И если они паче чаяния сочтут внешнее сходство достаточной зацепкой для проверки одного сержанта, как полагаешь, что будет взято для сравнения? Я и Азамат, или Азамат и Азамат?
– Хочешь сказать, они не станут сверять его показатели…
– С его собственными. Вот именно. Они возьмут то, что есть на меня. Сравнят с тем, что есть на Азамата. Увидят бросающиеся в глаза различия… и, может быть, отвяжутся. Не знаю.
– А то, что проверить могут лично Азамата, тебе в голову не приходило?
Лицо Зверя изменилось. Сквозь чуть напряженное спокойствие проглянуло на миг… нет, показалось. Просто показалось. Но откуда этот внезапный импульс схватиться за оружие?
– Лично Азамата? – Едва заметное веселье в голосе. – Лично меня, Гот. А меня проверять нельзя. – Уголок рта дрогнул в улыбке. – Я ведь испугаюсь и снова убегу.
– Я ожидал чего-нибудь устрашающего, – признался майор.
И получил в ответ изумленный взгляд:
– Будь я угрозой, зачем бы мне пришлось бежать?
– Интересная логика. – Гот приподнял брови. – Так все-таки, кто же ты?
– А у тебя есть свои соображения по этому поводу?
– Забавно получается, – Дитрих смотрел на Зверя, а того, похоже, интересовало только небо впереди. – Мы в третий раз начинаем, и в третий раз спотыкаемся на самом простом вопросе. Да, у меня соображения есть. Целых две версии.
«Мурена» нырнула плавно и пошла чуть ниже над волнами.
– Я слушаю. – И снова черные глаза улыбались. Холодно, но корочка инея стаяла, зимним ветром сквозило из зрачков-тоннелей.
– Играешь, сержант, – Гот тоже начал смотреть в небо, – инициативу перехватываешь. Ладно. Вариант первый. Вольно или невольно ты поссорился с серьезными людьми. Скорее всего, с какой-то организацией. С «конторой», как принято говорить. Может быть, случайно завладел опасной информацией. Может быть, оказался ненужным свидетелем. И подался в бега, чтобы спасти свою жизнь.
– Мне нравится, – Зверь кивнул. – А вторая версия?
– Заполняет прорехи первой. Ты слишком многое знаешь и умеешь для того, чтобы быть обычным человеком. И не похож на очкастого хакера, влезшего в сверхсекретные файлы, или дурака-журналиста, сунувшего свой нос в чужие разборки. Можно предположить, что до побега в армию ты занимался… скажем так, специфической деятельностью. Я не знаю, что заставило тебя бежать, но, видимо, это «что-то» оказалось достаточно серьезным, если уж ты подался так далеко от Земли. Так бегут от смерти.
– Предположение о том, что я нормальный человек, спасающийся от убийц, меня вполне устраивает.
– А это так?
– Я всего лишь высказал свое мнение.
– Я всего лишь спросил. И сейчас твоя очередь отвечать.
– Тем, кто ищет меня, нужны как раз мои «особые» свойства.
– Кто они?
– Ну… – Зверь шевельнул плечом. – Достаточно серьезные люди, чтобы я начал бояться.
– Организованная преступность или государственная структура?
– А есть разница?
– Зверь, ты не спрашивай, ты отвечай.
– Государственная структура, – уныло произнес Зверь. – Вопреки устоявшимся штампам, не госбезопасность, а полиция.
– И ты настолько не захотел сотрудничать с полицией, что подался в космос?
– О сотрудничестве никто не говорил.
– Даже так. – Гот кивнул задумчиво. – Я полагал, это только в плохих фильмах бывает. А с какого бока здесь Пендель с Пижоном?
– Ни с какого.
– Но как тогда… – Гот осекся и внимательно посмотрел на собеседника: – Или они действительно считают, что ты Азамат?
– Они действительно считают, что я Азамат, – слово в слово повторил Зверь.
– Он в самом деле был их другом с детства?
– С семи лет.
– И ты сумел обмануть их, – медленно, словно не веря, проговорил Гот. Хмыкнул невесело: – Что же стряслось с настоящим Азаматом?
– Он умер.
– Или был убит?
– Или был убит.
– Кто убил его?
– Я.
– Что и следовало доказать, – мрачно произнес Дитрих.
Зверь оставил это заявление без комментариев. Его целиком и полностью заняла пляска «Мурены» в жадных, но беспомощных волнах.
– Ты убил человека, чтобы спастись от преследования полиции. Они, в свою очередь, искали тебя, чтобы заставить работать. Если речь шла не о сотрудничестве, следовательно, говорить можно только о принуждении. У них было на тебя что-то очень серьезное?
– Ты сам говорил о «специфической деятельности», – напомнил Зверь.
– Весь вопрос, в чем специфика. – Голос майора стал жестким, как ветер снаружи. – Хватит выкручиваться, сержант. Мне нужно только «да» или «нет». Ты действительно, выражаясь твоим языком, «нормальный человек»?
– Нет.
– Ты преступник?
– Да.
– Убийца?
– Да.
– Кого же ты убил, что так прячешься?
– Многих, – равнодушно ответил Зверь.
– Твою мать! – Гот покачал головой, словно не хотел слышать коротких, безжалостных ответов. Но спросил так же жестко: – Для нас, здесь, на Цирцее, ты опасен?
Зверь молчал.
Гот не ожидал паузы. Собственно, он был уверен, что услышит «нет», потому что иначе быть не могло. В честность можно играть лишь до определенного предела. В небе или на земле – ради спасения своей жизни солгать способен любой.
Но Зверь молчал.
И уже не нужно было ничего говорить.
– Дерьмо, – подвел итог майор.
– Мы все опасны. – Вертолет шел совсем низко над водой, брызги пены оседали на броню. – Все, сколько нас есть. Даже Ула. И я не исключение.
– Слабовато для отмаза.
– Если бы ты боялся меня, мы не разговаривали бы сейчас втроем. Нашелся бы какой-нибудь другой способ узнать правду.
– Почему втроем?
– Потому что «Мурена». Ты прав, Гот, я не психопат, и я не собираюсь убивать людей, по крайней мере, пока мы на Цирцее. Но если встанет выбор между смертью моей и чьей-нибудь еще, я предпочту остаться живым. В этом смысле я опасен. И именно поэтому я не смог ответить на твой вопрос однозначно.
– Ты имеешь в виду, что, если тебя попытаются убить, ты будешь защищаться?
– И это тоже.
– Есть еще варианты?
– Да. Я не стану рисковать жизнью ради спасения кого-то другого.
– Подход разумный. Почему ты не улетел с буровой?
– Когда?
– Когда я приказал тебе улететь. В тот день мы в первый раз столкнулись с бластофитом.
– Это имеет отношение к тому, насколько я опасен для окружающих?
– Ты просто ответь. Зверь пожал плечами:
– Мне хотелось понять… Ты прислушался к моему предупреждению и отослал с буровой людей. А сам остался. Поверил мне, но не улетел. Ты боялся. – Зверь обернулся к Готу. – Тебе было страшно, но ты был готов к бою. Знал, что можешь погибнуть, но… – Он задумчиво перевел взгляд на близкое море. Вздохнул: – Я не понимаю, как это.
– Ты ввязался в бой, чтобы понять, почему я это сделал? – Гот был в недоумении, – Теперь я тебя не понимаю.
– Что тут непонятного?
– Ты ведь тоже мог погибнуть.
– В небе? Нет. Гот, да ты же сам меня спас, не помнишь?
– А ты заранее знал, что я успею выстрелить?
– Не знал. Но пока я летаю, со мной ничего не может случиться.
– А если я решу сейчас, что проще и безопаснее отстрелить тебе голову?
– Не отстрелишь. Во-первых, ты не успеешь перехватить управление. Во-вторых, ты не хочешь меня убивать.
– Почему же?
– Потому что ты тоже веришь мне. Как я тебе, ну, может, чуть меньше. Посмотри. – Зверь кивнул на волны внизу. – Ты заперт в одной машине с убийцей, возможно, с сумасшедшим, который сам признает, что опасен. Ты – единственный, кто знает о том, что я преступник. Ты уязвим, потому что нас двое, а ты в одиночестве. И ты тем не менее разговариваешь со мной. Не боишься. Не стреляешь. Между прочим, мы давно уже идем намного ниже допустимого уровня. Любой другой обгадился бы со страха.
– Я знаю, что летать ты умеешь.
– А это основная причина.
– Причина чего?
– Того, что ты не хочешь убивать меня.
Гот ничего не ответил. «Мурена» низко-низко скользила над морем, почти касаясь пляшущих волн. Потом взмыла вверх и понеслась к буровой, постепенно набирая высоту.
Вот и поговорили. Странный вышел разговор, но со Зверем всегда все странно. Черт бы его побрал! Конечно, майор Дитрих фон Нарбэ далек от трепетной законопослушности, однако ему никогда не доводилось иметь дело с преступниками. Убивать самому случалось. Но одно дело – отнимать чужую жизнь на войне и совсем другое – убивать за деньги или для удовольствия.
Зверь похож на убийцу?
Сейчас кажется, что да. Сейчас, когда все его странности можно объяснять таким образом. Зверь похож на убийцу, потому что производит впечатление человека, видящего жизнь как-то очень по-своему. Однако если подумать, он и преступником должен быть довольно странным. Специфическим. Гот не мог представить себе род деятельности, законной или нет, которая требовала бы такого объема знаний и навыков. Ну ладно, физическая подготовка, владение оружием, знание техники и азов психологии – это действительно может пригодиться. А умение летать куда же вписывать? В какую графу: оружие или техника? В случае Зверя, скорее, в психологию. Полнейший бред, но так оно и есть. И умение воплотиться в собеседника? Он ведь не может делать это сознательно. Здесь кроме него девятнадцать человек. С ума сойдешь, если начнешь задумываться над каждым образом. А Зверь не сумасшедший. Ну, или его безумие совсем не в тех странностях, которые бросаются в глаза. Скорее всего, он «настраивается» на нужную волну инстинктивно…
– Ты ведь так или иначе, но сумел подкупить здесь всех, – вслух заметил Гот. – Где такому учат?
– Меня учили в России.
– Не рядовой убийца. Не психопат-отморозок. Для этого ты слишком грамотно обставился. Ты был тем, кого называют «киллер»?
Черный взгляд, режущий, как опасная бритва. Но даже в бликах на лезвии проблески улыбки:
– Я убивал. Мне платили за это. Зачем названия?
– На кого ты работал?
– На человека, который меня создал.
– Очень романтично, – майор брезгливо поморщился. – Почему же твой «создатель» тебе не помог?
– Я убил его.
– И его тоже? – Гот не мог понять, страшно ему или уже смешно. Одно чувство изживало себя, превращаясь в Другое. – Его-то за что?
– Ты хочешь подвести под свое отношение ко мне мало-мальски логическую базу? – Тон был почти светским. Вертолет завис над буровой и начал быстро снижаться, все шире и шире становились белые круги на посадочной палубе.
– К чему это ты?
– К тому, что твой вопрос… не буду говорить «некорректен», потому что это смешно. Он лишний. Бесполезная информация. Разве что ты собираешься сдать меня… – Зверь задумался. – Стражей закона мы вряд ли когда-нибудь встретим, следовательно, сдать меня ты можешь только Пенделю с Пижоном. Но для этого достаточно информации о том, что я убил Азамата. Во всех других случаях ты просто любопытствуешь. Хочешь разобраться, что же я такое.
– И что же ты такое? – вопросом повторил Дитрих.
«Мурена» коснулась палубы и замерла, чуть заметно подрагивая. Тени лопастей на гладких плитах становились все более четкими по мере того, как останавливались винты.
Зверь расстегнул ремни, стянул с головы шлем. Он молчал, то ли разглядывая Гота, то ли глядя сквозь него. И снова улыбался. Вариации оттенков в его улыбках были, кажется, бесконечны.
– Трудно со мной, да? – спросил наконец. Спросил серьезно, даже с легким сочувствием. И приоткрыл дверь, впуская в кабину шум моря и ветер. – Все, что я называю «чутьем», можно на самом деле объяснить словами. И для себя я всегда ищу объяснения. Потому что чувства обманчивы, доверять можно лишь тому, что понимаешь разумом. Ты сейчас тоже не хочешь доверять чувствам. Тоже ищешь четко сформулированные объяснения. Правильно делаешь. Только вот не знаю, станет ли тебе легче, если я скажу, что любой здравомыслящий человек должен убить меня. Не задумываясь. Не поддаваясь чувствам или эмоциям, поскольку в моем случае они особенно опасны. Я обаятелен до абсурда и действительно могу «купить» кого угодно. А еще я до абсурда не человек.
– Зверь.
– Ага. – Улыбка светлая, открытая, солнечными бликами морщинки в уголках глаз. – Если такая тварь появляется среди людей, мораль теряет смысл. Прав становится тот, у кого карабин.
– В нашем случае карабин у меня.
– Ты такой умный… Но мы не среди людей. И здесь мы все звери. Для этой несчастной, перепуганной планетки мы жуткая нечисть, от которой она хочет избавиться. В этих условиях, Гот, я для вас незаменим. У меня больше опыта, я привык быть зверем, я умею жить, как зверь. Пресловутое «чутье», от которого тебя кривит, как от кислого, свойство не врожденное, а благоприобретенное. Не будь я выродком, оно никогда бы не появилось. Налицо конфликт двух здравых смыслов, один из которых предписывает меня убить, второй – оставить в живых. А уж к которому из голосов разума прислушаться, решать тебе. Ты главный.
– Трудно с тобой.
– Это потому, что я не притворяюсь. Если хочешь, я могу быстренько нацепить личину, которая будет лично тебе симпатична до крайности. Сразу станет легко. И решение, которое ты в этом случае примешь, устроит меня полностью.
– Перебьюсь. Однако с чего вдруг такая искренность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67