— Ты ведь не исчадие, вот я и подумал, чего ты у них ищешь?
— Не твое дело. Ты все сказал?
— Наверное. Зато у меня здесь дело, и я не хочу, чтобы ты все испортил.
— Что поделать, сынок!
— Ты из поселка Донны?
Бородач медленно перекатился на бок и уставился в глаза Бетику.
— Что ты знаешь о Донне?
— Я друг Йона Шэнноу. Он попросил меня помочь ей.
— А почему он сам не здесь?
— Был бы здесь, если бы мог. А вот ты здесь зачем?
— А ты как думаешь?
— Попытаешься спасти ее?
— Вообще?то так, но этих стервецов здесь слишком уж много. Пробраться в их лагерь никакой возможности нет. Они выставили семь часовых, и еще один сидит в фургоне.
— А я часовых насчитал только шесть!
— Один сидит вон на том высоком дубе. У него длинное ружье, и, надо думать, стрелять из него он умеет.
Бетик снял затвор с боевого взвода и сунул пистолет в кобуру.
— Меня зовут Бетик, — сказал он, протягивая руку.
— Джейкоб Мадден, — отозвался бородач, снимая со взвода свой пистолет, который держал под курткой наготове. Они обменялись рукопожатием.
— Мы чуть было друг друга не прикончили, — заметил Бетик.
— Ты был на волосок от смерти, — сказал Мадден. — Пойдем?ка туда, где можно будет поговорить без помех.
Они осторожно пробрались сквозь кусты и спустились за гребень холма.
Там, в укромной рощице стояли две лошади. Бетик увидел, что возле них лежит на боку человек с пистолетом в руке. Лицо совсем восковое, на груди сквозь рубашку сочится кровь. Мадден опустился на колени рядом с ним.
— До нее не добраться, Грифф. Слишком их много.
Гриффин попытался привстать, но не смог.
— Кто он? — спросил Бетик.
— Донна — его жена.
Бетик поднял брови, потом наклонился над раненым.
— Похоже, он умирает, — сказал он, словно завязывая разговор.
Мадден выругался.
— Никто твоего мнения не спрашивает! — отрезал он.
Гриффин судорожно вздохнул и сел.
— Ну, я не то чтобы чувствую себя так уж хорошо, — заметил он. — Кто твой приятель?
— Говорит, что его зовут Бетик и что он друг Шэнноу. И будто послан помочь Донне.
— Ты ему веришь?
— Дьявол! Не знаю Грифф. Пока он еще никого не убил. А меня мог бы прикончить без всяких хлопот.
Гриффин знаком попросил Бетика сесть рядом с ним и долго вглядывался в лицо исчадия.
— Зачем им Донна?
— Чтобы принести ее в жертву, если Шэнноу прав.
— Мы должны добраться до нее!
— Даже если и доберемся, дальше что? Четверо на двух лошадях — и притом она лежит без чувств.
Гриффин откинулся на траву и закрыл глаза.
Бетик некоторое время сидел молча, потом потрогал Маддена за плечо. Бородач оглянулся.
— Что тебе?
— Сейчас время большого праздника. Я потерял счет дням, но он должен быть очень скоро. Называется Валытурнахт и считается очень священным. Всегда приносится большая жертва, на улицах танцуют, стоят бочки с вином — можно познать все радости плоти. Если он уже не миновал, то, значит, ее предназначают для Вальпурнахт.
— И чем это поможет нам?
— В храме ее не будет окружать охрана из двухсот человек. Надо укрыться в городе и попытаться спасти ее перед праздником.
— Мы там будем бросаться в глаза, как болячки на свиной заднице!
— У меня есть в городе несколько домов.
— А как мы узнаем, не поселился ли в них кто?нибудь?
— Ты всегда все видишь в самом черном свете, Джейкоб?
— Угу.
— На лошадях мы доберемся до предместьев при первых лучах рассвета. Твой друг хотя бы сможет немного отлежаться и набраться сил.
Гриффин ухватил Маддена за локоть.
— Джейкоб, он дело говорит. Помоги мне взобраться на лошадь.
Путь занял три часа. По узким улочкам Вавилона Мадден ехал весь подобравшись, каждую секунду ожидая оклика, выстрела или каких?либо признаков, что их заманили в ловушку. Но прохожие словно бы мало чем отличались от поселенцев Авалона. Женщины гуляли с детьми, мужчины болтали на углах, и никто не обращал внимания на двух всадников и на то, что Бетик ведет лошадь Гриффина под уздцы. Проводник караванов был в кожаной куртке, прятавшей его раны, и тратил последние силы на то, чтобы сидеть в седле прямо.
Бетик остановил мальчика, который прогуливал огромного серого волкодава.
— Какой нынче день, малый?
— Двадцать восьмое апреля.
Бетик повел их дальше. Они долго кружили в лабиринте вонючих лачуг по заваленным отбросами проулкам, пока наконец не оказались перед запертыми воротами в высокой ограде. Бетик приподнял узкую цепь, зажал ее в кулаках, и Мадден увидел, как вздулись мышцы на его руках и плечах. Центральное звено растянулось, затем лопнуло. Бетик открыл ворота и впустил их внутрь. Они увидели дом из белого камня со стрельчатыми окнами и арками дверей. Второй этаж под козырьком крутой крыши опоясывал балкон.
— Здесь жила моя сестра, — сказал Бетик.
Позади дома оказалась пустая конюшня. Бетик расседлал лошадей и помог Гриффину войти в дом. Там все покрывала густая пыль — можно было не сомневаться, что туда давно никто не входил.
Мебель была самая скромная, но они полуподвели?полуподнесли Гриффина до широкого прочного дивана у стены под окном.
— Я пойду раздобуду чего?нибудь поесть, — сказал Бетик.
— Праздник уже прошел? — спросил Гриффин.
— Нет. У нас есть еще два дня.
— А что это за Святая Ночь?
— В эту ночь Дьявол нисходит к своим детям.
Шэнноу добрался до каньона в полночь через тридцать семь часов после того, как у него на глазах Бетик и Руфь канули в ночь. Увидев впереди развалины города, он натянул поводья и с чем?то, похожим на благоговейный ужас, уставился на призрачный корабль. Это был уже не ржавеющий остов — теперь он предстал во всем своем великолепии — четыре гигантские наклонные трубы и шесть рядов огней, жемчужными нитями протянувшихся вдоль его палуб.
Ночной ветер переменил направление, и в каньоне эхом отдались звуки дальней музыки.
По горам прокатился громовой удар, и конь Шэнноу вздыбился. Успокаивая его, он смотрел, как небо прочертила огненная дуга и с сухими хлопками рассыпалась в облако разноцветных звезд. Со стороны корабля донеслись восторженные крики.
Шэнноу снял ремешки с пистолетов и медленно глубоко вздохнул. Коснувшись каблуками боков жеребца, он поехал к развалинам.
Перед ним возникла черная тень…
— Да, вам давно пора выйти в открытую, Льюис, — сказал он. — Вы уже три раза брали меня на прицел.
— Я не хочу убивать вас, Шэнноу. Правда. Поверните лошадь и уезжайте!
— Прямо к зелотам, укрывшимся в лесу?
— Вы сумеете их избежать. С вашим опытом и умением.
Шэнноу молча сидел в седле, глядя в дуло черного ружья и ощущая напряжение, исходящее от Хранителя.
— Неужели я ошибся в вас, Льюис? Я счел вас хорошим человеком. Таким, как Арчер. Я как?то не мог вас представить мясником, режущим женщин и детей, вампиром?кровососом.
— Я солдат. Не принуждайте меня убить вас.
— Что происходит с Ковчегом?
Льюис облизал губы.
— Нынче ночью мы празднуем Возрождение. Каждый год в это время мы оживляем какие?либо особенности прошлого, показывая подлинность того, что мы храним, подчеркивая, что оно реальность, а не воспоминания о ней. Нынче Ковчег вновь поплывет по волнам во всей своей славе. А теперь уезжайте, Бога ради!
— Бога, Льюис? Начальники исчадий Ада говорят о Боге? Скажите это ветру. Скажите это фермерам, пригвожденным к древесным стволам, и женщинам, поруганным и зарезанным! Но мне не говорите!
— Мы не затеваем войн, Шэнноу. Из века в век мы пытались направить человечество назад к цивилизации, но ничего не добились. Единства нет. Саренто говорит, что без единства нет порядка, без порядка нет закона, а без закона нет цивилизации. Все великие сдвиги оказывались результатом войны. Скоро все будет по?другому, Шэнноу. Мы восстановим города и превратим мир в сад. Уезжайте же, пожалуйста!
— О вашей утраченной цивилизации, Льюис, я не знаю ничего, — негромко сказал Шэнноу. — Каритас не пожелал ничего мне рассказать. Не знаю, была ли она прекрасна, но если оружие, которое у вас в руках, — пример того, чем они тогда пользовались, я сильно в этом сомневаюсь. И в те времена существовали подобия исчадий Ада, которые сметали все перед собой, обрекая на смерть тысячи и тысячи? Или было оружие даже страшнее этой черной штуки? Может быть, целые города стирались с лица земли. И вы хотите вернуть такое? Не так давно я был ранен и нашел приют в маленьком селении. Там жили мирные люди, Льюис. Счастливые люди. Их старейшина был когда?то Хранителем. Но теперь их больше нет. Женщин изнасиловали и перерезали им горло. А Каритас? Его распяли. Не сомневаюсь, их души, если они еще остаются там, будут приветствовать вашу мечту. Но ведь их там нет, верно? Их всосал ваш Кровь?Камень, чтобы творить новые смерти и отчаяние.
— Хватит! Мне было приказано убить вас, а я нарушил приказ. Если вы сейчас же уедете, Шэнноу, то останетесь в живых. Неужели для вас это ничего не значит?
— Конечно, значит, Льюис. Никто не хочет умирать. Вот почему я разговариваю с вами. Я не хочу вас убивать, но я должен отыскать ваш Камень.
Льюис прижал приклад к плечу.
— Если вы сейчас же не повернете коня, я отправлю вас в Ад.
— Но я ведь и хочу попасть туда, Льюис. Вон же он! — и Шэнноу указал на Ковчег.
В ярком лунном свете Шэнноу увидел, как напрягся Льюис, как приклад еще теснее вжался в его плечо. Иерусалимец слетел с седла в тот миг, когда прогремела длинная очередь. Он ударился о землю, перекатился за валун, от которого тут же брызнули осколки. Затем приподнялся на коленях, сжимая пистолет. Его конь валялся на спине, задрав дергающиеся ноги к небу, и Шэнноу, ощущая леденящую холодность, взвел затвор, метнулся влево и перекатился через плечо. Льюис молниеносно повернулся, ружье в его руках подпрыгивало, справа от Шэнноу пули поднимали фонтанчики земли и камешков. Пистолет замер, и единственная пуля сбила Льюиса с ног. Шэнноу подошел к нему. Льюис был мертв. Иерусалимец повернулся к бьющемуся в агонии коню и выстрелил ему в ухо, затем перезарядил пистолет и зашагал к развалинам.
«Никто не хочет умирать, Льюис», — прозвучало у него в ушах, и он почувствовал всю истинность этих слов. Шэнноу не хотел умирать. Он хотел найти Иерусалим и обрести мир и покой. Он посмотрел на Ковчег, на сияющие огни, прислушался к музыке. Потом оглянулся на труп Льюиса, уже совсем слившийся с лунными тенями.
Он подошел к двери в скале и, выхватив пистолет, отпрянул в сторону. Когда дверь начала открываться, он прицелился, но стальной туннель за ней был пуст. Он вошел, почти прижимаясь к стене, и дверь закрылась позади него. Ни ведущей вниз лестницы, ни дверей. Он тихо выругался.
С легким шелестом, маня его, открылась дверь лифта. Убрав пистолет в кобуру, он вошел.
Дверь закрылась, и лифт чуть задрожал. Затем она снова открылась, и он увидел то, что ожидал увидеть: вооруженных охранников, целящихся в него из пистолетов. На них были странные синие шапочки с козырьками и двубортные куртки из тонкой шерсти. Среди них стоял великан Саренто, одетый так же, но только куртка была белой с медными пуговицами и синими эполетами, блестевшими тремя золотыми полосками.
— Право, вы меня разочаровали, мистер Шэнноу, — приветствовал его Саренто. Стражники вошли в лифт и разоружили Иерусалимца. Он не сопротивлялся. Его вывели наружу, и он увидел перед собой не запомнившийся ему ярко освещенный коридор, но огромное помещение с роскошной резной мебелью, пушистыми коврами и окнами из цветного стекла.
— Великолепно, не правда ли? — сказал Саренто.
Шэнноу промолчал. В безмолвном изумлении он смотрел на цветные стекла, слагавшиеся в изображения плывущих кораблей и библейских святых и на окружавшие их золоченые панели искуснейшей работы.
— Зачем вы вернулись, мистер Шэнноу?
— Уничтожить вас.
— Неужто вы и правда верите, что способны и с Хранителями повторить одно из ваших чудесных избиений разбойников? Но, конечно же, нет!
Помещение начало наполняться людьми, одетыми очень странно — длинные необычного покроя платья на женщинах, мужчины в черных костюмах и белоснежных рубахах.
— Отведите его вниз, — распорядился Саренто. — Я займусь им позже.
Четверо стражников повели Шэнноу по устланной ковром лестнице и по коридору к двери с медной дощечкой «Б?59». Внутри оказалась кровать с бархатными занавесками между четырьмя столбиками и маленький письменный стол, инкрустированный золотом.
— Сядьте, — сказал стражник, молодой человек с коротко остриженными светлыми волосами. — Устройтесь поудобнее.
Они ждали в неловком молчании, пока не вошел Саренто. Он снял белую фуражку и бросил ее на столик.
— Расскажите мне про корабль, — сказал Шэнноу, и Саренто усмехнулся.
— Как вы хладнокровны, Шэнноу! Вы мне положительно нравитесь.
Он сел на кровать и стянул с рук белые перчатки.
— Как вы находите Возрождение? Впечатляет, а?
— Бесспорно, — признал Шэнноу.
— Так и должно быть. Один из величайших кораблей, когда?либо построенных. Имел в длину восемьсот восемьдесят два фута и весил сорок шесть тысяч тонн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46