Но меня интригует то, как вы сами относитесь к своей власти.
– А вы, несмотря на всю свою прямолинейность, представляетесь мне натурой поэтичной, – ответил Хозяин. – И это сочетание меня тоже интригует.
И тут они оба улыбнулись, а Лизбет наклонила головку к самому уху Руна и шепотом сообщила щенку, что эти двое непременно поженятся и что лорд Андерсон со своими слугами переедут в Малый Дворец, а с ними и Даскин, и они вдвоем будут всю жизнь кружиться в танце по липовому паркету.
Каково же было разочарование Лизбет, когда в следующий раз Даскин с Хозяином не приехал, и потом тоже. Лизбет каждый раз спрашивала о нем, и все время получала ответ: он занят, и, как правило, занят он был охотой в далекой стране под названием Наллевуат. Лорд Андерсон, которого Лизбет уже называла Картером, рассказывал девочке удивительные истории об этой стране, где умели разговаривать тигры и предметы мебели и где огромные кошки были добрые и мирные, а мебель – совсем наоборот, и потому люди вместе с тиграми охотились на злобные шкафы и стулья в крошечных комнатках со множеством дверей. Истории эти казались Лизбет просто замечательными, но она никак не могла взять в толк, зачем Даскин проводит там так много времени и не может навестить ее. Видя, как она огорчена, Картер пообещал пригласить Лизбет, Сару и графа Эгиса к себе во Внутренние Покои, как только в Иннмэн-Пике дела пойдут на лад, чтобы девочка могла повидаться с Даскином.
Лизбет думала о том, как это романтично, что лорд Андерсон ухаживает за Сарой, ведь он был высокий и очень важный господин. Его сдержанный юмор очаровывал девочку, и в конце концов она позабыла о том, что когда-то он казался ей похожим на директора школы. Печаль во взгляде лорда Андерсона таяла всякий раз, стоило ему увидеть Сару. Они смеялись и гуляли по переулкам Иннмэн-Пика, играли в дротики на лужайках, которые постепенно исцелялись от напущенной анархистами болезни, а то и просто сидели дома, и Картер слушал сложенные Сарой стихи. Лизбет он называл «маленькой компаньонкой», поскольку она сопровождала их повсюду – и когда они отправлялись в поездку в карете, и на пикники, и на поиски лилий в частях дома, примыкавших к Иннмэн-Пику.
Из стран, составлявших Белый Круг, в городок постоянно привозили еду и прочие припасы, и к концу лета здесь уже было в достатке хлеба и картофеля, древесины и гвоздей, краски для домов и даже имбирного пива. Горожане говорили о том, как славно, что Хозяин ухаживает за дочкой графа, и свое везение приписывали именно этому обстоятельству даже тогда, когда снова зацвели плодовые деревья и из выздоровевшей земли появились на свет свежие всходы пшеницы – ведь всякому было известно, что Хозяин обладает великой властью.
Из-за того, что в годы правления анархистов и дома, и одежда здешних жителей были скучного коричневого цвета, теперь обитатели Иннмэн-Пика все красили в яркие краски, и одежду предпочитали кроить из самых ярких тканей. И еще долгие годы Иннмэн-Пик выглядел так, словно там не прекращается карнавал. Пусть городок смотрелся кричаще – Сара говорила, что горожан можно простить за это, ведь они могли запросто стать дальтониками из-за стольких лет жизни на фоне одного-единственного цвета.
Настал день, когда с северо-запада задули ветра – еще не холодные, но наполненные первыми шелестами осени. Листья начали желтеть, земля увлажнилась и потемнела, в воздухе сладко запахло окончанием лета – так всегда пахнет ближе к осени, и потому смертные не слишком горюют о том, что лето миновало. Картер, Сара и Лизбет поехали на карете к небольшой рощице, расположенной ближе к той части Высокого Дома, что окружала Иннмэн-Пик. Там посреди высоких вязов и корсиканских сосен находился небольшой фонтан, в центре которого стояла фигурка ангела, а из рук ангела текла вода. Это было очень уютное место. Здесь стояла гранитная скамья, а по ветвям деревьев сновали белки. Картер, Лизбет и Сара перекусили макаронами с сыром и фаршем, жареными цыплятами и хлебным пудингом, который Лизбет пришелся по вкусу больше всего остального.
Здесь было тихо. Троицу околдовала красота уходящего лета.
По небу тучными стадами плыли облака и рассеивали свет солнца, отчего все вокруг было объято золотистой дымкой. Лизбет хохотала, радуясь жизни. Она подошла к узкому бортику фонтана, забралась и пошла по нему, осторожно переставляя ноги.
– Поглядите на меня! – закричала она, но когда обошла полкруга, обернулась и увидела, что они вовсе не смотрят на нее. Картер опустился перед Сарой, сидевшей на гранитной скамье, на одно колено.
Лизбет снова окликнула их и потребовала, чтобы они посмотрели на нее, но, подойдя по бортику ближе, услышала, как Картер говорит:
– Сара, вы прекраснейшая и умнейшая из женщин, вы немыслимо хороши собой и невероятно образованны, мудры и бесхитростны и небесно красивы. Для меня не было бы чести выше, чем честь назвать вас моей супругой, если бы только вы на это согласились. И хотя я недостоин этого, я осмелюсь спросить вас, ибо мое сердце не желает больше ничего: вы выйдете за меня замуж?
Тут Сара выпрямилась, сложила вместе ладони, развела их, коснулась пальцами щек, а потом обхватила руками талию и громко рассмеялась, а Картер зарделся.
– Миледи, я не понимаю, чем так насмешил вас. А Сара протянула к нему руки и обняла его голову.
– Простите – меня, милорд, но у вас такой немыслимо серьезный вид… Вы стоите на коленях передо мной, и вас озаряют лучи солнца… Разве вы не могли сесть рядом со мной и сказать то, что сказали? Вы назвали меня поэтичной натурой, но в вас проявляется поэзия тогда, когда я меньше всего этого ожидаю. – В уголках ее глаз блеснули слезы. Сдавленным голосом она произнесла: – Когда я впервые увидела вас тогда, несколько месяцев назад на вокзале, я злилась на вас. Я думала, что вы гордый и заносчивый, а потом сама себе удивлялась, но я вас тоже полюбила. Я и злилась, и радовалась одновременно. Так забавно! Я согласна выйти за вас замуж, сэр, если вы сумеете сохранить во мне это состояние на всю жизнь.
– И если вы будете радоваться чаще, чем злиться, все будет хорошо? – спросил лорд Андерсон.
– Ах, разве сейчас время играть словами?
Лизбет, весело смеясь, закружилась в танце около фонтана.
Граф был рад, Лизбет была в восторге, а Арни говорил, что лучше и быть не может. На следующей неделе в честь помолвки граф устроил скромный званый обед, на который были приглашены тетки и дядья Сары и ее бабушка, Маньюи, а также многочисленные племянники и племянницы. Гостей было не так уж много, но Малый Дворец переполнился, и дети выбежали на лужайку поиграть в крокет и бадминтон. Лизбет была счастлива, ведь среди гостей были два мальчика ее возраста. Один ее дразнил, другой попытался ее поцеловать, и обоих она назвала безобразниками, но радовалась при этом безмерно.
Смеркаться начало рано, поскольку небо заволокло тучами, и детей помладше увели в дом, невзирая на возражения. Мальчишки, играя в догонялки, убежали за дом, и Лизбет осталась одна. Она гонялась за первыми светлячками. Она уже собиралась вернуться, когда услышала, как кто-то негромко зовет ее по имени из-за зарослей жимолости у задней калитки.
– Кто там? – закричала Лизбет, решив, что это мальчишки вернулись, чтобы подразнить и попугать ее.
Но через кусты перегнулся мужчина, чьего лица было почти не видно в сумерках.
– Папа? – вскричала Лизбет, поспешив к нему. Сердце ее отчаянно забилось.
– Иди сюда, Лизбет, – проговорил мужчина рокочущим баритоном.
– Папа, ты вернулся! – воскликнула девочка и бросилась к нему. Он опустился на колени, она прижалась к нему.
– О, папочка, я так по тебе скучала! Где ты был? Почему ты так долго не приходил?
– Не время болтать, – ответил отец Лизбет. – Пойдем со мной.
– Что случилось? Разве ты не можешь зайти?
– Нет. Пойдем.
– Но куда мы пойдем?
– Я покажу тебе. Нет времени.
– Ладно.
Он взял ее за руку и вывел через полуоткрытую заднюю калитку. Когда он прикрывал калитку, раздался негромкий скрип, и отец Лизбет что-то пробормотал, да и потом продолжал что-то тихо бормотать, и этот звук был похож на шелест ветра в листве.
– Папа, у тебя рука такая холодная, просто ледяная, – сказала Лизбет. – Ты болел? Поэтому тебя так долго не было?
– Тише, – буркнул отец. – Потом.
Он отказывался отвечать на вопросы девочки, Они шли по проулкам между домами, по длинным аллеям, иногда останавливались и прятались от прохожих. К тому времени, когда они миновали последние улочки и вышли в поле за Иннмэн-Пиком, окончательно стемнело.
– Папа, мне страшно.
Но отец сердито сжал руку Лизбет и ничего не ответил. Она дернулась и вырвала руку.
– Мне страшно, папочка.
Он глянул на нее сверху вниз холодными, бесчувственными глазами и потянулся к ее руке. Лизбет отпрянула в сторону.
– Зачем ты это делаешь?
– Верь мне, – сказал он и протянул ей руку. – Пойдем.
Больше всего на свете Лизбет хотелось убежать, потому что в этот миг отец показался ей чужим, каким-то существом с лицом отца, смотревшим на нее его глазами. Девочка в неуверенности застыла. Она обернулась, посмотрела на огни городка, вспомнила о графе Эгисе, о Саре и Картере, о теплом доме, где жила два года. Губы ее задрожали, она расплакалась.
– Не… плачь, – сказал отец, неподвижно, словно манекен, держа протянутую руку. – Пойдем. Я твой отец.
Как ни хотелось ей убежать, она маленькими шажками приблизилась к отцу. Ее вела боль прежней потери. Она дала ему руку, а он резко и грубо поднял ее, прижал к себе и быстро побежал по полю.
Вот тут Лизбет стало по-настоящему страшно. Она кричала, но отец был равнодушен к ее мольбам, а они уже далеко ушли от Иннмэна, и никто не услышал ее криков. Отец пробежал мимо того самого места, где Картер просил у Сары руку и сердце, мимо корсиканских сосен, фонтана с ангелом и вбежал в дверь под темным навесом.
Они неслись по коридорам и лестницам, и когда у Лизбет больше не осталось сил кричать, она тихо заплакала, а когда и слез не осталось, умолкла. Минуты сменились часами, девочка заснула, и ей приснилось, что ее укачивает на руках Сара.
Проснувшись, она обнаружила, что отец все еще куда-то несет ее, но только теперь они были не одни. К ним присоединились двое мужчин в серых плащах. Один из них нес фонарь и освещал путь по темным коридорам. Лизбет догадалась, что это анархисты, потому что они были похожи на тощих людей в балахонах, которые когда-то всем заправляли в Иннмэн-Пике. Все молчали, но вели себя как люди, опасающиеся погони. Всю ночь они торопливо шли вперед, и отец ни разу не опустил девочку на пол. Как ни страшно было Лизбет, а быть может, именно из-за того, что ей было страшно, она заснула.
Потом ее разбудили в пустом коридоре, где фонарь освещал дощатый пол и обои с рисунком в виде белых лебедей, и покормили сушеным мясом и размоченными в воде сухарями. Она сидела рядом с отцом, машинально, без аппетита пережевывая невкусную еду.
– Папочка, куда мы идем?
Отец посмотрел на нее. Глаза его в свете фонаря казались желтыми. Он не потянулся к девочке, не прикоснулся к ней.
– Недалеко. Теперь уже недалеко.
– Где ты был, папа? – спросила. Лизбет, но он не ответил, и она решила, что очень плохо вела себя, раз он так сердится на нее. Она снова заплакала, судорожно, отчаянно всхлипывая.
Когда все перекусили, отец снова понес Лизбет на руках, и они шли по коридорам, пока не добрались до застекленных дверей, выходивших на восток. Взошедшее солнце светило в окна за дверьми. Там протянулся коридор, вдоль стен которого развевались флаги пурпурных королевских цветов, висели пурпурные занавеси, вышитые золотом, и лежали пурпурные ковры с рисунком в виде золотых лилий. Медная табличка над дверью гласила:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БИСНИ.
ВЛАДЕНИЯ КОРОЛЯ.
Из-за солнечного света Лизбет стало немного веселее, и она решила, что отец и его спутники отыскали славное место, но никто не вышел встретить их, когда они миновали застекленные двери.
– Ты все сделал как надо, – сказал один из анархистов. – Ты будешь вознагражден. Отдай ее мне.
– Нет, папа! Не отдавай меня ему! Нет!
Но отец передал Лизбет с рук на руки анархисту, и было видно, как ему тяжело ее держать, а ведь отец нес ее без устали столько часов подряд. Когда Лизбет уносили, отец молча стоял в дверях. Девочка билась, вырывалась, кричала, тянулась к отцу, умоляла его забрать ее. Глядя через плечо анархиста, она увидела, как отец отвернулся, и не было в его взгляде ни любви, ни тревоги. Его звериные глаза были равнодушны.
Она еще долго вырывалась, но в конце концов изнемогла и затихла. Потом ей стало все равно. Она понимала, что будет наказана, вот только не знала, за что. Она плакала о Саре и графе, пока у нее не осталось сил плакать.
Много дней они шли по Дому извилистыми путями, одни из которых были светлы и радостны, другие – каменно-угрюмые, где отсветы фонаря на стенах казались похожими на блуждающие огоньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– А вы, несмотря на всю свою прямолинейность, представляетесь мне натурой поэтичной, – ответил Хозяин. – И это сочетание меня тоже интригует.
И тут они оба улыбнулись, а Лизбет наклонила головку к самому уху Руна и шепотом сообщила щенку, что эти двое непременно поженятся и что лорд Андерсон со своими слугами переедут в Малый Дворец, а с ними и Даскин, и они вдвоем будут всю жизнь кружиться в танце по липовому паркету.
Каково же было разочарование Лизбет, когда в следующий раз Даскин с Хозяином не приехал, и потом тоже. Лизбет каждый раз спрашивала о нем, и все время получала ответ: он занят, и, как правило, занят он был охотой в далекой стране под названием Наллевуат. Лорд Андерсон, которого Лизбет уже называла Картером, рассказывал девочке удивительные истории об этой стране, где умели разговаривать тигры и предметы мебели и где огромные кошки были добрые и мирные, а мебель – совсем наоборот, и потому люди вместе с тиграми охотились на злобные шкафы и стулья в крошечных комнатках со множеством дверей. Истории эти казались Лизбет просто замечательными, но она никак не могла взять в толк, зачем Даскин проводит там так много времени и не может навестить ее. Видя, как она огорчена, Картер пообещал пригласить Лизбет, Сару и графа Эгиса к себе во Внутренние Покои, как только в Иннмэн-Пике дела пойдут на лад, чтобы девочка могла повидаться с Даскином.
Лизбет думала о том, как это романтично, что лорд Андерсон ухаживает за Сарой, ведь он был высокий и очень важный господин. Его сдержанный юмор очаровывал девочку, и в конце концов она позабыла о том, что когда-то он казался ей похожим на директора школы. Печаль во взгляде лорда Андерсона таяла всякий раз, стоило ему увидеть Сару. Они смеялись и гуляли по переулкам Иннмэн-Пика, играли в дротики на лужайках, которые постепенно исцелялись от напущенной анархистами болезни, а то и просто сидели дома, и Картер слушал сложенные Сарой стихи. Лизбет он называл «маленькой компаньонкой», поскольку она сопровождала их повсюду – и когда они отправлялись в поездку в карете, и на пикники, и на поиски лилий в частях дома, примыкавших к Иннмэн-Пику.
Из стран, составлявших Белый Круг, в городок постоянно привозили еду и прочие припасы, и к концу лета здесь уже было в достатке хлеба и картофеля, древесины и гвоздей, краски для домов и даже имбирного пива. Горожане говорили о том, как славно, что Хозяин ухаживает за дочкой графа, и свое везение приписывали именно этому обстоятельству даже тогда, когда снова зацвели плодовые деревья и из выздоровевшей земли появились на свет свежие всходы пшеницы – ведь всякому было известно, что Хозяин обладает великой властью.
Из-за того, что в годы правления анархистов и дома, и одежда здешних жителей были скучного коричневого цвета, теперь обитатели Иннмэн-Пика все красили в яркие краски, и одежду предпочитали кроить из самых ярких тканей. И еще долгие годы Иннмэн-Пик выглядел так, словно там не прекращается карнавал. Пусть городок смотрелся кричаще – Сара говорила, что горожан можно простить за это, ведь они могли запросто стать дальтониками из-за стольких лет жизни на фоне одного-единственного цвета.
Настал день, когда с северо-запада задули ветра – еще не холодные, но наполненные первыми шелестами осени. Листья начали желтеть, земля увлажнилась и потемнела, в воздухе сладко запахло окончанием лета – так всегда пахнет ближе к осени, и потому смертные не слишком горюют о том, что лето миновало. Картер, Сара и Лизбет поехали на карете к небольшой рощице, расположенной ближе к той части Высокого Дома, что окружала Иннмэн-Пик. Там посреди высоких вязов и корсиканских сосен находился небольшой фонтан, в центре которого стояла фигурка ангела, а из рук ангела текла вода. Это было очень уютное место. Здесь стояла гранитная скамья, а по ветвям деревьев сновали белки. Картер, Лизбет и Сара перекусили макаронами с сыром и фаршем, жареными цыплятами и хлебным пудингом, который Лизбет пришелся по вкусу больше всего остального.
Здесь было тихо. Троицу околдовала красота уходящего лета.
По небу тучными стадами плыли облака и рассеивали свет солнца, отчего все вокруг было объято золотистой дымкой. Лизбет хохотала, радуясь жизни. Она подошла к узкому бортику фонтана, забралась и пошла по нему, осторожно переставляя ноги.
– Поглядите на меня! – закричала она, но когда обошла полкруга, обернулась и увидела, что они вовсе не смотрят на нее. Картер опустился перед Сарой, сидевшей на гранитной скамье, на одно колено.
Лизбет снова окликнула их и потребовала, чтобы они посмотрели на нее, но, подойдя по бортику ближе, услышала, как Картер говорит:
– Сара, вы прекраснейшая и умнейшая из женщин, вы немыслимо хороши собой и невероятно образованны, мудры и бесхитростны и небесно красивы. Для меня не было бы чести выше, чем честь назвать вас моей супругой, если бы только вы на это согласились. И хотя я недостоин этого, я осмелюсь спросить вас, ибо мое сердце не желает больше ничего: вы выйдете за меня замуж?
Тут Сара выпрямилась, сложила вместе ладони, развела их, коснулась пальцами щек, а потом обхватила руками талию и громко рассмеялась, а Картер зарделся.
– Миледи, я не понимаю, чем так насмешил вас. А Сара протянула к нему руки и обняла его голову.
– Простите – меня, милорд, но у вас такой немыслимо серьезный вид… Вы стоите на коленях передо мной, и вас озаряют лучи солнца… Разве вы не могли сесть рядом со мной и сказать то, что сказали? Вы назвали меня поэтичной натурой, но в вас проявляется поэзия тогда, когда я меньше всего этого ожидаю. – В уголках ее глаз блеснули слезы. Сдавленным голосом она произнесла: – Когда я впервые увидела вас тогда, несколько месяцев назад на вокзале, я злилась на вас. Я думала, что вы гордый и заносчивый, а потом сама себе удивлялась, но я вас тоже полюбила. Я и злилась, и радовалась одновременно. Так забавно! Я согласна выйти за вас замуж, сэр, если вы сумеете сохранить во мне это состояние на всю жизнь.
– И если вы будете радоваться чаще, чем злиться, все будет хорошо? – спросил лорд Андерсон.
– Ах, разве сейчас время играть словами?
Лизбет, весело смеясь, закружилась в танце около фонтана.
Граф был рад, Лизбет была в восторге, а Арни говорил, что лучше и быть не может. На следующей неделе в честь помолвки граф устроил скромный званый обед, на который были приглашены тетки и дядья Сары и ее бабушка, Маньюи, а также многочисленные племянники и племянницы. Гостей было не так уж много, но Малый Дворец переполнился, и дети выбежали на лужайку поиграть в крокет и бадминтон. Лизбет была счастлива, ведь среди гостей были два мальчика ее возраста. Один ее дразнил, другой попытался ее поцеловать, и обоих она назвала безобразниками, но радовалась при этом безмерно.
Смеркаться начало рано, поскольку небо заволокло тучами, и детей помладше увели в дом, невзирая на возражения. Мальчишки, играя в догонялки, убежали за дом, и Лизбет осталась одна. Она гонялась за первыми светлячками. Она уже собиралась вернуться, когда услышала, как кто-то негромко зовет ее по имени из-за зарослей жимолости у задней калитки.
– Кто там? – закричала Лизбет, решив, что это мальчишки вернулись, чтобы подразнить и попугать ее.
Но через кусты перегнулся мужчина, чьего лица было почти не видно в сумерках.
– Папа? – вскричала Лизбет, поспешив к нему. Сердце ее отчаянно забилось.
– Иди сюда, Лизбет, – проговорил мужчина рокочущим баритоном.
– Папа, ты вернулся! – воскликнула девочка и бросилась к нему. Он опустился на колени, она прижалась к нему.
– О, папочка, я так по тебе скучала! Где ты был? Почему ты так долго не приходил?
– Не время болтать, – ответил отец Лизбет. – Пойдем со мной.
– Что случилось? Разве ты не можешь зайти?
– Нет. Пойдем.
– Но куда мы пойдем?
– Я покажу тебе. Нет времени.
– Ладно.
Он взял ее за руку и вывел через полуоткрытую заднюю калитку. Когда он прикрывал калитку, раздался негромкий скрип, и отец Лизбет что-то пробормотал, да и потом продолжал что-то тихо бормотать, и этот звук был похож на шелест ветра в листве.
– Папа, у тебя рука такая холодная, просто ледяная, – сказала Лизбет. – Ты болел? Поэтому тебя так долго не было?
– Тише, – буркнул отец. – Потом.
Он отказывался отвечать на вопросы девочки, Они шли по проулкам между домами, по длинным аллеям, иногда останавливались и прятались от прохожих. К тому времени, когда они миновали последние улочки и вышли в поле за Иннмэн-Пиком, окончательно стемнело.
– Папа, мне страшно.
Но отец сердито сжал руку Лизбет и ничего не ответил. Она дернулась и вырвала руку.
– Мне страшно, папочка.
Он глянул на нее сверху вниз холодными, бесчувственными глазами и потянулся к ее руке. Лизбет отпрянула в сторону.
– Зачем ты это делаешь?
– Верь мне, – сказал он и протянул ей руку. – Пойдем.
Больше всего на свете Лизбет хотелось убежать, потому что в этот миг отец показался ей чужим, каким-то существом с лицом отца, смотревшим на нее его глазами. Девочка в неуверенности застыла. Она обернулась, посмотрела на огни городка, вспомнила о графе Эгисе, о Саре и Картере, о теплом доме, где жила два года. Губы ее задрожали, она расплакалась.
– Не… плачь, – сказал отец, неподвижно, словно манекен, держа протянутую руку. – Пойдем. Я твой отец.
Как ни хотелось ей убежать, она маленькими шажками приблизилась к отцу. Ее вела боль прежней потери. Она дала ему руку, а он резко и грубо поднял ее, прижал к себе и быстро побежал по полю.
Вот тут Лизбет стало по-настоящему страшно. Она кричала, но отец был равнодушен к ее мольбам, а они уже далеко ушли от Иннмэна, и никто не услышал ее криков. Отец пробежал мимо того самого места, где Картер просил у Сары руку и сердце, мимо корсиканских сосен, фонтана с ангелом и вбежал в дверь под темным навесом.
Они неслись по коридорам и лестницам, и когда у Лизбет больше не осталось сил кричать, она тихо заплакала, а когда и слез не осталось, умолкла. Минуты сменились часами, девочка заснула, и ей приснилось, что ее укачивает на руках Сара.
Проснувшись, она обнаружила, что отец все еще куда-то несет ее, но только теперь они были не одни. К ним присоединились двое мужчин в серых плащах. Один из них нес фонарь и освещал путь по темным коридорам. Лизбет догадалась, что это анархисты, потому что они были похожи на тощих людей в балахонах, которые когда-то всем заправляли в Иннмэн-Пике. Все молчали, но вели себя как люди, опасающиеся погони. Всю ночь они торопливо шли вперед, и отец ни разу не опустил девочку на пол. Как ни страшно было Лизбет, а быть может, именно из-за того, что ей было страшно, она заснула.
Потом ее разбудили в пустом коридоре, где фонарь освещал дощатый пол и обои с рисунком в виде белых лебедей, и покормили сушеным мясом и размоченными в воде сухарями. Она сидела рядом с отцом, машинально, без аппетита пережевывая невкусную еду.
– Папочка, куда мы идем?
Отец посмотрел на нее. Глаза его в свете фонаря казались желтыми. Он не потянулся к девочке, не прикоснулся к ней.
– Недалеко. Теперь уже недалеко.
– Где ты был, папа? – спросила. Лизбет, но он не ответил, и она решила, что очень плохо вела себя, раз он так сердится на нее. Она снова заплакала, судорожно, отчаянно всхлипывая.
Когда все перекусили, отец снова понес Лизбет на руках, и они шли по коридорам, пока не добрались до застекленных дверей, выходивших на восток. Взошедшее солнце светило в окна за дверьми. Там протянулся коридор, вдоль стен которого развевались флаги пурпурных королевских цветов, висели пурпурные занавеси, вышитые золотом, и лежали пурпурные ковры с рисунком в виде золотых лилий. Медная табличка над дверью гласила:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БИСНИ.
ВЛАДЕНИЯ КОРОЛЯ.
Из-за солнечного света Лизбет стало немного веселее, и она решила, что отец и его спутники отыскали славное место, но никто не вышел встретить их, когда они миновали застекленные двери.
– Ты все сделал как надо, – сказал один из анархистов. – Ты будешь вознагражден. Отдай ее мне.
– Нет, папа! Не отдавай меня ему! Нет!
Но отец передал Лизбет с рук на руки анархисту, и было видно, как ему тяжело ее держать, а ведь отец нес ее без устали столько часов подряд. Когда Лизбет уносили, отец молча стоял в дверях. Девочка билась, вырывалась, кричала, тянулась к отцу, умоляла его забрать ее. Глядя через плечо анархиста, она увидела, как отец отвернулся, и не было в его взгляде ни любви, ни тревоги. Его звериные глаза были равнодушны.
Она еще долго вырывалась, но в конце концов изнемогла и затихла. Потом ей стало все равно. Она понимала, что будет наказана, вот только не знала, за что. Она плакала о Саре и графе, пока у нее не осталось сил плакать.
Много дней они шли по Дому извилистыми путями, одни из которых были светлы и радостны, другие – каменно-угрюмые, где отсветы фонаря на стенах казались похожими на блуждающие огоньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53