Такой, какой нам в детстве казались змеи и жуки. Зато были и веселые времена, и женщины с длинными ногами, и я не отказался бы ни от того, ни от другого, ни за что в жизни.
– Ну, значит, все хорошо, что хорошо кончается, – сказал я Т.С. Давстону, доставая сигарету.
– Не все так плохо в этой жизни, – отозвался мой юный собеседник. – Погоди, не прикуривай, попробуй лучше мои. Новые, и светятся в темноте.
6
В молодости я в первый раз поцеловал женщину и в первый раз выкурил сигарету в один и тот же день. Поверьте, с тех пор я больше никогда не тратил времени на табак.
Артуро Тосканини (1867–1957)
Однажды утром я проснулся, и обнаружил, что мои способности ощущать цвет, звук и запах стали слабее процентов на десять. Обои, казалось, выцвели за одну ночь, и шум утра за окном казался глуше. Обычно густой, сочный, острый запах шипящего сала, на котором готовилась яичница, поднимавшийся через трещины в потолке кухни, сквозь голые доски, прямо в мою спальню, утратил как раз ту долю насыщенности, которая делала его ароматом. Но я заметил и другой запах, сочащийся из-под простыни. Резкий запах серы.
Я выбрался из постели и сонно уставился в зеркале на стене. Мое обычно румяная, хотя и изрытая болезнями физиономия, была бледна, искажена и мрачна. Верхнюю губу обрамляли редкие щетинки, а на подбородке расцвели большие красные пятна.
Мое внимание привлекли пижамные штаны. Они загадочным образом выдавались вперед пониже пояса. Я распустил завязку штанов, и они опустились на пол.
Узрите же: эрекция!
Пронзающая косые лучи утреннего солнца. И в вышине запели ангелы.
– Боже мой, – сказал я. – Вот она – половая зрелость.
Короче говоря, я должен был ее опробовать. И опробовал.
Через пять минут я спустился на кухню.
Мама поглядела в мою сторону и покачала головой.
– Чем-то ты там не тем занимался, – сказала она.
– С чего это? – возразил я. – Откуда у вас только берутся такие мысли?
Отец взглянул поверх «Спортивной жизни».
– Наверно, мы пришли к такому заключению, услышав громкие вопли «Я кончил! Я кончил!», – мягко сказал он.
– Запомню на будущее, – проворчал я, тыкая вилкой в сало на тарелке.
– Кстати, – сказал отец. – Президента Кеннеди застрелили.
– Президента чего?
– Кеннеди. Президента Соединенных Штатов. Убили.
– Боже мой, – сказал я, второй раз за день.
– Чудовищно, правда?
– Точно, – я провел рукой по волосам. – Я даже не знал, что у них есть президент. Я думал, Америка все еще колония Британии.
Отец покачал головой. Довольно печально, как мне показалось.
– Ты капаешь салом на пижаму, – заметил он. – Пора уже научиться пользоваться ножом и вилкой. – И презервативом, – добавил он.
Я отправился в школу позже обычного. Я решил перед уходом ощутить зрелость еще раз. На этот раз – без воплей. Мама решительно постучала в дверь ванной и потребовала прекратить дикие прыжки.
Теперь моей школой была школа св. Аргентия Недоносого, учебное заведение святого ордена, братия в который подбиралась по принципу малости органа обоняния. Это была школа только для мальчиков, где основное внимание уделялось дисциплине и носовой тренировке. Курить в классе не разрешали, но поощряли нюханье табаку.
Каким– то образом мне удалось провалить экзамен после начальной школы, и вот, хотя Т.С. Давстон, Билли, Норман и почти все остальные в моем классе перешли в грамматическую школу, мне пришлось отправиться к св. Аргентию вместе с прочими недоумками из нашего прихода.
Я не слишком переживал по этому поводу. Достаточно рано я свыкся с мыслью о том, что мне вряд ли удастся добиться чего-то большего в этой жизни, и скоро у меня появились новые друзья среди латиноамериканцев-чикано и прочих выходцев из мексиканского квартала Брентфорда, которые стали моими одноклассниками.
Среди них были: Чико Вальдес вожак банды «Крэдс», в лучших традициях рок-н-ролла презиравший любые запреты, и трагически погибший в результате идиотского несчастного случая с участием уличной стрельбы и кокаина; Каральдо, по прозвищу «Припадочный», вожак «Переметных», эпилептик, чей жизненный путь кончился столь же внезапно; Хуан Торамера, вожак «Вопящих Грибос», пришедший к не менее преждевременному концу; и Хосе де Фаррингтон-Смидт, который ушел из школы уже через год и поступил в духовную семинарию.
Потом он стал священником.
И его пристрелил ревнивый муж.
Встречи одноклассников в нашей школе проходили очень тихо.
Я очень привязался к Чико. Он плохо говорил по-английски, зато у него были татуировки на руках и волосы под мышками, и он рассказал мне, что еще в младших классах у него уже был секс с «членом педагогического коллектива».
– Чтоб еще раз – ни за что в жизнь, – добавил Чико. – Задница после очень болеть.
Чико принял меня в «Крэдс». Я не слишком много запомнил из самого ритуала, помню только, что Чико отвел меня в сарай на огороде, где мы выпили изрядное количество бесцветной жидкости из бутылки без этикетки.
Еще я помню, что потом неделю не мог сесть на велосипед. Но тут уж делайте выводы в меру своей испорченности.
«Крэдс» были не самой большой подростковой бандой в Брентфорде. Но, как заверил меня Чико, они были самой престижной бандой. В их числе был сам Чико, вожак, был я, и, без всякого сомнения, вскоре должны были появиться другие.
Как только мы «завоюем авторитет».
Авторитет – это самое важное. Это значило больше, чем алгебра, история или правописание. Завоюешь авторитет – и только тогда станешь кем-то.
Как именно завоевать авторитет, было не очень ясно. Когда Чико спрашивали об этом, он всегда отвечал очень туманно. Но, по всей видимости, для этого требовались огнестрельное оружие и кокаин.
Я прибежал в школу как раз тогда, когда брат Майкл, наш учитель, проводил перекличку. Он вычеркивал из списка имена тех ребят, которые пали жертвой во вчерашних перестрелках и, похоже, был очень рад видеть меня.
Я был подвергнут стандартной порке за опоздание, ничего особенного, пять ударов «кошкой», одел рубашку и сел на свое место.
– Чико, – прошептал я, прикрыв рот рукой, – новость слышал?
– Как тебя мама поймал, когда ты дрочить в ванной?
– Да нет, не то. Президента Кеннеди застрелили.
– Президента чего?
– Чего слышал. Он был президент Соединенных Штатов.
– Одним мертвым гринго больше, – сказал Чико и поковырял ногтем в зубах.
И все тут.
И начался первый урок. Как всегда, это была история Единственно Верной Церкви, и, помнится мне, мы добрались до папы Борджиа. Мы, однако, обсуждали его не больше десяти минут, когда открылась дверь, и в класс вошел отец Дуранте, директор.
Мы быстро вскочили. – Здравствуйте, святой отец! – сказали мы хором.
– Здравствуйте, мальчики, – сказал он, – садитесь, пожалуйста.
Отец Дуранте подошел к брату Майклу и прошептал несколько слов ему на ухо.
– Президента чего? – переспросил брат Майкл.
Отец Дуранте прошептал еще несколько слов.
– О-о, – сказал брат Майкл, – а был ли он католиком?
Еще несколько слов шепотом, и святой отец покинул класс.
– О Господи, – сказал брат Майкл, поворачиваясь к классу. – По-видимому, президента Кеннеди – президента, чтобы вы не задавали лишних вопросов, Соединенных Штатов – убили. Обычно такого рода вещи не имеют к нам отношения. Здесь, однако, случилось так, что президент Кеннеди был католиком, и мы все должны выразить скорбь по поводу его кончины.
Чико поднял руку.
– Святой отец! – сказал он.
– Да, что случилось, Чико?
– Святой отец, этот гринго, который сыграл ящик – кто под ним ходил?
– Под ним, Чико, ходил один великий народ.
– Ух ты, – удивился Чико. – Целовал мне в зад.
– Не здесь, – заметил брат Майкл. – Может быть, вы хотели бы узнать что-то конкретное о президенте Кеннеди?
– Эль Президенте,а? А как именно этот ублю…
Но Чико не удалось закончить свой, без всякого сомнения, весьма уместный вопрос.
– Сейчас мы всех отпускаем домой, – сказал брат Майкл. – Остаток дня проведите в тихом размышлении. Молитесь о душе нашего усопшего брата и напишите сочинение в пятьсот слов на тему: Чтобы я сделал, если бы я стал президентом Соединенных Штатов?
– Я бы нанять телохранитель получше, – заявил Чико.
– Ступайте с Богом, – сказал брат Майкл.
И мы пошли.
Я догнал Чико у школьных ворот. Он шел, разглядывая забор из колючей проволоки вокруг школьной площадки. Чико научился развязной походочке еще в раннем детстве, а я все еще передвигался, только шаркая.
– Куда направился? – спросил я.
Чико подбросил монетку, и наклонился, чтобы поднять ее.
– Может, в прачечная, – сказал он. – Я любил, как носки вертятся в машина, в пена. Возбуждает, а?
– А то, – сказал я. И подумал, что на самом деле не особенно.
– А ты чего делать?
– Ну, – протянул я, – раз уж я только что, буквально этим утром, достиг половой зрелости, я надеялся заняться сексом с какой-нибудь длинноногой женщиной.
Чико оглядел меня с головы до ног.
– Хочешь, буду знакомить тебя с мой мама?
– Очень любезно с твоей стороны, но она для меня старовата.
– Ты каз-зел, тебе глотку буду резать! – Чико схватился за нож, но оказалось, что он забыл его в других шортах.
– Не расстраивайся, – сказал я. – Я уверен, что твоя матушка – очень приятная женщина.
Чико рассмеялся.
– Значит, ты никогда ее не видал. Но ты неправильно понять. Нормально, да. Я не говорил, чтоб ты имел мой мама. Я сказал – мой мама доставать тебе девушка.
– С чего бы она это будет делать – для меня?
– Потому что она это делать. Она продавать курв.
– Чико, – сказал я, – твоя матушка держит курятник. Она продает кур.
– Чтоб тебя, – сказал Чико. – Опять все слова перепутал.
Солнце зашло за тучку, и где-то вдали завыл бродячий пес.
– Я что говорил, – вдруг повеселел Чико. – Я тебя буду отводить тетя. Она заведует Исправительный дом, и ты не сказать мне, что это есть никакой публичный дом.
Исправительный дом действительно был настоящим публичным домом. Благодаря прекрасному управлению он содержался в образцовом порядке. При входе нужно было снимать обувь; не разрешалось прыгать по мебели и дразнить кота.
Исправительный дом размещался в полукоттедже на тенистой улочке на окраине Брентфорда. Те, кто помнят, как был опозорен последний американский президент, без сомнения узнают его на снимках, сразу опубликованных в Сети.
Тетушка Чико, которая управляла им в шестидесятых годах, относилась к тому типу большегрудых женщин, который прославила Маргарет Дюпон в фильмах тридцатых годов с братьями Маркс и который, увы, в наши дни уже не найдешь.
Дверь в переднюю была открыта, и Чико провел меня внутрь. Его тетушка обычно принимала гостей в комнате, которая, соответственно, именовалась гостиной. Сейчас она разговаривала по телефону.
Мне показалось, что я услышал слова «Президента чего?», но, принимая во внимание закон убывающего плодородия, я, скорее всего, ошибся.
На меня произвели большие впечатление масштабы тетушки Чико, и то количество плоти, которое она ухитрилась упрятать под минимумом одежды. Она поглядела вниз, на наши ноги – в носках, а потом вверх, на наши лица – в чулках.
– Ну и зачем вы это надели? – спросила она.
Чико пожал плечами.
– Это гринго предлагать, – сказал он.
– Врешь, гад, – я стянул с головы чулок. – Это ты сказал, что нужно замаскироваться.
– Только если ты знаменит, – заметила тетушка Чико. – Ты знаменит?
Я покачал головой.
– Не сбрасывай гнид мне на ковер.
– Извините.
– И у тебя в волосах сало.
– Гринго хотеть женщину с длинные ноги, – объяснил Чико.
– Этим утром я достиг половой зрелости, – объяснил я. – И не хочу впустую тратить время.
Тетушка Чико улыбнулась такой улыбкой, какую можно увидеть обычно только на физиономии грабителя с большой дороги.
– Не терпится попробовать свою пипиську, – сказала она. – Думаешь, что весь женский пол – две длинных ноги и одно влагалище между ними, и так и ждет, чтобы ты в него с размаху воткнул.
– Я бы выразился несколько по-другому, – сказал я.
– Но, по сути, я права?
– Ну да. По сути – правы.
– Тогда тебе лучше открыть счет. Сколько у тебя денег?
Я порылся в карманах шорт.
– Примерно полкроны, – сказал я.
Тетушка Чико поцокала языком.
– За полкроны много не получишь, – заметила она. – Сейчас посмотрим на цены. – Она взяла со стола блокнот, и внимательно изучила верхний лист. Я смотрел, как она вела пальцем с верхней строки вниз, до самой нижней.
– Курица, – сказала она наконец. – За полкроны только курица.
– Курица? – в полном ужасе спросил я.
– Это не какая-нибудь перезрелая курица. Это шведская курочка. Специально обученная всяким штучкам, которые нравятся мужчинам.
– Я не собираюсь заниматься этим с курицей, – заявил я. – И кроме того, я уже слышал этот анекдот.
– Что за анекдот?
– Ну, там мужик заходит в бордель, а денег у него нет, а ему хочется, прямо надо вот, и он соглашается на курицу, а на следующий день он идет по улице и думает: – Стоп, меня надули, я бы в магазине курицу дешевле купил, хоть в «Сентсбери».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Ну, значит, все хорошо, что хорошо кончается, – сказал я Т.С. Давстону, доставая сигарету.
– Не все так плохо в этой жизни, – отозвался мой юный собеседник. – Погоди, не прикуривай, попробуй лучше мои. Новые, и светятся в темноте.
6
В молодости я в первый раз поцеловал женщину и в первый раз выкурил сигарету в один и тот же день. Поверьте, с тех пор я больше никогда не тратил времени на табак.
Артуро Тосканини (1867–1957)
Однажды утром я проснулся, и обнаружил, что мои способности ощущать цвет, звук и запах стали слабее процентов на десять. Обои, казалось, выцвели за одну ночь, и шум утра за окном казался глуше. Обычно густой, сочный, острый запах шипящего сала, на котором готовилась яичница, поднимавшийся через трещины в потолке кухни, сквозь голые доски, прямо в мою спальню, утратил как раз ту долю насыщенности, которая делала его ароматом. Но я заметил и другой запах, сочащийся из-под простыни. Резкий запах серы.
Я выбрался из постели и сонно уставился в зеркале на стене. Мое обычно румяная, хотя и изрытая болезнями физиономия, была бледна, искажена и мрачна. Верхнюю губу обрамляли редкие щетинки, а на подбородке расцвели большие красные пятна.
Мое внимание привлекли пижамные штаны. Они загадочным образом выдавались вперед пониже пояса. Я распустил завязку штанов, и они опустились на пол.
Узрите же: эрекция!
Пронзающая косые лучи утреннего солнца. И в вышине запели ангелы.
– Боже мой, – сказал я. – Вот она – половая зрелость.
Короче говоря, я должен был ее опробовать. И опробовал.
Через пять минут я спустился на кухню.
Мама поглядела в мою сторону и покачала головой.
– Чем-то ты там не тем занимался, – сказала она.
– С чего это? – возразил я. – Откуда у вас только берутся такие мысли?
Отец взглянул поверх «Спортивной жизни».
– Наверно, мы пришли к такому заключению, услышав громкие вопли «Я кончил! Я кончил!», – мягко сказал он.
– Запомню на будущее, – проворчал я, тыкая вилкой в сало на тарелке.
– Кстати, – сказал отец. – Президента Кеннеди застрелили.
– Президента чего?
– Кеннеди. Президента Соединенных Штатов. Убили.
– Боже мой, – сказал я, второй раз за день.
– Чудовищно, правда?
– Точно, – я провел рукой по волосам. – Я даже не знал, что у них есть президент. Я думал, Америка все еще колония Британии.
Отец покачал головой. Довольно печально, как мне показалось.
– Ты капаешь салом на пижаму, – заметил он. – Пора уже научиться пользоваться ножом и вилкой. – И презервативом, – добавил он.
Я отправился в школу позже обычного. Я решил перед уходом ощутить зрелость еще раз. На этот раз – без воплей. Мама решительно постучала в дверь ванной и потребовала прекратить дикие прыжки.
Теперь моей школой была школа св. Аргентия Недоносого, учебное заведение святого ордена, братия в который подбиралась по принципу малости органа обоняния. Это была школа только для мальчиков, где основное внимание уделялось дисциплине и носовой тренировке. Курить в классе не разрешали, но поощряли нюханье табаку.
Каким– то образом мне удалось провалить экзамен после начальной школы, и вот, хотя Т.С. Давстон, Билли, Норман и почти все остальные в моем классе перешли в грамматическую школу, мне пришлось отправиться к св. Аргентию вместе с прочими недоумками из нашего прихода.
Я не слишком переживал по этому поводу. Достаточно рано я свыкся с мыслью о том, что мне вряд ли удастся добиться чего-то большего в этой жизни, и скоро у меня появились новые друзья среди латиноамериканцев-чикано и прочих выходцев из мексиканского квартала Брентфорда, которые стали моими одноклассниками.
Среди них были: Чико Вальдес вожак банды «Крэдс», в лучших традициях рок-н-ролла презиравший любые запреты, и трагически погибший в результате идиотского несчастного случая с участием уличной стрельбы и кокаина; Каральдо, по прозвищу «Припадочный», вожак «Переметных», эпилептик, чей жизненный путь кончился столь же внезапно; Хуан Торамера, вожак «Вопящих Грибос», пришедший к не менее преждевременному концу; и Хосе де Фаррингтон-Смидт, который ушел из школы уже через год и поступил в духовную семинарию.
Потом он стал священником.
И его пристрелил ревнивый муж.
Встречи одноклассников в нашей школе проходили очень тихо.
Я очень привязался к Чико. Он плохо говорил по-английски, зато у него были татуировки на руках и волосы под мышками, и он рассказал мне, что еще в младших классах у него уже был секс с «членом педагогического коллектива».
– Чтоб еще раз – ни за что в жизнь, – добавил Чико. – Задница после очень болеть.
Чико принял меня в «Крэдс». Я не слишком много запомнил из самого ритуала, помню только, что Чико отвел меня в сарай на огороде, где мы выпили изрядное количество бесцветной жидкости из бутылки без этикетки.
Еще я помню, что потом неделю не мог сесть на велосипед. Но тут уж делайте выводы в меру своей испорченности.
«Крэдс» были не самой большой подростковой бандой в Брентфорде. Но, как заверил меня Чико, они были самой престижной бандой. В их числе был сам Чико, вожак, был я, и, без всякого сомнения, вскоре должны были появиться другие.
Как только мы «завоюем авторитет».
Авторитет – это самое важное. Это значило больше, чем алгебра, история или правописание. Завоюешь авторитет – и только тогда станешь кем-то.
Как именно завоевать авторитет, было не очень ясно. Когда Чико спрашивали об этом, он всегда отвечал очень туманно. Но, по всей видимости, для этого требовались огнестрельное оружие и кокаин.
Я прибежал в школу как раз тогда, когда брат Майкл, наш учитель, проводил перекличку. Он вычеркивал из списка имена тех ребят, которые пали жертвой во вчерашних перестрелках и, похоже, был очень рад видеть меня.
Я был подвергнут стандартной порке за опоздание, ничего особенного, пять ударов «кошкой», одел рубашку и сел на свое место.
– Чико, – прошептал я, прикрыв рот рукой, – новость слышал?
– Как тебя мама поймал, когда ты дрочить в ванной?
– Да нет, не то. Президента Кеннеди застрелили.
– Президента чего?
– Чего слышал. Он был президент Соединенных Штатов.
– Одним мертвым гринго больше, – сказал Чико и поковырял ногтем в зубах.
И все тут.
И начался первый урок. Как всегда, это была история Единственно Верной Церкви, и, помнится мне, мы добрались до папы Борджиа. Мы, однако, обсуждали его не больше десяти минут, когда открылась дверь, и в класс вошел отец Дуранте, директор.
Мы быстро вскочили. – Здравствуйте, святой отец! – сказали мы хором.
– Здравствуйте, мальчики, – сказал он, – садитесь, пожалуйста.
Отец Дуранте подошел к брату Майклу и прошептал несколько слов ему на ухо.
– Президента чего? – переспросил брат Майкл.
Отец Дуранте прошептал еще несколько слов.
– О-о, – сказал брат Майкл, – а был ли он католиком?
Еще несколько слов шепотом, и святой отец покинул класс.
– О Господи, – сказал брат Майкл, поворачиваясь к классу. – По-видимому, президента Кеннеди – президента, чтобы вы не задавали лишних вопросов, Соединенных Штатов – убили. Обычно такого рода вещи не имеют к нам отношения. Здесь, однако, случилось так, что президент Кеннеди был католиком, и мы все должны выразить скорбь по поводу его кончины.
Чико поднял руку.
– Святой отец! – сказал он.
– Да, что случилось, Чико?
– Святой отец, этот гринго, который сыграл ящик – кто под ним ходил?
– Под ним, Чико, ходил один великий народ.
– Ух ты, – удивился Чико. – Целовал мне в зад.
– Не здесь, – заметил брат Майкл. – Может быть, вы хотели бы узнать что-то конкретное о президенте Кеннеди?
– Эль Президенте,а? А как именно этот ублю…
Но Чико не удалось закончить свой, без всякого сомнения, весьма уместный вопрос.
– Сейчас мы всех отпускаем домой, – сказал брат Майкл. – Остаток дня проведите в тихом размышлении. Молитесь о душе нашего усопшего брата и напишите сочинение в пятьсот слов на тему: Чтобы я сделал, если бы я стал президентом Соединенных Штатов?
– Я бы нанять телохранитель получше, – заявил Чико.
– Ступайте с Богом, – сказал брат Майкл.
И мы пошли.
Я догнал Чико у школьных ворот. Он шел, разглядывая забор из колючей проволоки вокруг школьной площадки. Чико научился развязной походочке еще в раннем детстве, а я все еще передвигался, только шаркая.
– Куда направился? – спросил я.
Чико подбросил монетку, и наклонился, чтобы поднять ее.
– Может, в прачечная, – сказал он. – Я любил, как носки вертятся в машина, в пена. Возбуждает, а?
– А то, – сказал я. И подумал, что на самом деле не особенно.
– А ты чего делать?
– Ну, – протянул я, – раз уж я только что, буквально этим утром, достиг половой зрелости, я надеялся заняться сексом с какой-нибудь длинноногой женщиной.
Чико оглядел меня с головы до ног.
– Хочешь, буду знакомить тебя с мой мама?
– Очень любезно с твоей стороны, но она для меня старовата.
– Ты каз-зел, тебе глотку буду резать! – Чико схватился за нож, но оказалось, что он забыл его в других шортах.
– Не расстраивайся, – сказал я. – Я уверен, что твоя матушка – очень приятная женщина.
Чико рассмеялся.
– Значит, ты никогда ее не видал. Но ты неправильно понять. Нормально, да. Я не говорил, чтоб ты имел мой мама. Я сказал – мой мама доставать тебе девушка.
– С чего бы она это будет делать – для меня?
– Потому что она это делать. Она продавать курв.
– Чико, – сказал я, – твоя матушка держит курятник. Она продает кур.
– Чтоб тебя, – сказал Чико. – Опять все слова перепутал.
Солнце зашло за тучку, и где-то вдали завыл бродячий пес.
– Я что говорил, – вдруг повеселел Чико. – Я тебя буду отводить тетя. Она заведует Исправительный дом, и ты не сказать мне, что это есть никакой публичный дом.
Исправительный дом действительно был настоящим публичным домом. Благодаря прекрасному управлению он содержался в образцовом порядке. При входе нужно было снимать обувь; не разрешалось прыгать по мебели и дразнить кота.
Исправительный дом размещался в полукоттедже на тенистой улочке на окраине Брентфорда. Те, кто помнят, как был опозорен последний американский президент, без сомнения узнают его на снимках, сразу опубликованных в Сети.
Тетушка Чико, которая управляла им в шестидесятых годах, относилась к тому типу большегрудых женщин, который прославила Маргарет Дюпон в фильмах тридцатых годов с братьями Маркс и который, увы, в наши дни уже не найдешь.
Дверь в переднюю была открыта, и Чико провел меня внутрь. Его тетушка обычно принимала гостей в комнате, которая, соответственно, именовалась гостиной. Сейчас она разговаривала по телефону.
Мне показалось, что я услышал слова «Президента чего?», но, принимая во внимание закон убывающего плодородия, я, скорее всего, ошибся.
На меня произвели большие впечатление масштабы тетушки Чико, и то количество плоти, которое она ухитрилась упрятать под минимумом одежды. Она поглядела вниз, на наши ноги – в носках, а потом вверх, на наши лица – в чулках.
– Ну и зачем вы это надели? – спросила она.
Чико пожал плечами.
– Это гринго предлагать, – сказал он.
– Врешь, гад, – я стянул с головы чулок. – Это ты сказал, что нужно замаскироваться.
– Только если ты знаменит, – заметила тетушка Чико. – Ты знаменит?
Я покачал головой.
– Не сбрасывай гнид мне на ковер.
– Извините.
– И у тебя в волосах сало.
– Гринго хотеть женщину с длинные ноги, – объяснил Чико.
– Этим утром я достиг половой зрелости, – объяснил я. – И не хочу впустую тратить время.
Тетушка Чико улыбнулась такой улыбкой, какую можно увидеть обычно только на физиономии грабителя с большой дороги.
– Не терпится попробовать свою пипиську, – сказала она. – Думаешь, что весь женский пол – две длинных ноги и одно влагалище между ними, и так и ждет, чтобы ты в него с размаху воткнул.
– Я бы выразился несколько по-другому, – сказал я.
– Но, по сути, я права?
– Ну да. По сути – правы.
– Тогда тебе лучше открыть счет. Сколько у тебя денег?
Я порылся в карманах шорт.
– Примерно полкроны, – сказал я.
Тетушка Чико поцокала языком.
– За полкроны много не получишь, – заметила она. – Сейчас посмотрим на цены. – Она взяла со стола блокнот, и внимательно изучила верхний лист. Я смотрел, как она вела пальцем с верхней строки вниз, до самой нижней.
– Курица, – сказала она наконец. – За полкроны только курица.
– Курица? – в полном ужасе спросил я.
– Это не какая-нибудь перезрелая курица. Это шведская курочка. Специально обученная всяким штучкам, которые нравятся мужчинам.
– Я не собираюсь заниматься этим с курицей, – заявил я. – И кроме того, я уже слышал этот анекдот.
– Что за анекдот?
– Ну, там мужик заходит в бордель, а денег у него нет, а ему хочется, прямо надо вот, и он соглашается на курицу, а на следующий день он идет по улице и думает: – Стоп, меня надули, я бы в магазине курицу дешевле купил, хоть в «Сентсбери».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37