Быть сыном своего отца означало пройти суровую и долгую подготовку в искусствах истинной магии, обучение тактике и стратегии. Это означало, что его бросят против конкурирующих кланов, как только представится возможность или возникнет хоть какой-то предлог перейти границу, напасть на крепость, пролить кровь соперников. Наконец Эрескен занял место, которое принадлежало ему по праву рождения, и взял на себя обязанность защищать своего господина или умереть в попытке это сделать.
«Сэдриновы потроха, ну и скучный же вы народ!»
Воспоминания были вытащены, осмотрены, отброшены в сторону. Эрескен ярился, беспомощный и жалкий, когда Грен искал для себя что-то интересное, его презрение громко прозвучало в тиши памяти.
«Если мы намерены пересечь океан, чтобы сражаться там за свои права, мы не оставим позади никого, кто мог бы всадить нож нам в спину». Часто повторяемые слова отца раздались в уме Эрескена – приговор соседнему владению, истребляющий его до последнего младенца.
«Звучит разумно», – одобрил Грен, и на мгновение его сокрушительная хватка ослабла.
«Кто ты? – спросил Эрескен, силясь вырваться из коварного болота памяти. – Как ты это делаешь?»
«Кто знает? И не все ли тебе равно? – Угроза вернулась, снова нависнув со всех сторон, еще более зловещая. – Это ты влез незваным в мою голову, и тебе придется за это поплатиться. Я не сдаюсь без боя!»
«Но кто ты?» – разозлился Эрескен, снедаемый предательским страхом.
«Тот, кто получил от жизни куда больше веселья, чем ты, приятель».
Алый огонь прострелил темноту, обрушив на Эрескена яркие видения, которые и ужаснули, и озадачили колдуна. Брат предателя протягивал руку, побуждая его идти дальше, когда дети вдвоем исследовали все закоулки какого-то отдаленного фесса. Память выскочила за стены: тайный побег в лес следом за старшими братьями, дядьями и отцом, вышедшими ставить ловушки. Побег, едва не кончившийся гибелью, ибо они заблудились во внезапной пурге и вернулись только на рассвете, полузамерзшие, к истеричным женщинам и целый день потом отогревались в какой-то надворной постройке. Это было совсем не забавно, пришли к выводу дети. Им предстоит научиться побеждать холод и непогоду, чтобы в следующий раз идти дальше.
Воспоминание перескочило в темную пещеру. В шахтах было не так холодно, и непогода не могла добраться до них под землей. То безрассудное предположение было перечеркнуто банальным открытием изнурение – такой же коварный убийца, как холод, когда дождь, идущий на поверхности на расстоянии полдня пути от рудников, мог оставить храброго исследователя пещер по шею в воде в течение нескольких вздохов. Страх, граничивший с безумием, сдавил ум Эрескена, воспоминание о нырянии через затопленные туннели, о легких в огне посреди ледяной воды, об умопомрачении, которое побуждает сделать тот последний, смертельный вдох. А в следующий миг весь ужас потонул в маниакальном смехе ликования, оттого что удалось выжить.
Темп памяти ускорялся, напряженность возрастала – опыт строился на опыте Рост, обязанности и накапливавшееся понимание отчуждения. Первая смерть – несчастный случай в кулачной схватке, повод для легкого сожаления, но и страшное открытие, что у него в руках такая сила. Эрескен запаниковал до тошноты при воспоминании о Шелтий, пытающемся наказать этот ум, – сей безумец, видимо, решил, что он никогда больше не позволит такого вторжения. Эта непокорность была чем-то совершенно непостижимым, превосходящим весь жизненный опыт Эрескена.
Колдун вздрогнул от ярких образов войны: кровавые битвы армий, рубящих друг друга на куски, мелкие ночные стычки и нападения из засады. Соратники приходили и уходили, кто – к смерти, кто – к разгульной жизни, чтобы потратить деньги, пока еще живы. Сожалелось обо всех потерях и ни об одной. В жизни наемника не было никаких ограничений, только свобода. Приказам следовали, если были согласны с ними, уклонялись – если нет. Один брат полагался на убедительность доводов, чтобы, где возможно, предотвратить беду, другой – на физическую выносливость, чтобы вытаскивать их обоих из все более опасных ситуаций.
Каждая смерть подносилась к испуганному взору Эрескена, леденящее хихиканье оглушало его многоголосым эхом. Грен забавлялся страхом своего пленника и громоздил ужас на ужас. Противники были заколоты или обезглавлены в неожиданном нападении. Каждый опознанный враг уничтожался как можно скорее, пока не предпринял собственную атаку. Это были отрадные смерти. Выпотрошенные в бою мужчины истекали кровью с напрасными проклятиями и мольбами. Это были смерти не слишком приятные, но желанные, ибо они приносили трофеи и деньги, которые тратились на удовольствия – женщин и азартные игры. Те, кто нарушил суровую дисциплину боя, были повешены на ближайшем дереве, их тела подергивались в агонии медленного удушья – несущественные смерти.
Эрескен почувствовал, что его защиты крошатся под этим неослабевающим натиском. Его убежище сжалось до размеров отчаяния: он тщетно сражался с презрением, которое расплющивало его. Колдун не чувствовал пол под ногами, камень под пальцами, не ощущал ни дыхания в горле, ни пульса ужаса, который гнал кровь по телу. Не было ничего, кроме этой сокрушительной насмешки, разрывающей его на части.
«Ты трус, верно? – продолжал ненавистный голос. – Слова „рукопашный бой“, „убей или будь убитым“, „последняя игра“ ни о чем тебе не говорят. Ты пользуешься своим преимуществом, копаясь в чужих умах. Ты посылаешь людей на смерть, одурачивая их, ибо тебе не нравится убивать самому. Но ты совершил ошибку, приятель, потому что рискнул большим чем готов потерять. Не стоило тебе этого делать. Выходит, ты не убийца, нет, но я – да, и это значит, что из нас двоих умрешь ты».
Рекин Тейва, 18-е постлета
– Отпусти меня.
Я тщетно пыталась выкрутиться из железной хватки Сорграда. Синяки от его пальцев надолго останутся на моих запястьях после того, как я смою отпечатки рук Грена.
– Брось нож, – приказал горец. – Если кто и убьет его, то исключительно я.
Я с трудом повиновалась, бескровные пальцы онемели. Клинок, маслянисто блестевший тахном, загремел на половицы.
Все стояли неподвижно, будто статуи на усыпальнице: мы с Сорградом – готовые к броску, эльетимм – прикованный к полу, с пустыми глазницами, отражающими черноту его души, Грен – с расслабленным под маской крови лицом и остекленевшим до голубизны взглядом.
– Если его глаза почернеют, значит, его захватили, – предупредила я Сорграда, пытаясь одновременно следить за обеими неподвижными фигурами и найти какое-нибудь оружие, до которого можно дотянуться.
Грен моргнул сапфировыми глазами, и я вздрогнула, словно в меня ткнули булавкой.
– Это ты?
Эльетимм сполз по стене.
– Он мертв? – хрипло спросила я.
– Думаю, да.
При виде знакомой нахальной усмешки Грена мое сердце взыграло.
– Что ты сделал? – Сорград склонился над колдуном, проверяя дыхание и пульс.
– Он влез в мою голову, и мне это не понравилось, – пожал плечами Грен. – Только он не ожидал, что я его не выпущу.
– Ты хочешь сказать, что знаешь трюки Шелтий? – Мой голос невольно задрожал.
– Нет. – Грен даже оскорбился. – Но он рылся в моем уме, поэтому и я сумел заглянуть в его ум. Я решил, что это – никчемный ошметок дерьма, и как бы раздавил его. Колдун не больно-то сопротивлялся.
– Вряд ли он ожидал драки.
И, конечно, Грен всегда считал себя непобедимым, верно?
– Ты уверен, что он мертв? – Сорград остервенело пнул эльетимма кованым сапогом.
Воспоминание быстро охладило мою внезапную радость от того, что наконец-то мы нашли у эльетиммов слабое место.
– Высшее Искусство может разделять ум и тело, – вымолвила я с замиранием сердца.
Именно так колонисты Келларина провели бесчисленные поколения в спрятанной пещере, неподвластные годам.
– Выходит, его ум мог сбежать в безопасное место? – Сорград посмотрел на неподвижного колдуна.
Я удивилась, как человек, вселявший такой страх в моем воображении, мог оказаться столь незначительной фигурой с грязными белокурыми волосами, падающими на неприметное лицо, осунувшееся от голода и усталости, в испачканной одежде и сапогах, густо покрытых дорожной пылью.
– Это дело поправимое, – услужливо вмешался Грен.
Схватив эльетимма за волосы, он вонзил нож в место соединения черепа с шеей и повернул его кругом. Я сморщила нос и закашлялась от запаха крови.
– Я думала, Хэлис тогда в шутку сказала, что вы, парни, обожаете собирать головы.
– Нам лучше…
Сорград не успел договорить. Дверь распахнулась, и девушка застыла на пороге. При виде следов кровавой бойни у нее отвисла челюсть, серо-голубые глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит.
Мы с Сорградом очнулись прежде, чем она вдохнула. Перепрыгнув через трупы, мы схватили девушку и втащили в комнату. Ногой захлопывая дверь, Сорград повернулся и одним плавным движением толкнул пленницу спиной ко мне. Я уже держала наготове пропитанную тахном тряпку. Прижав ее ко рту и носу девушки, я безжалостно скрутила свободной рукой капюшон ее длинной серой мантии. Мерзавка царапала ногтями мою руку, добавляя свежую кровь к краске и синякам. Она лягалась, как мул, но мягкие домашние туфли – это не оружие. Сорград схватил колдунью под коленки, ее сопротивление слабело по мере того, как наркотик и удушающий капюшон делали свое дело. Она стала вялой и тяжелой в моих руках, и мы торопливо положили ее на пол.
– Это та стерва, что вышвырнула нас из фесса Хачал, – заметил Грен, бросив свой жуткий трофей недорезанным.
– Стало быть, она – Шелтия, а это означает эфирную магию и то, за чем мы пришли, – немедленно заключила я. – Она сгодится.
Я тут же принялась за дело. Положила ей на глаза подушечки из мягкого полотна и туго замотала их широкими льняными лентами. Сунула в уши затычки из шерсти и тоже забинтовала их. В рот запихнула носовой платок с вложенным в него темным комком тассина, чтобы молчала, если тахн перестанет действовать. Еще пара тугих повязок вокруг челюсти и нижней части лица: пусть-ка применит свое колдовство, когда не сможет ни видеть, ни слышать, ни говорить.
– Хоть она и без сознания, она все равно должна дышать, моя девочка. – Сорград сдернул полотно с носа Шелтий.
– Аритейн, ее так зовут? – Грен с интересом разглядывал колдунью.
Ловко затянув последний узел, я села на пятки, сердце стучало, как барабан, дыхание яростно рвалось из груди. Но мое ликование угасло при взгляде на двух мужчин – молодого, расчлененного, словно боров на бойне, и старого, у которого не было видимых ран, кроме одной, смертельной, в горле от ножа Сорграда.
– Должно быть, они ждали эту девушку и пришли сюда раньше, чем мы начали наблюдать за лестницей.
– Я пытался ее оглушить.
Сорград с сожалением посмотрел на мертвую девушку. Ее золотистые кудри слиплись от крови, вытекшей из разбитого черепа. В той же кровавой луже валялась ножка стула, которой горец ее уложил.
– Когда эфирная магия захватит голову, оглушать бесполезно. Эта малявка чуть меня не задушила, – резонно напомнила я горцу. Еще один комплект синяков, который останется после того, как я смою маскировку. – Мне нужно привести себя в порядок. – Я огляделась в поисках воды.
– Мне тоже, – хихикнул Грен, махая липкими руками. Сорград передал мне флягу.
– Сними кольчугу, – приказал он брату, стаскивая с Аритейн длинную серую мантию.
С широкими рукавами и капюшоном, она полностью скроет пропитанное кровью белье и бриджи Грена.
– Подпояши ее покороче, не то расквасишь нос, когда пойдешь по лестнице, – посоветовала я. – Ты не привык к юбкам и наступишь на подол.
В темноте никто не заметит его сапог, да и кровь почти невидима на фоне промасленной кожи.
Аритейн, бледная и бессильная, лежала в своей скромной льняной сорочке, и Сорград быстро завернул ее в наше яркое одеяло. Он вошел, неся в нем женщину без сознания, и с ней же выходит, верно? Никто не станет вглядываться в этой неразберихе. Я смазала немного краски из моих нарисованных синяков и нанесла на ее безупречные руки, а остальную стерла как смогла. В комнате тошнотворно воняло кровью, мочой и калом. Я закашлялась и с трудом глотнула.
– Надо скорей убираться из этого склепа.
Грен бросил мне полотняный балахон, а Сорград осторожно приоткрыл дверь.
– Все чисто. Грен, иди первый. Подними капюшон, опусти голову и ни с кем не разговаривай. Ты – Шелтий, стало быть, важная птица.
– Кукареку, – прошептал Грен из-под накинутого капюшона.
– Направляйтесь к задним воротам, – велела я Сорграду. – Я догоню.
Пока остальные мерным шагом спускались по лестнице, я встала на колени перед дверью, сводя все мысли к одной насущной задаче. Позже будет достаточно времени для кошмаров и тошноты. Вытащив отмычки из кармана, я трудилась над сложным замком с закрытыми глазами, чтобы лучше чувствовать упрямые язычки под металлическими пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
«Сэдриновы потроха, ну и скучный же вы народ!»
Воспоминания были вытащены, осмотрены, отброшены в сторону. Эрескен ярился, беспомощный и жалкий, когда Грен искал для себя что-то интересное, его презрение громко прозвучало в тиши памяти.
«Если мы намерены пересечь океан, чтобы сражаться там за свои права, мы не оставим позади никого, кто мог бы всадить нож нам в спину». Часто повторяемые слова отца раздались в уме Эрескена – приговор соседнему владению, истребляющий его до последнего младенца.
«Звучит разумно», – одобрил Грен, и на мгновение его сокрушительная хватка ослабла.
«Кто ты? – спросил Эрескен, силясь вырваться из коварного болота памяти. – Как ты это делаешь?»
«Кто знает? И не все ли тебе равно? – Угроза вернулась, снова нависнув со всех сторон, еще более зловещая. – Это ты влез незваным в мою голову, и тебе придется за это поплатиться. Я не сдаюсь без боя!»
«Но кто ты?» – разозлился Эрескен, снедаемый предательским страхом.
«Тот, кто получил от жизни куда больше веселья, чем ты, приятель».
Алый огонь прострелил темноту, обрушив на Эрескена яркие видения, которые и ужаснули, и озадачили колдуна. Брат предателя протягивал руку, побуждая его идти дальше, когда дети вдвоем исследовали все закоулки какого-то отдаленного фесса. Память выскочила за стены: тайный побег в лес следом за старшими братьями, дядьями и отцом, вышедшими ставить ловушки. Побег, едва не кончившийся гибелью, ибо они заблудились во внезапной пурге и вернулись только на рассвете, полузамерзшие, к истеричным женщинам и целый день потом отогревались в какой-то надворной постройке. Это было совсем не забавно, пришли к выводу дети. Им предстоит научиться побеждать холод и непогоду, чтобы в следующий раз идти дальше.
Воспоминание перескочило в темную пещеру. В шахтах было не так холодно, и непогода не могла добраться до них под землей. То безрассудное предположение было перечеркнуто банальным открытием изнурение – такой же коварный убийца, как холод, когда дождь, идущий на поверхности на расстоянии полдня пути от рудников, мог оставить храброго исследователя пещер по шею в воде в течение нескольких вздохов. Страх, граничивший с безумием, сдавил ум Эрескена, воспоминание о нырянии через затопленные туннели, о легких в огне посреди ледяной воды, об умопомрачении, которое побуждает сделать тот последний, смертельный вдох. А в следующий миг весь ужас потонул в маниакальном смехе ликования, оттого что удалось выжить.
Темп памяти ускорялся, напряженность возрастала – опыт строился на опыте Рост, обязанности и накапливавшееся понимание отчуждения. Первая смерть – несчастный случай в кулачной схватке, повод для легкого сожаления, но и страшное открытие, что у него в руках такая сила. Эрескен запаниковал до тошноты при воспоминании о Шелтий, пытающемся наказать этот ум, – сей безумец, видимо, решил, что он никогда больше не позволит такого вторжения. Эта непокорность была чем-то совершенно непостижимым, превосходящим весь жизненный опыт Эрескена.
Колдун вздрогнул от ярких образов войны: кровавые битвы армий, рубящих друг друга на куски, мелкие ночные стычки и нападения из засады. Соратники приходили и уходили, кто – к смерти, кто – к разгульной жизни, чтобы потратить деньги, пока еще живы. Сожалелось обо всех потерях и ни об одной. В жизни наемника не было никаких ограничений, только свобода. Приказам следовали, если были согласны с ними, уклонялись – если нет. Один брат полагался на убедительность доводов, чтобы, где возможно, предотвратить беду, другой – на физическую выносливость, чтобы вытаскивать их обоих из все более опасных ситуаций.
Каждая смерть подносилась к испуганному взору Эрескена, леденящее хихиканье оглушало его многоголосым эхом. Грен забавлялся страхом своего пленника и громоздил ужас на ужас. Противники были заколоты или обезглавлены в неожиданном нападении. Каждый опознанный враг уничтожался как можно скорее, пока не предпринял собственную атаку. Это были отрадные смерти. Выпотрошенные в бою мужчины истекали кровью с напрасными проклятиями и мольбами. Это были смерти не слишком приятные, но желанные, ибо они приносили трофеи и деньги, которые тратились на удовольствия – женщин и азартные игры. Те, кто нарушил суровую дисциплину боя, были повешены на ближайшем дереве, их тела подергивались в агонии медленного удушья – несущественные смерти.
Эрескен почувствовал, что его защиты крошатся под этим неослабевающим натиском. Его убежище сжалось до размеров отчаяния: он тщетно сражался с презрением, которое расплющивало его. Колдун не чувствовал пол под ногами, камень под пальцами, не ощущал ни дыхания в горле, ни пульса ужаса, который гнал кровь по телу. Не было ничего, кроме этой сокрушительной насмешки, разрывающей его на части.
«Ты трус, верно? – продолжал ненавистный голос. – Слова „рукопашный бой“, „убей или будь убитым“, „последняя игра“ ни о чем тебе не говорят. Ты пользуешься своим преимуществом, копаясь в чужих умах. Ты посылаешь людей на смерть, одурачивая их, ибо тебе не нравится убивать самому. Но ты совершил ошибку, приятель, потому что рискнул большим чем готов потерять. Не стоило тебе этого делать. Выходит, ты не убийца, нет, но я – да, и это значит, что из нас двоих умрешь ты».
Рекин Тейва, 18-е постлета
– Отпусти меня.
Я тщетно пыталась выкрутиться из железной хватки Сорграда. Синяки от его пальцев надолго останутся на моих запястьях после того, как я смою отпечатки рук Грена.
– Брось нож, – приказал горец. – Если кто и убьет его, то исключительно я.
Я с трудом повиновалась, бескровные пальцы онемели. Клинок, маслянисто блестевший тахном, загремел на половицы.
Все стояли неподвижно, будто статуи на усыпальнице: мы с Сорградом – готовые к броску, эльетимм – прикованный к полу, с пустыми глазницами, отражающими черноту его души, Грен – с расслабленным под маской крови лицом и остекленевшим до голубизны взглядом.
– Если его глаза почернеют, значит, его захватили, – предупредила я Сорграда, пытаясь одновременно следить за обеими неподвижными фигурами и найти какое-нибудь оружие, до которого можно дотянуться.
Грен моргнул сапфировыми глазами, и я вздрогнула, словно в меня ткнули булавкой.
– Это ты?
Эльетимм сполз по стене.
– Он мертв? – хрипло спросила я.
– Думаю, да.
При виде знакомой нахальной усмешки Грена мое сердце взыграло.
– Что ты сделал? – Сорград склонился над колдуном, проверяя дыхание и пульс.
– Он влез в мою голову, и мне это не понравилось, – пожал плечами Грен. – Только он не ожидал, что я его не выпущу.
– Ты хочешь сказать, что знаешь трюки Шелтий? – Мой голос невольно задрожал.
– Нет. – Грен даже оскорбился. – Но он рылся в моем уме, поэтому и я сумел заглянуть в его ум. Я решил, что это – никчемный ошметок дерьма, и как бы раздавил его. Колдун не больно-то сопротивлялся.
– Вряд ли он ожидал драки.
И, конечно, Грен всегда считал себя непобедимым, верно?
– Ты уверен, что он мертв? – Сорград остервенело пнул эльетимма кованым сапогом.
Воспоминание быстро охладило мою внезапную радость от того, что наконец-то мы нашли у эльетиммов слабое место.
– Высшее Искусство может разделять ум и тело, – вымолвила я с замиранием сердца.
Именно так колонисты Келларина провели бесчисленные поколения в спрятанной пещере, неподвластные годам.
– Выходит, его ум мог сбежать в безопасное место? – Сорград посмотрел на неподвижного колдуна.
Я удивилась, как человек, вселявший такой страх в моем воображении, мог оказаться столь незначительной фигурой с грязными белокурыми волосами, падающими на неприметное лицо, осунувшееся от голода и усталости, в испачканной одежде и сапогах, густо покрытых дорожной пылью.
– Это дело поправимое, – услужливо вмешался Грен.
Схватив эльетимма за волосы, он вонзил нож в место соединения черепа с шеей и повернул его кругом. Я сморщила нос и закашлялась от запаха крови.
– Я думала, Хэлис тогда в шутку сказала, что вы, парни, обожаете собирать головы.
– Нам лучше…
Сорград не успел договорить. Дверь распахнулась, и девушка застыла на пороге. При виде следов кровавой бойни у нее отвисла челюсть, серо-голубые глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит.
Мы с Сорградом очнулись прежде, чем она вдохнула. Перепрыгнув через трупы, мы схватили девушку и втащили в комнату. Ногой захлопывая дверь, Сорград повернулся и одним плавным движением толкнул пленницу спиной ко мне. Я уже держала наготове пропитанную тахном тряпку. Прижав ее ко рту и носу девушки, я безжалостно скрутила свободной рукой капюшон ее длинной серой мантии. Мерзавка царапала ногтями мою руку, добавляя свежую кровь к краске и синякам. Она лягалась, как мул, но мягкие домашние туфли – это не оружие. Сорград схватил колдунью под коленки, ее сопротивление слабело по мере того, как наркотик и удушающий капюшон делали свое дело. Она стала вялой и тяжелой в моих руках, и мы торопливо положили ее на пол.
– Это та стерва, что вышвырнула нас из фесса Хачал, – заметил Грен, бросив свой жуткий трофей недорезанным.
– Стало быть, она – Шелтия, а это означает эфирную магию и то, за чем мы пришли, – немедленно заключила я. – Она сгодится.
Я тут же принялась за дело. Положила ей на глаза подушечки из мягкого полотна и туго замотала их широкими льняными лентами. Сунула в уши затычки из шерсти и тоже забинтовала их. В рот запихнула носовой платок с вложенным в него темным комком тассина, чтобы молчала, если тахн перестанет действовать. Еще пара тугих повязок вокруг челюсти и нижней части лица: пусть-ка применит свое колдовство, когда не сможет ни видеть, ни слышать, ни говорить.
– Хоть она и без сознания, она все равно должна дышать, моя девочка. – Сорград сдернул полотно с носа Шелтий.
– Аритейн, ее так зовут? – Грен с интересом разглядывал колдунью.
Ловко затянув последний узел, я села на пятки, сердце стучало, как барабан, дыхание яростно рвалось из груди. Но мое ликование угасло при взгляде на двух мужчин – молодого, расчлененного, словно боров на бойне, и старого, у которого не было видимых ран, кроме одной, смертельной, в горле от ножа Сорграда.
– Должно быть, они ждали эту девушку и пришли сюда раньше, чем мы начали наблюдать за лестницей.
– Я пытался ее оглушить.
Сорград с сожалением посмотрел на мертвую девушку. Ее золотистые кудри слиплись от крови, вытекшей из разбитого черепа. В той же кровавой луже валялась ножка стула, которой горец ее уложил.
– Когда эфирная магия захватит голову, оглушать бесполезно. Эта малявка чуть меня не задушила, – резонно напомнила я горцу. Еще один комплект синяков, который останется после того, как я смою маскировку. – Мне нужно привести себя в порядок. – Я огляделась в поисках воды.
– Мне тоже, – хихикнул Грен, махая липкими руками. Сорград передал мне флягу.
– Сними кольчугу, – приказал он брату, стаскивая с Аритейн длинную серую мантию.
С широкими рукавами и капюшоном, она полностью скроет пропитанное кровью белье и бриджи Грена.
– Подпояши ее покороче, не то расквасишь нос, когда пойдешь по лестнице, – посоветовала я. – Ты не привык к юбкам и наступишь на подол.
В темноте никто не заметит его сапог, да и кровь почти невидима на фоне промасленной кожи.
Аритейн, бледная и бессильная, лежала в своей скромной льняной сорочке, и Сорград быстро завернул ее в наше яркое одеяло. Он вошел, неся в нем женщину без сознания, и с ней же выходит, верно? Никто не станет вглядываться в этой неразберихе. Я смазала немного краски из моих нарисованных синяков и нанесла на ее безупречные руки, а остальную стерла как смогла. В комнате тошнотворно воняло кровью, мочой и калом. Я закашлялась и с трудом глотнула.
– Надо скорей убираться из этого склепа.
Грен бросил мне полотняный балахон, а Сорград осторожно приоткрыл дверь.
– Все чисто. Грен, иди первый. Подними капюшон, опусти голову и ни с кем не разговаривай. Ты – Шелтий, стало быть, важная птица.
– Кукареку, – прошептал Грен из-под накинутого капюшона.
– Направляйтесь к задним воротам, – велела я Сорграду. – Я догоню.
Пока остальные мерным шагом спускались по лестнице, я встала на колени перед дверью, сводя все мысли к одной насущной задаче. Позже будет достаточно времени для кошмаров и тошноты. Вытащив отмычки из кармана, я трудилась над сложным замком с закрытыми глазами, чтобы лучше чувствовать упрямые язычки под металлическими пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74