Вейс, не беспокоясь об этом, провел ножом по горлу Хода.
Мертвым обморожение не грозит.
43
ВСТРЕЧИ
Гуль Молер, единоличный владелец таверны «У погонщика Джека», прибирался после вчерашней драки. Метла у него была добротная, но даже жесткому конскому волосу не под силу было соскрести с пола засохшую блевотину — Гуль только головой качал. Мало им биться на кулачках — всегда найдется такой болван, который даст другому пинка промеж ног. Разве кто удержит внутри свой ужин в таком-то разе? Вопиюшее неуважение к владельцу. Великое унижение для владельца становиться на четвереньки и отскабливать с пола клейкий полупереваренный овес.
Все это, конечно, из-за Десми, как оно обычно и бывает. Если у его дочки и есть какой-то талант, так это служить причиной драки. Слишком она смазлива для ее же блага. Кто бы, поглядев на ее покойную мать, мог предположить, что из девчонки выйдет этакая сердцеедка? Покойница, к слову сказать, была хорошей женщиной и превосходной женой, хотя красотой не блистала.
Почувствовав легкий укол вины, Гуль отставил метлу и пошел к плите, нуждаясь в горячей воде для полов и паре рюмашек для души.
В таверне «У погонщика Джека» имелась только одна комната. Кухня, бочки с пивом, обеденные и игральные столы, помост для певцов и большая медная ванна — все это теснилось на пространстве не больше скромного огорода. И помост, и ванну Гуль, правда, мог бы убрать без особого ущерба для своего заведения. Здесь, в тридцати лигах к северо-востоку от Иль-Глэйва, в тени Горьких холмов, в сердце овечьего края, редко появлялись музыканты, готовые поиграть в уплату за ужин. А те, что появлялись, тоже не выказывали интереса к помосту. Они садились поближе к печке или, того хуже, расхаживали между столами. Но даже с учетом всего этого Гуль не мог заставить себя расстаться с помостом. Только одна его таверна во всех Трех Деревнях могла им похвалиться.
Так же обстояло дело и с ванной. «Погонщик Джек» был таверной в полном смысле этого слова, где можно поесть, выпить и погреться. Постелей на ночь тут не водилось. С этой отраслью своего ремесла Гуль Молер не хотел иметь никакого дела. От заезжих гостей одни хлопоты: платят они чужеземной монетой, говорят так, что ничего не разберешь, и всегда заводят драки. В Трех Деревнях, конечно, и своих драк хватает с тех пор, как Десми подросла, но местные они и есть местные, и дерутся они на знакомый Гулю манер. Никогда не чинят вреда ни печке, ни бочонкам, ни владельцу. А чужие крушат все, что под руку попадается.
Так вот о ванне. За те пятнадцать лет, что она стоит в своем углу под окороками и сушеными травами, ею пользовался только Редро Пиль, да и то не сам мылся, а замерзшую овцу отогревал. Но ванна — это ванна, и с ней тоже Гуль расставаться не собирался. Мало того что она блестит, как новенький грош, освещая своими боками темный прежде угол, так ею еще и похвастаться можно.
Она годится, чтобы отогреть обмороженную конечность, охладить лихорадящего больного и устроить серную купель страждущим от клешей, золотухи и дурной болезни. Гуль, преисполнившись нежности и гордости, похлопал ее по изогнутому ободу, и его острый хозяйский глаз сразу засек красноречивые голубые пятнышки на меди. Его объемистый мягкий живот даже колыхнулся от огорчения.
Зелень!
Десми клялась, что чистила ее на прошлой неделе, но Гуль-то видел, что к ванной добрый месяц рук не прикладывали. От этой девчонки последнее время одни неприятности. Драки между ее ухажерами еще можно стерпеть, девичьи капризы тоже, но неряшество в таверне он допустить никак не мог. Надо поговорить с дочкой серьезно, а то у нее голова закружилась от собственной красоты.
— Десми! — позвал он, задрав голову к оштукатуренному дубовому потолку. — Спустись-ка, дочка, сюда!
Никакого ответа — а ведь полдень на дворе! Гуль перевел взгляд с потолка на ванну. Можно, конечно, подняться и самому привести Десми, но пока он будет этим заниматься, таверна не откроется и ванна чище не станет.
Это решило дело. Гуль достал из-под своего знаменитого прилавка кровавого дерева корзину с жесткими и мягкими тряпками, щелок, сосновый воск, пемзу в порошке, белый уксус. Дочь он любил и лелеял, но ванну тоже очень ценил.
Он не слышал, как вошла эта женщина. Он стоял на коленях и счищал с ванны зелень, когда чей-то голос произнес:
— Тут лучше подходит молоко с фосфором, а если еще протереть потом медь тунговым маслом, то зелень долго не пристанет.
Гуль Молер повернул голову и увидел маленькую, хотя скорее среднего роста женщину лет так тридцати. Первым, что он испытал, было разочарование.
Золотые переливы ее голоса обещали нечто из ряда вон, незнакомка же оказалась неприметной, одетой в бесформенное серое платье.
— Извините, что отвлекла вас. Дверь была открыта, я и вошла.
Гуль Молер посмотрел на дверь. Ведь он как будто еще не открывал щеколду?
— Я хотела постучать, но потом сказала себе: «Почтенный владелец этого заведения, должно быть, занят делом — зачем же я буду его отрывать?»
Гуль Молер отложил тряпку, поправил воротник и выпрямился, начисто забыв о щеколде.
— Очень любезно с вашей стороны, барышня.
Сперва ему померещилось, что волосы у нее с проседью, но теперь он разглядел их пепельно-русый цвет. Она учтиво кивнула в ответ на его слова.
— Благодарю вас, но вы ошиблись, назвав меня барышней. Я вдова.
— Мне жаль это слышать, сударыня. Могу я предложить вам рюмочку наливки?
— Я не пью спиртного.
Гуль помрачнел. Опыт научил его не доверять трезвенникам.
— Ничего такого, что крепче вина.
Гуль с облегчением вздохнул. Вдове умеренность только к лицу.
Выйдя из-за прилавка с двумя кубками красного вина на липовом подносе, он был вознагражден зрелищем вдовы, стоящей на коленях и начищающей его медную ванну.
— Надеюсь, вы не станете возражать, — сказала она, продолжая полировать металл движениями столь плавными и твердыми, что Гуль помимо воли ощутил любовное томление. — Мне подумалось, что у такого почтенного и занятого человека, как вы, есть много дел и помимо чистки меди.
— Обычно это делает моя дочь, но...
— Но она в таком возрасте, что больше занимается собой, чем таверной.
— Истинная правда, — вздохнул Гуль.
Он так и не понял, какого цвета у этой женщины глаза, но заметил, как они потемнели.
— Вам с дочерью просто необходима какая-то помощь на несколько дней в неделю. У молодой девушки свои девичьи заботы, и упрекать ее за это нельзя. А у вас как у хозяина есть, разумеется, дела поважнее.
Гуль кивнул. Не то чтобы его в «Погонщике Джеке» обременяли какие-то важные дела, но ему было приятно с ней соглашаться.
— С лишней парой рук по вечерам вы с дочерью будете меньше уставать.
Смекнув внезапно, куда она клонит, Гуль поставил поднос на ближайший стол. Он почувствовал себя одураченным.
— Я не могу вас взять, сударыня. Мы с дочерью всегда управлялись вдвоем с тех пор, как жена умерла. Работнице мне платить нечем — доходы не те.
— А я столько хорошего слышала о вашей таверне, — огорчилась женщина. — И теперь, когда я своими глазами увидела вашу прекрасную ванну и замечательный помост для музыкантов... — Она отложила тряпку и встала. — Что ж, пойду, пожалуй.
Гуль перевел взгляд с нее на ванну, блестевшую ярче, чем в тот день, когда Риз Танло привез ее из Иль-Глэйва. Даже рельеф у колец для переноски был очищен от всех прежних напластований. Адесми становится просто несчастьем — взять хоть прошлую ночь, когда Бурдал Рафф пнул промеж ног Клива Вита за то, что тот не так на нее посмотрел.
Взгляд Гуля снова обратился на женщину. С ее наружностью драться из-за нее никто не станет, и в то же время она не столь безобразна, чтобы отпугивать посетителей. Притом сразу видно, что она честная и работящая.
— Я буду платить тебе пять грошей в неделю. — Гуль покраснел, назвав эту никчемную сумму.
— Согласна. — Женщина, рост которой показался ему небольшим, вдруг сделалась высокой. — Займусь-ка я столами — слишком много воску на них наляпано. А потом приколю передник и буду подавать тем, кто придет перекусить. К вам ведь со всех Трех Деревень люди приходят, правда?
— Правда.
— Вот и хорошо. — Женщина улыбнулась, показав совершенно сухие зубы. — Меня зовут Магги. Магги Море.
* * *
Аш держала сначала на север, потом на северо-запад. Доехав до Волчьей реки, она направила коня в черную ледяную воду и послала вплавь. Лохматый меринок с крепкими ногами и длинными, как у мула, ушами, воды не любил, но Аш до этого не было дела. Будь у нее хлыст, она подстегнула бы его. Она не могла позволить себе остановиться и подумать. Если она задумается, то, чего доброго, повернет назад к перевалу, чтобы сосчитать убитых ею людей. Если задумается, то вынет ноги из стремян, соскользнет с седла и предоставит этим темным водам унести ее ко всем чертям.
Сильное течение и так пронесло их на целую лигу вниз. Аш держала руку в воде, следя за причудливой игрой света. Подол платья плыл за ней, пропитываясь водой и темнея. Холода она, как ни странно, не чувствовала. Одно чувство повело бы за собой другое, поэтому было лучше вовсе ничего не ощущать.
Выбравшись на северный берег, Аш спешилась и сняла с коня мокрое седло. Мерин отряхнулся, мотая гривой и взбрыкивая задними ногами. Аш посмотрела на небо. Буря давно прошла, и тени от предвечернего солнца тянулись на целые лиги. Даже ветер улегся, и слышно было, как потрескивает лед на далеких прудах.
Местность к северу от реки была труднопроходимой. Выше по реке виднелись дубравы, зеленые луга, яблоневые сады и темная возделанная земля. Ниже, куда Аш направлялась, росли хвойные деревья и торчали мшистые скалы. На северо-западном горизонте стояли рыжевато-зеленые смолистые сосны, которые берегут свои семена всю жизнь, храня их на случай гибели или лесного пожара. На юго-западе Аш, оглядываясь назад, видела темно-зеленый палец Ганмиддишской башни. С ее вершины змеился черный дым — такой бывает, когда жгут смолу и окаменевшее дерево.
Черный Град. Аш поняла это в тот самый миг, когда выехала из лагеря на своем длинноухом коньке. Башня мало откуда не была видна, а от дыма и вовсе негде было укрыться. Красный огонь Бладда загасили и развели на его месте дымник. Черного огня нет в природе, поэтому черноградцы передавали свою весть таким вот образом.
Аш не совсем понимала, что означает отвоевание Ганмиддиша для Райфа, и мало беспокоилась об этом. Она знала, что Райфа там больше нет и что он ждет ее где-то на западе. Она не задавалась вопросом, откуда пришло к ней это знание. Райф поклялся доставить ее, Простирающую Руки, в Пещеру Черного Льда. Их связывала эта клятва и прикосновение, которым они обменялись у Тупиковых ворот.
Аш помнила, как позвала его по имени, когда... когда ее трогали чужие руки и все было как в тумане, и она не могла думать, не могла шевельнуться, точно налитая свинцом, и кто-то сказал: «Если очухаешься, будет еще веселее». Ей казалось, что она зовет Райфа вслух, но губы почему-то не хотели открываться, язык не ворочался, и крик остался у нее внутри.
Она открыла глаза и увидела лицо надругавшегося над ней человека. Он дышал тяжело и хрипло, а глаза... глаза...
Аш сглотнула. Нет. Нельзя думать об этом теперь.
Неся под мышкой седло, она повела коня вниз по течению. День угасал медленно, и первые звезды вышли на небо еще до того, как солнце полностью село. Позади нее взошла бледная, почти полная луна. Речной берег стал ровнее. Порой за деревьями мелькали очертания усадеб, а на снегу виднелись свежие лошадиные следы. Аш не хотелось, чтобы ее заметили здешние кланники или погонщики скота, но страха она не испытывала — то ли от усталости, то ли от сознания собственной силы. Кто теперь осмелится причинить ей вред?
На ходу она невольно напрягла спину. Теперь Сарга Вейс и прочие маги, которых вздумает послать за ней приемный отец, смогут выследить ее. Только на этот раз они будут настороже и приготовятся. Аш вдруг очень пожалела, что не расспросила как следует Геритаса Канта. Она ничего не знала о собственной силе и могла только гадать о том, что сделала. «Ты убила несколько человек, — шептало что-то внутри. — Убила одной только мыслью».
Райф увидел ее прежде, чем она его. Она битый час обходила какую-то заводь, вытянувшуюся из реки, как пузырь, а когда вновь вышла к главному руслу, почувствовала, что он где-то близко.
Она покрылась мурашками, и ей стало холодно впервые после отъезда из лагеря, а живот свело от предчувствия встречи. Всматриваясь в воду и надеясь увидеть его отражение, она услышала, что он ее зовет, а потом увидела его самого: он выходил из рощи смолистых сосен шагах в пятидесяти от нее. На миг ей стало страшно при виде этого высокого черного силуэта, и она подалась поближе к коню, ища поддержки.
Силуэт взмахнул руками.
— Аш, это я, Райф.
Она увидела его лицо, и страх улетучился, а в груди стало тесно. Аш выронила седло. Что они с ним сделали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107