Никто не проскочит. Говорят, контроль такой, что даже избушки на курьих ножках задерживают — а у них сейчас период гона.
— Ну уж… — недоверчиво проговорил второй ифрит, — избушки в период гона никто не задержит. Это ихний начальник Артур Артурович слухи распускает о своем могуществе. А вообще-то он мужик ничего, хоть и человек. Если взялся серьезно за это дело, значит, скоро и правда поймают… Ни… Никиту. Представляешь, у него даже идентификационного номера нет! Он из Распределителя сбежал, одного ифрита покалечил, его в Смирилище засунули, а он и оттуда умудрился уйти. Просто зверь. Я бы таких на куски рубил при задержании.
— Я бы тоже, — твердо сказал первый ифрит.
Глава 7
Никита шел в темноте совсем недолго. Очень скоро он увидел перед собой светящийся экран, неясные тени копошились на экране. Никита огляделся и понял, что находится в полупустом зрительном зале, который ничем не отличался от обычного зрительного зала обычного кинотеатра в том мире, где Никита был живым. Только вот кресла занимали существа, всего лишь отдаленно напоминающие человека, но Никита уже привык к подобного рода особенностям загробного мира, поэтому, не глазея по сторонам, прошел по проходу и сел на свободное кресло.
Фильм был черно-белый. На экране качались голые ветви сумрачного… то ли леса, то ли сада. Клочья паутины, очевидно, заменявшие в этом саду листья, развевались на скрюченных ветвях деревьев. Над ветвями неярко светилось окно, сквозь стекло которого ясно были видны две обнявшиеся фигуры — длинноволосого юноши и совсем молоденькой девочки, которую вполне можно было считать миленькой, если б ее не портили густые брови, свисавшие по щекам на плечи. Несколько минут фигуры были совершенно неподвижны, потом откуда-то из ветвей долетел пронзительный гортанный вопль.
— Ты хочешь уходить? — нараспев произнесла девушка. — Но день не скоро. То соловей, не полуцутик был, что пением смутил твой слух пугливый, он здесь всю ночь поет в кусте гранатном. Поверь мне, милый, то был соловей…
Девушка замолчала, и тут заговорил юноша — причем таким неожиданно густым басом, что Никита, без особого, впрочем, внимания следивший за действием фильма, вздрогнул.
— То полуцутик был, предвестник утра, — обреченно проговорил грубоголосый юноша, — не соловей. Смотри, любовь моя, завистливым лучом уж на востоке заря завесу облак прорезает. Ночь тушит свечи: радостное утро на цыпочки встает на горных кручах…
Юноша на мгновение замолчал, потом с надрывным рыданием в голосе добавил:
— Уйти — мне жить; остаться — умереть.
Снова раздался гортанный вопль, всколыхнувший паутину на ветвях, — и в левом углу экрана на несколько секунд появилась ухмыляющаяся уродливая рожа морщинистого младенца с массивными рожками и клыками, торчащими из уголков маленького рта.
«Полуцутик, — узнал Никита, — совсем такой, как этот мои знакомец… Г-гы-ы…»
Странно, но сейчас, подумав о полуцутике, Никита не испытал ни досады, ни злобы. Все-таки Г-гы-ы был едва ли не единственным в этом мире, с кем он говорил почти по-дружески.
«Где он теперь? — с непопятным чувством подумал Никита. — Черт его знает, где он теперь. А я теперь один остался. Совсем один…»
Гортанный вопль экранного полуцутика снова долетел из невидимых динамиков. Юноша опустил руки и отошел на шаг от девушки. Та, напротив, качнулась к нему с такой страстью, что длинные брови ее взлетели выше головы.
— Нет, то не утра свет, я это знаю! — с отчаянием закричала она. И, подумав, сообщила предположение настолько глупое, что Никита даже ухмыльнулся: — То метеор от солнца отделился, чтобы служить тебе факелоносцем и в Мантую дорогу озарить. Побудь еще, не надо торопиться…
Никита вдруг заметил, что волосы девушки — длинные и золотистые, очень похожи на волосы Анны, а заметив, вздохнул, чувствуя, как печаль понемногу стала овладевать его мертвым сердцем.
На экране между тем продолжалось представление. Полуцутик орал дурным голосом, словно предупреждая юношу о приближающейся опасности. Юноша несколько секунд мялся, смущенно оглядываясь по сторонам, а потом, преисполнившись вдруг решимости, схватил свою возлюбленную за левую бровь, обернулся к окну и гаркнул, неизвестно к кому обращаясь:
— Что ж, пусть меня застанут, пусть убьют! Останусь я, коль этого ты хочешь. Скажу, что бледный свет — не утра око, а цутика чела туманный отблеск, и звуки те, что небосвод пронзают там, в вышине — не слышу я вообще. Остаться легче мне— уйти нет воли. Привет, о смерть! Джульетта хочет так…
Девушка несколько раз согласно кивнула.
— Ну что ж, поговорим с тобой, мой ангел… — юноша вдруг всхлипнул, и голос его сорвался с баса на дребезжащий фальцет, — день не настал, есть время впереди…
Никита почувствовал вдруг, как глаза его наполняются слезами.
«Привычка, — невесело подумал он, — привычка, оставшаяся от нормальной человеческой жизни, хотя, кажется, в своей нормальной человеческой жизни ни разу не плакал. Но все равно мог бы… потенциально… Как мне полуцутик Г-гы-ы говорил — некоторое время я даже гадить буду. И есть соответственно. Только я уже давно ничего не ел. А мне хочется… Да ладно… Не о еде речь… Я, наверное, первый раз за все время пребывания здесь по-настоящему понял, что не видать мне Анны больше никогда. Нет, она тоже, конечно, может, но… но об этом даже думать не хочется…»
— О, день настал! — взвизгнула девушка на экране, заглушая вопли вконец распоясавшегося полуцутика. — Нет, милый, уходи! То полуцутик так поет фальшиво, внося лишь несозвучность и разлад, а говорят, что он поет так сладко… Но это ложь, коль нас он разлучает…
Никита уже перестал слушать и смотреть, когда экран вдруг сделался черным, кроме нескольких белых пятен, легко складывающихся в слова: «Конец первой серии».
И тут же тишина поползла из мертвых динамиков, стала разбухать и скоро заполнила собой весь зал. Никита стыдливо оглянулся по сторонам и наскоро вытер лицо.
«А ведь и правда, — подумал он, — и правда. Никогда я больше Анну не увижу. А если и увижу… не дай бог, то тоже радости будет не так много. У нас никогда не будет детей. И на Канары мы не съездим, потому что нет в этом чертовом мире никаких Канар. И вообще — поймают меня и буду торчать в Смирилище хрен знает сколько лет… то есть как это… экстра-сглотов… Закурить бы…»
Последняя мысль была неожиданной, но она вдруг резко изменила ход размышлений Никиты.
«Ну и хрен с ними со всеми, — чувствуя, как злость разгорается в его груди, подумал Никита, — пошли они все. Ну и говорят мне, что я мертвый. И что? Курить хочу. Есть хочу. Анну люблю… Значит — живой. А если живой, то нужно действовать. Как там полуцутик Г-гы-ы рассказывал — цепь миров; Бесконечная цепь миров. И тот мир, где сейчас находится Анна, в этой цепи. А кто знает, что эта цепь незамкнутая? Если я не могу вернуться назад, то могу, значит, двигаться вперед. И когда-нибудь снова попаду в мир живых. То-то Г-гы-ы так разволновался, когда я ему сказал, что хочу вернуться и буду к этому все усилия прикладывать. Выходит, все-таки возможно. А ничего невозможного, как известно, вообще не бывает. Вселенная бесконечна — то есть у меня есть надежда».
— Да, — вслух проговорил Никита. — Пора действовать. Пора двигаться. Пока не знаю куда, но… Сначала надо из этого кинотеатра убраться…
Никита приподнялся было со своего кресла, как вдруг ощутил на своей шее прикосновение чего-то холодного и острого. Инстинктивно он замер, предчувствуя опасность, а когда услышал за спиной сиплый и угрожающий шепот:
— Сидеть, падла… — то понял, что в очередной раз влип.
Он опустился обратно в кресло. Лезвие все так же холодило ему шею.
— Ну? — спросил Никита. — Сел. Чего дальше?
— А дальше, — услышал он тот же сиплый шепот, — доставай из карманов все свои бабки… То есть как они там у вас называются… финики…
— Фишники, — поворачиваясь, сказал Никита.
— А я тебя знаю, — удивленно прошипел Гмырь, увидев лицо Никиты, — вот так номер. В темноте своего пацана за фраера принял…
— Нож, между прочим, мог бы и убрать, — заметил Никита.
— Ага…
Гмырь ухмыльнулся и поднял правую руку. Тут Никита заметил, что никакого ножа у Гмыря нет, а есть длинный и, очевидно, смертельно острый коготь, торчащий вместо указательного пальца.
Гмырь спрятал руку в карман и внимательно оглядел Никиту. Никита тоже внимательно оглядел Гмыря. Ничуть Гмырь не изменился с момента их первой и последней встречи в той камере, куда Никита попал сразу после того, как астролябия, управляемая рукой Вадика, размозжила ему голову.
— Вот так встреча! — хмыкнул Гмырь. — А я, признаться, башку тебе отрезать хотел. Даже если бы ты мне этих… фиников дал.
— Фишники, — снова поправил Никита.
— Фишники, — поморщился Гмырь, — черт, никак не могу запомнить. Придумают же. А вообще, какая разница — финики, фишники, баксы, рубли, дойчмарки. Бабки они и есть бабки. Ну, рассказывай, как живешь? Где устроился?
Не придумав, что ответить, Никита загадочно усмехнулся.
— Понятно, — хохотнул Гмырь, — пошел по старой профессии. Это правильно, братан. Я тоже. Только здесь все проще и лучше, чем в нашем мире. Тут мне выдали лицензию грабителя и номер… этот… как его… идентификационный… 444-980, вот. Поступил в команду— все там нормальные пацаны, кроме одного кренделя черножопого, ну ты его помнишь. Негр Макамба. Он все никак по-человечески говорить не научится — все орет: «Макамба» да «Макамба…» Объяснить ему что-нибудь— гиблое дело… Да мы и так справляемся — без него. Его только на мокруху берем в качестве машины разрушения. Силища у него, братан; я тебе скажу… Невероятная. У нас в Москве был такой пацан — Володька Длинный, — так он один раз головой быка убил. А этот Макамба в десять раз, наверное, его сильнее. А вообще тут житуха ничего. Хоть я и мертвым считаюсь. «Бухла» навалом, мусора не беспокоят… Здесь же не как у нас — шифруйся да дела с оглядкой проворачивай. Тут на разбой братва как на работу идет. Сверху план прислали — столько-то ограбить, столько-то покалечить. Насчет грабежа-то мы план выполнили, а насчет остального пока туго. Вот я и хотел башку-то тебе отрезать… Конечно, начальство тут хорошо придумало систему. Мне как объясняли — в любом обществе есть и братва, и фраера, которых братва разводит, и менты, которые братву гоняют. У нас в мире все на самотек пущено, поэтому и анархия в обществе. А тут все по понятиям с самого начала разложили — дали тебе лицензию и номер это… идентификационный — иди грабь, никто тебе слова не скажет. Если, конечно, по инструкции работать будешь. И фраера шухер не поднимают — знают, что так и надо. А менты здешние ловят тех, кто не по инструкции грабит, а как попало. Тех, у кого нет лицензии на разбой. Вот это я понимаю — система…
Гмырь снова хохотнул и перевел дух:
— Что это я все о себе да о себе, — проговорил он, — ты-то как, братан? В какой бригаде? Я уже многих тут знаю.
— Да я не в бригаде, — сказал Никита, стараясь до конца осмыслить то, что рассказал ему Гмырь, — я так…
— Сам по себе? — переспросил Гмырь задумчиво. — Одиночка?
— Ага, — обрадовался Никита. — Именно одиночка.
— И лицензия есть?
— Есть, — с готовностью кивнул Никита.
— И номер идентификационный?
— Конечно, — сказал Никита и проговорил первый номер, который пришел ему на ум, — 321-234.
— Молоток, — похвалил Гмырь. — И как работается?
— Да так, — пожал плечами Никита, — нормально.
Гмырь полез вдруг в карман и достал две уже знакомые Никите самокрутки.
— Закурим? — предложил он. — Это пых. Ну, знаешь, уже, конечно… По-ихнему — пых, по-нашему план.
— Закурим, — согласился Никита. Он взял самокрутку, прикурил у Гмыря и с удовольствием затянулся.
— Крутой, да? — спросил Гмырь, выпуская из обеих ноздрей клубы синего дыма. — Специальный, двойной набивки… Слушай! — вдруг встревожился он. — А что ты в этом кинотеатре делаешь? Он же на моем участке, находится?
— Да я не по работе, — нашелся, что ответить Никита, — я так зашел, сам по себе — фильм посмотреть…
— В рабочее время? — нахмурился Гмырь. — Ну ты даешь. Я круглые сутки по участку своему бегаю, план выполняю и все время — вот тютелька в тютельку успеваю выполнить. Сегодня только пятерых успел грабануть и троим бошки посрезал. А надо еще троих фраеров найти. И грабануть. Только по инструкции грабить надо, а то лицензии лишат. Прищучить лоха можно только в темном переулке, да еще только в том случае, когда он сам туда по доброй воле зайдет… Или вот в темноте — в кинотеатре — так, чтобы никто ничего не услышал. Если остальные фраера шухер поднимут, меня враз без лицензии оставят. Такие дела… А ты по кинам ходишь. Видать, дела у тебя хорошо идут. Или план тебе небольшой прислали. Или участок у тебя хороший. Какой, кстати, у тебя участок?
— А-а-а… — махнул рукой Никита в неопределенном направлении, — так себе у меня участок. Вон там… Это вот — план у меня действительно не особенно сложно выполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Ну уж… — недоверчиво проговорил второй ифрит, — избушки в период гона никто не задержит. Это ихний начальник Артур Артурович слухи распускает о своем могуществе. А вообще-то он мужик ничего, хоть и человек. Если взялся серьезно за это дело, значит, скоро и правда поймают… Ни… Никиту. Представляешь, у него даже идентификационного номера нет! Он из Распределителя сбежал, одного ифрита покалечил, его в Смирилище засунули, а он и оттуда умудрился уйти. Просто зверь. Я бы таких на куски рубил при задержании.
— Я бы тоже, — твердо сказал первый ифрит.
Глава 7
Никита шел в темноте совсем недолго. Очень скоро он увидел перед собой светящийся экран, неясные тени копошились на экране. Никита огляделся и понял, что находится в полупустом зрительном зале, который ничем не отличался от обычного зрительного зала обычного кинотеатра в том мире, где Никита был живым. Только вот кресла занимали существа, всего лишь отдаленно напоминающие человека, но Никита уже привык к подобного рода особенностям загробного мира, поэтому, не глазея по сторонам, прошел по проходу и сел на свободное кресло.
Фильм был черно-белый. На экране качались голые ветви сумрачного… то ли леса, то ли сада. Клочья паутины, очевидно, заменявшие в этом саду листья, развевались на скрюченных ветвях деревьев. Над ветвями неярко светилось окно, сквозь стекло которого ясно были видны две обнявшиеся фигуры — длинноволосого юноши и совсем молоденькой девочки, которую вполне можно было считать миленькой, если б ее не портили густые брови, свисавшие по щекам на плечи. Несколько минут фигуры были совершенно неподвижны, потом откуда-то из ветвей долетел пронзительный гортанный вопль.
— Ты хочешь уходить? — нараспев произнесла девушка. — Но день не скоро. То соловей, не полуцутик был, что пением смутил твой слух пугливый, он здесь всю ночь поет в кусте гранатном. Поверь мне, милый, то был соловей…
Девушка замолчала, и тут заговорил юноша — причем таким неожиданно густым басом, что Никита, без особого, впрочем, внимания следивший за действием фильма, вздрогнул.
— То полуцутик был, предвестник утра, — обреченно проговорил грубоголосый юноша, — не соловей. Смотри, любовь моя, завистливым лучом уж на востоке заря завесу облак прорезает. Ночь тушит свечи: радостное утро на цыпочки встает на горных кручах…
Юноша на мгновение замолчал, потом с надрывным рыданием в голосе добавил:
— Уйти — мне жить; остаться — умереть.
Снова раздался гортанный вопль, всколыхнувший паутину на ветвях, — и в левом углу экрана на несколько секунд появилась ухмыляющаяся уродливая рожа морщинистого младенца с массивными рожками и клыками, торчащими из уголков маленького рта.
«Полуцутик, — узнал Никита, — совсем такой, как этот мои знакомец… Г-гы-ы…»
Странно, но сейчас, подумав о полуцутике, Никита не испытал ни досады, ни злобы. Все-таки Г-гы-ы был едва ли не единственным в этом мире, с кем он говорил почти по-дружески.
«Где он теперь? — с непопятным чувством подумал Никита. — Черт его знает, где он теперь. А я теперь один остался. Совсем один…»
Гортанный вопль экранного полуцутика снова долетел из невидимых динамиков. Юноша опустил руки и отошел на шаг от девушки. Та, напротив, качнулась к нему с такой страстью, что длинные брови ее взлетели выше головы.
— Нет, то не утра свет, я это знаю! — с отчаянием закричала она. И, подумав, сообщила предположение настолько глупое, что Никита даже ухмыльнулся: — То метеор от солнца отделился, чтобы служить тебе факелоносцем и в Мантую дорогу озарить. Побудь еще, не надо торопиться…
Никита вдруг заметил, что волосы девушки — длинные и золотистые, очень похожи на волосы Анны, а заметив, вздохнул, чувствуя, как печаль понемногу стала овладевать его мертвым сердцем.
На экране между тем продолжалось представление. Полуцутик орал дурным голосом, словно предупреждая юношу о приближающейся опасности. Юноша несколько секунд мялся, смущенно оглядываясь по сторонам, а потом, преисполнившись вдруг решимости, схватил свою возлюбленную за левую бровь, обернулся к окну и гаркнул, неизвестно к кому обращаясь:
— Что ж, пусть меня застанут, пусть убьют! Останусь я, коль этого ты хочешь. Скажу, что бледный свет — не утра око, а цутика чела туманный отблеск, и звуки те, что небосвод пронзают там, в вышине — не слышу я вообще. Остаться легче мне— уйти нет воли. Привет, о смерть! Джульетта хочет так…
Девушка несколько раз согласно кивнула.
— Ну что ж, поговорим с тобой, мой ангел… — юноша вдруг всхлипнул, и голос его сорвался с баса на дребезжащий фальцет, — день не настал, есть время впереди…
Никита почувствовал вдруг, как глаза его наполняются слезами.
«Привычка, — невесело подумал он, — привычка, оставшаяся от нормальной человеческой жизни, хотя, кажется, в своей нормальной человеческой жизни ни разу не плакал. Но все равно мог бы… потенциально… Как мне полуцутик Г-гы-ы говорил — некоторое время я даже гадить буду. И есть соответственно. Только я уже давно ничего не ел. А мне хочется… Да ладно… Не о еде речь… Я, наверное, первый раз за все время пребывания здесь по-настоящему понял, что не видать мне Анны больше никогда. Нет, она тоже, конечно, может, но… но об этом даже думать не хочется…»
— О, день настал! — взвизгнула девушка на экране, заглушая вопли вконец распоясавшегося полуцутика. — Нет, милый, уходи! То полуцутик так поет фальшиво, внося лишь несозвучность и разлад, а говорят, что он поет так сладко… Но это ложь, коль нас он разлучает…
Никита уже перестал слушать и смотреть, когда экран вдруг сделался черным, кроме нескольких белых пятен, легко складывающихся в слова: «Конец первой серии».
И тут же тишина поползла из мертвых динамиков, стала разбухать и скоро заполнила собой весь зал. Никита стыдливо оглянулся по сторонам и наскоро вытер лицо.
«А ведь и правда, — подумал он, — и правда. Никогда я больше Анну не увижу. А если и увижу… не дай бог, то тоже радости будет не так много. У нас никогда не будет детей. И на Канары мы не съездим, потому что нет в этом чертовом мире никаких Канар. И вообще — поймают меня и буду торчать в Смирилище хрен знает сколько лет… то есть как это… экстра-сглотов… Закурить бы…»
Последняя мысль была неожиданной, но она вдруг резко изменила ход размышлений Никиты.
«Ну и хрен с ними со всеми, — чувствуя, как злость разгорается в его груди, подумал Никита, — пошли они все. Ну и говорят мне, что я мертвый. И что? Курить хочу. Есть хочу. Анну люблю… Значит — живой. А если живой, то нужно действовать. Как там полуцутик Г-гы-ы рассказывал — цепь миров; Бесконечная цепь миров. И тот мир, где сейчас находится Анна, в этой цепи. А кто знает, что эта цепь незамкнутая? Если я не могу вернуться назад, то могу, значит, двигаться вперед. И когда-нибудь снова попаду в мир живых. То-то Г-гы-ы так разволновался, когда я ему сказал, что хочу вернуться и буду к этому все усилия прикладывать. Выходит, все-таки возможно. А ничего невозможного, как известно, вообще не бывает. Вселенная бесконечна — то есть у меня есть надежда».
— Да, — вслух проговорил Никита. — Пора действовать. Пора двигаться. Пока не знаю куда, но… Сначала надо из этого кинотеатра убраться…
Никита приподнялся было со своего кресла, как вдруг ощутил на своей шее прикосновение чего-то холодного и острого. Инстинктивно он замер, предчувствуя опасность, а когда услышал за спиной сиплый и угрожающий шепот:
— Сидеть, падла… — то понял, что в очередной раз влип.
Он опустился обратно в кресло. Лезвие все так же холодило ему шею.
— Ну? — спросил Никита. — Сел. Чего дальше?
— А дальше, — услышал он тот же сиплый шепот, — доставай из карманов все свои бабки… То есть как они там у вас называются… финики…
— Фишники, — поворачиваясь, сказал Никита.
— А я тебя знаю, — удивленно прошипел Гмырь, увидев лицо Никиты, — вот так номер. В темноте своего пацана за фраера принял…
— Нож, между прочим, мог бы и убрать, — заметил Никита.
— Ага…
Гмырь ухмыльнулся и поднял правую руку. Тут Никита заметил, что никакого ножа у Гмыря нет, а есть длинный и, очевидно, смертельно острый коготь, торчащий вместо указательного пальца.
Гмырь спрятал руку в карман и внимательно оглядел Никиту. Никита тоже внимательно оглядел Гмыря. Ничуть Гмырь не изменился с момента их первой и последней встречи в той камере, куда Никита попал сразу после того, как астролябия, управляемая рукой Вадика, размозжила ему голову.
— Вот так встреча! — хмыкнул Гмырь. — А я, признаться, башку тебе отрезать хотел. Даже если бы ты мне этих… фиников дал.
— Фишники, — снова поправил Никита.
— Фишники, — поморщился Гмырь, — черт, никак не могу запомнить. Придумают же. А вообще, какая разница — финики, фишники, баксы, рубли, дойчмарки. Бабки они и есть бабки. Ну, рассказывай, как живешь? Где устроился?
Не придумав, что ответить, Никита загадочно усмехнулся.
— Понятно, — хохотнул Гмырь, — пошел по старой профессии. Это правильно, братан. Я тоже. Только здесь все проще и лучше, чем в нашем мире. Тут мне выдали лицензию грабителя и номер… этот… как его… идентификационный… 444-980, вот. Поступил в команду— все там нормальные пацаны, кроме одного кренделя черножопого, ну ты его помнишь. Негр Макамба. Он все никак по-человечески говорить не научится — все орет: «Макамба» да «Макамба…» Объяснить ему что-нибудь— гиблое дело… Да мы и так справляемся — без него. Его только на мокруху берем в качестве машины разрушения. Силища у него, братан; я тебе скажу… Невероятная. У нас в Москве был такой пацан — Володька Длинный, — так он один раз головой быка убил. А этот Макамба в десять раз, наверное, его сильнее. А вообще тут житуха ничего. Хоть я и мертвым считаюсь. «Бухла» навалом, мусора не беспокоят… Здесь же не как у нас — шифруйся да дела с оглядкой проворачивай. Тут на разбой братва как на работу идет. Сверху план прислали — столько-то ограбить, столько-то покалечить. Насчет грабежа-то мы план выполнили, а насчет остального пока туго. Вот я и хотел башку-то тебе отрезать… Конечно, начальство тут хорошо придумало систему. Мне как объясняли — в любом обществе есть и братва, и фраера, которых братва разводит, и менты, которые братву гоняют. У нас в мире все на самотек пущено, поэтому и анархия в обществе. А тут все по понятиям с самого начала разложили — дали тебе лицензию и номер это… идентификационный — иди грабь, никто тебе слова не скажет. Если, конечно, по инструкции работать будешь. И фраера шухер не поднимают — знают, что так и надо. А менты здешние ловят тех, кто не по инструкции грабит, а как попало. Тех, у кого нет лицензии на разбой. Вот это я понимаю — система…
Гмырь снова хохотнул и перевел дух:
— Что это я все о себе да о себе, — проговорил он, — ты-то как, братан? В какой бригаде? Я уже многих тут знаю.
— Да я не в бригаде, — сказал Никита, стараясь до конца осмыслить то, что рассказал ему Гмырь, — я так…
— Сам по себе? — переспросил Гмырь задумчиво. — Одиночка?
— Ага, — обрадовался Никита. — Именно одиночка.
— И лицензия есть?
— Есть, — с готовностью кивнул Никита.
— И номер идентификационный?
— Конечно, — сказал Никита и проговорил первый номер, который пришел ему на ум, — 321-234.
— Молоток, — похвалил Гмырь. — И как работается?
— Да так, — пожал плечами Никита, — нормально.
Гмырь полез вдруг в карман и достал две уже знакомые Никите самокрутки.
— Закурим? — предложил он. — Это пых. Ну, знаешь, уже, конечно… По-ихнему — пых, по-нашему план.
— Закурим, — согласился Никита. Он взял самокрутку, прикурил у Гмыря и с удовольствием затянулся.
— Крутой, да? — спросил Гмырь, выпуская из обеих ноздрей клубы синего дыма. — Специальный, двойной набивки… Слушай! — вдруг встревожился он. — А что ты в этом кинотеатре делаешь? Он же на моем участке, находится?
— Да я не по работе, — нашелся, что ответить Никита, — я так зашел, сам по себе — фильм посмотреть…
— В рабочее время? — нахмурился Гмырь. — Ну ты даешь. Я круглые сутки по участку своему бегаю, план выполняю и все время — вот тютелька в тютельку успеваю выполнить. Сегодня только пятерых успел грабануть и троим бошки посрезал. А надо еще троих фраеров найти. И грабануть. Только по инструкции грабить надо, а то лицензии лишат. Прищучить лоха можно только в темном переулке, да еще только в том случае, когда он сам туда по доброй воле зайдет… Или вот в темноте — в кинотеатре — так, чтобы никто ничего не услышал. Если остальные фраера шухер поднимут, меня враз без лицензии оставят. Такие дела… А ты по кинам ходишь. Видать, дела у тебя хорошо идут. Или план тебе небольшой прислали. Или участок у тебя хороший. Какой, кстати, у тебя участок?
— А-а-а… — махнул рукой Никита в неопределенном направлении, — так себе у меня участок. Вон там… Это вот — план у меня действительно не особенно сложно выполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48