Воодушевленный этим, Тофур снова взялся за резавшую руки бечеву и отыграл еще с полдюжины локтей.
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, если он соберется с силами, а усач не выкинет какого-нибудь финта, все кончится в течение получаса. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что ее даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было – юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на нее Небесным Отцом неспроста.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом – наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться – язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. «Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача», – думал юноша.
Руки его перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач – гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач – отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, – широкая морда его действительно ухмылялась, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений – он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул ее на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.
Тофур схватил бечеву. Она обожгла ладони, дернулась раз, другой. Он привычно навалился на нее всем своим весом, и она медленно и неровно, толчками, будто нехотя стала поддаваться.
Когда усач всплыл, острога все еще торчала из его бока. Вода вокруг была красной от крови, и он уже не казался таким огромным. Пять, от силы шесть, локтей – не больше…
2
Уже на подходах к деревне они почувствовали что-то неладное, а войдя в нее, начали тревожно переглядываться. Вид четырех мужчин, тащивших на ремнях гигантскую рыбину, должен был вызвать переполох, поднять на ноги и вернувшихся с полей, и на поля не уходивших, заставить выскочить на улицу всех от мала до велика. Никто, однако, не попался им на глаза, не завопил от изумления и восторга. Мужчины, которых Тофур отыскал на ближних к озеру полях и уговорил помочь перенести усача во двор отца Дии, двигались к дому Сасфа. «Куда же все подевались?» – подумал Тофур.
Размышления Тофура были прерваны появлением Мули – дочери Зейра. Выскочив из-за изгороди, сплетенной из веток и колючего вьюна, она увидела покачивавшегося на ремнях усача, с разбегу остановилась и восторженно заголосила:
– Рыба, рыба, рыба! Тофур поймал большую рыбу!
Хмурое лицо юноши просветлело.
– Вы несете рыбу Сасфу, да? У него собралось много пришлых, все наши там! Я скажу им, что вы несете самую большую рыбу, которая водится в озере! – выпалив это одним духом, Мули, сверкая грязными пятками, умчалась на деревенскую площадь, а несшие усача, ускорив шаги, насколько это было возможно под такой ношей, последовали за ней.
Маленькая площадь была заполнена людьми, которые шумно приветствовали Тофура и его спутников. Они уже вволю накричались и наспорились по случаю появления в деревне трех десятков пришлых, но вызванное таким обилием нежданных гостей любопытство и возбуждение не успело остыть и смениться обычной апатией благодаря выкаченному Сасфом на середину площади бочонку хмельной чимсы.
Почему Сасф расщедрился на угощение односельчан, было Тофуру непонятно, и он предположил, что, возможно, это пришлые решили таким образом отпраздновать свое прибытие. Впрочем, судя по тому, что местные жители, рассевшиеся вперемешку с пришлыми на циновках и ковриках, постланных прямо посреди площади, уже передавали из рук в руки оплетенные соломой глиняные кувшины, было ясно: неожиданно разгоревшийся праздник уже не зависел от щедрости лавочника или гостей.
Недружно, но с энтузиазмом проорав приветствия Тофуру и его спутникам, деревенские и пришлые, оставив на время кувшины и закуски, потянулись к удачливому рыболову и, отогнав ребятишек, успевших, подобно мухам, облепить усача, принялись шумно восхищаться и обсуждать невиданную добычу. Похлопав по чешуйчатому боку рыбины, подергав ее за обвисшие усы, уважительно потрогав похожие на крючья зубы, они бессвязно поведали припозднившимся о появлении в деревне гостей и вернулись к прерванному веселью, позволив наконец Тофуру приблизиться со своим трофеем к дверям лавки, служившей постоялым двором и питейным заведением. На поднявшийся шум из лавки вышел Сасф в сопровождении двух незнакомцев, из-за плеча его выглядывало круглое свежее личико Дии.
Подождав, пока шум немного утихнет, а несшие сача приблизятся, Сасф указал высокому узколицему незнакомцу на Тофура:
– Наш лучший рыбак и охотник. О нем-то я вам и говорил, – и, обращаясь к юноше и его спутникам, воскликнул: – Вот это добыча! Давненько не видали в наших местах такой рыбины!
Глаза лавочника возбужденно блестели, губы лоснились от жира, лицо раскраснелось – отец Дии, в отличие от сопровождавших его незнакомцев, успел, как видно, уже угоститься на славу, и Тофур подумал, что более подходящего случая для вручения свадебного дара ему не представится.
– Не правда ли, поймать такого усача мог лишь настоящий мужчина? – обратился он громким голосом к собравшимся.
– Да! Ты рыбак! Охотник! Мужчина! – закричали деревенские с разных концов площади. Их поддержали пришлые, которые, как следует нагрузившись, тоже были не прочь поорать, благо повод был и правда внушительный.
– Ты слышал, что они говорят? – обратился Тофур к Сасфу. – Они подтверждают, что я настоящий мужчина. Твое условие выполнено, позволь мне преподнести тебе этого усача. Выдай за меня свою дочь!
– Свадьба! Быть свадьбе! Молодец Тофур! Счастья и многих детей Дии! – взорвалась площадь хмельными криками.
Дия заулыбалась, залилась румянцем и спряталась за спину отца. Тофур улыбнулся. При всех своих недостатках, его односельчане были добрыми и славными людьми и умели радоваться за соседа так же, как за самих себя. Порой они посматривали на юношу косо – мыслимое ли дело, вместо того чтобы трудиться в поле или на огороде, целыми днями охотиться и рыбачить? Но – молодец Тофур; какой он ни есть, а свой, родной, пусть будет счастлив и скорее брюхатит Дию, чтоб деревня огласилась криками новых, вечно путающихся под ногами ребятишек!
– Ты мужчина, и я принимаю свадебный дар. Дия будет твоей женой! – торжественно произнес Сасф, придавая соответствующее случаю выражение своему круглому, пышущему здоровьем и довольством лицу. Про себя он подумал, что дурацкая размолвка с Тофуром закончилась к обоюдному удовольствию. Дия не будет больше плакать по ночам, будущий зять показал себя героем, а ему не надо опасаться, что Тофур, замяв под кустом его дочь, сделает ей ребенка и, подобно отцу своему, удерет искать судьбу где-нибудь в чужих краях.
– Неси усача во двор. Дия, позови мать, надо разделать рыбину, пока не протухла.
– Как ты поймал такую громадину, такую страшилину? – спросила Дия, глядя при этом не на усача, а на юношу – счастливыми, широко распахнутыми глазами.
– А вот так! – Тофур крепко обнял ее.
– Это еще что за безобразие! – послышался голос матери Дни, вышедшей из дома с большой плетеной корзиной и двумя ножами в руках. – Ишь шустрый! Лучше иди о свадьбе подумай, жених! Чем народ кормить-потчевать будешь? А ты нож бери, потроши рыбину, успеешь еще со своим удальцом помиловаться!
Расцепившись, новоиспеченные жених и невеста отпрянули в разные стороны, однако Тофур напоследок успел шепнуть Дии:
– Как все утихнет, не спи смотри. Я тебя за хлевом ждать буду.
Отнеся усача за амбар, Тофур заглянул в лавку и скоро из разговоров присутствующих понял, что Заруг и его спутники разыскивают трех ночевавших недавно в их деревне незнакомцев и нуждаются в проводнике. Когда Заруг и Уиф вышли из лавки проследить, как устраиваются на ночлег их подчиненные, будущий тесть сообщил юноше, что если тот согласится быть проводником пришлых, то он, Сасф, обещает приготовить к его возвращению все необходимое для свадьбы. Предложение это пришлось очень не по душе Тофуру, кое-кто из деревенских, сидевших рядом с ним за длинным дощатым столом, тоже возмутился, обвиняя Сасфа в том, что тот посылает будущего зятя на верную смерть. Эти-то хмельные выкрики, из которых Тофур понял, что, вернувшись из джунглей, станет для односельчан настоящим героем, да еще мысль об отсутствии денег на устройство большого свадебного угощения и заставили его дать согласие.
Поэтому, когда Сасф, расписав ужасных насекомых, которыми кишат джунгли, перешел к рассказам о чудовищных птицах, гадах, зверях и глегах, о которых не имел, разумеется, ни малейшего представления, юноша даже не улыбнулся. Ясно было, что говорит все это лавочник не только из любви почесать языком или желания предостеречь пришлых, но и для того, чтобы набить цену его, Тофура, услугам. И это Сасфу таки удалось. Пять круглых, полновесных, блестящих золотых монет – деньги в здешних краях неслыханные – перекочевали из рук Заруга к Сасфу.
– Нет, нет, деньги я должен получить сейчас, иначе он с вами никуда не пойдет, – решительно заявил лавочник своему гостю, когда тот пообещал расплатиться с самим проводником по окончании похода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, если он соберется с силами, а усач не выкинет какого-нибудь финта, все кончится в течение получаса. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что ее даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было – юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на нее Небесным Отцом неспроста.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом – наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться – язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. «Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача», – думал юноша.
Руки его перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач – гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач – отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, – широкая морда его действительно ухмылялась, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений – он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул ее на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.
Тофур схватил бечеву. Она обожгла ладони, дернулась раз, другой. Он привычно навалился на нее всем своим весом, и она медленно и неровно, толчками, будто нехотя стала поддаваться.
Когда усач всплыл, острога все еще торчала из его бока. Вода вокруг была красной от крови, и он уже не казался таким огромным. Пять, от силы шесть, локтей – не больше…
2
Уже на подходах к деревне они почувствовали что-то неладное, а войдя в нее, начали тревожно переглядываться. Вид четырех мужчин, тащивших на ремнях гигантскую рыбину, должен был вызвать переполох, поднять на ноги и вернувшихся с полей, и на поля не уходивших, заставить выскочить на улицу всех от мала до велика. Никто, однако, не попался им на глаза, не завопил от изумления и восторга. Мужчины, которых Тофур отыскал на ближних к озеру полях и уговорил помочь перенести усача во двор отца Дии, двигались к дому Сасфа. «Куда же все подевались?» – подумал Тофур.
Размышления Тофура были прерваны появлением Мули – дочери Зейра. Выскочив из-за изгороди, сплетенной из веток и колючего вьюна, она увидела покачивавшегося на ремнях усача, с разбегу остановилась и восторженно заголосила:
– Рыба, рыба, рыба! Тофур поймал большую рыбу!
Хмурое лицо юноши просветлело.
– Вы несете рыбу Сасфу, да? У него собралось много пришлых, все наши там! Я скажу им, что вы несете самую большую рыбу, которая водится в озере! – выпалив это одним духом, Мули, сверкая грязными пятками, умчалась на деревенскую площадь, а несшие усача, ускорив шаги, насколько это было возможно под такой ношей, последовали за ней.
Маленькая площадь была заполнена людьми, которые шумно приветствовали Тофура и его спутников. Они уже вволю накричались и наспорились по случаю появления в деревне трех десятков пришлых, но вызванное таким обилием нежданных гостей любопытство и возбуждение не успело остыть и смениться обычной апатией благодаря выкаченному Сасфом на середину площади бочонку хмельной чимсы.
Почему Сасф расщедрился на угощение односельчан, было Тофуру непонятно, и он предположил, что, возможно, это пришлые решили таким образом отпраздновать свое прибытие. Впрочем, судя по тому, что местные жители, рассевшиеся вперемешку с пришлыми на циновках и ковриках, постланных прямо посреди площади, уже передавали из рук в руки оплетенные соломой глиняные кувшины, было ясно: неожиданно разгоревшийся праздник уже не зависел от щедрости лавочника или гостей.
Недружно, но с энтузиазмом проорав приветствия Тофуру и его спутникам, деревенские и пришлые, оставив на время кувшины и закуски, потянулись к удачливому рыболову и, отогнав ребятишек, успевших, подобно мухам, облепить усача, принялись шумно восхищаться и обсуждать невиданную добычу. Похлопав по чешуйчатому боку рыбины, подергав ее за обвисшие усы, уважительно потрогав похожие на крючья зубы, они бессвязно поведали припозднившимся о появлении в деревне гостей и вернулись к прерванному веселью, позволив наконец Тофуру приблизиться со своим трофеем к дверям лавки, служившей постоялым двором и питейным заведением. На поднявшийся шум из лавки вышел Сасф в сопровождении двух незнакомцев, из-за плеча его выглядывало круглое свежее личико Дии.
Подождав, пока шум немного утихнет, а несшие сача приблизятся, Сасф указал высокому узколицему незнакомцу на Тофура:
– Наш лучший рыбак и охотник. О нем-то я вам и говорил, – и, обращаясь к юноше и его спутникам, воскликнул: – Вот это добыча! Давненько не видали в наших местах такой рыбины!
Глаза лавочника возбужденно блестели, губы лоснились от жира, лицо раскраснелось – отец Дии, в отличие от сопровождавших его незнакомцев, успел, как видно, уже угоститься на славу, и Тофур подумал, что более подходящего случая для вручения свадебного дара ему не представится.
– Не правда ли, поймать такого усача мог лишь настоящий мужчина? – обратился он громким голосом к собравшимся.
– Да! Ты рыбак! Охотник! Мужчина! – закричали деревенские с разных концов площади. Их поддержали пришлые, которые, как следует нагрузившись, тоже были не прочь поорать, благо повод был и правда внушительный.
– Ты слышал, что они говорят? – обратился Тофур к Сасфу. – Они подтверждают, что я настоящий мужчина. Твое условие выполнено, позволь мне преподнести тебе этого усача. Выдай за меня свою дочь!
– Свадьба! Быть свадьбе! Молодец Тофур! Счастья и многих детей Дии! – взорвалась площадь хмельными криками.
Дия заулыбалась, залилась румянцем и спряталась за спину отца. Тофур улыбнулся. При всех своих недостатках, его односельчане были добрыми и славными людьми и умели радоваться за соседа так же, как за самих себя. Порой они посматривали на юношу косо – мыслимое ли дело, вместо того чтобы трудиться в поле или на огороде, целыми днями охотиться и рыбачить? Но – молодец Тофур; какой он ни есть, а свой, родной, пусть будет счастлив и скорее брюхатит Дию, чтоб деревня огласилась криками новых, вечно путающихся под ногами ребятишек!
– Ты мужчина, и я принимаю свадебный дар. Дия будет твоей женой! – торжественно произнес Сасф, придавая соответствующее случаю выражение своему круглому, пышущему здоровьем и довольством лицу. Про себя он подумал, что дурацкая размолвка с Тофуром закончилась к обоюдному удовольствию. Дия не будет больше плакать по ночам, будущий зять показал себя героем, а ему не надо опасаться, что Тофур, замяв под кустом его дочь, сделает ей ребенка и, подобно отцу своему, удерет искать судьбу где-нибудь в чужих краях.
– Неси усача во двор. Дия, позови мать, надо разделать рыбину, пока не протухла.
– Как ты поймал такую громадину, такую страшилину? – спросила Дия, глядя при этом не на усача, а на юношу – счастливыми, широко распахнутыми глазами.
– А вот так! – Тофур крепко обнял ее.
– Это еще что за безобразие! – послышался голос матери Дни, вышедшей из дома с большой плетеной корзиной и двумя ножами в руках. – Ишь шустрый! Лучше иди о свадьбе подумай, жених! Чем народ кормить-потчевать будешь? А ты нож бери, потроши рыбину, успеешь еще со своим удальцом помиловаться!
Расцепившись, новоиспеченные жених и невеста отпрянули в разные стороны, однако Тофур напоследок успел шепнуть Дии:
– Как все утихнет, не спи смотри. Я тебя за хлевом ждать буду.
Отнеся усача за амбар, Тофур заглянул в лавку и скоро из разговоров присутствующих понял, что Заруг и его спутники разыскивают трех ночевавших недавно в их деревне незнакомцев и нуждаются в проводнике. Когда Заруг и Уиф вышли из лавки проследить, как устраиваются на ночлег их подчиненные, будущий тесть сообщил юноше, что если тот согласится быть проводником пришлых, то он, Сасф, обещает приготовить к его возвращению все необходимое для свадьбы. Предложение это пришлось очень не по душе Тофуру, кое-кто из деревенских, сидевших рядом с ним за длинным дощатым столом, тоже возмутился, обвиняя Сасфа в том, что тот посылает будущего зятя на верную смерть. Эти-то хмельные выкрики, из которых Тофур понял, что, вернувшись из джунглей, станет для односельчан настоящим героем, да еще мысль об отсутствии денег на устройство большого свадебного угощения и заставили его дать согласие.
Поэтому, когда Сасф, расписав ужасных насекомых, которыми кишат джунгли, перешел к рассказам о чудовищных птицах, гадах, зверях и глегах, о которых не имел, разумеется, ни малейшего представления, юноша даже не улыбнулся. Ясно было, что говорит все это лавочник не только из любви почесать языком или желания предостеречь пришлых, но и для того, чтобы набить цену его, Тофура, услугам. И это Сасфу таки удалось. Пять круглых, полновесных, блестящих золотых монет – деньги в здешних краях неслыханные – перекочевали из рук Заруга к Сасфу.
– Нет, нет, деньги я должен получить сейчас, иначе он с вами никуда не пойдет, – решительно заявил лавочник своему гостю, когда тот пообещал расплатиться с самим проводником по окончании похода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65