грудь.
— Хватит, — повторил Гоша. — Доигрались. Не ожидал я от тебя, Никита, такой херни, не ожидал. Пахан наш, Женя Петросян, говорил мне: не дави слишком сильно на пацана — то есть на тебя, — не дави… Он сам образумится, нужно его только на правильный путь наставить. А ты вон как…
Гоша указал глазами на безмолвное тело Олега Сорвиголова.
— И теперь, — вздохнув, продолжал Гоша, — мне не остается ничего, кроме…
Передернув затвор, Гоша не договорил. Да и не имело смысла договаривать.
— Гоша, — сглотнув слюну, позвал Никита. — Ты чего?
— А того, — деревянным голосом сказал Гоша и прищурил левый глаз. — Ты железяку-то брось… Все равно тебе не понадобится…
Никита шевельнул правой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48