– Надеюсь, ничто не омрачило ваше путешествие?
Но, если Амальрик надеялся вопросом своим предотвратить взрыв, он просчитался. Немедийский принц вскочил с дивана и, одним прыжком преодолев расстояние, отделявшее его от барона, склонился над ним, упираясь Маленькими ладонями в ручки кресла с такой силой, точно пытался разломать их на части.
– Я ненавижу эту страну, Амальрик! – прошипел он, и в голосе его была такая ярость, что, казалось, дай ему в руки факел, и он пойдет один, пешим, жечь аквилонские замки и храмы, дома и овины, не оставляя за собой ничего, кроме разоренного пепелища. – Ненавижу их всех… ублюдки, отродье Эрлика… – В его хорьих глазах барон с отвращением заметил злые слезинки.
Подобным приступам Тараск был подвержен с детства, – нелюбимый и нежеланный сын племянницы короля, чье наследство было промотано отцом в военных авантюрах, а шансы на корону ничтожны, он рос неуверенным в себе, жадным до ласки ребенком. В отличие от Амальрика, он совершенно лишен был способности противостоять превратностям судьбы и, более того, воспринимал каждую как личное оскорбление, преднамеренно нанесенное ему неким злобным, насмешливым божком, а потому готов был впасть в бешенство по малейшему поводу. Мало кто способен был в такие минуты противостоять безрассудной ярости принца, – но Амальрик, один из немногих, не только терпеливо сносил его припадки, но зачастую мог даже успокоить разбушевавшегося Тараска. Должно быть, именно поэтому он и вызывал у маленького принца некоторую приязнь, которую с большой натяжкой можно было считать дружеским расположением. Хотя, если учесть, что этот немедийский самодур люто ненавидел всех без исключения, то и этого было довольно…
Сам барон прекрасно понимал, что лишь безграничная выдержка и твердость духа дают ему власть над не слишком умным, слабохарактерным и истеричным принцем, которого он прочил на престол Немедии. И потому, мысленно проклиная судьбу, что обрекла его иметь дело с подобными болванами, что на родине, что здесь, в Аквилонии, он собрался с духом и успокаивающе прикоснулся к болезненно сжатому кулачку Тараска.
– Право, Ваше Высочество… – Тон его был ровным, слегка укоризненным, но любящим, точно у заботливого родителя, – только так и можно было хоть чего-то добиться от этого капризного придурка. – Не стоит обращать внимание на мелочи, это не к лицу будущему правителю великой Немедии! Окажите вашему недостойному слуге честь и поведайте, кто посмел оскорбить моего господина. Клянусь вам, они станут первыми, с кем мы расправимся, когда наши победоносные войска войдут в Тарантию.
Принц скрипнул зубами.
– Если бы я знал! Какие-то аквилонские разбойники, будь они прокляты… – Но ярость его под воздействием успокаивающего тона Амальрика уже улеглась. Он еще дулся и хмурил брови, но скорее по инерции, ибо основная цель была достигнута: Амальрик был весь внимание, готовый, как ему казалось, по первому же слову броситься и разорвать обидчиков в клочья. Именно потому принц Тараск в разговорах с особо приближенными любил хвастливо величать барона своим верным цепным псом. По счастью, ему не ведомо было, что сам Амальрик обычно про себя, как Марна Ораста, именовал принца слюнявым щенком…
– Но что же случилось, Ваше Высочество?
Тараск вздохнул. Теперь Амальрик видел, что, несмотря на все свое возмущение, тот не слишком горел желанием рассказывать о неприятном эпизоде. Должно быть, презрительно подумал он, щенок, как обычно, сам полез на рожон, принялся тявкать на кого не след, – вот и получил по ушам. Это в Бельверусе ему все сходило с рук, – в Аквилонии же титулом немедийского принца не прикроешься. А Тараск, привыкший потакать любым своим прихотям, платить по счету ох как не любил… Это было еще одной причиной, почему барон, – которого с детства приучили рассчитывать лишь на себя и никогда не использовать титул в качестве щита или дубинки, – от души презирал его. Однако интересно, с кем же повздорил его принц? Неужто с кем-то из тарантийских придворных? Это было небезопасно, ибо немедийского гостя могли опознать, а это неминуемо вызвало бы нежелательные слухи.
По счастью, как выяснилось, хотя бы эта неприятность их миновала. Однако тревога с этого мгновения прочно заняла свое место в сердце барона.
– Я остановился, как мы и договаривались, на постоялом дворе, чтобы не привлекать к себе внимание! Хотел отдохнуть там до вечера, а потом пуститься в путь! Но мне помешали наемники…
– Наемники? – поднял бровь дуайен.
– Не знаю точно. Какие-то солдаты… А наемники или нет, не знаю! Я не разбираюсь в таких вещах. Представляешь, они посмели высечь меня, словно провинившегося конюха, и вышвырнуть из таверны. Нет, ты представляешь!.. – Он захлебнулся праведным негодованием. – Эти псы! Меня – наследника немедийского престола! И мне ничего не оставалось делать, как приехать сюда раньше назначенного срока!
Высечь? Прекрасно! Амальрик с трудом сдержал смех. Наемники то были или нет, но он был готов снять шляпу перед этими неведомыми воспитателями. Будь благословенны те руки, что проучили этого недомерка!
– Понятно. – Принц по-прежнему нависал над ним, перекошенное лицо его почти вплотную приблизилось к лицу Амальрика, и тот с трудом удерживался, чтобы не оттолкнуть взбешенного Тараска. К тому же, когда тот впадал в ярость, изо рта у него летела слюна… – Понятно, – повторил Амальрик. – Ваше Высочество может навсегда забыть об этом неприятном эпизоде. Вам достаточно лишь сказать мне название таверны – и можете вычеркнуть ваших обидчиков из списка живущих. Они сполна поплатятся за свою дерзость.
Принц просиял. Лишь теперь он наконец соизволил выпрямиться и опустился в кресло напротив Амальрика. Преданность, решительность и беспощадность – именно за это он ценил своего цепного пса. Именно такой реакции он и ждал от него… отчасти намеренно разыгрывая сцену ярости, дабы убедиться, что барон все так же стоит на защите его интересов и готов на все ради своего будущего суверена. Пожалуй, сказал себе Тараск, когда он станет королем, Амальрика придется наградить за все, что он сделал для него, – если только он не решит, что куда проще и безопаснее лишить барона жизни… что ни говори, но тот слишком много знал. А эта болезнь смертельна – как чума или черная оспа!
– Хорошо, – царственно кивнул он не сводящему с него глаз Амальрику. – Надеюсь, дерзкое отродье будет примерно наказано – я знаю, ты мастер по этой части… – Затаенная улыбка мелькнула на полных губах принца. Должно быть, он вспомнил нечто приятное.
– Их было семеро. Один – варвар с черными волосами, здоровенный, как скала. С огромным двуручным мечом, в кожаных доспехах. Остальных я плохо запомнил… А таверна называлась «Усталый паломник».
Барон жестом дал понять, что принял это к сведению. Он пока не знал, станет ли посылать кого-то на поиски дерзких наемников, рискнувших проучить немедийского принца, – скорее всего, дело это безнадежное. Хотя, если у него будет столь же скверное настроение, как сейчас, возможно, он поедет к «Усталому паломнику» сам. Немного размяться не помешает, и, к тому же, интересно было бы попробовать в деле новый трезубец, что прислали ему из Кордавы. Или отсыпать этим парням серебра, за то что своей безрассудной выходкой они хоть немного его позабавили…
– А теперь я хотел бы передохнуть. – Принц Тараск устало потянулся. – И будь любезен, распорядись насчет девочек к вечеру – мои вкусы ты знаешь… – Похотливая ухмылка растянула полные губы. – Или, может, лучше выбраться вечером в город? Что, в Тарантии найдется чем заняться скучающему вельможе?
Лицо Амальрика, как обычно, не выражало никаких чувств. Он лишь позволил себе осторожно заметить:
– Надеюсь, Ваше Высочество не забудет, что мы в столице враждебной державы. Завтрашняя встреча крайне важна для нас – мне не хотелось бы поставить под угрозу ее секретность…
Но принц лишь досадливо отмахнулся. Государственные соображения никогда не довлели над ним, всегда отступая перед минутными прихотями. И вся эта поездка для него была лишь возможностью развлечься, не более, и ни один заговор, ни один тайный союз или военный альянс не стоил, по его мнению, ночи с горячей южной красоткой… Так что пусть уж Амальрик, верный пес, презираемый, но, увы, пока необходимый, занимается такими мелочами.
Тараск поднялся с места и, рассеянно пройдясь по комнате, остановился у стола. Рука его легла на серебряный кубок, с которым незадолго до этого играл барон. Он небрежно повертел его в пальцах и двинулся к дверям, где, по звонку Амальрика, немедленно возник безмолвный слуга, готовый проводить гостя в отведенную ему опочивальню. На выходе, точно вспомнив о чем-то, принц обернулся.
– Выпью за твое здоровье… – Он приветственно взмахнул кубком, и Амальрик, поднявшийся проводить гостя, молча кивнул. Он уже знал, что никогда больше не увидит этой прелестной вещицы, – нужда в деньгах была основной бедой принца. Она же, единственная, пожалуй, толкнула его взалкать короны. Амальрику казалось порой, что для него королевский скипетр был лишь еще одной безделушкой, дающей возможность до отказа набить золотом вечно пустые карманы…
– Буду счастлив, Ваше Высочество! – отозвался он со всем доступным ему радушием. – И надеюсь, мы выпьем вместе!
– Х-ха… Не сегодня. – Смешок принца был гаденьким, подлым, и Амальрик мгновенно пожалел, что предоставил Тараску такую возможность задеть его. Внутренне он сжался, заранее пытаясь приглушить ярость, ибо знал, что сейчас последует – и принц не обманул его ожиданий. – Я бы предложил тебе скоротать с нами ночку – но не хотелось бы смущать тебя. Ведь там будут девушки… а ты, бедняга, даже представления не имеешь, что с ними делать!
Он удалился, похрюкивая от наслаждения. Еще бы, не часто удается так изящно уязвить этого заносчивого дуайена. Унижать друзей и слуг было тем приятнее принцу, чем более он зависел от них… Сузив глаза, Амальрик Торский проводил его взглядом, покуда за гостем его бесшумно не закрылась тяжелая дверь. И лишь тогда дал волю гневу.
Под вечер того же дня Троцеро Пуантенский, безвылазно проведший последнюю седьмицу, вопреки тому, что он сказал Валерию, в своих апартаментах, тремя звучными хлопками в ладоши призвал своего оруженосца. Истинный тулушец, тот, как и все южане, безмерно тосковал в сырой и промозглой в это время года Тарантии и обрадованно поспешил на зов, уверенный, что господин его наконец даст сигнал к отъезду домой, по непонятным причинам отложенному на небывало долгий срок, – обычно граф не задерживался в аквилонской столице больше, чем на несколько дней. Однако в кабинете графа верного слугу ждало жестокое разочарование.
Поднявшись из своего «кресла покойных раздумий», низкого, с удобной гнутой спинкой, стоявшего в небольшой нише у окна, – мода на подобные кресла была заведена в Пуантене дедом нынешнего графа, и теперь ни один вельможа на юге не мог и помыслить своей резиденции без такого места, где обсуждал самые важные решения, принимал посетителей и вершил суд, – Троцеро решительно приказал:
– Принеси мне плащ, Лорант! И меч! Я должен уйти! Вид у него при этом был сумрачный и какой-то неспокойный, точно граф принял некое решение, не доставлявшее ему особой радости, однако по соображениям чести или каким иным, считал себя обязанным привести его в исполнение. Старому слуге это выражение лица хозяина было хорошо знакомо, – и обычно предвещало недоброе. С таким видом он мог, как уже случалось прежде, порвать с давним своим союзником из-за пары неосторожно брошенных фраз; объявить войну соседу, непомерно притесняющему своих вассалов; на несколько седьмиц забросить все дела графства, дабы защитить оказавшуюся в беде даму… или даже – что Лорант, подобно многим в Пуантене, до сих пор тайно ставил в вину господину – в необъяснимом порыве страстей заключить мир с ненавистной Аквилонией. С таким лицом от Троцеро можно было ожидать любого безумства. И потому старый оруженосец, бывший в молодости также телохранителем юного принца и его наставником во всем, что касалось военного мастерства, застыл в дверях, всем видом и позой своей выражая неодобрение и выжидательно глядя на хозяина. Троцеро заметил это.
– Ну, чего встал, как вкопанный? – бросил он недовольно. – Я же сказал – принеси плащ! Никогда не поверю, чтобы к старости ты стал туг на ухо, так что, будь любезен, не заставляй повторять тебе дважды!
Однажды Троцеро довелось побывать в гостях у немедийского посланника, когда тот устраивал небольшой прием, кажется, по случаю тезоименитства короля Нимеда, и был поражен вышколенностью прислуги барона. Они скорее напоминали оживших глиняных истуканов, нежели живых людей, – и не единожды приходилось ему, вот как сегодня, с завистью сожалеть, что не в силах добиться подобного повиновения от своих пуантенцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63