»
— Самуяму-сум, — позвала Нисима нежно, как могла. — Что я могу сделать?
Кривая улыбка исказила его лицо, словно на него легла тень летящей птицы.
— Мне сказали, господин Батто готовится преследовать варваров, бегущих на север. Я бы хотел сопровождать его, Императрица.
— Вы чувствуете, что недостаточно сделали? Не хотите оставить это другим?
Комавара пожал плечами.
— Но, Императрица, во всей Ва нет более подходящего для этого человека, чем я. С меня уже не смыть чужую кровь, пусть другие не оставят на себе этого пятна.
— Господин Комавара, я бы хотела попросить вас остаться в столице. Пожалуйста, вы сделали больше, чем любой правитель имеет право просить.
«Суйюн, — подумала она, — возможно, подсказал бы, что сделать для этого мужчины». Но до Суйюна не добраться, и Комавара стоит перед ней на коленях с просьбой послать его назад на войну, чтобы найти собственную смерть, — в этом она уверена.
— Императрица, — официально произнес Комавара, встретившись с ней глазами, — было бы лучше, если б вы дали мне клинок, как другим, и отправили на север.
Нисима почувствовала, что ее лицо горит, но заставила себя выдержать его взгляд. Он не отвел глаз.
«До тебя не достучаться, — подумала Нисима, — не осталось и следа того юноши, которым я могла повелевать».
— Господин Комавара, — начала Нисима, — я не приказываю вам остаться в столице, я прошу.
— Императрица, — ответил Комавара, откинувшись назад. — Вы не можете говорить подобные вещи. Вы не понимаете — это то, что я должен сделать.
Нисима сдержанно покачала головой.
— Я прошу вас. Я склоняю голову перед вами.
— Моя госпожа, вы не можете!
Нисима сошла с помоста, встала между ними, положила руки на пол и поклонилась.
Комавара схватил ее за плечи.
— Вы — Императрица. Это ниже вас.
Нисима стояла перед ним на коленях, лицом к лицу, держа его за руки.
— Если я позволю вам уйти, вы можете найти смерть, которую ищете, или закончите разрушение вашего духа. Я не смогу вынести этого, Самуяму-сум, не смогу.
Словно приходя в себя от ужаса, какое-то время он не мог говорить.
— Госпожа Нисима, я бесполезен вам здесь…
Она почувствовала, что по ее щеке бежит слеза, и он остановился, увидев это.
— Я останусь. Если таково ваше желание, я останусь. Нисима сжала его руки.
— Я знаю. Вы видели ужасные вещи… Комавара покачал головой.
— Нет, — словно простонал он, — я сделал ужасные вещи. Вам не следовало даже прикасаться ко мне.
Услышав это, Нисима взяла его руку, в которой он держал меч, и поднесла к губам, потом к щеке.
— У вас замечательная, благородная душа — мы найдем ее, — прошептала она. — Не знаю как, но мы найдем.
— Я сам не знаю, Императрица, — прошептал он. Нисима нежно вернула его руку на прежнее место.
— Не знаю, как мы начнем, — неожиданно сказала она. Вернувшись на помост, Нисима передвинула кисть, чернила со стола.
Она вложила ему в руку кисть.
— Она принадлежало моей матери.
Нисима остановила, когда он попытался вернуть ей кисть.
— Это не просьба.
— Но это сокровище.
— Нет, — слабо улыбнулась девушка. — Я дала Ходзё дворец, господину Батто — провинцию, без сомнения, вы можете принять потрепанную чернильницу.
Эти слова не вызвали у него улыбку, но что-то промелькнуло в его глазах, принеся облегчение.
Нисима вложила ему в руку подставку для кисти — лебедь, искусно высеченный из нефрита.
— Подарок моего приемного отца.
Бережно Комавара взял его, медленно поворачивая из стороны в сторону.
— И кисть, — сказала Нисима, толкая ее ему в руки, — подарок от женщины, которая могла быть поэтом, в чьи обязанности не входило заниматься другими делами. Если вы напишете мне поэмы, я отвечу на них.
— Императрица, у вас есть более важные дела, чем читать вирши поэта невеликого таланта.
— Я помню ваши стихи в саду моего отца, Самуяму-сум. Не говорите мне об отсутствии мастерства. Разве вы не поможете мне сохранить крошечную часть моей прежней жизни?
Глядя на письменные принадлежности, он кивнул:
— Благодарю вас, Императрица.
Комавара выглядел теперь менее безумным, Нисима подумала, что горечь уступила место ярости.
«Печаль не так разрушительна для души, — говорила себе Нисима, — у всех нас есть причины для грусти».
— Все, что может возродить вас, Самуяму-сум, я умножу в десятки раз.
Он кивнул:
— Благодарю, Императрица.
Комавара чувствовал себя неловко. Нисима видела это, но теперь была уверена, что он отвечает на ее слова.
«Он беспокоится обо мне, этот юноша», — поняла она.
— У вас есть обязанности, — тихо сказал Комавара, низко поклонившись.
Нисима решила не возражать и позволить ему уйти, унося чернильницу матери. Когда двери закрылись, она поднялась и подошла к окну. Нисима ждала, что войдет Каму, но этого не произошло, и она вспомнила, что это на сегодня была последняя встреча.
Все оказалось не так, как Нисима ожидала. Она была так молода во времена прошлой войны, что не помнила ее, не видела потерь. «Я думала — раздам благодарности и награды. — Лица Тадамото и Комавары стояли перед глазами. — Они слишком молоды. Не такие закаленные ветераны, как Ходзё».
Нисима хотела, чтобы вернулся Каму. Его советы мудры. Его нужно тоже поблагодарить за роль в этой безумной войне, подумала она. Нисима вспомнила о письме госпожа Окары и достала его из рукава. Вернувшись на подушки, разорвала печать и развернула бумагу.
Моя Императрица.
Услышав новости о вашем восшествии, мое сердце запело, ибо я знаю: Империи необходима мудрость вашего открытого сердца, если оно излечилось. Если я не слишком много позволяю себе, мне тяжело, ибо я, зная ваше желание жить в раздумьях и искусстве, понимаю, какую огромную жертву вы принесли, имея к тому же немалый талант. Как случилось, что судьба призвала великого художника управлять Империей?
Верю, Императрица, что Ва потребуется ваша душа художника, чтобы излечиться от предательства Ямаку и от потерь и руин войны. Искусство, настоящее искусство — это сила, ведущая к состраданию и спокойствию. Позвольте нам обрести Империю, управляемую состраданием, а не жадностью и войнами. Пусть нашими жизнями правит искусство.
Императрица, до меня дошли печальные вести о вашей огромной потере. Мотору-сум был настоящим старым другом, и его уход — потеря для всей Ва. Пусть Ботахара защитит его душу.
За туманами серой зимы,
Империя в цветах,
Что весна
Разбросала в память о душе.
Пусть Ботахара сопутствует вам.
«Окара»
Нисима тщательно свернула письмо, потом помолилась, чтобы Ботахара защитил всех, кого она любит.
64
Брат Сотура медленно двигался по лагерю варваров, опытным взглядом окидывал окрестности и не видел никаких признаков, что Суйюн допустил хотя бы малейшую ошибку.
«Он — чудо, — думал Сотура. — Его никогда не учили справляться с такой вспышкой чумы, как эта, и тем не менее…»
Кочевники, которых видел монах, выглядели хорошо.
В палатках на западе разместили больных. Сотура направился туда, всю дорогу ему кланялись варвары-воины, гревшиеся под теплым солнцем. Среди нескольких недостроенных жилищ он нашел ботаистскую сестру, молящуюся с тремя кочевниками.
Она обращает их, подумал брат, и это почему-то обеспокоило его.
Поблизости мужчины готовили на огне, не обращая внимания ни на дым, ни на запах. По полю в поисках травы бродили лошади. Нигде не было оружия, охотничьи ножи — единственное, что видел монах. Тихо, подумал Сотура, здесь так странно тихо. И это правда, любой, кто что-то говорил, делал это тихо, никто не смеялся, не кричал. Военный лагерь, тихий, будто храм.
Население лагеря заметно редело по мере того, как Сотура приближался к палаткам с больными. Возле них стояли кочевники-охранники, настороженно наблюдавшие за чужаком.
Сотура мучился вопросом, почему они охраняют тент с чумными, потом понял. Из-за Суйюна — некоторые не испугались бы и чумы, чтобы встретиться с Учителем.
Многие братья изъявили желание прийти к Суйюну и помочь варварам, поэтому кочевники, стоявшие на страже, не окликнули Сотуру, как любого другого чужака в лагере.
Когда монах подошел к палатке, до него донеслись звуки кашля. К нему подошла сестра.
— Брат Суйюн, где я могу найти его?
Она внимательно, даже подозрительно посмотрела на него, потом показала на тент в поле. Он низко поклонился. К своему удивлению, Сотура почувствовал, что нервничает.
Четверо варварских воинов с флагами охраняли палатку, они остановили Сотуру. Заговорив на их языке, он спросил брата Суйюна.
— Мастер трудится, брат, — ответил воин. — Если вам нужны инструкции, поговорите с сестрой Моримой.
«Морима! — чуть не произнес вслух Сотура. — Она стала тенью Суйюна».
— Я пришел с посланием от Братства. Важно, чтобы я переговорил с самим Суйюном.
Кочевники переглянулись.
— Я спрошу, — сказал один и шмыгнул в палатку.
В тусклом свете за дверью Сотура увидел, как мужчина жестом позвал сестру. Она взглянула на брата Сотуру, потом вышла.
Спустя мгновение появился Суйюн, вытирая руки хлопковым полотенцем. Если он и удивился, встретив бывшего учителя, то не показал этого.
— Брат Сотура, — сказал Суйюн, низко поклонившись. — Сюрприз и честь. Пожалуйста.
Суйюн показал в сторону и отвел монаха от тента, чтобы их не слышала молодая монахиня.
Все тихо, только бился на ветру чумной флаг на длинной пике. Когда Суйюн убедился, что их никто не слышит, то заговорил. Он не скрывал, что более важные дела требуют его внимания, но был неизменно вежлив.
— Вы действительно принесли сообщение, брат Сотура, или нашли сострадание в своей душе?
Сотура слегка нахмурился: нелегко принять, когда к тебе обращаются как к равному.
— Я принес послание, Суйюн-сум, — послание о сострадании.
— Он встретил взгляд юноши. — Верховный настоятель пришлет наших братьев, чтобы встретить варваров, направляющихся на гору Чистого Духа. Мы вылечим их, если они сложат оружие.
Суйюн поклонился монаху:
— Да прославит ваше имя Ботахара, Сотура-сум. Сотура остался бесстрастным.
— Меня также просили передать вам это.
Он протянул сжатый кулак. Мгновение Суйюн колебался, потом протянул открытую руку. Он ожидал, что Сотура выпустит бабочку, а вместо этого ощутил холодную тяжесть нефритового кулона на цепочке.
— Никогда прежде никому не возвращали его, Суйюн-сум. Надеюсь, вы не откажетесь.
Молодой монах посмотрел на кулон.
— Почему, брат?
— Многие чувствовали, что Верховный настоятель действовал несколько поспешно, — смутился Сотура. — Мы указали ему на ошибку… — Сотура обвел рукой лагерь. — Подумайте о наших братьях, которые последовали за вами. Если они увидят на вас кулон, брат Суйюн, это заставит их пересмотреть свое решение. Я беспокоюсь за их души, Суйюн-сум, — за их и вашу.
Молодой монах расплылся в улыбке, вероятно, от радости.
— Лучше перенесите ваше беспокойство на что-нибудь другое, брат. Те, кто пришел сюда спасти варваров от чумы, оживили слова Просветленного владыки. — Он держал цепь так, что кулон висел между ними. — Никакой камень не сможет изменить этого.
— Брат Суйюн. — В голосе Сотуры сквозило отчаяние. — Они пришли, потому что поверили, что вы Учитель. Что вы скажете им?
Суйюн взял руку монаха, вложил туда кулон и сжал пальцы Сотуры.
— Я скажу им, что не верю, что я Учитель. Сотура покачал головой в смущении.
— Если это правда, что вы собираетесь делать? Вы повернулись спиной к ботаистской вере.
— Но Учитель среди нас, Сотура-сум. Я пойду к нему и услышу Слово.
Сотура сжал плечо монаха, пристально глядя в глаза.
— Вы знаете, где живет Учитель? Суйюн кивнул.
— Где?
Суйюн медленно покачал головой.
— Когда Учитель пожелает, чтобы вы нашли его, он пришлет послание, брат Сотура.
Сотура слегка встряхнул Суйюна.
— Вы получили такое послание? — почти потребовал он.
— Думаю, да, брат.
Суйюн отступил назад так, что Сотура отпустил его.
Старший монах опустил глаза.
— Как это может быть правдой, брат? Почему он не сообщил Верховному настоятелю, брату Хутто?
— Их судьба — это их дело, брат, — сказал Суйюн с огромной нежностью, беспокойство отразилось на его лице. — Спросите, почему он не сообщил вам, Сотура-сум. Это вопрос, который приведет вас к мудрости.
Сказав так, Суйюн поклонился и вернулся в палатку, где занимался исцелением врагов Ва.
На следующий день работу Суйюна прервала сестра Морима. Она появилась, когда Суйюн склонился над молодым кочевником, который лежал на траве.
— Брат Суйюн?
Как все, воспитанные ботаистами, она все еще звала его «брат», хотя кочевники называли мастером.
Суйюн поднял глаза. Он не видел ее из-за яркого солнца, бившего в глаза, но обрадовался, что к Мориме вернулся здоровый вид. Ее шаг стал легким — кризис отступил под действием сострадания.
— Сестра?
— На краю лагеря. — Она махнула на юг. — Настоятельница пришла. Она спрашивает вас, брат, и придет сюда, если вы позволите.
Суйюн сказал несколько слов кочевнику и быстро поднялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Самуяму-сум, — позвала Нисима нежно, как могла. — Что я могу сделать?
Кривая улыбка исказила его лицо, словно на него легла тень летящей птицы.
— Мне сказали, господин Батто готовится преследовать варваров, бегущих на север. Я бы хотел сопровождать его, Императрица.
— Вы чувствуете, что недостаточно сделали? Не хотите оставить это другим?
Комавара пожал плечами.
— Но, Императрица, во всей Ва нет более подходящего для этого человека, чем я. С меня уже не смыть чужую кровь, пусть другие не оставят на себе этого пятна.
— Господин Комавара, я бы хотела попросить вас остаться в столице. Пожалуйста, вы сделали больше, чем любой правитель имеет право просить.
«Суйюн, — подумала она, — возможно, подсказал бы, что сделать для этого мужчины». Но до Суйюна не добраться, и Комавара стоит перед ней на коленях с просьбой послать его назад на войну, чтобы найти собственную смерть, — в этом она уверена.
— Императрица, — официально произнес Комавара, встретившись с ней глазами, — было бы лучше, если б вы дали мне клинок, как другим, и отправили на север.
Нисима почувствовала, что ее лицо горит, но заставила себя выдержать его взгляд. Он не отвел глаз.
«До тебя не достучаться, — подумала Нисима, — не осталось и следа того юноши, которым я могла повелевать».
— Господин Комавара, — начала Нисима, — я не приказываю вам остаться в столице, я прошу.
— Императрица, — ответил Комавара, откинувшись назад. — Вы не можете говорить подобные вещи. Вы не понимаете — это то, что я должен сделать.
Нисима сдержанно покачала головой.
— Я прошу вас. Я склоняю голову перед вами.
— Моя госпожа, вы не можете!
Нисима сошла с помоста, встала между ними, положила руки на пол и поклонилась.
Комавара схватил ее за плечи.
— Вы — Императрица. Это ниже вас.
Нисима стояла перед ним на коленях, лицом к лицу, держа его за руки.
— Если я позволю вам уйти, вы можете найти смерть, которую ищете, или закончите разрушение вашего духа. Я не смогу вынести этого, Самуяму-сум, не смогу.
Словно приходя в себя от ужаса, какое-то время он не мог говорить.
— Госпожа Нисима, я бесполезен вам здесь…
Она почувствовала, что по ее щеке бежит слеза, и он остановился, увидев это.
— Я останусь. Если таково ваше желание, я останусь. Нисима сжала его руки.
— Я знаю. Вы видели ужасные вещи… Комавара покачал головой.
— Нет, — словно простонал он, — я сделал ужасные вещи. Вам не следовало даже прикасаться ко мне.
Услышав это, Нисима взяла его руку, в которой он держал меч, и поднесла к губам, потом к щеке.
— У вас замечательная, благородная душа — мы найдем ее, — прошептала она. — Не знаю как, но мы найдем.
— Я сам не знаю, Императрица, — прошептал он. Нисима нежно вернула его руку на прежнее место.
— Не знаю, как мы начнем, — неожиданно сказала она. Вернувшись на помост, Нисима передвинула кисть, чернила со стола.
Она вложила ему в руку кисть.
— Она принадлежало моей матери.
Нисима остановила, когда он попытался вернуть ей кисть.
— Это не просьба.
— Но это сокровище.
— Нет, — слабо улыбнулась девушка. — Я дала Ходзё дворец, господину Батто — провинцию, без сомнения, вы можете принять потрепанную чернильницу.
Эти слова не вызвали у него улыбку, но что-то промелькнуло в его глазах, принеся облегчение.
Нисима вложила ему в руку подставку для кисти — лебедь, искусно высеченный из нефрита.
— Подарок моего приемного отца.
Бережно Комавара взял его, медленно поворачивая из стороны в сторону.
— И кисть, — сказала Нисима, толкая ее ему в руки, — подарок от женщины, которая могла быть поэтом, в чьи обязанности не входило заниматься другими делами. Если вы напишете мне поэмы, я отвечу на них.
— Императрица, у вас есть более важные дела, чем читать вирши поэта невеликого таланта.
— Я помню ваши стихи в саду моего отца, Самуяму-сум. Не говорите мне об отсутствии мастерства. Разве вы не поможете мне сохранить крошечную часть моей прежней жизни?
Глядя на письменные принадлежности, он кивнул:
— Благодарю вас, Императрица.
Комавара выглядел теперь менее безумным, Нисима подумала, что горечь уступила место ярости.
«Печаль не так разрушительна для души, — говорила себе Нисима, — у всех нас есть причины для грусти».
— Все, что может возродить вас, Самуяму-сум, я умножу в десятки раз.
Он кивнул:
— Благодарю, Императрица.
Комавара чувствовал себя неловко. Нисима видела это, но теперь была уверена, что он отвечает на ее слова.
«Он беспокоится обо мне, этот юноша», — поняла она.
— У вас есть обязанности, — тихо сказал Комавара, низко поклонившись.
Нисима решила не возражать и позволить ему уйти, унося чернильницу матери. Когда двери закрылись, она поднялась и подошла к окну. Нисима ждала, что войдет Каму, но этого не произошло, и она вспомнила, что это на сегодня была последняя встреча.
Все оказалось не так, как Нисима ожидала. Она была так молода во времена прошлой войны, что не помнила ее, не видела потерь. «Я думала — раздам благодарности и награды. — Лица Тадамото и Комавары стояли перед глазами. — Они слишком молоды. Не такие закаленные ветераны, как Ходзё».
Нисима хотела, чтобы вернулся Каму. Его советы мудры. Его нужно тоже поблагодарить за роль в этой безумной войне, подумала она. Нисима вспомнила о письме госпожа Окары и достала его из рукава. Вернувшись на подушки, разорвала печать и развернула бумагу.
Моя Императрица.
Услышав новости о вашем восшествии, мое сердце запело, ибо я знаю: Империи необходима мудрость вашего открытого сердца, если оно излечилось. Если я не слишком много позволяю себе, мне тяжело, ибо я, зная ваше желание жить в раздумьях и искусстве, понимаю, какую огромную жертву вы принесли, имея к тому же немалый талант. Как случилось, что судьба призвала великого художника управлять Империей?
Верю, Императрица, что Ва потребуется ваша душа художника, чтобы излечиться от предательства Ямаку и от потерь и руин войны. Искусство, настоящее искусство — это сила, ведущая к состраданию и спокойствию. Позвольте нам обрести Империю, управляемую состраданием, а не жадностью и войнами. Пусть нашими жизнями правит искусство.
Императрица, до меня дошли печальные вести о вашей огромной потере. Мотору-сум был настоящим старым другом, и его уход — потеря для всей Ва. Пусть Ботахара защитит его душу.
За туманами серой зимы,
Империя в цветах,
Что весна
Разбросала в память о душе.
Пусть Ботахара сопутствует вам.
«Окара»
Нисима тщательно свернула письмо, потом помолилась, чтобы Ботахара защитил всех, кого она любит.
64
Брат Сотура медленно двигался по лагерю варваров, опытным взглядом окидывал окрестности и не видел никаких признаков, что Суйюн допустил хотя бы малейшую ошибку.
«Он — чудо, — думал Сотура. — Его никогда не учили справляться с такой вспышкой чумы, как эта, и тем не менее…»
Кочевники, которых видел монах, выглядели хорошо.
В палатках на западе разместили больных. Сотура направился туда, всю дорогу ему кланялись варвары-воины, гревшиеся под теплым солнцем. Среди нескольких недостроенных жилищ он нашел ботаистскую сестру, молящуюся с тремя кочевниками.
Она обращает их, подумал брат, и это почему-то обеспокоило его.
Поблизости мужчины готовили на огне, не обращая внимания ни на дым, ни на запах. По полю в поисках травы бродили лошади. Нигде не было оружия, охотничьи ножи — единственное, что видел монах. Тихо, подумал Сотура, здесь так странно тихо. И это правда, любой, кто что-то говорил, делал это тихо, никто не смеялся, не кричал. Военный лагерь, тихий, будто храм.
Население лагеря заметно редело по мере того, как Сотура приближался к палаткам с больными. Возле них стояли кочевники-охранники, настороженно наблюдавшие за чужаком.
Сотура мучился вопросом, почему они охраняют тент с чумными, потом понял. Из-за Суйюна — некоторые не испугались бы и чумы, чтобы встретиться с Учителем.
Многие братья изъявили желание прийти к Суйюну и помочь варварам, поэтому кочевники, стоявшие на страже, не окликнули Сотуру, как любого другого чужака в лагере.
Когда монах подошел к палатке, до него донеслись звуки кашля. К нему подошла сестра.
— Брат Суйюн, где я могу найти его?
Она внимательно, даже подозрительно посмотрела на него, потом показала на тент в поле. Он низко поклонился. К своему удивлению, Сотура почувствовал, что нервничает.
Четверо варварских воинов с флагами охраняли палатку, они остановили Сотуру. Заговорив на их языке, он спросил брата Суйюна.
— Мастер трудится, брат, — ответил воин. — Если вам нужны инструкции, поговорите с сестрой Моримой.
«Морима! — чуть не произнес вслух Сотура. — Она стала тенью Суйюна».
— Я пришел с посланием от Братства. Важно, чтобы я переговорил с самим Суйюном.
Кочевники переглянулись.
— Я спрошу, — сказал один и шмыгнул в палатку.
В тусклом свете за дверью Сотура увидел, как мужчина жестом позвал сестру. Она взглянула на брата Сотуру, потом вышла.
Спустя мгновение появился Суйюн, вытирая руки хлопковым полотенцем. Если он и удивился, встретив бывшего учителя, то не показал этого.
— Брат Сотура, — сказал Суйюн, низко поклонившись. — Сюрприз и честь. Пожалуйста.
Суйюн показал в сторону и отвел монаха от тента, чтобы их не слышала молодая монахиня.
Все тихо, только бился на ветру чумной флаг на длинной пике. Когда Суйюн убедился, что их никто не слышит, то заговорил. Он не скрывал, что более важные дела требуют его внимания, но был неизменно вежлив.
— Вы действительно принесли сообщение, брат Сотура, или нашли сострадание в своей душе?
Сотура слегка нахмурился: нелегко принять, когда к тебе обращаются как к равному.
— Я принес послание, Суйюн-сум, — послание о сострадании.
— Он встретил взгляд юноши. — Верховный настоятель пришлет наших братьев, чтобы встретить варваров, направляющихся на гору Чистого Духа. Мы вылечим их, если они сложат оружие.
Суйюн поклонился монаху:
— Да прославит ваше имя Ботахара, Сотура-сум. Сотура остался бесстрастным.
— Меня также просили передать вам это.
Он протянул сжатый кулак. Мгновение Суйюн колебался, потом протянул открытую руку. Он ожидал, что Сотура выпустит бабочку, а вместо этого ощутил холодную тяжесть нефритового кулона на цепочке.
— Никогда прежде никому не возвращали его, Суйюн-сум. Надеюсь, вы не откажетесь.
Молодой монах посмотрел на кулон.
— Почему, брат?
— Многие чувствовали, что Верховный настоятель действовал несколько поспешно, — смутился Сотура. — Мы указали ему на ошибку… — Сотура обвел рукой лагерь. — Подумайте о наших братьях, которые последовали за вами. Если они увидят на вас кулон, брат Суйюн, это заставит их пересмотреть свое решение. Я беспокоюсь за их души, Суйюн-сум, — за их и вашу.
Молодой монах расплылся в улыбке, вероятно, от радости.
— Лучше перенесите ваше беспокойство на что-нибудь другое, брат. Те, кто пришел сюда спасти варваров от чумы, оживили слова Просветленного владыки. — Он держал цепь так, что кулон висел между ними. — Никакой камень не сможет изменить этого.
— Брат Суйюн. — В голосе Сотуры сквозило отчаяние. — Они пришли, потому что поверили, что вы Учитель. Что вы скажете им?
Суйюн взял руку монаха, вложил туда кулон и сжал пальцы Сотуры.
— Я скажу им, что не верю, что я Учитель. Сотура покачал головой в смущении.
— Если это правда, что вы собираетесь делать? Вы повернулись спиной к ботаистской вере.
— Но Учитель среди нас, Сотура-сум. Я пойду к нему и услышу Слово.
Сотура сжал плечо монаха, пристально глядя в глаза.
— Вы знаете, где живет Учитель? Суйюн кивнул.
— Где?
Суйюн медленно покачал головой.
— Когда Учитель пожелает, чтобы вы нашли его, он пришлет послание, брат Сотура.
Сотура слегка встряхнул Суйюна.
— Вы получили такое послание? — почти потребовал он.
— Думаю, да, брат.
Суйюн отступил назад так, что Сотура отпустил его.
Старший монах опустил глаза.
— Как это может быть правдой, брат? Почему он не сообщил Верховному настоятелю, брату Хутто?
— Их судьба — это их дело, брат, — сказал Суйюн с огромной нежностью, беспокойство отразилось на его лице. — Спросите, почему он не сообщил вам, Сотура-сум. Это вопрос, который приведет вас к мудрости.
Сказав так, Суйюн поклонился и вернулся в палатку, где занимался исцелением врагов Ва.
На следующий день работу Суйюна прервала сестра Морима. Она появилась, когда Суйюн склонился над молодым кочевником, который лежал на траве.
— Брат Суйюн?
Как все, воспитанные ботаистами, она все еще звала его «брат», хотя кочевники называли мастером.
Суйюн поднял глаза. Он не видел ее из-за яркого солнца, бившего в глаза, но обрадовался, что к Мориме вернулся здоровый вид. Ее шаг стал легким — кризис отступил под действием сострадания.
— Сестра?
— На краю лагеря. — Она махнула на юг. — Настоятельница пришла. Она спрашивает вас, брат, и придет сюда, если вы позволите.
Суйюн сказал несколько слов кочевнику и быстро поднялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74