Как будут развиваться события, он примерно знал, сам когда-то в таких мероприятиях участвовал. Начнут они со стандартного, как е-2 — е-4 хода — спустятся с крыши на веревках и швырнут в окно пару гранат со слезоточивым газом и еще одну-две светошумовых. Потом упадут на подоконники сами и начнут палить во все, что встанет на их пути... Еще одна группа попытается высадить дверь и в конце концов высадит, зажав всех, кто находится в комнате, в клещи. Сдержать их можно, посадив под дверь заложников. Но лучше не под дверь, потому что дверь устоит дольше...
Товарищ Максим еще раз прикинул чужие и свои действия.
Вон те два окна надо чем-нибудь заткнуть.
Пододвинул к кухонному окну стол.
— Взялись!..
Вдвоем с Ивановым, кряхтя, рванули вверх холодильник, поставили на стол, пододвинули вплотную к окну, заклинили его припертым к стене шкафом. Холодильник идеально заткнул оконный проем, причем заметить это было невозможно, так как его прикрывала штора.
Еще одно окно закрыли огромным старинным буфетом, который набили тяжелыми вещами.
— Вот так славно...
Потом товарищ Максим стал перетаскивать вещи в большую комнату и строить из них параллельно окнам баррикаду. Строил на совесть, связывая мебель ремнями и веревками. Дыры заваливал бытовой техникой — телевизорами, магнитофонами, компьютерами.
— Теперь пошли в санузел.
Санузел товарищ Максим долго осматривал и стучал по ванне.
— Ты глянь, какая хорошая ванна, старая ванна, чугунная. Повезло...
Ванную с хрустом вырвали из пола и, сгибаясь под ее тяжестью, потащили в комнату.
— Сюда, сюда...
Приподняли, перевернули вверх дном и поставили краями на четыре стула, одним концом уперев в стену. Товарищ Максим поднырнул под нее и, выбив решетку, высунул пальцы в сливное отверстие сбоку.
— Классно, как в доте, — остался доволен он.
Вылез, набросил на ванну большое, которое свесилось до самого пола, покрывало, набросал сверху всякого хлама, чтобы она не бросалась в глаза. Там, где было сливное отверстие, вырезал круглую дырку.
— Теперь все, теперь отобьемся! Как думаешь?
Иванов только вздохнул.
— Что, боишься? — участливо спросил товарищ Максим.
— Вы же говорили про переговоры, — напомнил Иванов.
— Ну да, обязательно. Только не сразу, вначале немного подеремся...
На самом деле на переговоры товарищ Максим не надеялся, так как давно понял, что их не будет. Какие переговоры, когда на улице ревут моторы?.. Кончились переговоры — скоро заговорят пушки!.. Но сдаваться на милость победителя он тоже не собирался, потому не оставлял надежды выйти сухим из этого болота. Если не удалось избежать штурма, остается использовать его в своих целях, чтобы устранить единственного опасного для него свидетеля. Устранить Иванова.
Если Иванов откажется сдаться — его убьют. И правильно сделают, что убьют, потому что мертвый он никому ничего не расскажет. И следователи будут вынуждены строить версии произошедшего исходя из показаний заложников, которые в один голос станут утверждать, что главарь — Иванов, потому что видели, как он командовал своим подручным, угрожая ему оружием. А полицейские видели, как он выталкивал из окна заложницу, а потом его...
Все видели! И все подтвердят! Если им не подскажут другой сценарий. Иванов не подскажет.
Вот и выходит, что Иванова надо убирать. Но убирать не своими, убирать чужими руками. Руками полицейских. Чтобы у следствия не возникало ненужных вопросов. Гангстер, взявший заложников и силой подчинивший себе русского соучастника, окажет вооруженное сопротивление полицейским и будет убит... И никому никогда ничего другого в голову не придет!
Французский суд, приняв во внимание показания свидетелей, даст ему года два, не больше, отсидев которые в не самой суровой французской тюрьме, он по-тихому слиняет домой. А может, даже и двух не даст, если удастся сойти за жертву насилия.
Такой план...
Товарищ Максим еще раз осмотрел место будущей баталии. Кое-что поправил, кое-что изменил.
Вот теперь нормально. Осталась экипировка.
Товарищ Максим отправился в спальню, где основательно перерыл гардероб в поисках подходящей ткани, которую, разорвав на полосы, сложил в несколько слоев и, привязав завязки, приложил к лицу, прикрыв нос и рот.
Широковато.
Отрезал десять сантиметров, снова приложил, надвинул сверху солнцезащитные очки, поверх которых натянул толстые шерстяные колготки.
Сильно потянул носом воздух.
Дышать было трудно, но можно.
Прорезал в колготках два отверстия против очков. Принес из кухни плошку с водой.
Удивленный Иванов смотрел на товарища Максима, не понимая, что он делает.
— Ну, чего пялишься? Делай так же.
Иванов сделал так же.
Товарищ Максим смочил повязку водой и снова часто и сильно задышал.
Прекрасно! Вот теперь пусть бросают свои гранаты...
Снял импровизированный противогаз и сказал Иванову, что приведет сюда заложников. И станет предлагать сдаться, а Иванов должен не соглашаться и должен его ударить.
— Зачем? — не понял Иванов.
— Затем, что если ты не ударишь, ударю я, если вообще не убью! — доступно объяснил товарищ Максим. И пнул Иванова ногой по лодыжке. — Теперь сообразил, зачем?
Иванов часто-часто закивал.
— Ты пойми, я ведь не для себя, я для тебя, дурака, стараюсь! — миролюбиво сказал товарищ Максим.
И выключил магнитофон. Чтобы не заглушать свои и Иванова реплики.
— Ну! — посмотрел на Иванова и показал пальцем в сторону прихожей.
— Приведи заложников! — сказал Иванов.
— А может, не надо? — плаксиво сказал товарищ Максим. — Жалко их.
И показал Иванову кулак. И сделал навстречу ему шаг.
— Надо! — испуганно гаркнул Иванов. — Иди!
— Ага, я сейчас.
По-одному, опасливо косясь на Иванова, товарищ Максим перетащил заложников в комнату и рассадил перед баррикадой, скрутив их по рукам и ногам и привязав к мебели. А когда те “расселись” рядком, как в партере, начал бунтовать.
— Давай лучше сдадимся, — робко предложил он. И многозначительно посмотрел на Иванова. И снова показал кулак.
— Заткнись! — сказал Иванов.
Товарищ Максим удовлетворенно кивнул.
— А если пострадают заложники? — показал товарищ Максим на заложников, потому что слова они не понимали, а жест и просительные интонации должны были.
— Заткнись! — повторил Иванов заученную фразу.
— Давай их лучше отпустим.
— Заткнись! — в третий раз, как попка, сказал Иванов.
— А если я откажусь выполнять твои приказы, ты меня, конечно, убьешь? — спросил товарищ Максим, налегая на слово “убьешь”.
— Убью! — согласился Иванов.
И сделал осторожный шаг в сторону товарища Максима, который глазами требовал к нему приблизиться.
— Не пугай, я все равно не буду! — бесстрашно крикнул товарищ Максим, перекрывая своим телом Иванова и корча страшную рожу.
— Руку, руку, дурак!
Подчиняясь, Иванов поднял правую руку.
— На, бей, сволочь! — потребовал товарищ Максим.
Иванов, соглашаясь, тряс головой, но никак не мог решиться нанести удар. Мозгляк!
— Бей, падла, бей! — призывал товарищ Максим.
И, так и не дождавшись, подался чуть вперед, дотронулся лицом до кулака Иванова и вдруг, громко вскрикнув и всплеснув руками, отлетел метра на два назад, грохнувшись навзничь на пол и свалив на себя что-то из мебели. На лице, в том месте, куда его ткнул Иванов, выступила кровь.
Товарищ Максим вскочил на ноги и бросился на Иванова. Который инстинктивно выставил вперед руки. Товарищ Максим наткнулся на них и кубарем покатился назад.
Заложники с ужасом наблюдали за тем, как один гангстер избивает другого гангстера.
Товарищ Максим схватился рукой за табуретку.
— Ну-у! — свирепо взглянул он на Иванова. — Ну, говори, сволочь!
— Положи табуретку! — совершенно искренне завопил Иванов и направил на товарища Максима пистолет, в котором не было патронов.
Заложники зажмурились.
Но гангстер в другого гангстера стрелять не стал, потому что тот вдруг бухнулся на колени и стал его о чем-то умолять и стал плакать, пытаясь цепляться за ноги. Наверное, просил пощады.
— Ладно, — сказал Иванов, — живи, падла! Заложники облегченно вздохнули. И оператор прослушки вздохнул. И набившиеся в спецмашину и разобравшие наушники полицейские тоже вздохнули.
— ...“Падла” — это такое непереводимое русское оскорбление, — дал объяснение по последнему прозвучавшему слову переводчик.
Теперь все стало очевидным. Стало очевидным, что второй гангстер не был гангстером, а был фактически заложником. Пятым заложником.
— Он что, действительно мог его убить? — спросил какой-то полицейский.
— Мог! — печально ответил Пьер Эжени. — Этот — мог. Он уже столько раз мог... Этот кого угодно может!..
Глава 48
Брифинг проходил в накаленной, недружественной обстановке.
— Но ваши милиционеры, особенно инспектора ГИБДД, берут взятки и грубят! — возмущенно кричали с мест журналисты.
— Кто это вам такую ерунду сказал?! — поражался министр внутренних дел. — Восемьдесят процентов наших милиционеров имеют средне-специальное и высшее образование! Если они грубят, то это проблема не милиции, а министерства высшего и среднего образования. — Но взятки?!
— Что взятки? Это все ложь и клевета! Лично у меня никто никогда взятки не вымогал! — справедливо возразил министр. — А я, между прочим, каждый день на работу на машине езжу! И хоть бы раз!..
Журналисты на секунду растерялись.
— Нашел, у кого правды искать! — безнадежно махнул кто-то рукой.
Замминистра толкнул в бок сидящего рядом с ним Старкова.
— Нет, это неправда! Взятки есть! — громко сказал Старков. — Министр врет! Есть отдельные инспектора, которые взятки берут!
Министр упер палец в Старкова.
— Вот, — сказал он. — А вы говорите, что мы зажимаем критику. Что чего-то боимся. Ничего мы не боимся! Наоборот, мы всячески поощряем личный состав, чтобы выявить честных и инициативных работников, которые не боятся выносить сор из избы...
— И что с ними делаете? — ехидно спросили журналисты.
— Поощряем! — веско сказал министр.
— Как?
— Как положено!.. Вот вы все говорите: то да сел милиционеры плохие, взяточники, а чуть прижмет — в крик и, между прочим, орете не “Караул, журналисты!”, а “Караул, милиция!”. Вот вам и ответ! Вы что думаете, мы только взятки берем — мы еще и работаем, под пули, можно сказать, каждый день ходим. Например, в этом году у нас раскрываемость по отдельным видам составила восемьдесят девять процентов!
— Неправда! — крикнул Старков. — Не слушайте его! Он опять лжет! Не восемьдесят девять...
Зал оживился.
— А восемьдесят семь процентов!
— Ну вот! — снова ткнул пальцем в Старкова министр. — И я его за это, между прочим, в тюрьму не посажу и даже не уволю, а приму к сведению!.. А вы тут, понимаете, болтаете, сами не знаете чего!.. Да у нас по отдельным категориям преступность меньше, чем в ваших хваленых США!
— По каким? — крикнул кто-то из зала.
— По многим!.. Например, по количеству хищений компьютеров... Вот, — ткнул министр пальцем в бумаги, — в четыре раза! Микроволновых печей — в двенадцать! Посудомоечных машин — в двадцать четыре. Угона яхт и частных самолетов вообще почти нет!.. А вы все недовольны, все норовите какую-нибудь подковырку задать!
Все посмотрели на Старкова.
— Это тоже неправда! — сказал он.
— Что неправда?
— Все неправда! — не нашелся, что сказать Старков. — Министр врет!
— Я хочу задать вопрос следователю Старкову, — поднял один из журналистов руку.
— Задавайте, — разрешил почему-то министр.
— Вы действительно уверены, что после того, что вы здесь сказали, вас не уволят?
— Уверен! — честно ответил Старков, потому что был уверен, что его не уволят. Потому что уже был уволен.
— Ну вот!.. А вы бы, конечно, хотели, чтобы мы его по шапке, — пристыдил журналистов министр. — Все-то вы ищете какой-нибудь негатив, как муха... это самое. Взятки какие-то, коррупцию, зажим критики. Это когда было!.. А теперь у нас демократия и плюрализм. Какие взятки?.. Вот вы приведите сюда любого милиционера, поставьте и спросите — берет он взятки или нет. Но ведь вы не приведете, потому что вам правда не нужна, вам сенсацию подавай. Вот и создается у населения суждение, что наша милиция ни в Красную Армию, ни в какие ворота! А кто сказал?!. Вы вот думали, я его из органов взашей, а я ему благодарность с занесением! Вот она, правда!..
Журналисты не очень дружно захлопали...
— А если кто-то из вас или читателей вдруг столкнется с единичными случаями коррупции или невежливого отношения со стороны личного состава, ну вдруг” то сразу звоните мне, сразу мне, и я тут же немедленно приму меры.
— Тогда можно узнать и сообщить нашим читателям ваш телефон?
— Можно! Мой телефон известный — записывайте: 02!..
На чем брифинг закончился, и журналисты пошли направо — к выходу, а все прочие налево — в буфет.
Но прежде чем пить-есть и расслабляться, доделали все дела.
— Ты вот что, пошли кого-нибудь вниз, пусть перепишет номера всех их машин, — распорядился министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Товарищ Максим еще раз прикинул чужие и свои действия.
Вон те два окна надо чем-нибудь заткнуть.
Пододвинул к кухонному окну стол.
— Взялись!..
Вдвоем с Ивановым, кряхтя, рванули вверх холодильник, поставили на стол, пододвинули вплотную к окну, заклинили его припертым к стене шкафом. Холодильник идеально заткнул оконный проем, причем заметить это было невозможно, так как его прикрывала штора.
Еще одно окно закрыли огромным старинным буфетом, который набили тяжелыми вещами.
— Вот так славно...
Потом товарищ Максим стал перетаскивать вещи в большую комнату и строить из них параллельно окнам баррикаду. Строил на совесть, связывая мебель ремнями и веревками. Дыры заваливал бытовой техникой — телевизорами, магнитофонами, компьютерами.
— Теперь пошли в санузел.
Санузел товарищ Максим долго осматривал и стучал по ванне.
— Ты глянь, какая хорошая ванна, старая ванна, чугунная. Повезло...
Ванную с хрустом вырвали из пола и, сгибаясь под ее тяжестью, потащили в комнату.
— Сюда, сюда...
Приподняли, перевернули вверх дном и поставили краями на четыре стула, одним концом уперев в стену. Товарищ Максим поднырнул под нее и, выбив решетку, высунул пальцы в сливное отверстие сбоку.
— Классно, как в доте, — остался доволен он.
Вылез, набросил на ванну большое, которое свесилось до самого пола, покрывало, набросал сверху всякого хлама, чтобы она не бросалась в глаза. Там, где было сливное отверстие, вырезал круглую дырку.
— Теперь все, теперь отобьемся! Как думаешь?
Иванов только вздохнул.
— Что, боишься? — участливо спросил товарищ Максим.
— Вы же говорили про переговоры, — напомнил Иванов.
— Ну да, обязательно. Только не сразу, вначале немного подеремся...
На самом деле на переговоры товарищ Максим не надеялся, так как давно понял, что их не будет. Какие переговоры, когда на улице ревут моторы?.. Кончились переговоры — скоро заговорят пушки!.. Но сдаваться на милость победителя он тоже не собирался, потому не оставлял надежды выйти сухим из этого болота. Если не удалось избежать штурма, остается использовать его в своих целях, чтобы устранить единственного опасного для него свидетеля. Устранить Иванова.
Если Иванов откажется сдаться — его убьют. И правильно сделают, что убьют, потому что мертвый он никому ничего не расскажет. И следователи будут вынуждены строить версии произошедшего исходя из показаний заложников, которые в один голос станут утверждать, что главарь — Иванов, потому что видели, как он командовал своим подручным, угрожая ему оружием. А полицейские видели, как он выталкивал из окна заложницу, а потом его...
Все видели! И все подтвердят! Если им не подскажут другой сценарий. Иванов не подскажет.
Вот и выходит, что Иванова надо убирать. Но убирать не своими, убирать чужими руками. Руками полицейских. Чтобы у следствия не возникало ненужных вопросов. Гангстер, взявший заложников и силой подчинивший себе русского соучастника, окажет вооруженное сопротивление полицейским и будет убит... И никому никогда ничего другого в голову не придет!
Французский суд, приняв во внимание показания свидетелей, даст ему года два, не больше, отсидев которые в не самой суровой французской тюрьме, он по-тихому слиняет домой. А может, даже и двух не даст, если удастся сойти за жертву насилия.
Такой план...
Товарищ Максим еще раз осмотрел место будущей баталии. Кое-что поправил, кое-что изменил.
Вот теперь нормально. Осталась экипировка.
Товарищ Максим отправился в спальню, где основательно перерыл гардероб в поисках подходящей ткани, которую, разорвав на полосы, сложил в несколько слоев и, привязав завязки, приложил к лицу, прикрыв нос и рот.
Широковато.
Отрезал десять сантиметров, снова приложил, надвинул сверху солнцезащитные очки, поверх которых натянул толстые шерстяные колготки.
Сильно потянул носом воздух.
Дышать было трудно, но можно.
Прорезал в колготках два отверстия против очков. Принес из кухни плошку с водой.
Удивленный Иванов смотрел на товарища Максима, не понимая, что он делает.
— Ну, чего пялишься? Делай так же.
Иванов сделал так же.
Товарищ Максим смочил повязку водой и снова часто и сильно задышал.
Прекрасно! Вот теперь пусть бросают свои гранаты...
Снял импровизированный противогаз и сказал Иванову, что приведет сюда заложников. И станет предлагать сдаться, а Иванов должен не соглашаться и должен его ударить.
— Зачем? — не понял Иванов.
— Затем, что если ты не ударишь, ударю я, если вообще не убью! — доступно объяснил товарищ Максим. И пнул Иванова ногой по лодыжке. — Теперь сообразил, зачем?
Иванов часто-часто закивал.
— Ты пойми, я ведь не для себя, я для тебя, дурака, стараюсь! — миролюбиво сказал товарищ Максим.
И выключил магнитофон. Чтобы не заглушать свои и Иванова реплики.
— Ну! — посмотрел на Иванова и показал пальцем в сторону прихожей.
— Приведи заложников! — сказал Иванов.
— А может, не надо? — плаксиво сказал товарищ Максим. — Жалко их.
И показал Иванову кулак. И сделал навстречу ему шаг.
— Надо! — испуганно гаркнул Иванов. — Иди!
— Ага, я сейчас.
По-одному, опасливо косясь на Иванова, товарищ Максим перетащил заложников в комнату и рассадил перед баррикадой, скрутив их по рукам и ногам и привязав к мебели. А когда те “расселись” рядком, как в партере, начал бунтовать.
— Давай лучше сдадимся, — робко предложил он. И многозначительно посмотрел на Иванова. И снова показал кулак.
— Заткнись! — сказал Иванов.
Товарищ Максим удовлетворенно кивнул.
— А если пострадают заложники? — показал товарищ Максим на заложников, потому что слова они не понимали, а жест и просительные интонации должны были.
— Заткнись! — повторил Иванов заученную фразу.
— Давай их лучше отпустим.
— Заткнись! — в третий раз, как попка, сказал Иванов.
— А если я откажусь выполнять твои приказы, ты меня, конечно, убьешь? — спросил товарищ Максим, налегая на слово “убьешь”.
— Убью! — согласился Иванов.
И сделал осторожный шаг в сторону товарища Максима, который глазами требовал к нему приблизиться.
— Не пугай, я все равно не буду! — бесстрашно крикнул товарищ Максим, перекрывая своим телом Иванова и корча страшную рожу.
— Руку, руку, дурак!
Подчиняясь, Иванов поднял правую руку.
— На, бей, сволочь! — потребовал товарищ Максим.
Иванов, соглашаясь, тряс головой, но никак не мог решиться нанести удар. Мозгляк!
— Бей, падла, бей! — призывал товарищ Максим.
И, так и не дождавшись, подался чуть вперед, дотронулся лицом до кулака Иванова и вдруг, громко вскрикнув и всплеснув руками, отлетел метра на два назад, грохнувшись навзничь на пол и свалив на себя что-то из мебели. На лице, в том месте, куда его ткнул Иванов, выступила кровь.
Товарищ Максим вскочил на ноги и бросился на Иванова. Который инстинктивно выставил вперед руки. Товарищ Максим наткнулся на них и кубарем покатился назад.
Заложники с ужасом наблюдали за тем, как один гангстер избивает другого гангстера.
Товарищ Максим схватился рукой за табуретку.
— Ну-у! — свирепо взглянул он на Иванова. — Ну, говори, сволочь!
— Положи табуретку! — совершенно искренне завопил Иванов и направил на товарища Максима пистолет, в котором не было патронов.
Заложники зажмурились.
Но гангстер в другого гангстера стрелять не стал, потому что тот вдруг бухнулся на колени и стал его о чем-то умолять и стал плакать, пытаясь цепляться за ноги. Наверное, просил пощады.
— Ладно, — сказал Иванов, — живи, падла! Заложники облегченно вздохнули. И оператор прослушки вздохнул. И набившиеся в спецмашину и разобравшие наушники полицейские тоже вздохнули.
— ...“Падла” — это такое непереводимое русское оскорбление, — дал объяснение по последнему прозвучавшему слову переводчик.
Теперь все стало очевидным. Стало очевидным, что второй гангстер не был гангстером, а был фактически заложником. Пятым заложником.
— Он что, действительно мог его убить? — спросил какой-то полицейский.
— Мог! — печально ответил Пьер Эжени. — Этот — мог. Он уже столько раз мог... Этот кого угодно может!..
Глава 48
Брифинг проходил в накаленной, недружественной обстановке.
— Но ваши милиционеры, особенно инспектора ГИБДД, берут взятки и грубят! — возмущенно кричали с мест журналисты.
— Кто это вам такую ерунду сказал?! — поражался министр внутренних дел. — Восемьдесят процентов наших милиционеров имеют средне-специальное и высшее образование! Если они грубят, то это проблема не милиции, а министерства высшего и среднего образования. — Но взятки?!
— Что взятки? Это все ложь и клевета! Лично у меня никто никогда взятки не вымогал! — справедливо возразил министр. — А я, между прочим, каждый день на работу на машине езжу! И хоть бы раз!..
Журналисты на секунду растерялись.
— Нашел, у кого правды искать! — безнадежно махнул кто-то рукой.
Замминистра толкнул в бок сидящего рядом с ним Старкова.
— Нет, это неправда! Взятки есть! — громко сказал Старков. — Министр врет! Есть отдельные инспектора, которые взятки берут!
Министр упер палец в Старкова.
— Вот, — сказал он. — А вы говорите, что мы зажимаем критику. Что чего-то боимся. Ничего мы не боимся! Наоборот, мы всячески поощряем личный состав, чтобы выявить честных и инициативных работников, которые не боятся выносить сор из избы...
— И что с ними делаете? — ехидно спросили журналисты.
— Поощряем! — веско сказал министр.
— Как?
— Как положено!.. Вот вы все говорите: то да сел милиционеры плохие, взяточники, а чуть прижмет — в крик и, между прочим, орете не “Караул, журналисты!”, а “Караул, милиция!”. Вот вам и ответ! Вы что думаете, мы только взятки берем — мы еще и работаем, под пули, можно сказать, каждый день ходим. Например, в этом году у нас раскрываемость по отдельным видам составила восемьдесят девять процентов!
— Неправда! — крикнул Старков. — Не слушайте его! Он опять лжет! Не восемьдесят девять...
Зал оживился.
— А восемьдесят семь процентов!
— Ну вот! — снова ткнул пальцем в Старкова министр. — И я его за это, между прочим, в тюрьму не посажу и даже не уволю, а приму к сведению!.. А вы тут, понимаете, болтаете, сами не знаете чего!.. Да у нас по отдельным категориям преступность меньше, чем в ваших хваленых США!
— По каким? — крикнул кто-то из зала.
— По многим!.. Например, по количеству хищений компьютеров... Вот, — ткнул министр пальцем в бумаги, — в четыре раза! Микроволновых печей — в двенадцать! Посудомоечных машин — в двадцать четыре. Угона яхт и частных самолетов вообще почти нет!.. А вы все недовольны, все норовите какую-нибудь подковырку задать!
Все посмотрели на Старкова.
— Это тоже неправда! — сказал он.
— Что неправда?
— Все неправда! — не нашелся, что сказать Старков. — Министр врет!
— Я хочу задать вопрос следователю Старкову, — поднял один из журналистов руку.
— Задавайте, — разрешил почему-то министр.
— Вы действительно уверены, что после того, что вы здесь сказали, вас не уволят?
— Уверен! — честно ответил Старков, потому что был уверен, что его не уволят. Потому что уже был уволен.
— Ну вот!.. А вы бы, конечно, хотели, чтобы мы его по шапке, — пристыдил журналистов министр. — Все-то вы ищете какой-нибудь негатив, как муха... это самое. Взятки какие-то, коррупцию, зажим критики. Это когда было!.. А теперь у нас демократия и плюрализм. Какие взятки?.. Вот вы приведите сюда любого милиционера, поставьте и спросите — берет он взятки или нет. Но ведь вы не приведете, потому что вам правда не нужна, вам сенсацию подавай. Вот и создается у населения суждение, что наша милиция ни в Красную Армию, ни в какие ворота! А кто сказал?!. Вы вот думали, я его из органов взашей, а я ему благодарность с занесением! Вот она, правда!..
Журналисты не очень дружно захлопали...
— А если кто-то из вас или читателей вдруг столкнется с единичными случаями коррупции или невежливого отношения со стороны личного состава, ну вдруг” то сразу звоните мне, сразу мне, и я тут же немедленно приму меры.
— Тогда можно узнать и сообщить нашим читателям ваш телефон?
— Можно! Мой телефон известный — записывайте: 02!..
На чем брифинг закончился, и журналисты пошли направо — к выходу, а все прочие налево — в буфет.
Но прежде чем пить-есть и расслабляться, доделали все дела.
— Ты вот что, пошли кого-нибудь вниз, пусть перепишет номера всех их машин, — распорядился министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44