Сейчас не до того!
– Пусть так, – Валерий кивнул головой, и Ринальдо с неохотой спрятал арфу. Глумление над недругами Валерия было излюбленным развлечением как менестреля, так и его мрачного хозяина. К тому же это был прекрасный способ избавляться от докучливых гостей. Менестрель умел высмеять любого настолько изящно, что жертве даже невозможно было возмутиться, и по праву гордился своим недобрым искусством.
Вдруг раздался чудовищный рев, точно сотни оленей разом издали брачный клик. От звука его пригнулась пожелтевшая трава, и покатились по ней остроконечные головные уборы дам, завизжавших от неожиданности, вперемешку с разноцветными беретами их кавалеров, украшенных щегольскими беркучьими перьями…
Даже Амальрик осадил коня, а рука Валерия непроизвольно потянулась к мечу, с которым он никогда не расставался.
– Боги, – прошептал он сдавленно. – Что же там такое?!
Казалось, только Нумедидес не был обескуражен происходящим, глаза его бешено засверкали.
– Ага-а! – закричал он что есть мочи. – Жертва Митре оказалась не напрасной! Мои ловчие нашли-таки зверя, достойного принца Аквилонии!
Он пришпорил коня, который захрапел и отшатнулся от чащи. Легавые вдруг, точно по команде, поджали хвосты, завыли и бросились прочь. Неожиданно кусты раздвинулись и из чащи появился великан, не меньше двадцати локтей росту. Морщинистая кожа неведомого существа напоминала кору древнего дуба, на теле буграми вздымались чудовищные мышцы. Его лицо с красными бельмами, лишенными зрачков, пылало яростью. Он был совершенно обнажен, лишь на запястьях виднелись широкие браслеты из неведомого металла, на которых острый глаз охотников разглядел угловатые руны, да мощные чресла охватывал пояс, сделанный из шкуры целого оленя. На шее, перевитой жилами толщиной с корабельный канат, мерцало ожерелье в форме свернувшейся змеи, а исполинскую голову венчала корона переплетенных белых рогов. Чудовище воздело к небу огромные руки, способные выкорчевать корабельную сосну, издавая рев, от которого присели лошади охотников, егерей и ловчих.
Валерий почувствовал, как у него начинает кружиться голова – быстро, быстрее, еще быстрее. Плащ за спиной спутался от чудовищного порыва ветра, конь храпел, с губ его падали клочья пены. В памяти Валерия мгновенно всплыли предания, что рассказывала в долгие зимние вечера его кормилица.
– Митра превеликий – это же сам Цернуннос! – прошептал он едва слышно, но сбившиеся в кучу люди подхватили этот полувздох, полувсхлип.
– Цернуннос, Цернуннос, – прокатилось по кавалькаде эхо, подобно волне от ветра на поле, полном пшеницей.
– Цернуннос, – шептали враз похолодевшие губы Валерия, – древний Бог Олень, Хозяин Аквилонии…
«И ужас дикий сковал тогда члены охотников, егерей, ловчих и сокольничих, и порешили они отказаться от алчных помыслов и усмирить свою гордыню. Но нашелся один из них, вдвое кичливостью и гордословием обуянный, и вскричал он: „Я смогу!“ – и вынул клинок охотничий, стали верулийской, и поспешил с кличем диким к оленю огромному, белорогому, в чаще лесной. Но взревел олень огромный, белорогий, стоящий в чаще лесной, и случились вдруг у охотника норовистого, гордословного и кичливого корчи и судороги, и упал он на поляну лесную и стал плакать, выть, биться и кровь изрыгать из себя, и желчь изрыгатъ из себя, и флегму изрыгать га себя. А олень огромный, белорогий, чье имя было Цернуннос, что означает Бог-Олень, ушел в чащу лесную, и тридцать зим потом никто не видел его. А охотник, вернувшись к очагу своему, стал обуян болезнью черной, страшной, разум мутящей, что случилась с ним от того, что посягнул он на Бога-Оленя, коему имя было Цернуннос. И стали очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри; и сгинул очаг его, дом его, кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень. Но убежал пес желтый от поруганного очага того, и помочился он кровью на ножку трона. И пал трон, пал герб, пал князь, и наступил Час Дракона. И выл на пепелище, костями усеянном, кровью окропленном, пес желтый – выл, ибо так повелел Цернуннос…»
Эту легенду, рожденную еще во времена таинственной Валузии, страны, давно исчезнувшей с карты, чьи земли попрали босые ступни варваров-хайборийцев, Валерий помнил с детства. Валузия канула в небытие, и хотя на ее обширных полях, лесах, пажитях, озерах, каменоломнях и бортях по-хозяйски раскинулись Аквилония, Немедия и Зингара, певучие валузийские предания, переиначенные на нынешний лад, до сей поры рассказывали в каждой семье.
Валерий запомнил сказку о Цернунносе лучше других – оттого, что его кормилица пугала ею непослушного отрока, слишком охочего до прогулок по Валонскому лесу. Юному Валерию нравилась первобытная прохлада зеленых угодий, прихотливые узоры стрельчатых листьев, загадочные заросли папоротника, в которых он безуспешно, с полудетской настойчивостью и верой искал волшебный цветок, способный выманить из чащи бога с рогами на челе.
Тогда, с ветром в волосах, молодым несытым телом и ожиданием неведомого, юный принц жаждал встречи с легендарным Цернунносом, надеясь получить у надменного Бога-Оленя, которого суеверные крестьяне почитали Хозяином Аквилонии, благословение на царствование. Честолюбивый отрок не мог примириться с тем, что на его пути к аквилонскому престолу стоит двоюродный брат Нумедидес – прыщавый и плаксивый Нуми, с которым они немало помутузили друг друга в детстве.
Но завистливый кузен прознал о вылазках Валерия в Валонский лес и наябедничал о его похождениях Гретиусу – жрецу Митры, призванному оберегать от демонических чар юных наследников…
Валерий накрепко запомнил ежевичные розги, которым жрец с подручными прошелся по спине юного искателя приключений, дабы выбить из него ересь. «Цернуннос – умерший бог дикарей», – наставлял служитель Солнцеликого, сопровождая этой фразой каждый новый удар. Он пытался заставить повторить эти слова непокорного принца, но тот, впитавший с молоком кормилицы уверенность в существовании Бога-Оленя, Покровителя Аквилонии, лишь кусал распухшие губы и возносил молитвы к Цернунносу, прося даровать ему силы и терпения.
И вот теперь этот якобы умерший бог взвивал своим воем плащи перепуганной челяди, и треск ломающихся стволов под напором его могучего тела напоминал удары стенобитных машин.
Валерий почувствовал, как желчной горечью подступает к горлу тошнота. Да, на поле брани, где полагалось сражаться до последнего, он научился обуздывать предательскую дрожь, но при виде сверхъестественных существ, порождений потустороннего мира, липкий ужас заполнял его тело, морозил кровь, заставлял подкашиваться ноги. Невидящим взором он окинул поляну. Выворачивающееся наизнанку сознание зафиксировало лишь отдельные сцены, точно кто-то развернул перед ним гобелен с вытканными картинками.
Черный силуэт барона Торы, безуспешно пытающегося содрать плащ, облепивший его голову.
Псы, ползущие на брюхе, поджав тонкие хвосты, бессильно царапающие лапами траву.
Чей-то паж с выпученными глазами, вцепившийся мертвой хваткой в стремя окаменевшего господина.
Искаженные лица королевских гвардейцев, Черных Драконов, сбившихся в кучу, подобно жукам-кожеедам на трупе мертвой птицы.
Нумедидес, яростно стегающий упирающегося жеребца.
«…И ужас дикий сковал тогда члены охотников, егерей, ловчих и сокольничих и порешили отказаться они от алчных помыслов и усмирить свою гордыню. Но нашелся один из них, вдвое кичливостью и гордословием обуянный, и вскричал он: „Я смогу!“ – и вынул клинок охотничий, стали верулийской, и поспешил с кличем диким к оленю огромному, белорогому, в чаще лесной…»
Застывший мир вдруг сдвинулся с места, закружившись в бешеном водовороте. Звуки обрушились на голову, как снежный ком. Валерий услышал истошный женский визг, вой легавых, храп обезумевших скакунов, бряцанье не желавших покидать ножны клинков и захлебывающийся нечеловеческий вопль Нумедидеса, чьи набухшие жилы на лбу грозили разорвать серебряный обруч, залитый разноцветной эмалью; тучное тело напряглось так, что перекосился нелепый атласный камзол на подкладке из меха райборийских коз, парчовые полоски спутались от ветра, и пояс из бронзовых пластинок, расстегнувшись, пал на луку седла. Его длинный плащ, скрепленный на груди алым шнуром с кистями, трепетал, подобно крыльям нетопыря… В правой руке сверкал позолоченным лезвием невесть откуда взявшийся немедийский меч.
А левой он яростно стегал упирающегося жеребца.
– Вперед! – яростно орал принц. – Вперед, грязные псы, ублюдки Нергала! Вперед, или я прикажу сжечь ваши дома и выпустить кишки из вашего отродья! Я велю вам – вперед! Убейте демона, оскверняющего землю Аквилонии! Вперед! Я приказываю! Я приказываю! Я приказываю!
Нумедидес зашелся в вопле, словно безумная кликуша, бичующая себя и раздирающая одежды в круге молчаливых крестьян.
Но никто даже не сдвинулся с места; лишь опомнившиеся отцы семейств судорожно пытались справиться с кобылами, на которых съежились их дочери, жены и наложницы.
Принц Нумедидес развернул коня вскачь и помчался к краю поляны, где, за спинами придворных, верхом на низкорослой мохнатой лошадке восседал, укутавшись в меховую накидку, так что торчала лишь бритая голова, вечно мерзнувший жрец Гретиус. Опомнившийся Валерий направил своего скакуна вслед за внезапно обезумевшим кузеном.
– Что сидишь, пес! – завопил Нумедидес, загарцевав с ним рядом. – Кликни на помощь Солнцеликого и сокруши демона! Где твоя хваленая мощь, презренный? Призови силу Солнца, чтобы попрать козни Тьмы!
Жрец испуганно покосился на огромную фигуру Цернунноса, застывшую, подобно изваянию, среди огромных валонских дубов.
– Всемогущий Митра не сражается с древними богами, – просипел он испуганно. – А демоны, пришедшие из вековых валузийских пущ, не поклоняются солнечному диску. Я не вправе тратить на чудовище силу, отпущенную мне Пресветлым. Это недостойно служителя Культа…
Нумедидес в ярости стегнул плеткой лошадь жреца.
– Тогда скачи и сокруши демона сталью! Покажи нам, что мы не зря приносим обильные гекатомбы, проливая кровь безвинных тельцов, и умащиваем статуи Митры медом, воском и соком можжевельника! Вперед, жрец, спасай свою смиренную паству от хулы!
Гретиус сделал жест, отвращающий демонов. Грозная фигура Цернунноса не шелохнулась.
– А-а-а! – взревел Нумедидес. – Старый развратник, чья мать понесла от свиньи… Ты горазд лишь осквернять юных наложниц из Тарантийских чертогов, которых водят к тебе одураченные неофиты!
– Опомнись, сын мой! – задребезжал старческий голос Гретиуса. – Пресветлый Митра покарает тебя за богохульство! Опомнись, и проси прощения у Всемогущего, моли, дабы он смилостивился над тобой за надругательство над его слугами. Опомнись, принц, пока не поздно! На колени, на колени перед Солнцеликим!
В негодовании, его обуявшем, жрец привстал на стременах. Высохшая фигура дышала невесть откуда взявшейся мощью. Лицо перекосилось от гнева, старческие ладони с синими набухшими венами яростно теребили священный амулет – золотой круг с человеческим лицом, окруженным лучами, попеременно прямыми и извилистыми. И так было велико его сияние, что подоспевший Валерий непроизвольно разжал пальцы и отпустил рукав Нумедидеса, в который вцепился что есть мочи, чтобы оттащить своего бесноватого кузена, и на мгновение прикрыл рукой глаза. Лицо его в одночасье посуровело, и он нахмурил лоб, как будто что-то вспоминая.
– Прощение? – Глаза Нумедидеса полыхнули бешенством. – Вот тебе прощение, пес! – Он замахнулся мечом на старого жреца, тот испуганно втянул голову в плечи и попытался закрыться от удара морщинистой старческой ладошкой.
Клинок Нумедидеса со свистом разрезал воздух и… высек искры из меча Валерия, который тот молниеносным движением выхватил из ножен и поставил на пути смертоносного немедийского лезвия. Зловещий лязг потонул в громовых перекатах рева Бога-Оленя.
Валерий оглянулся вокруг – все глаза были прикованы к лесному чудищу, и принц Шамара возблагодарил за это Митру – хорошенькая картинка предстала бы взорам аквилонских нобилей, вздумай они обернуться!.. Два королевских племянника машут мечами, подобно пьяной солдатне в придорожной таверне! Валерий поискал глазами Амальрика, опасаясь, что от его внимательного взгляда не укроется их потасовка, но немедийского посланника не было на прежнем месте – должно быть, тот рассудил, что на всякий случай стоит держаться поближе к копьям дворцовых гвардейцев.
Он перевел взгляд на Нумедидеса – тот скалил зубы, как дикий хорь, у которого отняли законную добычу.
– Уйди, Валерий, – прохрипел он, – дай мне проучить этого старого прохвоста!
– Подожди, принц, – крикнул в ответ владетель Шамара, – пройдет время, и ты, должно быть, пожалеешь О содеянном!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Пусть так, – Валерий кивнул головой, и Ринальдо с неохотой спрятал арфу. Глумление над недругами Валерия было излюбленным развлечением как менестреля, так и его мрачного хозяина. К тому же это был прекрасный способ избавляться от докучливых гостей. Менестрель умел высмеять любого настолько изящно, что жертве даже невозможно было возмутиться, и по праву гордился своим недобрым искусством.
Вдруг раздался чудовищный рев, точно сотни оленей разом издали брачный клик. От звука его пригнулась пожелтевшая трава, и покатились по ней остроконечные головные уборы дам, завизжавших от неожиданности, вперемешку с разноцветными беретами их кавалеров, украшенных щегольскими беркучьими перьями…
Даже Амальрик осадил коня, а рука Валерия непроизвольно потянулась к мечу, с которым он никогда не расставался.
– Боги, – прошептал он сдавленно. – Что же там такое?!
Казалось, только Нумедидес не был обескуражен происходящим, глаза его бешено засверкали.
– Ага-а! – закричал он что есть мочи. – Жертва Митре оказалась не напрасной! Мои ловчие нашли-таки зверя, достойного принца Аквилонии!
Он пришпорил коня, который захрапел и отшатнулся от чащи. Легавые вдруг, точно по команде, поджали хвосты, завыли и бросились прочь. Неожиданно кусты раздвинулись и из чащи появился великан, не меньше двадцати локтей росту. Морщинистая кожа неведомого существа напоминала кору древнего дуба, на теле буграми вздымались чудовищные мышцы. Его лицо с красными бельмами, лишенными зрачков, пылало яростью. Он был совершенно обнажен, лишь на запястьях виднелись широкие браслеты из неведомого металла, на которых острый глаз охотников разглядел угловатые руны, да мощные чресла охватывал пояс, сделанный из шкуры целого оленя. На шее, перевитой жилами толщиной с корабельный канат, мерцало ожерелье в форме свернувшейся змеи, а исполинскую голову венчала корона переплетенных белых рогов. Чудовище воздело к небу огромные руки, способные выкорчевать корабельную сосну, издавая рев, от которого присели лошади охотников, егерей и ловчих.
Валерий почувствовал, как у него начинает кружиться голова – быстро, быстрее, еще быстрее. Плащ за спиной спутался от чудовищного порыва ветра, конь храпел, с губ его падали клочья пены. В памяти Валерия мгновенно всплыли предания, что рассказывала в долгие зимние вечера его кормилица.
– Митра превеликий – это же сам Цернуннос! – прошептал он едва слышно, но сбившиеся в кучу люди подхватили этот полувздох, полувсхлип.
– Цернуннос, Цернуннос, – прокатилось по кавалькаде эхо, подобно волне от ветра на поле, полном пшеницей.
– Цернуннос, – шептали враз похолодевшие губы Валерия, – древний Бог Олень, Хозяин Аквилонии…
«И ужас дикий сковал тогда члены охотников, егерей, ловчих и сокольничих, и порешили они отказаться от алчных помыслов и усмирить свою гордыню. Но нашелся один из них, вдвое кичливостью и гордословием обуянный, и вскричал он: „Я смогу!“ – и вынул клинок охотничий, стали верулийской, и поспешил с кличем диким к оленю огромному, белорогому, в чаще лесной. Но взревел олень огромный, белорогий, стоящий в чаще лесной, и случились вдруг у охотника норовистого, гордословного и кичливого корчи и судороги, и упал он на поляну лесную и стал плакать, выть, биться и кровь изрыгать из себя, и желчь изрыгатъ из себя, и флегму изрыгать га себя. А олень огромный, белорогий, чье имя было Цернуннос, что означает Бог-Олень, ушел в чащу лесную, и тридцать зим потом никто не видел его. А охотник, вернувшись к очагу своему, стал обуян болезнью черной, страшной, разум мутящей, что случилась с ним от того, что посягнул он на Бога-Оленя, коему имя было Цернуннос. И стали очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри; и сгинул очаг его, дом его, кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень. Но убежал пес желтый от поруганного очага того, и помочился он кровью на ножку трона. И пал трон, пал герб, пал князь, и наступил Час Дракона. И выл на пепелище, костями усеянном, кровью окропленном, пес желтый – выл, ибо так повелел Цернуннос…»
Эту легенду, рожденную еще во времена таинственной Валузии, страны, давно исчезнувшей с карты, чьи земли попрали босые ступни варваров-хайборийцев, Валерий помнил с детства. Валузия канула в небытие, и хотя на ее обширных полях, лесах, пажитях, озерах, каменоломнях и бортях по-хозяйски раскинулись Аквилония, Немедия и Зингара, певучие валузийские предания, переиначенные на нынешний лад, до сей поры рассказывали в каждой семье.
Валерий запомнил сказку о Цернунносе лучше других – оттого, что его кормилица пугала ею непослушного отрока, слишком охочего до прогулок по Валонскому лесу. Юному Валерию нравилась первобытная прохлада зеленых угодий, прихотливые узоры стрельчатых листьев, загадочные заросли папоротника, в которых он безуспешно, с полудетской настойчивостью и верой искал волшебный цветок, способный выманить из чащи бога с рогами на челе.
Тогда, с ветром в волосах, молодым несытым телом и ожиданием неведомого, юный принц жаждал встречи с легендарным Цернунносом, надеясь получить у надменного Бога-Оленя, которого суеверные крестьяне почитали Хозяином Аквилонии, благословение на царствование. Честолюбивый отрок не мог примириться с тем, что на его пути к аквилонскому престолу стоит двоюродный брат Нумедидес – прыщавый и плаксивый Нуми, с которым они немало помутузили друг друга в детстве.
Но завистливый кузен прознал о вылазках Валерия в Валонский лес и наябедничал о его похождениях Гретиусу – жрецу Митры, призванному оберегать от демонических чар юных наследников…
Валерий накрепко запомнил ежевичные розги, которым жрец с подручными прошелся по спине юного искателя приключений, дабы выбить из него ересь. «Цернуннос – умерший бог дикарей», – наставлял служитель Солнцеликого, сопровождая этой фразой каждый новый удар. Он пытался заставить повторить эти слова непокорного принца, но тот, впитавший с молоком кормилицы уверенность в существовании Бога-Оленя, Покровителя Аквилонии, лишь кусал распухшие губы и возносил молитвы к Цернунносу, прося даровать ему силы и терпения.
И вот теперь этот якобы умерший бог взвивал своим воем плащи перепуганной челяди, и треск ломающихся стволов под напором его могучего тела напоминал удары стенобитных машин.
Валерий почувствовал, как желчной горечью подступает к горлу тошнота. Да, на поле брани, где полагалось сражаться до последнего, он научился обуздывать предательскую дрожь, но при виде сверхъестественных существ, порождений потустороннего мира, липкий ужас заполнял его тело, морозил кровь, заставлял подкашиваться ноги. Невидящим взором он окинул поляну. Выворачивающееся наизнанку сознание зафиксировало лишь отдельные сцены, точно кто-то развернул перед ним гобелен с вытканными картинками.
Черный силуэт барона Торы, безуспешно пытающегося содрать плащ, облепивший его голову.
Псы, ползущие на брюхе, поджав тонкие хвосты, бессильно царапающие лапами траву.
Чей-то паж с выпученными глазами, вцепившийся мертвой хваткой в стремя окаменевшего господина.
Искаженные лица королевских гвардейцев, Черных Драконов, сбившихся в кучу, подобно жукам-кожеедам на трупе мертвой птицы.
Нумедидес, яростно стегающий упирающегося жеребца.
«…И ужас дикий сковал тогда члены охотников, егерей, ловчих и сокольничих и порешили отказаться они от алчных помыслов и усмирить свою гордыню. Но нашелся один из них, вдвое кичливостью и гордословием обуянный, и вскричал он: „Я смогу!“ – и вынул клинок охотничий, стали верулийской, и поспешил с кличем диким к оленю огромному, белорогому, в чаще лесной…»
Застывший мир вдруг сдвинулся с места, закружившись в бешеном водовороте. Звуки обрушились на голову, как снежный ком. Валерий услышал истошный женский визг, вой легавых, храп обезумевших скакунов, бряцанье не желавших покидать ножны клинков и захлебывающийся нечеловеческий вопль Нумедидеса, чьи набухшие жилы на лбу грозили разорвать серебряный обруч, залитый разноцветной эмалью; тучное тело напряглось так, что перекосился нелепый атласный камзол на подкладке из меха райборийских коз, парчовые полоски спутались от ветра, и пояс из бронзовых пластинок, расстегнувшись, пал на луку седла. Его длинный плащ, скрепленный на груди алым шнуром с кистями, трепетал, подобно крыльям нетопыря… В правой руке сверкал позолоченным лезвием невесть откуда взявшийся немедийский меч.
А левой он яростно стегал упирающегося жеребца.
– Вперед! – яростно орал принц. – Вперед, грязные псы, ублюдки Нергала! Вперед, или я прикажу сжечь ваши дома и выпустить кишки из вашего отродья! Я велю вам – вперед! Убейте демона, оскверняющего землю Аквилонии! Вперед! Я приказываю! Я приказываю! Я приказываю!
Нумедидес зашелся в вопле, словно безумная кликуша, бичующая себя и раздирающая одежды в круге молчаливых крестьян.
Но никто даже не сдвинулся с места; лишь опомнившиеся отцы семейств судорожно пытались справиться с кобылами, на которых съежились их дочери, жены и наложницы.
Принц Нумедидес развернул коня вскачь и помчался к краю поляны, где, за спинами придворных, верхом на низкорослой мохнатой лошадке восседал, укутавшись в меховую накидку, так что торчала лишь бритая голова, вечно мерзнувший жрец Гретиус. Опомнившийся Валерий направил своего скакуна вслед за внезапно обезумевшим кузеном.
– Что сидишь, пес! – завопил Нумедидес, загарцевав с ним рядом. – Кликни на помощь Солнцеликого и сокруши демона! Где твоя хваленая мощь, презренный? Призови силу Солнца, чтобы попрать козни Тьмы!
Жрец испуганно покосился на огромную фигуру Цернунноса, застывшую, подобно изваянию, среди огромных валонских дубов.
– Всемогущий Митра не сражается с древними богами, – просипел он испуганно. – А демоны, пришедшие из вековых валузийских пущ, не поклоняются солнечному диску. Я не вправе тратить на чудовище силу, отпущенную мне Пресветлым. Это недостойно служителя Культа…
Нумедидес в ярости стегнул плеткой лошадь жреца.
– Тогда скачи и сокруши демона сталью! Покажи нам, что мы не зря приносим обильные гекатомбы, проливая кровь безвинных тельцов, и умащиваем статуи Митры медом, воском и соком можжевельника! Вперед, жрец, спасай свою смиренную паству от хулы!
Гретиус сделал жест, отвращающий демонов. Грозная фигура Цернунноса не шелохнулась.
– А-а-а! – взревел Нумедидес. – Старый развратник, чья мать понесла от свиньи… Ты горазд лишь осквернять юных наложниц из Тарантийских чертогов, которых водят к тебе одураченные неофиты!
– Опомнись, сын мой! – задребезжал старческий голос Гретиуса. – Пресветлый Митра покарает тебя за богохульство! Опомнись, и проси прощения у Всемогущего, моли, дабы он смилостивился над тобой за надругательство над его слугами. Опомнись, принц, пока не поздно! На колени, на колени перед Солнцеликим!
В негодовании, его обуявшем, жрец привстал на стременах. Высохшая фигура дышала невесть откуда взявшейся мощью. Лицо перекосилось от гнева, старческие ладони с синими набухшими венами яростно теребили священный амулет – золотой круг с человеческим лицом, окруженным лучами, попеременно прямыми и извилистыми. И так было велико его сияние, что подоспевший Валерий непроизвольно разжал пальцы и отпустил рукав Нумедидеса, в который вцепился что есть мочи, чтобы оттащить своего бесноватого кузена, и на мгновение прикрыл рукой глаза. Лицо его в одночасье посуровело, и он нахмурил лоб, как будто что-то вспоминая.
– Прощение? – Глаза Нумедидеса полыхнули бешенством. – Вот тебе прощение, пес! – Он замахнулся мечом на старого жреца, тот испуганно втянул голову в плечи и попытался закрыться от удара морщинистой старческой ладошкой.
Клинок Нумедидеса со свистом разрезал воздух и… высек искры из меча Валерия, который тот молниеносным движением выхватил из ножен и поставил на пути смертоносного немедийского лезвия. Зловещий лязг потонул в громовых перекатах рева Бога-Оленя.
Валерий оглянулся вокруг – все глаза были прикованы к лесному чудищу, и принц Шамара возблагодарил за это Митру – хорошенькая картинка предстала бы взорам аквилонских нобилей, вздумай они обернуться!.. Два королевских племянника машут мечами, подобно пьяной солдатне в придорожной таверне! Валерий поискал глазами Амальрика, опасаясь, что от его внимательного взгляда не укроется их потасовка, но немедийского посланника не было на прежнем месте – должно быть, тот рассудил, что на всякий случай стоит держаться поближе к копьям дворцовых гвардейцев.
Он перевел взгляд на Нумедидеса – тот скалил зубы, как дикий хорь, у которого отняли законную добычу.
– Уйди, Валерий, – прохрипел он, – дай мне проучить этого старого прохвоста!
– Подожди, принц, – крикнул в ответ владетель Шамара, – пройдет время, и ты, должно быть, пожалеешь О содеянном!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63