О последнем, вот уже через несколько минут, он будет жалеть больше всего из перечисленного выше.
Хотя птичье пение тоже было очень даже ничего.
А пока шесть всадников остановились в нескольких конских шагах от него и придирчиво, но недоверчиво оглядели.
– Это не наш, – наконец, уверенно заявил один из них.
– Это можно исправить, – не менее уверенно выразил свое мнение другой.
– Наверное, его купцы оставили, – предположил третий.
– И что?
– Ничего. Оставили – значит, не нужен.
– Не нужен им – сгодится нам, – подытожил всадник на самой большой лошади, по-видимому, командир конного патруля. – Амбабула, разбуди несчастного юношу.
– Будет сделано, о Секир-баши, – и самый молодой, но самый огромный солдат, прихватив моток веревки, соскочил на землю и, мягко ступая подкованными сапогами по белому песку, вразвалочку подошел к спящему.
Вывернуть ему руки за спину и связать их было для него делом нескольких секунд.
– А-а-а-а!!!.. Ой... – только и смог сказать по этому поводу начинающий купец.
– С добрым утром тебя, странник, – довольно ухмыляясь, приветствовал его Амбабула. – Не желаешь ли прогуляться с нами?
И он привязал свободный длинный конец веревки к своему седлу.
– Что?.. Как?.. Где?.. Зачем?.. Кто?.. – одуревший от неожиданной боли и неласкового пробуждения, Фарух, казалось, поставил себе целью перебрать за один прием весь мировой запас вопросительных слов.
– Я – охранник Амбабула. Это – наш великий и мудрый командир Секир-баши. Нам не интересно, как зовут тебя, но, главное, что ты должен запомнить, так это то, что ты теперь – раб его величества калифа Шатт-аль-Шейхского Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, и будешь работать в его копях и добывать изумруды, пока мы тебя не отпустим.
Несмотря на панику, смущение и страх, за последние слова Фарух ухватился, как утопающий – за акулу:
– А когда вы меня отпустите?
– Как всех отпускаем, так и тебя отпустим, – словно удивляясь непонятливости ребенка при самых очевидных фактах, пожал плечами Секир-баши.
– А как всех отпускаете?
– Не знаем. Пока еще ни разу никого не отпускали, – весело засмеялся собственным словам как какой-то удачной шутке тот.
– Но я протестую!.. Я – свободный человек!.. Я – купец!.. Я заплачу вам выкуп за свою свободу!
– Выкуп? – заинтересовались стражники. – Тысячу золотых? Две тысячи? Три?
– Четыре! Каждому! Как только вернусь в Шатт-аль-Шейх! – от ужаса Фарух не соображал, что делает или говорит.
– Договорились, – радостно оскалил зубы Секир-баши. – Только ты сначала напишешь письмо своим родным, и выкуп они должны будут прислать с кораблем сюда. А пока он не прибудет, ты будешь работать в копях. А если окажется, что никаких денег за тебя никто платить не собирается, то там и останешься навсегда, – насмешливо добавил он.
У Фаруха все поплыло перед глазами.
– Ну, побежали, – Амбабула вскочил в седло.
– Нет! – вдруг опомнился Фарух. – Мой кувшин!.. Я должен взять мой кувшин!..
– Кувшин? – снова заинтересовались стражники.
– Драгоценный?
– С золотом?
– Нет!.. Просто мой кувшин... обыкновенный... Это память... о моем... отце. Да, отце. О, мой бедный отец!.. Если бы он видел, какая жестокая участь постигла его единственного обожаемого сына, как бы увлажнились его старческие глаза, как бы...
– Короче, – рявкнул, как щелкнул кнутом, Секир-баши.
– Это единственная вещь, которая сохранилась у меня после того, как мой корабль потонул со всей командой и товаром, налетев на скалы! – быстро завершил свой так и не начавшийся трогательный рассказ молодой псевдокупец.
– Ну-ка, что это за вещичка? – вопросительно качнул головой командир, и Амбабула снова спешился и поднял с земли кувшин.
– Ерунда какая-то, – доложил он по уставу, брезгливо вертя посудину в руках. – Выбрасывают лучше. Может, лучше выбросить?
– Да ладно, оставь... Пусть держит в нем воду, – неожиданно милостиво соизволил Секир-баши.
Не обращая внимания на умоляющий взгляд пленника и беспомощно дернувшиеся скрученные руки, Амбабула засунул кувшин в свою седельную сумку и снова вскочил на коня.
– Иди впереди, – указал он кнутовищем в сторону гор. – Будешь отставать или жаловаться – побежишь сзади. Понял?
Фарух молча кивнул.
Так началась его недолгая карьера раба.
Кувшин ему так и не отдали.
Когда они добрались до места назначения, Амбабула, не спешиваясь, бросил свой конец веревки скучающему стражнику у пещеры с толстой железной решеткой, в которой, по-видимому, содержались невольники, крикнул: "Это твой", пришпорил коня и умчался догонять отряд.
На первый же робкий вопрос о своем кувшине несостоявшийся купец получил удар кулаком в ухо и совет сесть на землю и поменьше болтать, если не хочет повторения.
Повторения Фарух не хотел, советом воспользовался, и стал сугубо молча обдумывать план побега.
Но далеко додумать не успел, потому что подоспел еще один стражник. Он и повел его к месту работ.
Этот солдат, представившийся младшим охранником Багадулом, сказал, чтобы новичок постоял пока где-нибудь неподалеку, но не путаясь ни у кого под ногами, и подождал, пока не ударят в гонг и не начнется обед – тогда старший надсмотрщик всех пересчитает и определит его в какую-нибудь команду, где не хватает людей.
Пользуясь передышкой после двухчасовой пробежки перед конем Амбабулы, Фарух снова быстренько опустился на землю, но от всех неприятных или крамольных мыслей на этот раз его отвлекало открывшееся перед ним зрелище.
Изумрудные копи калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса представляли собой огромный котлован с отвесными стенами, то ли выдолбленный в скале, то ли естественного происхождения. Всю поверхность над ним ровными линеечками, как паутина гигантского, но не очень изобретательного паука, исчерчивали натянутые над пропастью канаты. На них держались подвесные мосты. На каждом мосту стояло по нескольку десятков рабов с двумя веревками в руках – человек по десять на одну пару. Свободные концы обеих веревок свисали в пропасть.
Озадачившись поначалу видом этой нелепой рыбалки, Фарух, осторожно приподнявшись и переместившись поближе к краю, скоро разглядел, что к каждой толстой веревке было привязано за хитроумную сбрую по невысокому худенькому человеку с корзиной в руках – сборщику, как пояснил Багадул. Этого сборщика десятка тягачей опускала вниз сквозь дыру в настиле моста и, по-видимому, ждала его сигнала, заинтересованно поглядывая в провал. Как только сборщик наполнял корзину изумрудами, ее вытягивали наверх за веревку потоньше.
"Десять бездельников вытаскивает одну корзину размером со средний арбуз... Надсмотрщикам что – людей некуда девать? Так отпустили бы лучше... Какой тупой и однообразный труд," – только и успел недоуменно подумать Фарух, как вдруг те десять тягачей, что были ближе всех к нему, заволновались, закричали, и начали все вместе нервно, рывками тянуть на себя веревку потолще, на другом конце которой где-то там, внизу, бродил с корзиной их сборщик. Было видно, что веревка шла туго, но потом внезапно все тягачи вскрикнули и попадали навзничь, а снизу, по инерции, вылетела и упала на них их веревка.
Раза в два короче, чем была.
И без каких-либо следов сборщика.
Фарух, позабыв про своего конвоира, проворно вскочил на ноги и кинулся к краю провала, чтобы понять, что же вдруг случилось, и только теперь увидел, что все дно его усеяно здоровенными каменными глыбами.
И одна из них, почти прямо под ним, старалась выплюнуть из пасти остатки измочаленной в щепки корзины.
Сборщика, старика в выгоревшей красной рубахе, видно нигде не было.
Фарух почувствовал, что если бы его голова не была бы обрита на лысо, волосы на ней сейчас зашевелились бы и встали во весь рост.
– Ч-то... это... – не отводя взгляда от ожившего валуна, с трудом выдавил он из себя.
– Это? Камнееды, – равнодушно пожав плечами, пояснил Багадул. – Они живут там, в пещерах, а сюда, на открытое пространство вылазят днем погреться на солнышке. Они очень медлительны... Когда никуда не торопятся. Да и, вообще-то, они не злые. Просто иногда почему-то взбрыкивают и хватают всех, кто есть рядом... Но потом скоро выплевывают. Я имею в виду, они не едят людей. Они питаются камнями. От людей у них то ли изжога, то ли гастрит, господин сотник Секир-баши объяснял... Но у них мозгов – меньше, чем у комара. Не могут запомнить, что людей им есть нельзя, и жрут кого ни попадя почем зря. А у нас – сплошные убытки. Корзина вот была почти полная. Комплект сбруи тоже не дешево стоит – шорники совсем совесть потеряли. Веревка, опять же...
Фаруха передернуло.
– А старик?!..
– А что – старик?.. На его место другой быстро найдется.
– Неужели на такую ужасную работу бывают добровольцы?!
Багадул посмотрел на нового раба как на умалишенного, и если бы ему не было так жарко и так лень, то обязательно покрутил бы пальцем у виска.
Фарух истолковал этот взгляд по-своему.
– Но его же... Они же... Их же...
– Ну, и что? Какой-то ты изнеженный... Ну, да ничего. Я, когда только тут служить начал, тоже такой впечатлительный был. Но после первой дюжины как-то привык.
– А разве нельзя этих чудовищ перебить как-нибудь?
– Перебить?!.. Да скорее мы всех вас тут перебьем! Ишь, чего придумал!.. Камнеедов перебить!.. Да знаешь ли ты, что здесь – единственное в мире место, где они выходят на поверхность! И то, что сборщики собирают там, внизу – изумруды – это их навоз!
– Навоз?.. Изумруды?.. Да не может быть!.. Изумруды же добываются... Добываются... – Фарух растеряно замолк. Как добываются изумруды или, если на то пошло, рубины, топазы и прочие бриллианты, он никогда не задумывался, но в его представлении это было связано с продолжительным копанием темных узких тоннелей или шахт под землей большим количеством немытых бородатых людей с кайлами, масляными лампами и канарейками. Более того, он был почти уверен, что и чалму изобрели именно такие люди, потому что каски в Сулеймании находились еще в единоличном пользовании солдат, и делиться ими они не хотели.
Конечно, он читал и слышал не раз, что великий Гарун аль-Марун утверждал, что богатство – это навоз, но начинающему купцу и голову не приходило, что это можно понимать буквально, и что компоненты в этом предложении можно поменять местами!..
– Но неужели так?.. Никогда про такое не слышал... – изумленно качая головой, пробормотал Фарух.
– И не ты один, – снисходительно успокоил его охранник.
– Но ведь, наверное, можно тогда собирать камни ночью, при свете факелов, когда эти монстры спят...
– Свет ночью их притягивает, бестолковый. А реакция в темноте у них такая, что по сравнению с камнеедом муха покажется черепахой!.. – и, с минуту помолчав и задумчиво почесав под шлемом, добавил:
– М-да-а... Значит, мы лишились одного сборщика... Я так думаю, наверное, ты после обеда встанешь на его место. Посмотри на себя – хоть ты и росту среднего, но весу в тебе, наверняка, не больше пятидесяти килограммов будет. Вон, как скулы выступают. Даже морить голодом специально тебя совсем немного придется.
– Меня?!.. Но я не хочу!.. Я не могу!.. Я не умею!.. Пожалуйста!..
Фарух в панике попытался вскочить, но тут же наткнулся на острый конец пики Багадула.
– Не хочешь на веревке – сбросим так. Выбирать тебе, – равнодушно пожал тот плечами, и красные кожаные доспехи зловеще заскрипели. – Ну-ка, дай-ка я тебя опять свяжу – что-то больно ты прыткий... – и стражник, вытащив из-за пояса кусок колючей веревки, ловко скрутил ему руки перед собой.
Фарух обмяк, обессилено опустился на камни и закрыл лицо связанными руками...
Когда солнце, утомленное созерцанием пыльных испуганных людишек, копошащихся зачем-то на самом дне большой ямы, стало опускаться за горизонт, а темнота, потягиваясь, вылезать из различных пещер и расселин, куда она уходила отдыхать на светлое время суток, прозвучали гулкие удары гонга, и тягачи вытащили на поверхность своих сборщиков в последний на сегодня раз.
За все послеобеденное время отчаянно трусивший и чуть ли не подпрыгивающий при каждом подозрительном шорохе и стуке Фарух смог набрать только четверть небольшой корзины, и старшина его десятки, едва заглянув в нее, с уверенностью угрюмо бросил:
– Сегодня оставят без ужина. А если завтра до обеда не наберешь хотя бы две – то и без обеда. И нас с тобой заодно.
Понурившись, Фарух отвязал веревку, закинул корзину за плечи и, осторожно переступая с доски на досочку, зашагал по шаткому мостику на твердую землю.
У самого края сборщиков его моста уже поджидал надсмотрщик с большой, чуть ли не в рост человека, корзиной.
Сунув свой толстый короткий нос в корзинку Фаруха, он презрительно скривился и небрежно высыпал ее небогатое содержимое в свою.
– Без ужина, – как и предрекал старшина, небрежно объявил приговор он, поставив какую-то отметку у себя на пергаменте. – Следующий!..
Сзади уже толкали и напирали рабы из другой команды.
Топот копыт возник из ниоткуда – и вот из-за поворота вылетел конный патруль, в недобрый час нашедший юного купца-неудачника сегодня утром на своем пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116