— Какую еще муху? — поморщился батька. — Где она?
— Тут была, — озираясь, сообщил Рододендрон, — здоровенная такая и черная.
Махно внимательно оглядел пещеру, но пропавшую без следа муху, конечно, не обнаружил.
— Хватит мне мозги пудрить! — гаркнул он. — Устроили здесь… заседание Учредительного собрания. Визжат и прыгают, как институтки… Смирно!
Рододендрон, который и так стоял по стойке «смирно», выкатил грудь. Барся поспешно вылезла из лужи и стала рядом, сложив передние лапы в третью балетную позицию.
— Сколько раз я говорил вам о дисциплине! — начал отчитывать Махно. — Сколько раз…
— Вы сами утверждали, — почтительно напомнил Рододендрон, — лозунгом каждого человека должны стать слова — «дайте нам жить так, как хочется».
— Чтобы жить как хочется, надо сначала завоевать эту жизнь, — перебил его Махно, — только военный переворот спасет нас. А военный переворот не может быть осуществлен без единой слаженной команды, а единая слаженная команда невозможна без дисциплины! Это-то понятно?
Впрочем, ничего такого муха не слышала. Воспользовавшись сумятицей в рядах своих мучителей, она шмыгнула в проход, из которого появился Махно. Долго она летела по коридору, пока не достигла накрепко запертой двери. Пожужжав у двери, она обнаружила щель, в которую могла пролезть, и пролезла.
Это была комната Юлия. Три стены из четырех занимали громадные — от пола до потолка — зеркала. В углу у двери стоял шкаф, на створках которого висел большой амбарный замок. Но сейчас створки были открыты, обнажая душное нутро шкафа, до отказа забитое воздушными тканями самой изысканной одежды. Юлий, переодетый в женское платье, перевитый розовыми и голубыми ленточками и надушенный, жеманно танцевал посреди комнаты, с блаженной улыбкой на лице разглядывая собственное отражение сразу в трех зеркалах. Муху, усевшуюся на створку шкафа, он не заметил.
— Вот кто-то с горочки спустился… — не грубым мужественным басом, а тонким девичьим голоском напевал Юлий в такт исполняемым па, — наверно, милый мой иде-от… На нем защитна гимнастерка… ля-ля-ля… ля-ля… ля-ля…
Дальше слов он не знал и до бесконечности повторял одно и то же:
— Вот кто-то с горочки спустился… Наверно, милый мой идет… На нем защитна гимнастерка… ля-ля-ля… ля-ля… ля-ля…
Мухи, конечно, не умеют смеяться — и глупостью было бы предположить, что именно от смеха муха покачнулась и своим довольно крупным — для данного вида насекомых — тельцем поколебала створку шкафа. Створка скрипнула и захлопнулась. Испуганная муха взлетела под потолок.
Юлий, точно его окликнули, резко обернулся. Никого не заметив в комнате, он тем не менее покраснел, в один момент содрал с себя женскую одежду, натянул джинсовый комбинезон и просторный свитер. Платье и ленточки сгреб в охапку и закинул в шкаф. Створки шкафа закрыл и долго возился с замком, который, как живой, вырывался у него из рук. Справившись наконец, Юлий уселся на койку, стоящую рядом со шкафом, и скрестил руки на груди.
Но долго он так не просидел. Черты его лица вдруг исказила смертная тоска. Юлий вздохнул и опустил руки.
— Вот напасть… — пробормотал он, — откуда у меня эти женские наклонности? Ничего не могу с собой поделать — как подступает к сердцу, так аж двигаться больно. Легчает, только когда переоденусь в женское и немного… выпущу пар. Что за мука? Откуда у меня это? Я ведь чемпион Белоруссии по бодибилдингу, я настоящий мужик! Неужели из-за имени все? Черт, родители хреновы… Не могли назвать меня Серегой или Васей. Или Вовой. Чем плохое имя — Вова?.. Надо было выпендриться — Юлий! Тьфу!
Перебирая лапками, муха по потолку пробежала к двери — нашла ту самую щель, через которую сюда проникла, — и вылетела из комнаты.
* * *
Она пролетела по коридору довольно приличное расстояние. Все комнаты, которые муха встречала по дороге, были пусты. Совершенно непонятно было, что надо этой мухе в подземелье и почему она скрупулезно облетает каждую комнату, будто ищет что-то. За следующим поворотом муха едва не врезалась в открытую дверь. Облетев ее, муха спикировала в комнату и тут же взвилась ввысь — к потолку, — села на старинную люстру из полудесятка свечей и притаилась. Сидеть было жарко и копотно, но другого укрытия в комнате, кажется, не было — пустые, голые стены, обшарпанный пол, даже кровати нет. В углу ворох старой гнилой соломы, а на соломе, скрестив по-турецки ноги, сидит Соловей-разбойник, в задумчивости теребя редкие усики на своем скуластом монгольском лице.
Руками Разбойник словно бы в рассеянности загребает солому и катает из нее небольшой округлый сверток.
Поджимая лапки под сетчатое брюшко, муха слушает заунывное, тянущее за душу пение Соловья-разбойника, и, наверное, к своему удивлению, узнает колыбельную песню:
Баю-баюшки-баю…
Не ложися на краю,
Придет серенький волчок,
Завернет в бараний рог
И утащит под кусток,
Из тела вырвет мяса клок…
Закопает кости в стог,
На луну завоет рок…
Действуя, очевидно, не сознательно, а в задумчивой рассеянности, Соловей-разбойник обхватывает двумя руками соломенный сверток и, держа его на манер запеленатого младенца, начинает качать в такт колыбельной.
Песня, впрочем, скоро заканчивается, но Разбойник еще некоторое время тянет мотив — и только потом замолкает, не прекращая тем не менее убаюкивать воображаемого младенца.
Муха встрепенула крылышками, и Соловей-разбойник вздрогнул, будто услышал шорох.
Он опустил ворох соломы на колени и по-бабьи подпер подбородок кулаком.
— Эх, горюшко, — процедил он сквозь зубы. — Никакого просвета нет. И жизнь была горемычная и смерть тоже… Я же былинный герой, я же тоже могу размножаться, как эти богатыри мудацкие… Чем я хуже Добрыни? У него хоть сынок есть — Беломор, — а у меня никого. Ни на том свете, ни на этом… Вот бы мне бабеночку найти какую… Говорят, катается какая-то сдобная на избушке, Нюркой зовут. Да только как мне до нее добраться — я же в подземелье, а она на поверхности… Скорее бы уж батька переворот свой начал. Как захватим власть, так я разгуляюсь. Он говорил — живите так, как вам хочется тогда. Вот я и заживу… Хотя и мертвый. Да-а…
Соловей-разбойник опустил голову на грудь и замолчал. Муха сидела тихо, словно ждала, что он скажет еще, но, когда послышался мерный храп, она взмахнула крылышками и вылетела вон из комнаты.
Дальнейший путь ее был недолог. Она долетела до большой металлической двери и зависла в воздухе, как маленький вертолет. Потом покружила возле двери, тщетно отыскивая хоть какое-то отверстие, сквозь которое можно проникнуть за дверь, но ничего не нашла.
Тогда она поднялась повыше и, удобно устроившись на окосячине, затаилась.
* * *
Темнота вокруг смыкалась плотным душным кольцом. Скрежет камня о камень дал ослепительную искру, вспыхнул красно-желтый неровный свет маленького факела, и тьма неохотно и недалеко отступила, давая возможность огню окрасить мерцающим жаром бледное лицо и кусок кирпичной стены, разделенной наполовину свисающей ржавой цепью.
Складки у глаз дрогнули, выпуская сгустившиеся тени, и глаза открылись. Гмырь огляделся, но ничего не увидел из-за слепящего света факела.
— Где я? — разлепив слипшиеся губы, сипло спросил он.
Никакого ответа он не услышал, только факел качнулся чуть в сторону, на мгновение снова окунув Гмыря в темноту, но осветив другое лицо.
— Ч-черт, — выговорил Гмырь, — я уж думал…
— Кончай маскарад, — перебил его кто-то невидимый металлическим голосом.
Гмырь поперхнулся, прокашлялся, сплюнул в сторону и сказал чистым и ровным голосом:
— Ладно…
Тотчас, сползая, звякнула по кирпичной стене ржавая цепь и загремела, как змея, сворачиваясь на каменном полу. Гмырь, по лицу и одежде которого плясали огненные отблески, усмехнулся и легко стряхнул с себя наручники.
— Я уж думал, что я все еще в тюряге, — договорил он, — не помню, когда вы меня оттуда вытащили. Этот ненормальный ифрит… Как его? Эдуард Гаврилыч — чуть, в натуре, меня не угробил своим допросом…
— Кстати, о допросе, — снова перебили Гмыря, — что ты ему говорил.
— Ничего, — пожал плечами Гмырь, — все прошло по плану — гладко и без подозрений. Отхлебнув «бухла», устроил показательное выступление с употреблением безвредного суррогата и последующим концертом по заявкам телезрителей. Этот чокнутый участковый ни хрена от меня не добился. Только…
Гмырь вдруг поморщился, что-то припоминая.
— Только вот, кажется… потом кто-то еще приходил, — продолжил Гмырь не совсем уверенно, — или не приходил… Короче говоря, почему-то мне кажется, что кто-то меня допрашивал еще — кроме Гаврилыча. Или… Нет, не помню… Наверное, почудилось. Наверное, я и вправду «бухла» слишком много отпил. И жопа почему-то болит.
— Не болтай ерунды! — снова оборвали его. — Говори, как было.
— Да не помню я! — с досадой воскликнул Гмырь. — Ладно, забудьте — херня все это. Наверное, и вправду приглючилось… А с Никитой все прямо как по маслу прошло. В кинотеатре подловил его, на базар раскрутил, потом к Витьку отволок… Воробей тоже не в курсах — думает теперь, что меня в тюряге мытарят. Ну и… Как Никита побежал, я в коридор выглянул — менты эти… ифриты его ластануть хотели, а он ловко так от них отмахался, решетку сорвал и — ласточкой в дыру. Как в кино американском. Менты следом — да только они туда ни хрена не пролезут — здоровенные…
Гмырь замолчал.
— А если и пролезут, — снова зазвучал металлический голос, — найдут только лаз, ведущий на улицу. Дыру, в которую Никита должен был провалиться, мы закрыли — муха не проскочит. Ну, муха, может быть, и проскочит, а вот существо покрупнее — вряд ли.
Гмырь прикрыл ладонью глаза. Он вдруг ощутил тайное беспокойство, в котором не хотел признаваться самому себе. Свет факела слепил его, а лица собеседника — кроме того, самого первого мгновения — он не видел. Да и диалог что-то затягивался.
— Ну ладно, — стараясь говорить беззаботно, усмехнулся Гмырь. — Свое задание я выполнил, теперь выполняйте ваше обещание.
Факел зачадил, испуская черный, невидимый в темноте дым. Гмырь отнял руку от лица. Факел вспыхнул снова, и вдруг свет его стал тяжелым, вязким и удивительно неприятным. Гмырь отшатнулся, ударился спиной о стену, открыл рот, чтобы спросить «в чем дело?», но внезапно понял, что никакими конкретными словами причины своего беспокойства описать не может.
Факел погас.
— Эй! — позвал в темноту Гмырь. — Чего это?..
Тьма съежилась, как зверь, готовящийся к прыжку. Гмырь отпрыгнул в сторону, наткнулся на стену и упал. А потом ему показалось, что из каменного пола выстрелили миллионы тончайших щупальцев, захлестнувших его тело целиком — так плотно и полно, что нельзя было даже крикнуть.
* * *
Массивная металлическая дверь, скрипнув, приоткрылась. Успевшая уже задремать муха испуганно взвилась под потолок. Показавшийся на пороге комнаты Махно обернулся к Никите, который еще только поднимался из-за стола.
— Пойду, — сказал Махно, — успеем еще поговорить. Надо караулы обойти, а то я Рододендрону сегодня уже выговор сделал — вместе с Барсей гонялись за каким-то насекомым. Шуму подняли — того и гляди весь Город сбежится. Пойду посмотрю, как там он после нагоняя себя чувствует. А насчет того, чтобы времени не терять, тут ты прав. Надо действовать решительно. А копить силы — нецелесообразно. Нашу организацию накрыть могут в любой момент. Шпиков в городе — пруд пруди. Еще и к нам сюда просочатся… Прямо сейчас отдам приказ, чтобы все входы и выходы наружу замуровать. И никому не отлучаться — до того самого момента, пока не начнем переворот. Лучше перестраховаться, чем не это… недостраховаться… Это я знаю — на Земле научили. Все замуровать — чтобы муха даже не пролетела! Чтобы муха не пролетела!
Никита сунул руки в карманы и неопределенно покачал головой. Муха юркнула в комнату и стремительно спряталась за портьеру.
— Еще пару пистолетов-пылесосов наладить — и хорошо, — продолжал Махно, — подземный ход под правительственное здание уже вырыт, надежные люди есть, оружие и главное — железная решимость! А остальное приложится. Когда захватим власть — сбросим к чертовой матери существующий строй и отыщем секретные приборы, позволяющие путешествовать во времени и пространстве.
— Это да, — оживился Никита. — Это нужно…
— Ну, пойдем, пойдем. Я тебе твою комнату покажу. Да и еще кое-что покажу…
И они вышли за дверь. Муха метнулась было тоже, но не успела — ударилась о железную дверную ручку и грянулась оземь — впрочем, тут же обратившись в некое подобие добра молодца.
— Невероятное событие! — ошарашенно проговорил постигший в совершенстве искусство конспирации Билл Контрр, сбросив маскировочный костюм мухи. — Тайная организация! План свержения власти! И бандит Вознесенский здесь! Это заговор! Я не то что повышение получу, я… я генералом стану! Итс вандерфул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48