– В том смысле, что нам следует поставить Боба, Сонни и Шер в начало списка?
– Это привлечет толпу профессионалов.
Я почесал в затылке. Вшей у меня уже не было, но перхоти все еще хватало.
– Не понял, – сказал я. – Боб, Сонни и Шер не так ужхороши. Я думал просто заполнить ими паузы между выступлениями музыкантов.
– Поверь мне, – сказал Т.С. Давстон. – Я знаю, что делаю.
И он, конечно, знал. Но я ведь тоже знал! Потому что я не полный идиот. Я прекрасно знал, кто такие настоящие Боб Дилан и Сонни и Шер. Но я не собирался выдавать своих секретов. Я рассуждал так. Если бы я принес Т.С. Давстону список абсолютно никому не известных артистов, он бы, скорее всего, просто приказал бы Чико выбросить меня из окна. А так он получал возможность сделать то, что доставляло ему наибольшее удовольствие.
То есть продемонстрировать свое превосходство.
А еще я рассуждал так: если одураченная толпа придет в ярость, и разорвет организатора фестиваля на маленькие кусочки, так я здесь буду почти ни при чем. И так ему и надо, за то, что он взорвал мою Плюшку.
– Значит, решено, – сказал Т.С. Давстон. – Займешься плакатами?
– Да, если можно, – сказал я. – Сам нарисую. Как пишется «Дилан»? Д-И-Л-Л-О-Н?
– Наверно, мне лучше самому ими заняться.
– Как скажешь. Если ты считаешь, что так лучше.
– А теперь нам надо придумать хорошее название для нашего фестиваля.
– У меня есть предложение, – сказал я. – Художественная Акция за Мир и Любовь в Брентфорде. Сокращенно ХАМЛюБ.
– Мне нравится, – сказал Чико.
– Мнене нравится, – сказал Т.С. Давстон.
– И мне тоже, – сказал Чико. – Совсем не нравится.
– Скоро ты станешь настоящим подхалимом, Чико, – сказал я ему. – И когда тебе прикажут сходить за пивом, ты просто бегом побежишь.
– Нет, не побегу
– Да побежишь.
– Нет, не побегу.
– Да побежишь!
– Чико, – вмешался Т.С. Давстон. – Принеси-ка нам пива.
– Сейчас сбегаю, – сказал Чико.
Как мы смеялись!
Когда он принес пива, и смех утих, Т.С. Давстон сказал:
– Мы назовем этот фестиваль «Брентсток».
– Мне нравится, – сказал Чико.
– Мне – нет, – сказал я. – Что это означает?
– Это означает качество и вкус по доступной цене.
– Я так и думал, – сказал Чико.
– Да не думал.
– Нет, думал!
– Нет, не думал!
– Прошу прощения, – сказал Норман. – Но «Брентсток» действительно означает качество и вкус по доступной цене. Потому что «Брентсток» – это название эксклюзивных сигарет, сделанных в Брентфорде мистером Давстоном, которые впервые поступят в продажу во время фестиваля.
– Я так и думал, – сказал Чико.
– Да не думал.
– Нет, думал!
– Нет, не думал!
Чико вытащил свою пушку и ткнул дулом мне под ребро.
– Слушай, – сказал я. – Если ты говоришь, что так и думал, значит, ты так и думал.
– Итак, – сказал Т.С. Давстон, изображая своим йо-йо фигуру «пни петуха». – У нас есть музыка, у нас есть название. Что насчет зелья?
– Зелья?– я пригнулся, и над моей головой пронеслось йо-йо.
– Зелья! – Т.С. Давстон «кокнул кролика». – Я не хочу, чтобы мой фестиваль испортила толпа чужих толкачей, которые припрутся со своим низкосортным товаром.
– Это точно, – сказал Чико. – Пусть покупают свой низкосортный товар у нас.
– Я не этоимею в виду. Я не хочу, чтобы у меня на фестивале торговали наркотиками. Понятно?
– Яснее ясного, амиго, – подмигнул ему Чико.
– Еще раз, – сказал Т.С. Давстон. – Я чертовски серьезен. Никаких наркотиков.
– На дворе же шестидесятые годы, амиго! Ты же сам говоришь все время говоришь: «на дворе шестидесятые годы»!
– Никаких наркотиков, – сказал Т.С. Давстон. – Я хочу, чтобы все веселились. Норман займется организацией торговли. Займешься, Норман?
– Да, конечно, – кивнул наш лавочник. – Киоски с сигаретами, стойки с майками, и, конечно, палатка с пивом.
– А еда?
– Все готово. Хот-доги, мороженое, диетический шелушеный рис, фалафель. Я арендовал места для торговли, и мы получаем процент с продаж. – Норман похлопал по нагрудному карману халата, расписанного под кашмирскую шаль, в котором он работал в лавке. – У меня все записано.
– Ну и отлично. Зрители смогут есть, пить и плясать под музыку.
– И покупать сигареты «Брентсток» на те деньги, которые они в противном случае потратили бы на наркоту? – предположил я.
– Может, и так. – Т.С. Давстон едва не задохнулся, выполняя особенно сложную фигуру со своим йо-йо. – «Прореди грядку», – пояснил он. – Кстати, можешь мне поверить: в толпе будут переодетые полицейские. Не хочу, чтобы народ нажирался. Я хочу, чтобы на этом фестивале все работало, как хорошо смазанный…
– Член? – встрял Чико.
– Часовой механизм, – продолжил Т.С. Давстон.
– Черт, опять слова перепутал.
– А?
На фестивале в Брентстоке все работало совсем не так, как хорошо смазанный часовой механизм. Даже не так, как хорошо смазанный член. Это было больше похоже на попытку протащить пресловутую репку по полю, усаженному энергично сопротивляющимися зубными щетками. По крайней мере, в том, что касается меня. За других я говорить не могу. Большинство из тех, кто умудрился пережить фестиваль, были не в состоянии ничего никому сказать еще несколько месяцев после его окончания. Некоторые из них даже дали обет молчания и больше вообще никогда ничего не говорили.
Но в тот вечер в квартире Т.С. Давстона никто из нас даже предположить не мог, чем это закончится.
Я не утверждаю, что виноват был толькоТ.С. Давстон. Но частично – безусловно. Я утверждаю, однако, что яне был виноват ни в чем. Я абсолютно невиновен.
Я сказал судье:
– Это не я.
И, думаете, он услышал?
Как же!
Он сказал, что за все долгие годы, которые он провел в суде, он никогда не слышал ничего более ужасающего, и что ему теперь придется обратиться к психоаналитику, чтобы справиться с кошмарами, которые его теперь мучают.
Может, именно поэтому он вынес такой суровый приговор.
Но я забегаю вперед. Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год, Лето Любви и Брентстока.
Ах, Брентсток.
Я там был, понимаете?
Все это началось вечером в пятницу.
12
Привычка, противная зрению, ненавистная обонянию, вредящая рассудку, останавливающая дыхание, и зловонным черным дымом, порождаемым ею, напоминающая более всего вселяющие ужас испарения Стикса, что течет в бездне, не имеющей дна.
Иаков I (1566–1625), Порицание табаку
Брентсток, Брентсток! Подходите, покупайте сигареты «Брентсток», они чудЕС-Сны!
Норман Хартнелл

Они шли тысячами. Мирный народец, с цветами в волосах, с колокольчиками в руках, в бусах и сандалиях на босу ногу. И еще в клешах, но, поскольку на дворе были шестидесятые годы, это можно было простить.
Они были живописны, они были прекрасны, и простой брентфордский люд глазел на них во все глаза. Матери выходили на крыльцо с младенцами на руках. Старперы, не выпуская из рук тяжелых палок, щурились сквозь дым трубочного табака. Лавочники стояли в дверях магазинчиков, а кошки на подоконниках лениво поднимали головы, смотрели вслед и тихо мурлыкали.
Старый Пит удобно расположился у входа в хибарку на своем садовом участке.
– Толпа педиков, – сказал он, наблюдая за вновь прибывшими. – Им не помешало бы послужить в армии.
– Не питаете склонности к миру и любви? – спросил я.
– Не лови меня на слове, парень. Я обеими руками за свободную любовь.
– Да ну?
– Вот и ну. Иди найди девочку помоложе, и скажи ей, что Старый Пит абсолютно свободен.
Я вежливо улыбнулся.
– Ладно, мне пора, – сказал я. – Нужно убедиться, что сцену уже поставили, и все такое.
– Иди-иди, – проворчал Старый Пит. – Кстати, увидишь этого Давстона – передай ему, чтобы убрал бочки с отравой из моей хижины. У меня от этой вони ноги слабеют.
– Бочки с отравой? – удивился я.
– Фунгицид. Мы им поле опрыскивали. Какая-то американская дрянь, вокруг которой столько шума во Вьетнаме. Мне от нее тоже, между прочим, погано. Я говорил этому Давстону, но он разве послушает?
– Хрена с два он послушает!
Старый Питер сплюнул в кадку под водостоком.
– Именно, – сказал он, – так что иди отсюда на хрен.
И я пошел на хрен. У меня было еще очень много дел. Я должен был убедиться, что со сценой все в порядке, а также с освещением, а главное – с усилителями. Вся эта фигня у нас была, и нечего удивляться. Мы взяли ее напрокат на местном складе. Его хозяин, венгр Лапшо Науши, обслуживал съемки кинофильмов и телепрограмм. Вообще мало есть вещей, которые нельзя найти в Брентфорде – надо просто знать, где искать.
Чтобы расплатиться, мне пришлось снять все деньги со сберкнижки, но Т.С. Давстон пообещал, что расходы мне возместят.
Я взобрался на сцену и поглядел вниз, на все прибывающее море волосатых голов. А потом я сделал то, что мне всегда хотелось сделать. Я подошел к ближайшему микрофону, и сказал в него:
– Раз-раз… раз-два-три…
И меня ждало немалое разочарование.
Я повернулся к одному из ребят от Науши, который тащил мимо катушку с кабелем.
– Этот микрофон не работает, – сказал я ему.
– А ничего не работает, приятель. Мы не можем найти сеть.
Это был один из тех самых особых моментов. Знаете, да? Тех, что отделяют мужчин от мальчиков, героев от трусов, капитанов рынка от кочегаров, разгребающих…
– Дерьмо собачье, – сказал я, чувствуя слабость в области мочевого пузыря. – Не можете найти сеть…
– Когда будет фургон с генератором?
Я улыбнулся особой улыбкой, которая, как мне казалось, должна была излучать уверенность.
– Что такое «фургон с генератором»? – осведомился я.
Парень от Науши ткнул в бок своего коллегу.
– Слыхал? – спросил он.
Его коллега ухмыльнулся.
– Может, он просто хочет, чтобы мы ему систему в розетку воткнули, в соседнем доме.
Я заговорил тем спокойно-уверенным тоном, который всегда вызывает уважение у простонародья.
– Я хочу, чтобы именно этовы и сделали, любезный, – сказал я. – Не в моих правилах возиться с генераторами. У меня есть собственный дом, который граничит с полем. Мы можем протянуть кабель на кухню, через окно, и включить его в розетку для электрочайника.
Судя по тому, как у них отвалились челюсти, стало ясно, что я вызвал у них не только уважение, но и восхищение.
– В розетку для чайника, – тихо сказал один из них.
– Именно, – кивнул я. – У нас естьэлектрический чайник. На дворе, понимаете ли, шестидесятые годы.
– Точно, – сказали они. – Да, точно.
Кабеля ушло довольно много, но мы наконец добрались до задней стены дома. Я залез в кухню через окно, вытащил шнур от чайника из розетки и включил в нее Брентсток.
Я был очень доволен собой и, когда я шел обратно к сцене (заметьте – шел, а не шаркал!), я не обращал внимания на дурацкое хихиканье и перешептывание за спиной. Теперь эти ребята знали, что имеют дело с прирожденным руководителем, и я уверен, что это их сильно раздражало.
Хамы!
Когда я вернулся к сцене, я с удовольствием увидел, что первая группа уже настраивается. Это были Астро Лазер и «Летающие рыбы с Урана». Их рекомендовал мне Чико. Играли они народные мексиканские мелодии в стиле «марьячи».
Они очень живописно смотрелись в национальных костюмах: джинсовых куртках с оторванными рукавами, повязках на головах и татуировках. Я смотрел, как они настраивают свои трубы, флюгель-горны, офиклеиды, корнет-а-пистоны и малые тубы. Потом я подумал, не стоит ли мне подняться на сцену, и повторить номер с микрофоном и «раз-два, раз-два», просто для разогрева. А потом мне пришло в голову, что кто-то же должен на самом деле вести фестиваль.
И этим кем-то должен быть Т.С. Давстон.
Я нашел его поблизости от микшерного пульта и, следует признать, выглядел он что надо. На нем была длинная широкая белая рубаха до колен и, если учесть, что он расчесал свои длинные волосы на прямой пробор, и отрастил небольшую волнистую бородку, он выглядел как…
– Христос Спаситель! – завидев меня, завопил Т.С. Давстон. – Тебечего здесь надо?
– Карл Маркс, – сказал я.
– Что?
– Ты выглядишь как Карл Маркс (1818–1883), немец, отец-основатель современного коммунизма, жил в Англии с…
Моя шутка погибла на взлете самой жестокой смертью, когда я увидел, что перед Т.С. Давстоном стоит на коленях хиппи-цыпочка с венком на голове, и делает ему…
– Меня нет! – заорал Т.С. Давстон. – Исчезни! Вон отсюда!
– Я просто подумал, что ты захочешь выйти на сцену и открыть фестиваль. В конце концов, это твойфестиваль.
– Хмм. Здравая мысль. – Он жестом отослал свою хиппи-цыпочку. – Потом закончишь поправлять мне йо-йо.
Я посмотрел на йо-йо Т.С. Давстона.
– Ты бы лучше убрал его, когда пойдешь на сцену, – посоветовал я.
– Что?
– Ну, чтобы на веревочку не наступить.
Должен сказать, что речь Т.С. Давстона на открытии фестиваля была потрясающа.
Стилем своего выступления он был во многом обязан другому знаменитому немцу. Тому, который своими речами зажигал огонь в арийских сердцах в Нюрнберге, еще допоследней войны. Здесь было все: и гордое прикрывание промежности ладошками, и паузы с отступлениями от микрофона, чтобы лучше подчеркнуть особенно сильные места, и удары кулаком в грудь, и так далее, и тому подобное, и все такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37