Одной правдой с тридцатью шестью выпивохами не управишься. Сейчас, впрочем, был другой случай — и Гуль, сознавая это, все же направился к Турло Пайку, как только маленькие изящные башмачки его работницы скрылись из виду.
— Судари мои, позвольте приветствовать вас в «Погонщике Джеке» в эту холодную, ненастную ночь. — При этих словах Гуля небольшая кучка завсегдатаев «Овечьего копытца» прекратила разговор и обернулась к нему. — Я Гуль Молер, владелец этого скромного заведения, и если я могу что-то сделать для вашего удобства и ваших желудков, прошу сказать прямо.
Турло Пайк развалился на стуле.
— Можешь! Скажи нам, кто такой погонщик Джек. — Остальные грохнули со смеху, а Пайк, одетый в дорогое, но плохо выкрашенное сукно с бобровым воротником вокруг красной прыщавой шеи, ухмыльнулся, довольный своим остроумием.
Гуль привык, что его поддразнивают на этот счет, но сейчас ему почему-то было трудно сохранять благодушие.
— Погонщика Джека никогда не существовало, господа. Это моя покойница жена придумала таверне такое название. — В ту пору они с Пег еще мечтали о сыне, которого тоже собирались назвать Джеком.
Турло Пайк с серьезным видом втянул щеки внутрь.
— Давай-ка разберемся. Тебя зовут не Джек, а для погонщика ты, дружище, не обессудь, слишком тучен. Выходит, что вывеска у тебя над дверью лжет. — Кто-то хмыкнул, а Турло, полируя ногти о бобровый воротник, нанес последний удар: — Как тут быть уверенным, что, заказав наилучшее черное пиво, мы получим его, а не вчерашние помои?
Гуль стиснул зубы, чтобы не гаркнуть: «Вон отсюда!» Шутки по поводу названия таверны он мог стерпеть, и подковырки насчет его толщины с каждым годом задевали его все меньше. Но сомнения в его добросовестности были для него как нож в сердце. По натуре Гуль не был драчлив, но сейчас еле сдерживал бешеное желание заехать Пайку в зубы. «У погонщика Джека» — почтенная таверна, где можно купить доброе пиво, добрый ужин и задаром погреться у очага. А он, Гуль, в жизни не подливал воды в бочонок. Как смеет этот кровельщик из «Овечьего копыта» сидеть тут и говорить подобные вещи?
Гуль прочистил горло.
— Я никогда бы не взялся чинить крышу, Турло Пайк, вот и ты предоставь мне заниматься своим делом, коли не хочешь сам подкладывать дрова в огонь и начищать краны.
Собутыльники Турло ответили одобрительным ворчанием, и один из них, маленький, но крепкий подмастерье гончара по имени Слип, заметил:
— Тут он прав, Турло.
Кровельщик, промолчав, с нарочитой медлительностью допил свой эль, вытер пену с губ и встал.
— Пойду-ка я лучше обратно в «Овечье копытце». Там по крайней мере можно шутить сколько влезет, не боясь, что кабатчик обидится. — Турло перевернул свою оловянную кружку, которая покатилась через стол к Гулю, и вышел вон.
Ветер и снег из двери ударили Гулю в лицо. Что с ним такое сегодня? За время, в которое хлеб не успеет испечься, он дважды чуть было не нарвался на драку. Тут призадумаешься. Гуль бессознательно поставил как надо перевернутую кружку и вытер стол рукавом.
— Не обращай на него внимания, — посоветовал подмастерье. — Его не очень-то любят везде, где бы он ни бывал. Дорри Мэй из «Овечьего копытца» не поблагодарит тебя за то, что ты отправил его назад. Она уже думала, что избавилась от него на эту ночь.
Гуль промычал что-то в ответ.
— Да и незачем тебе, чтобы он заводил дружбу с твоей новой работницей — вон как о ней лестно говорят. От него одни неприятности.
— Вот оно как.
— Угу. Турло точно на нее глаз положил. Хвастался ей, что чинит все крыши в округе и зарабатывает столько, что может купить себе лошадь с повозкой. Упоминал об одном доме у старого леса — ну, знаешь, за Оленьим ручьем. Там будто бы одни женщины живут. На той неделе буря развалила им трубу, так Турло намерен содрать с них за работу втридорога — известно, женщины в таких делах ничего не смыслят.
Гуль обрел дар речи.
— А Магги это любопытно?
Подмастерье пожал плечами, отчего на стол осыпалась глиняная пыль.
— Кто их, баб, разберет. Кажется, она спросила только, что это за семья — из вежливости.
По всей видимости, это была только пустая болтовня, которую Гуль слышал в таверне каждый день. Ему следовало бы вздохнуть с облегчением, но воспоминание об острых сухих зубках Магги около уха Турло беспокоило его непонятным для него образом. Хоть бы эта ночь поскорее прошла. Он устал, и ноги у него тряслись. Он даже уперся рукой на стол, однако помнил, что хозяин обязан поддерживать беседу. Перед ним сидел гость, ожидающий ответа. Как бы увести разговор в сторону от Магги?
— И что же это за семья живет там? — спросил он. Подмастерье смахнул серой пропыленной рукой пыль со стола.
— Мне сдается, Турло не знает. И его вроде так уело, что Магги задала ему вопрос, на который он не мог ответить, — знаешь, как это с мужиками бывает. Напыжился весь и давай ей про что-то другое заправлять. Послушать его, в той усадьбе все красотки, а как муж ушел на зиму китов бить, то жене и старшей дочери страсть как мужчина требуется.
Гуль, показывая всем своим видом, что он об этом думает, собрал со стола порожнюю посуду.
— Красотки они или нет, Турло трудновато будет заниматься своим ремеслом в такую погоду. Бурдал Рафф говорит, что буря еще неделю не уймется.
— Ну, Турло все нипочем. Он сказал тем женщинам, что ближайшие пять дней будет занят. Он мастак на такие штуки: цену себе набивает. За лишнюю, дескать, монету я и к вам выберу время заскочить.
Гуль нахмурился. И этот человек еще смел оспаривать репутацию его таверны! Обращаясь ко всем завсегдатаям «Овечьего копытца», Гуль сказал:
— Пойду дров подложу в печь — в такую ночь надо, чтобы она топилась как следует. А вы, господа, сидите — я велю Магги принести вам еще. — Гуль взглянул на пустые кружки у себя в руках, опытным глазом определив качество эля по каемке осевшей пены, и произвел в уме быстрый расчет. — Заведение угощает.
Это обеспечило ему самое сердечное прощение. Гуль так этому обрадовался, что даже и не думал о расходах. Притом пиво высшего сорта пил только один из гостей.
— Гуль!
Повернувшись, он оказался лицом к лицу с Магги. Она стояла так близко, что он чувствовал, как от нее пахнет: льдом, камнем и прочей холодной материей.
— Ваш кафтан.
— А да... Спасибо, Магги. — Он заикался. Магги такая... въедливая. Вот оно, верное слово. Она смотрит глубже, чем большинство других людей, и нет в ней веселья или умения пошутить. Она, правда, улыбалась, когда разговор того требовал, но Гуль ни разу не слышал, как она смеется.
Не сводя с него своих глубоко посаженных глаз, она протянула ему кафтан — холодный, словно его и в руках не держали.
— Не подложить ли дров? — спросила она, и ее зубы слегка сомкнулись, как при укусе.
— Нет, Магги. — Гуль овладел собой. — Займись вон теми, из «Овечьего копытца». Я обещал угостить их за свой счет.
— Хорошо. Гуль, я хочу попросить у вас полдня на той неделе. Надо сходить на рынок, купить себе хорошую обувь на зиму. К вечеру я постараюсь вернуться. — Ее сухие, как кремень, зубы блеснули при огне. — Из жалованья, конечно, вычтем сколько положено.
Гулю Молеру ничего не оставалось, как только согласиться.
49
БЕЛЫЕ ВОЛКИ
Вислоухий конек пал на пятый день, и непонятно было, как прикончить его без острого ножа или крепкой веревки.
Под ледяным ветром Райф потрепал коня по шее. Горная долина, в которой они находились, была заполнена глыбами льда. Для ледника она была недостаточно глубокой или древней, но скрежет трущихся льдин слышался со всех сторон. Прямо под ним узкая Волчья река медленно струилась под частично затянувшим ее льдом. Те льдины, что плыли по ней, отполированные течением и ветром, были черными, как ночь, и гладкими, как стекло. Белое небо предвещало снег.
Райф встретился глазами с Аш. Она сидела, привалившись к животу Вислоухого, и умирающий конь делился с ней последним теплом. Путешествие через горы заметно ослабило ее, и она недолго выдерживала взгляд Райфа.
Он все время думал, что бы еще для нее сделать, как согреть ее и оградить от преследующих голосов, но способ был только один — поскорее доставить Аш к Пещере Черного Льда.
Он зубами стянул рукавицы и расстегнул свой пояс лосиной кожи. Ремень он затянул вокруг бархатистой морды коня, сомкнув ему челюсти. Старый конь протестующе дернул головой, но снег, на котором он лежал, высасывал из него волю к борьбе, и он тут же сдался. Райф, набрав снега в кулак, стал забивать им ноздри Вислоухого. Плотно утрамбовав снег, он разгладил его до выступления влаги, которая тут же подернулась льдом.
Усилия, с которыми конь старался втянуть воздух через ледяную пробку, доконали его, и через четверть часа он издох. Увидев, как угас и остекленел его большой темный глаз, Райф встал и пошел за ножом.
Уже нащупав в котомке его липовую рукоятку, он услышал, как хрустят по снегу сапожки Аш.
— Нет, Райф. Не надо его резать. Не этим тупым ножом.
Райф повернулся к ней.
— Ты отвернись. Я уже три дня не убивал никакой дичи. У нас не осталось еды, кроме горсточки ягод и кусочка копченого мяса.
— Пожалуйста. — Свет в глазах Аш колебался, и она вдруг до боли напомнила Райфу умирающего кони.
Разжав пальцы, он выпустил нож. Он не собирался разделывать коня — нож для этого не годился, — он хотел просто пустить животному кровь, пока она еще теплая, и собрать ее в кожаный мех. Лошадиная кровь густа и питательна.
— Давай оставим его здесь и не будем трогать. Он был хорошим конем. Нехорошо было бы вскрывать ему жилы.
Ладно, подумал Райф. Оставим это на долю волков. Вслух он сказал:
— Надо двигаться дальше. Скоро стемнеет. Сегодня я хочу заночевать у реки.
Аш пристально посмотрела на него, стараясь разгадать, нет ли в его голосе гнева, и кивнула.
— Я сниму с него одеяла.
Райфу было все равно, считает она его жестоким или нет. Холод не давал размышлять об этом. Любой другой кланник на его месте непременно разделал бы коня. Съесть собственную лошадь — горе, но не позор.
Он натянул рукавицы на покрытые шрамами, помороженные руки и стал смотреть, как Аш хлопочет около мерина. Голоса могли завладеть ею в любое время. Дважды за ночь ему пришлось трясти ее до хруста в шейных позвонках. Будить ее становилось все труднее, и Райф жил в страхе перед тем днем, когда никакая тряска не вернет ее назад. Пригнувшись от ветра, он пошел снять с коня свой ремень. Аш сидела на снегу. Она начала отвязывать одеяла, но не закончила своей работы и теперь улыбалась сонно, как малый ребенок. Райф осторожно помог ей встать и велел потопать ногами, чтобы согреться. Он ничем не выдал своего беспокойства, но первые признаки замерзания были налицо. В ее улыбке сквозило блаженство. Предоставленная самой себе, она свернулась бы клубочком около крупа коня и уснула.
Прислушиваясь к ее топанью, Райф снова надел пояс и повесил на место тавлинку из оленьего рога.
От холода человек умирает так же верно, как если бы провалился под лед, но при этом он улыбается. «Усни, — шепчет холод, — отдохни немного на этом мягком снегу, и я обещаю, что все твои боли пройдут». Уступая этому голосу, человек может поклясться Каменным Богам, что ему тепло, и сам так верит в это, что развязывает воротник и откидывает капюшон. Между тем его сердце бьется все медленнее, как останавливающиеся часы, и кожа желтеет, обмороженная. «Холод — он как шлюха с ножом, — говорил Кот Мэрдок. — Одурманивает тебя сладкими словами и ласками, а потом втыкает свой нож».
Райф держался рядом с Аш, пока они спускались с горного луга. Он расспрашивал ее о жизни в Крепости Масок, о самом городе, о Пентеро Иссе. Она слишком устала, чтобы много говорить, но он настаивал, принуждая ее вспоминать и думать. Ему хотелось накинуть на нее для тепла конскую попону, но он боялся отяготить ее. Много раз она замедляла шаг и просилась отдохнуть, но он качал головой и говорил:
— Еще немного.
Когда они выходили на открытое место, Райф пробовал снег своим посохом. Стоит кому-то упасть, и конец придет им обоим.
...К перевалу они пока поднимались легко. Волчья река намыла по берегам широкие полосы гальки, но потом из воды поднялась стофутовая гранитная стена. Полдня им пришлось карабкаться на вершину этой скалы, где и был перевал. На западной стороне их встретили осыпи, замерзшие водопады и сыпучий снег. Камни обросли инеем, и ветер сгладил все острые углы.
...Райф заставлял себя думать о настоящем, Аш была слабее его, и яд, отравляющий ее кровь и лишающий красок кожу, делал ее более восприимчивой к высоте и холоду. Но это не значило, что с ним самим все обстояло благополучно. Несколько раз он ловил себя на том, что уносится от действительности на волнах непрошеных мыслей. Пока что он всегда возвращался вовремя, но страх впасть в летаргию не оставлял его. Он не мог позволить, чтобы его мысли где-то блуждали.
Аш — вот что главное. Сберечь Аш.
Что-то вроде тропы, стежка, проложенная летом горными баранами, вилась по утесу к реке и Буревому Рубежу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107