Цвет, конечно, не броский, но материя — выше всяких похвал. — Мадам Фербиш ворвалась в комнату, победно размахивая чем-то, что напоминало лошадиную попону. — Вот. — Она сунула Тессе бесформенное одеяние. — Ты посмотри только, какая вещь...
Тесса зажала кольцо в кулаке. Движение ее не укрылось от пронырливых глазок наблюдательной вдовицы.
— Да-а-а, хорошее... платьице, — промямлила Тесса, чтобы отвлечь ее внимание, — и прочное, наверное.
— Еще бы не прочное! Из лучшей шерсти. И стоит небось побольше, чему заморская льняная тряпка. — Вдова Фербиш многозначительно взглянула на кулак Тессы. — На рынке за него бы и двух золотых не пожалели.
— Уговор дороже денег, мадам Фербнш. Ваше платье в обмен на мое. На этом остановимся.
Вдова Фербиш сложила губы так, что стала похожа на собирающуюся ужалить осу. Левой рукой она сердито теребила свою повязку.
— Но, — Тесса сама поразилась неожиданно пришедшей в голову мысли, — если вы принесете мне что-нибудь, чем рисуют, и чистый листок бумаги, получите вот это, — она вынула из уха золотую серьгу и протянула вдове Фербиш.
— Бумаги?
Тесса на секунду задумалась.
— Ну, пергамент, грифельную доску — что-нибудь.
— У меня есть кусок угля и отличная гладкая кожа, — вдова взяла серьгу, — она одна только кожа стоит пары таких штучек.
Тесса кивнула и сняла вторую сережку.
— Принесите, а я пока примерю платье.
Как только женщина вышла из комнаты, Тесса вытащила кольцо из кармана. Неизвестно почему, ей вдруг ужасно захотелось скопировать замысловатое переплетение золотых нитей. Наверное, из-за этих капелек крови. Они как бы углубили рисунок, сделали его более выпуклым, контрастным. Тессе казалось, что, если она проследит от начала до конца каждую линию, ей откроется схема, лежащая в основе этого узора.
Тесса быстро разделась. В комнате с открытыми ставнями было прохладно, поэтому она поспешно, через голову натянула на себя платье-попону. Материя оказалась очень грубой, но для кожи, и без того истерзанной блохами и москитами, еще одна маленькая неприятность не имела значения. Однако платье ей совершенно не подходило. Оно было сшито на женщину пониже и пополнее и — во всяком случае, у Тессы возникло такое подозрение — с кожей потолще. Она подумала было, не попросить ли вдову Фербиш ушить его, но отказалась от этой мысли. Судя по внешности этой особы, несмотря на вывеску над входом, она могла быть кем угодно, только не портнихой.
— Вот — уголь и отличная гладенькая коровья кожа. — Вдова Фербиш удовлетворенно оглядела Тессу с ног до головы. — Так-то поприличней будет.
Тесса ощупала кожу. Вопреки утверждению хозяйки, гладкой ее не назовешь.
— Есть в доме место, где я могу побыть одна?
— Разве что кладовка, но огня там я не развожу, и лампу дать не могу, только жировку.
Тесса не знала, что такое жировка и нерешительно кивнула:
— Пусть так. Мне просто надо поработать в тишине.
— В тишине? Господи, да на что тебе тишина? — Вдова Фербиш искренне недоумевала. — Ладно, ступай за мной.
Кладовка была набита всякой всячиной — тюками с одеждой, подушечками для булавок, катушками ниток, лоскутами. Мадам удалилась, бормоча указания — не трогать фарфор, не таскать ленты. Тесса положила кусок кожи на сундук, а сама опустилась рядом на колени. Жировка — плошка со свечным салом — ужасно коптила. Тесса поднесла ее поближе, чтобы изучить кольцо.
И так, стоя на коленях на покрытом сеном полу, со слезящимися от дыма глазами и мокрыми от пота ладонями, Тесса начала рисовать. Ломкий уголь беспрестанно крошился, кожа оказалась неровной и шершавой, к тому же на одной стороне оставались плохо удаленные волосы, а с другой она уже была вся исчеркана. Но Тесса ни на что не обращала внимание. Она чертила, стирала и чертила снова, подправляла углы, дорисовывала изгибы линий: она старалась в точности воспроизвести рисунок кольца.
Прошло уже несколько часов. Тесса вся перемазалась. Сначала она чувствовала себя несколько скованно, каждую секунду ожидая возвращения звона в ушах, но тишину нарушало только уханье совы и скрип Деревьев. Постепенно она расслабилась и целиком отдалась обретенной свободе — свободе переносить на чистую страницу таинственные узоры.
4
— Они оба мертвы? — спросил Изгард Гэризонский. Он словно не замечал золотой Короны на голове. А поговаривали, что многие короли, стоило им надеть Венец, истекали кровью и погибали. Но у Изгарда не было ни царапины. Писец Эдериус выглядел усталым и больным. Король немедленно почувствовал замешательство старика. — Скажи же, в чем дело, друг мой? — Он положил руку на плечо Эдериуса.
Эдериус был стар, тонок, убелен сединами. От прикосновения повелителя трепет прошел по его иссохшему телу.
— Какая-то ошибка вкралась в расчеты, ваше величество. Неверное движение, чуть-чуть неправильный изгиб...
Пальцы Изгарда лениво пробежали по ключице старика.
— Неужели же оба живы?
— О нет, — поспешно ответил Эдериус и содрогнулся вновь. — Один мертв. Нападение на замок Бэсс прошло успешно.
— А сын?
— Сын остался жив.
Изгард кивнул:
— Отлично.
Они находились в помещении, временно отведенном Эдериусу для копирования и рисования узоров. Горшочки с красками, чернильницы и кисти загромождали столы. В воздухе стоял резкий запах химикалий. Окно, самое большое в крепости, прорубленное с месяц назад по настоятельному требованию Эдериуса, на ночь закрывалось ставнями. Солнечный свет заменяли три выполненные по специальному заказу люстры.
— Это первая неудача, до сих пор все шло, как задумано, — оправдывался Эдериус, беспокойно переминаясь с ноги на ногу на голом каменном полу.
В скрипториях редко стелили циновки — в тростнике гнездились паразиты, которые могли отвлечь писца, проводящего жизненно важную черту. При работе требовалась предельная сосредоточенность — на исправление малейшей оплошности уходили целые часы.
— Мне казалось, все подготовлено как следует, — продолжал Эдериус. — Я не сомневался, что выполнил свою задачу.
— Так в чем же дело?
— Не знаю, ваше величество. Гонцы явились в нужный момент, но того человека не оказалось на месте.
— Ты должен был убедиться, что он там. — Изгард говорил мягким, почти нежным голосом, точно успокаивал капризного ребенка. Пальцы короля продолжали поглаживать левую ключицу узорщика.
— Я сделал рисунок... я не сомневался, что это сработает. — Эдериус хотел пожать плечами, но на него тяжелым грузом давила рука Изгарда. — Я немного устал, а надо было нарисовать еще один узор — чтобы поддержать гонцов, посланных в замок Бэсс.
— Итак, первый рисунок был сделан наспех?
— Да нет же, сир! — Эдериус попытался изобразить возмущение.
Изгард вздохнул:
— Я никак не пойму — ты хочешь уверить меня, что добросовестно сделал свое дело, а гонцы — свое. Но как же тогда нашему приятелю удалось сбежать?
— Сбежать — не совсем подходящее слово, ваше величество. Взявшись за второй объект, я почувствовал — именно почувствовал — какое-то сопротивление, как будто что-то ему помогало.
— Почему же ты не принял меры? — Изгард перешел на шепот. Его пальцы перебирали складки туники на плече Эдериуса.
— В тот момент я не был уверен, я...
Изгард изо всех сил надавил на ключицу старика. Она треснула, как гнилое бревно, с таким же приглушенным, влажным звуком. Эдериус вскрикнул. Рука его взметнулась вверх к воротнику. Пальцами, перемазанными чернилами, он схватился за обломок кости.
Изгард поднял кулак. Ему безумно хотелось ударить Эдериуса еще раз. Желание было сильным, сильнее, чем когда-либо раньше. Дрожа всем телом, Изгард боролся с собой.
Писец осел на стуле, трясясь и тихонько всхлипывая. Король взглянул на него — и был поражен неожиданной игрой света на лице старика. Эдериус напомнил ему полотна великих вейзахских мастеров. Изгард немного пришел в себя. Через минуту он уже смог успокаивающим движением погладить писца по руке:
— Ш-ш, тише, Эдериус, тише.
Кость была сломана. Ее острый конец торчал из-под грубошерстной туники Эдериуса. В глазах старика стояли слезы, но он, не сопротивляясь, позволял королю утешать себя, прижимался щекой к ладони Изгарда и старался не стонать.
Изгард сдерживал слова извинения, напоминая себе, что старик заслужил взбучку.
— Скоро пройдет, — сказал он, взяв Эдериуса и заставив его поднять глаза. — Ты должен понимать, что я просто не могу позволить себе оставить безнаказанным человека, который подвел тебя. — Он подождал, пока Эдериус кивнет. — Вот и хорошо. Я немедленно пришлю сюда хирурга.
На прощанье Изгард игриво потрепал обвисший, как осенний лист, кадык старика. До самой двери его сопровождало хныканье писца.
— Кстати, — обернулся Изгард с порога, — я рассчитываю, что к рассвету ты вернешься за письменный стол.
Ответа он ждать не стал. Король высказал свою волю — этого достаточно.
Оказавшись за дверью, он с удивлением обнаружил, что весь дрожит. Ударив старика, Изгард на какой-то момент потерял самообладание. Что-то изнутри подталкивало его, не давало остановиться.
Изгард глубоко вздохнул и буквально заставил себя пренебрежительно пожать плечами. Его ярость должна иметь основания. А Эдериус должен понять, что теперь все иначе. Они больше не могут быть друзьями. С обретением Короны с шипами их близости пришел конец. В конце концов, каждый был вознагражден за годы, потраченные на разработку планов и их осуществление, за годы борьбы. Они оба получили то, чего добивались: Эдериус — исключительное право на изучение Венца, а он — право носить его.
Однако такие мысли ни к чему хорошему не ведут. Изгард махнул рукой, отгоняя их прочь. Он — король. А у королей не бывает друзей — только слуги. Кроме того, Эдериус скоро оправится. Изгард не сомневался в этом: он всегда знал, что делает. Сломанная ключица, разумеется, причиняет старику невыносимые страдания, но на самом-то деле травма несерьезная. Даже левая сторона выбрана не случайно — правая рука не задета, и ничто не помешает Эдериусу нормально писать. Конечно, перелом будет беспокоить его, ведь любые обезболивающие исключаются — от них голова хуже работает, а это может поставить под удар их далеко идущие планы.
Изгард шел по узким, извилистым коридорам крепости Серн и вспоминал коронацию. Простая, скромная церемония — без процессий, фанфар, пышных зрелищ. Пригласили лишь тех, без чьего присутствия нельзя было обойтись. Ученые, полководцы, советники, враги — все, кто обладал хоть каким-то влиянием, сидели под замком. Да и времени все заняло совсем немного. Хор под грохот телег с провиантом пропел положенные молитвы. Священники пробормотали свои благословения. Даже обряд помазания был проведен со всей допустимой поспешностью.
Еще десять дней назад никто не сомневался, что коронация произойдет в Вейзахе. Все церемонии государственного значения всегда проводились в столице. Всегда, но не на этот раз. В военное время можно обойтись без излишней помпы.
Серн был горным замком. Прочный, как скала, простой, как камень, неприступный, как сама гора. Его стены были возведены более пятисот лет назад, и ни разу врагам не удалось пробить в них брешь. Сама крепость была высечена из горы Ивисс. Укреплений, равных гэризонским, не было нигде больше.
Изгард позволил себе улыбнуться. Серн привлек его не столько своей неприступностью, сколько расположением — прямо у подножия гор Ворс. Полдня пути до границы Рейза, два дня до горы Крид. Идеальная отправная точка для начала боевых действий.
Недостаточно надеть на себя Корону гэризонских королей, — чтобы удержаться на троне, надо пролить кровь врага. Как известно, шипы Колючей Короны — обоюдоострые.
И Эдериус, старый мистик, узорщик и каллиграф, должен сделать так, чтобы каждый шип наносил только смертельные удары.
— Господин, супруг мой... — произнес за спиной Изгарда тоненький, задыхающийся голосок.
Изгард весь напрягся. Сегодня ночью ему не до слез и детских капризов. Ему надо встретиться с нужными людьми, закончить разработку военных планов: править Гэризоном — значит воевать.
— Ступай к себе, Ангелина, — не оглядываясь, бросил он. Сзади по-прежнему постукивали каблучки. Она чуть на пятки ему не наступала.
— А можно пойти с тобой? — Она потянула его за рукав.
Изгард вырвал руку и прошипел:
— Сегодня ночью я хочу остаться один.
— Но, Изгард, Герта сказала...
— Мне плевать на то, что говорит твоя старая нянька. Оставь меня в покое.
Изгард наконец повернулся к жене. Ее бледно-розовые детские губки дрожали. Светло-голубые глаза уже наполнились слезами. Без этой изысканной куколки, в своем роде совершенной, как драгоценный камень, ему бы не видать трона.
Ангелине Хольмакской принадлежала треть земель Гэризона. В прошлом году бедствия одно за другим обрушивались на их семью и унесли жизнь всех мужчин.
Летом отец Ангелины, крупнейший землевладелец, барон Уиллем Хольмакский, сгорел заживо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Тесса зажала кольцо в кулаке. Движение ее не укрылось от пронырливых глазок наблюдательной вдовицы.
— Да-а-а, хорошее... платьице, — промямлила Тесса, чтобы отвлечь ее внимание, — и прочное, наверное.
— Еще бы не прочное! Из лучшей шерсти. И стоит небось побольше, чему заморская льняная тряпка. — Вдова Фербиш многозначительно взглянула на кулак Тессы. — На рынке за него бы и двух золотых не пожалели.
— Уговор дороже денег, мадам Фербнш. Ваше платье в обмен на мое. На этом остановимся.
Вдова Фербиш сложила губы так, что стала похожа на собирающуюся ужалить осу. Левой рукой она сердито теребила свою повязку.
— Но, — Тесса сама поразилась неожиданно пришедшей в голову мысли, — если вы принесете мне что-нибудь, чем рисуют, и чистый листок бумаги, получите вот это, — она вынула из уха золотую серьгу и протянула вдове Фербиш.
— Бумаги?
Тесса на секунду задумалась.
— Ну, пергамент, грифельную доску — что-нибудь.
— У меня есть кусок угля и отличная гладкая кожа, — вдова взяла серьгу, — она одна только кожа стоит пары таких штучек.
Тесса кивнула и сняла вторую сережку.
— Принесите, а я пока примерю платье.
Как только женщина вышла из комнаты, Тесса вытащила кольцо из кармана. Неизвестно почему, ей вдруг ужасно захотелось скопировать замысловатое переплетение золотых нитей. Наверное, из-за этих капелек крови. Они как бы углубили рисунок, сделали его более выпуклым, контрастным. Тессе казалось, что, если она проследит от начала до конца каждую линию, ей откроется схема, лежащая в основе этого узора.
Тесса быстро разделась. В комнате с открытыми ставнями было прохладно, поэтому она поспешно, через голову натянула на себя платье-попону. Материя оказалась очень грубой, но для кожи, и без того истерзанной блохами и москитами, еще одна маленькая неприятность не имела значения. Однако платье ей совершенно не подходило. Оно было сшито на женщину пониже и пополнее и — во всяком случае, у Тессы возникло такое подозрение — с кожей потолще. Она подумала было, не попросить ли вдову Фербиш ушить его, но отказалась от этой мысли. Судя по внешности этой особы, несмотря на вывеску над входом, она могла быть кем угодно, только не портнихой.
— Вот — уголь и отличная гладенькая коровья кожа. — Вдова Фербиш удовлетворенно оглядела Тессу с ног до головы. — Так-то поприличней будет.
Тесса ощупала кожу. Вопреки утверждению хозяйки, гладкой ее не назовешь.
— Есть в доме место, где я могу побыть одна?
— Разве что кладовка, но огня там я не развожу, и лампу дать не могу, только жировку.
Тесса не знала, что такое жировка и нерешительно кивнула:
— Пусть так. Мне просто надо поработать в тишине.
— В тишине? Господи, да на что тебе тишина? — Вдова Фербиш искренне недоумевала. — Ладно, ступай за мной.
Кладовка была набита всякой всячиной — тюками с одеждой, подушечками для булавок, катушками ниток, лоскутами. Мадам удалилась, бормоча указания — не трогать фарфор, не таскать ленты. Тесса положила кусок кожи на сундук, а сама опустилась рядом на колени. Жировка — плошка со свечным салом — ужасно коптила. Тесса поднесла ее поближе, чтобы изучить кольцо.
И так, стоя на коленях на покрытом сеном полу, со слезящимися от дыма глазами и мокрыми от пота ладонями, Тесса начала рисовать. Ломкий уголь беспрестанно крошился, кожа оказалась неровной и шершавой, к тому же на одной стороне оставались плохо удаленные волосы, а с другой она уже была вся исчеркана. Но Тесса ни на что не обращала внимание. Она чертила, стирала и чертила снова, подправляла углы, дорисовывала изгибы линий: она старалась в точности воспроизвести рисунок кольца.
Прошло уже несколько часов. Тесса вся перемазалась. Сначала она чувствовала себя несколько скованно, каждую секунду ожидая возвращения звона в ушах, но тишину нарушало только уханье совы и скрип Деревьев. Постепенно она расслабилась и целиком отдалась обретенной свободе — свободе переносить на чистую страницу таинственные узоры.
4
— Они оба мертвы? — спросил Изгард Гэризонский. Он словно не замечал золотой Короны на голове. А поговаривали, что многие короли, стоило им надеть Венец, истекали кровью и погибали. Но у Изгарда не было ни царапины. Писец Эдериус выглядел усталым и больным. Король немедленно почувствовал замешательство старика. — Скажи же, в чем дело, друг мой? — Он положил руку на плечо Эдериуса.
Эдериус был стар, тонок, убелен сединами. От прикосновения повелителя трепет прошел по его иссохшему телу.
— Какая-то ошибка вкралась в расчеты, ваше величество. Неверное движение, чуть-чуть неправильный изгиб...
Пальцы Изгарда лениво пробежали по ключице старика.
— Неужели же оба живы?
— О нет, — поспешно ответил Эдериус и содрогнулся вновь. — Один мертв. Нападение на замок Бэсс прошло успешно.
— А сын?
— Сын остался жив.
Изгард кивнул:
— Отлично.
Они находились в помещении, временно отведенном Эдериусу для копирования и рисования узоров. Горшочки с красками, чернильницы и кисти загромождали столы. В воздухе стоял резкий запах химикалий. Окно, самое большое в крепости, прорубленное с месяц назад по настоятельному требованию Эдериуса, на ночь закрывалось ставнями. Солнечный свет заменяли три выполненные по специальному заказу люстры.
— Это первая неудача, до сих пор все шло, как задумано, — оправдывался Эдериус, беспокойно переминаясь с ноги на ногу на голом каменном полу.
В скрипториях редко стелили циновки — в тростнике гнездились паразиты, которые могли отвлечь писца, проводящего жизненно важную черту. При работе требовалась предельная сосредоточенность — на исправление малейшей оплошности уходили целые часы.
— Мне казалось, все подготовлено как следует, — продолжал Эдериус. — Я не сомневался, что выполнил свою задачу.
— Так в чем же дело?
— Не знаю, ваше величество. Гонцы явились в нужный момент, но того человека не оказалось на месте.
— Ты должен был убедиться, что он там. — Изгард говорил мягким, почти нежным голосом, точно успокаивал капризного ребенка. Пальцы короля продолжали поглаживать левую ключицу узорщика.
— Я сделал рисунок... я не сомневался, что это сработает. — Эдериус хотел пожать плечами, но на него тяжелым грузом давила рука Изгарда. — Я немного устал, а надо было нарисовать еще один узор — чтобы поддержать гонцов, посланных в замок Бэсс.
— Итак, первый рисунок был сделан наспех?
— Да нет же, сир! — Эдериус попытался изобразить возмущение.
Изгард вздохнул:
— Я никак не пойму — ты хочешь уверить меня, что добросовестно сделал свое дело, а гонцы — свое. Но как же тогда нашему приятелю удалось сбежать?
— Сбежать — не совсем подходящее слово, ваше величество. Взявшись за второй объект, я почувствовал — именно почувствовал — какое-то сопротивление, как будто что-то ему помогало.
— Почему же ты не принял меры? — Изгард перешел на шепот. Его пальцы перебирали складки туники на плече Эдериуса.
— В тот момент я не был уверен, я...
Изгард изо всех сил надавил на ключицу старика. Она треснула, как гнилое бревно, с таким же приглушенным, влажным звуком. Эдериус вскрикнул. Рука его взметнулась вверх к воротнику. Пальцами, перемазанными чернилами, он схватился за обломок кости.
Изгард поднял кулак. Ему безумно хотелось ударить Эдериуса еще раз. Желание было сильным, сильнее, чем когда-либо раньше. Дрожа всем телом, Изгард боролся с собой.
Писец осел на стуле, трясясь и тихонько всхлипывая. Король взглянул на него — и был поражен неожиданной игрой света на лице старика. Эдериус напомнил ему полотна великих вейзахских мастеров. Изгард немного пришел в себя. Через минуту он уже смог успокаивающим движением погладить писца по руке:
— Ш-ш, тише, Эдериус, тише.
Кость была сломана. Ее острый конец торчал из-под грубошерстной туники Эдериуса. В глазах старика стояли слезы, но он, не сопротивляясь, позволял королю утешать себя, прижимался щекой к ладони Изгарда и старался не стонать.
Изгард сдерживал слова извинения, напоминая себе, что старик заслужил взбучку.
— Скоро пройдет, — сказал он, взяв Эдериуса и заставив его поднять глаза. — Ты должен понимать, что я просто не могу позволить себе оставить безнаказанным человека, который подвел тебя. — Он подождал, пока Эдериус кивнет. — Вот и хорошо. Я немедленно пришлю сюда хирурга.
На прощанье Изгард игриво потрепал обвисший, как осенний лист, кадык старика. До самой двери его сопровождало хныканье писца.
— Кстати, — обернулся Изгард с порога, — я рассчитываю, что к рассвету ты вернешься за письменный стол.
Ответа он ждать не стал. Король высказал свою волю — этого достаточно.
Оказавшись за дверью, он с удивлением обнаружил, что весь дрожит. Ударив старика, Изгард на какой-то момент потерял самообладание. Что-то изнутри подталкивало его, не давало остановиться.
Изгард глубоко вздохнул и буквально заставил себя пренебрежительно пожать плечами. Его ярость должна иметь основания. А Эдериус должен понять, что теперь все иначе. Они больше не могут быть друзьями. С обретением Короны с шипами их близости пришел конец. В конце концов, каждый был вознагражден за годы, потраченные на разработку планов и их осуществление, за годы борьбы. Они оба получили то, чего добивались: Эдериус — исключительное право на изучение Венца, а он — право носить его.
Однако такие мысли ни к чему хорошему не ведут. Изгард махнул рукой, отгоняя их прочь. Он — король. А у королей не бывает друзей — только слуги. Кроме того, Эдериус скоро оправится. Изгард не сомневался в этом: он всегда знал, что делает. Сломанная ключица, разумеется, причиняет старику невыносимые страдания, но на самом-то деле травма несерьезная. Даже левая сторона выбрана не случайно — правая рука не задета, и ничто не помешает Эдериусу нормально писать. Конечно, перелом будет беспокоить его, ведь любые обезболивающие исключаются — от них голова хуже работает, а это может поставить под удар их далеко идущие планы.
Изгард шел по узким, извилистым коридорам крепости Серн и вспоминал коронацию. Простая, скромная церемония — без процессий, фанфар, пышных зрелищ. Пригласили лишь тех, без чьего присутствия нельзя было обойтись. Ученые, полководцы, советники, враги — все, кто обладал хоть каким-то влиянием, сидели под замком. Да и времени все заняло совсем немного. Хор под грохот телег с провиантом пропел положенные молитвы. Священники пробормотали свои благословения. Даже обряд помазания был проведен со всей допустимой поспешностью.
Еще десять дней назад никто не сомневался, что коронация произойдет в Вейзахе. Все церемонии государственного значения всегда проводились в столице. Всегда, но не на этот раз. В военное время можно обойтись без излишней помпы.
Серн был горным замком. Прочный, как скала, простой, как камень, неприступный, как сама гора. Его стены были возведены более пятисот лет назад, и ни разу врагам не удалось пробить в них брешь. Сама крепость была высечена из горы Ивисс. Укреплений, равных гэризонским, не было нигде больше.
Изгард позволил себе улыбнуться. Серн привлек его не столько своей неприступностью, сколько расположением — прямо у подножия гор Ворс. Полдня пути до границы Рейза, два дня до горы Крид. Идеальная отправная точка для начала боевых действий.
Недостаточно надеть на себя Корону гэризонских королей, — чтобы удержаться на троне, надо пролить кровь врага. Как известно, шипы Колючей Короны — обоюдоострые.
И Эдериус, старый мистик, узорщик и каллиграф, должен сделать так, чтобы каждый шип наносил только смертельные удары.
— Господин, супруг мой... — произнес за спиной Изгарда тоненький, задыхающийся голосок.
Изгард весь напрягся. Сегодня ночью ему не до слез и детских капризов. Ему надо встретиться с нужными людьми, закончить разработку военных планов: править Гэризоном — значит воевать.
— Ступай к себе, Ангелина, — не оглядываясь, бросил он. Сзади по-прежнему постукивали каблучки. Она чуть на пятки ему не наступала.
— А можно пойти с тобой? — Она потянула его за рукав.
Изгард вырвал руку и прошипел:
— Сегодня ночью я хочу остаться один.
— Но, Изгард, Герта сказала...
— Мне плевать на то, что говорит твоя старая нянька. Оставь меня в покое.
Изгард наконец повернулся к жене. Ее бледно-розовые детские губки дрожали. Светло-голубые глаза уже наполнились слезами. Без этой изысканной куколки, в своем роде совершенной, как драгоценный камень, ему бы не видать трона.
Ангелине Хольмакской принадлежала треть земель Гэризона. В прошлом году бедствия одно за другим обрушивались на их семью и унесли жизнь всех мужчин.
Летом отец Ангелины, крупнейший землевладелец, барон Уиллем Хольмакский, сгорел заживо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99