Благородные нобили великой аквилонской державы, цвет ее рыцарства, со всей страны прибыли в украшенную стягами Тарантию. Здесь были и коренастые темноглазые боссонцы, прославленные лучники; и гандерландцы в мохнатых шапках, уроженцы самой северной провинции Аквилонии, которых никто не мог превзойти в искусстве владения пикой; и суровые пуантенцы, долгие годы хранившие свою независимость от посягательств аквилонского змея; и шамарцы, обитатели южной оконечности королевства, форпоста против коварных восточных соседей, Офира и Кофа. Города Танасул и Велитриум, Галпаран и Дайан прислали своих лучших сыновей. В качестве почетных гостей присутствовали дуайен Немедии, барон Амальрик Торский со свитой, посланник Офира, чернобородый Истриак, доводившийся племянником князю Ианты; особняком сидели светловолосые и сероглазые купцы из Бритунии. Не хватало лишь жрецов Митры – но, по обычаю, те не опускались до присутствия на светских торжествах.
Были уже осушены первые кубки с вином, произнесены первые здравицы в честь короля Вилера Третьего и его могущественной державы. Придворные шуты успели вызвать смех гостей и получить пинки за излишнюю смелость своих соленых прибауток, благородные дамы не поджимали больше капризные губки, слушая грубые охотничьи рассказы кавалеров, а заливисто смеялись наравне с ними; королевские псы ленились грызться за жирную мозговую кость, и даже Черные Драконы, отборная королевская гвардия, позволили себе расстегнуть ремешки шлемов, не в силах вынести жару продымленного гудящего помещения.
На обоих концах необъятного зала горели огромные очаги, в которых полыхали, распространяя душистый смолистый дымок, здоровенные поленья, а на вертелах потные чумазые поварята с трудом поворачивали оленьи туши. Стена над одним из каминов была украшена боевыми щитами с гербом королевской династии, извивающейся змеей с разверстой пастью, в короне, золотой на алом фоне, и всевозможным оружием: двуручными аквилонскими мечами, туранскими ятаганами, вендийскими тульварами, шемширами из Иранистана, коринфийскими махайрами, широкими жайбарскими ножами, а также гандерландскими пиками, крохотными гирканскими костяными луками, используемыми для стрельбы на скаку, парадными, никогда не стрелявшими арбалетами с ложем, вырезанным из цельного бивня невиданного вендийского зверя, и прочими ратными трофеями.
Стена над вторым камином также призвана была напоминать о боевой удали хозяев замка, однако несколько иного толка. Здесь, на постаментах полированного камня, красовались оскаленные морды диких зверей, над которыми изрядно потрудился не один искусный чучельник. Лучшая добыча Осеннего Гона и прочих королевских охот скалилась желтыми клыками в пунцовых пастях, сверкала темными обсидиановыми очами, щетинилась жесткой шерстью на загривке. Рыси, вепри, барсы и медведи были выделаны столь старательно, что, казалось, вот-вот хищники облизнутся и закаплет слюна с языка…
Голова прекрасного черного, редчайшей масти, оленя, пораженного в прошлом году беспощадной рогатиной сурового Троцеро Пуантенского, занимала почетное место в центре. Великолепный белый изюбр, самец с мощным кустом острых рогов, которого Его Высочество принц Нумедидес не ведающей промаха рукой сразил на сегодняшней охоте, пребывал в руках королевских кожевенников и готовился занять место вблизи трофея графа. Однако это, по традиции, должно было случиться лишь в самом конце вечера. Сейчас же гостям предоставлялось вволю бражничать и веселиться.
Худощавый миниатюрный граф Феспий, сидевший рядом с Валерием, многозначительно поводя глазами, прошептал ему на ухо:
– Его Величество приказал отдать на заклание самого красивого оленя из королевского зверинца. Так что принц Нумедидес по праву будет провозглашен великим охотником…
Валерий, рассеянно отрезавший полоски мяса от куска оленины на своей тарелке, машинально кивнул, почти не слушая графа, чья девичья жеманность всегда претила ему. К тому же он до сих пор не оправился от ужаса, пережитого на охоте, и, искоса взглянув на веселящегося Нумедидеса, мог лишь подивиться, до чего быстро его кузен пришел в себя после схватки с Цернунносом. После прибытия в Тарантию принца перепоручили двум доверенным лекарям, и те, похоже, преуспели в своем искусстве, сумев вернуть принцу утраченное равновесие, а с ним и привычное самомнение. Так или иначе, Нумедидес был бодр, ел за троих, то и дело подставлял виночерпию свой кубок и при этом как ни в чем не бывало бахвалился перед окружавшими его придворными своей охотничьей доблестью.
Валерий обвел взглядом пиршественный зал. Стол, где сидел король с приближенными, был установлен на небольшом, возвышении у правой стены. Чуть ниже рядами располагались столы придворных, а у самого входа пировали егеря, загонщики, ловчие, выжлятники и все те, кто принимал участие в сегодняшней охоте наравне с господами. Разумеется, здесь были лишь старшие и наиболее заслуженные – даже королевский зал не в силах был вместить остальных, и те угощались во дворе замка, где были загодя расставлены длинные дощатые столы и откупорены бочки с лучшим вином из королевских погребов; однако и без того раз в год присутствие простого люда на пиршестве во дворце создавало совершенно особую атмосферу свободы и мужского братства, где немногие приглашенные дамы чувствовали себя, пожалуй, не слишком уютно.
Валерий остановил свой взгляд на немедийском посланнике, сидевшем напротив. Тот вовсю хохотал над выходками шутов, обнажая крепкие белые зубы, однако от опытного взгляда не могло укрыться, что Амальрик отнюдь не так весел, как хотел показать. Глаза его цепко оглядывали разгоряченных вином и разговорами вельмож, не упуская ни малейшей детали. Валерий подумал, что барон Торский получает сведений о делах Аквилонии из застольных бесед куда больше, чем от выспренных пустословий на изысканном лэйо с тарантийскими советниками.
Немедиец, без сомнения, был умен и хорошо воспитан; придворное изящество сочеталось в нем с несомненной мужественностью, так что Валерий не мог не счесть смехотворными слухи определенного свойства, ходившие в Тарантии насчет барона. В строгом костюме черного бархата, на котором серебром вытканы хищные драконы, герб его мглистой родины; с темными волнистыми волосами, убранными под золотую сеточку, с бородкой и усами, подстриженными по последней аквилонской моде, Амальрик Торский внушал симпатию своей открытостью и простодушием. Он пил наравне со всеми, не кичился саном посланника-дуайена, обладал неистощимым запасом двусмысленных шуточек, чем приводил в восторг кавалеров, и был галантен и учтив в разговорах с дамами. Что еще нужно, чтобы стать желанным гостем за любым столом?
Но вот Амальрик заметил испытующий взгляд принца, и хотя его полные губы по-прежнему улыбались, глаза мгновенно отреагировали на вызов – взор заострился стальным стилетом и скрестился со взором Валерия. В этот момент барон стал похож на черного лесного ворона, попавшего на пир к глупым сойкам, щеглам и малиновкам и намечающим достойную жертву среди щебечущих хозяев.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, принц, – доверительно улыбнулся Амальрик. – Однако мне кажется, сегодняшнее празднество пришлось вам не слишком по душе… За те годы, что я провел в Тарантии, здешние нравы, кажется, еще больше опустились. Ума не приложу, как могут люди находить удовольствие в столь низменных забавах? – И он повел подбородком в сторону помоста, возведенного в центре зала, где под аплодисменты и одобрительные вопли зрителей кувыркались и жонглировали цветными шарами акробаты. – Ни в одной другой столице мира этих дешевых фигляров не пустили бы и на порог дворца! Вам, изведавшему тонкий вкус восточной изысканности, должно быть, это кажется диким?
– Не знаю… – Валерий не был готов к такому повороту разговора и с растерянной усмешкой пожал плечами. – Нельзя осуждать людей за то, что они веселятся от души, забыв о церемониях. Хотя сам я не любитель шумных компаний…
– И все же, – продолжал настаивать барон, – нельзя не заметить, что Аквилония изменилась за последние годы. Исчез боевой дух, люди обросли жирком, забыли цвет королевских штандартов, а лицедеи заменили рыцарей. – Он чуть пригубил вина из кубка. – Что вы скажете на это?
– Даже не знаю. – Валерий рассеянно чертил ножом свастику солнцеворота на гладкой столешнице. – Я не так давно вернулся из Хаурана… Мне все здесь внове. Но, ваша правда, двор Вилера был иным, когда я оставил его. А как у вас в Немедии, Амальрик?
Вопрос был задан подчеркнуто равнодушным тоном, так что последний тупица понял бы, что принц не желает продолжать разговор, однако барон – которого, при всем желании, к этой категории людей Валерий отнести не мог, – словно бы и не заметил намека и отозвался с горячностью, особенно странной на фоне холодности собеседника.
– Немедия – страна воинов, принц! Жаль, что вам не доводилось там бывать. Вы услышали бы, как славят ваше имя в тех краях, из уст в уста передавая легенды о спасении королевы Хаурана и низвержении блудницы Саломеи, одержимой демоном, – весьма почитаемый в наших краях ученый муж, Астрис Оссарский, бывший в ту пору в Хауране, в подробностях описал вашу историю в своих письмах философу Алкидху…
Валерий нахмурился.
– Я не люблю вспоминать об этом, барон. И прошу, избавьте меня от подобных разговоров!
– Вот как? – Немедиец был удивлен – или искусно разыгрывал недоумение. – Мне казалось, воин всегда остается воином, вне зависимости, на королевском он пиру, или в походном шатре готовится к сражению. Вы надеетесь разубедить меня?
Принц поморщился раздраженно. Разговор этот, двусмысленный и полный туманных намеков, среди пьяного гомона и винных испарений, досаждал ему, а напоминание о Хауране и вовсе подействовало подобно красной тряпке на быка. Он не знал, что заставило барона упомянуть об этом, но был полон решимости заставить его прекратить разговор.
– Я не воин, барон, – отчеканил он, глядя немедийцу прямо в глаза и с удовлетворением отмечая, как тот опускает взгляд. – Я – наследный принц Аквилонии, и не советовал бы кому-либо забывать об этом.
Он надеялся, что поставил точку в разговоре… Однако – проклятый немедиец! – последнее слово все же осталось за ним.
– Как вам будет угодно, принц, – широко улыбнулся посланник, так, словно Валерий сказал ему нечто приятное. По его знаку слуга наполнил кубок, и барон встал, готовый провозгласить здравицу. Придворные, все как один, обернулись к нему, и даже король Вилер одобрительно кивнул в ожидании. Валерий застыл, отчего-то предчувствуя недоброе…
– Я хочу выпить доброго шамарского меду в честь принца Валерия, не воина, но наследника престола, одного из первых вельмож Аквилонии – да будет благосклонен всемогущий Митра к ее добрым пажитям, золотым нивам, тучным стадам и зеленым холмам! – И не успел он вымолвить последние слова, как гости хором принялись чествовать принца, королевские танцовщицы в разноцветных обтягивающих одеждах засыпали его лепестками хризантем, опутали смущенного потупившегося Валерия яркими гирляндами, менестрели разом ударили по струнам своих арф, даже псы залаяли, поддавшись общему настроению.
Амальрик откинулся назад и с прежним рвением окунулся в гущу веселья. Мгновение, и он уже вновь блистал остроумием в цветнике раскрасневшихся красоток, многозначительно подмигивал кому-то, обменивался шуточками с захмелевшим Феспием. Валерий тряхнул головой, словно вместе с запутавшимися в волосах лепестками пытался стряхнуть невеселые думы. Он не сомневался, что разговор был затеян немедийским посланником с каким-то тайным смыслом; сей человек ничего не делал просто так, и это выбивало из равновесия. Ему претило вновь оказаться втянутым в придворные интриги, от которых по молодости лет он бежал в дальние страны, где провел не один год в бесконечных походах и сражениях, простым наемником… однако – и он чувствовал это – понапрасну. Брала верх дворцовая выучка, возвращалась прежняя подозрительность и недоверчивость – все то, от чего он прятался на равнинах Офира и в барханах Хаурана. Что ж, сказал он себе, принц всегда остается принцем. Таков уж его удел.
Амальрик вновь обернулся к Валерию. Навязчивый немедиец не желал оставлять его в покое, и Валерий в упор посмотрел на короля, словно моля того о помощи. Ему так не хотелось принимать участие в пиршестве, но Вилер настоял на своем – пусть теперь и выручает племянника! Однако владыка Аквилонии сидел, отвернувшись от него, всецело поглощенный представлением на помосте, он хлопал в ладоши и кричал что-то непристойное жонглерам, напоминая подвыпившего крестьянина на сельской ярмарке… Барон же, заметив эту немую мольбу, затаил в уголках губ усмешку.
– Мне жаль, если наш разговор так утомил вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63