Моандер все сжимал отростки вокруг ног и туловища Путеводца, но Бард заставлял себя сохранять спокойствие. Иглу парастихйного льда изолировало защитное заклинание. Барду было необходимо это заклинание расколдовать.
Отростки поднесли Путеводца к вершине тела Моандера, возвышавшейся на несколько сот футов над землей. От гниющей растительности шел пар и едкий запах. Над поверхностью божества колыхались сотни отростков, оканчивающихся глазами и ртами. Один из отростков, оканчивающийся оленьим глазом, приблизился к Барду, с интересом изучая его.
— Ты захвачен отростками, — заявил рот божества. — Почему ты не повинуешься?
Путеводец засмеялся.
— Потому, что я не твой слуга, Несущий Тьму! Я твоя судьба.
Бард издал резкий звук, расколдовывающий заклинание вокруг парастихийного льда. С острия кинжала Путеводца ударил взрыв ледяного ветра.
Отростки замерзли и стали хрупкими, как стекло, рты на них завизжали.
Путеводец ударил кинжалом удерживающие его отростки, и те рассыпались на куски.
Моандер мгновенно понял, какую ошибку совершил. Божество приказало своим слугам направить большую часть его силы на защиту от огня, оставив себя уязвимым для холода. Парастихийный холод, исходящий от острия кинжала Путеводца был опасной угрозой. Божество отбросило мысль о пленении Барда. Спасение было важнее.
Путеводец парил над телом божества, вытянув половину волшебного камня. Он подумал об Акабаре Бель Акаше. При воспоминаниях об их споре по доводу путеводного камня в голове Барда возникло лицо волшебника. Из половины камня в середину торы гниющей зелени ударил луч яркого света.
Глаза на концах отростков зажмурились. Без предупреждения из тела божества в Путеводца полетело целое дерево. Бард дернулся в сторону и попал в засаду.
Путеводец увидел, что в него летят сделанные из небольших деревьев копья.
Несколько слегка задели его, но одно воткнулось в бедро. Бард вытащил копье.
Пора было перестать быть мишенью. Вытянув перед собой кинжал, Путеводец бросился в сторону Моандера, следуя за лучом камня.
Растительность на поверхности божества съежилась при приближении Барда и ломалась, как стекло. Путеводец проник внутрь Моандера. Он слышал, как рты божества кричат от боли. Куча дергалась и тряслась. Барда швыряло, как игральную кость в стакане. Он ломал своим телом замерзшие ветви, отростки и трупы диких животных.
Внезапно тряска прекратилась. Путеводец пришел в чувство и снова пошел по лучу путеводного камня. Чем глубже он проникал в тело божества, тем теплее становилось, поэтому холоду парастихийного льда требовалось больше времени, чтобы заморозить отростки, пытавшиеся схватить и задушить Барда. Путеводцу приходилось тратить все больше и больше сил, прорубая себе дорогу.
Бард чувствовал слабость от усталости и потери крови. Он уже начал подумывать о том, чтобы прекратить свои поиски, когда луч путеводного камня ударил в темноту, которую не мог осветить. Путеводец замер от удивления и страха, Тьма представляла собой дверной проем, Путеводец мгновенно узнал это место. Это были ворота между Затерянным долом и уровнем Тартар, этими воротами Моандер воспользовался, чтобы переправить в Королевства своих слуг-сауриалов.
Все тело божества было построено вокруг этих ворот.
Естественным обиталищем Моандера была Бездна. Должно быть, он протащил Акабара через ворота, сквозь Тартар в свое жилище в Бездне.
Внимание Барда привлек маленький драгоценный камень у ворот. Он подобрал его, чтобы осмотреть внимательнее. Формой, и цветом он был похож на каплю крови, на ощупь оказался теплым. Очень теплым. Казалось, что в нем пульсирует огромная сила. «Может быть, это семя, которое воскресило Моандера? — задумался Путеводец. — Что случится с новым телом божества, если оно будет отделено от семени воротами?»
Бард попробовал бросить камень в ворота, но он отскочил обратно. Он понял, что камень должно нести живое существо. Путеводец подобрал камень и сунул его в сапог. Он подошел к воротам и остановился перед ними.
В молодости Бард несколько раз бывал на небесном и астральном уровнях.
Став старше он исследовал несколько стихийных и парастихийных уровней. По приговору арферов он был сослан в место между уровнем положительной энергии и квазистихийным уровнем. Но мысль о том, чтобы пройти через ворота, ведущие на внешний уровень, тем более такой опасный, как Тартар, наполнила его ужасом. По словам мудрецов твари из Бездны и Гадеса постоянно воюют между собой за это ядовитое место и обращают в рабство любое замеченное ими существо.
Дракон прыгнул через подобные ворота в Тартар, чтобы подобраться к злым тварям. После этого паладин был захвачен демоном Фальшем и попал в Королевства.
Паладин сильно пострадал от рук Фальша, но выбрался из Тартара живым. Сауриалы — слуги Моандера тоже выжили после того, как им пришлось пройти через Тартар.
Бард вслух пристыдил себя за нерешительность.
— Путеводец Драконошпор должен победить свои страхи.
Он решил, что это будет проще, чем появиться на глаза Элии без Акабара.
Путеводец глубоко вздохнул и пролетел через темную дыру, следуя за лучом путеводного камня.

* * * * *
Когда Элия, Оливия, Дракон и Грифт увидели, что Путеводец проник внутрь тела Моандера, они почувствовали надежду. Божество закричало в агонии, потеряло равновесие на горном склоне и покатилось вниз в долину, теряя огромные куски своего тела. Потом оно замерло. Путешественники выскочили из пещеры и долго смотрели на упавшее тело божества, но ни Путеводец, ни Акабар не появились.
Элия решила было спуститься в долину и самой сразиться с божеством, как вдруг почувствовала, прикосновение чего-то горячего к правой руке. Она взглянула на руку и радостно закричала:
— Он исчез! Знак Моандера исчез! Бог мертв!
Дракон схватился за грудь от боли, которую вызвало исчезновение знака, затем обнял Элию.
— Путеводец уничтожил Моандера! — весело закричала Оливия.
— Нет… он только уничтожил тело Моандера в этом мире, — напомнил остальным Грифт. Его слова омрачили радость тенью плохого предчувствия.
Глава 20. Путеводец в подземном мире
Пройдя сквозь темные ворота в теле Моандера, Путеводец оказался висящим в нескольких футах над болотом, разделенным рекой. От болота шел тусклый красный свет, наполняя поверхность вокруг певца дьявольским сиянием. На болоте лежали увядшие коричневые растения. К счастью, действие летательного заклинания Путеводца еще не окончилось. Прикасаться к болоту или растениям ему совсем не хотелось. Река была черной, как ночь и текла быстро и плавно. Хотя Бард никогда не был в Тартаре, он достаточно знал об этом уровне и понял, что это река Стикс. Одно прикосновении или глоток из нее приносят полное забвение.
Должно быть, до его появления, воздух на этом уровне был теплым, но вокруг его замораживающего кинжала он оставался холодным. В небе над собой Бард видел шары, светящиеся тусклым красным цветом. Эти шары были как будто нанизаны на невидимую веревку. В каждом мире основного материального уровня была отдельная сфера Тартара. Путеводец был в сфере, связанной с Королевствами, а где-то была сфера Тартара, относящаяся к родному миру сауриалов. Между сферами был воздух, поэтому он мог долететь от этой сферы Тартара к сауриальской, но это не было его целью.
В этом месте свет половины путеводного камня стал тусклым, как свет свечи в почти лишенном воздуха пространстве. Бард едва мог разобрать след луча, указывающего положение Акабара. Путеводец последовал за лучом. Свет указал на берег реки и остановился.
Он понял, что надо воспользоваться лодкой. Если он попытается двигаться сам, то привлечет внимание множества злых тварей, вроде Фальша, которые населяют этот мир и захватывают глупцов вроде Дракона и его самого, сующихся куда не следует. Даже если его и не заметят подобные существа, он может легко заблудиться в Этом месте и бродить здесь долгие века.
В его голове возникла неясная мысль о том, чтобы позвать Харона, Перевозчика Стикса. Но это требовало некоторых волшебных заклинаний, которыми он не владел. Вместо этого Путеводец решил воспользоваться тем волшебством, что осталось у него помимо сломанного путеводного камня и кинжала, которые могут пригодиться, чтобы освободить Акабара из рук Моандера. Он достал из-за пояса взрывающий рог. Если не получится вызвать Харона, то по крайней мере это может привлечь внимание одного из лодочников, перевозящих по реке пассажиров.
Путеводец не стал настраивать инструмент на разрушающее воздействие, а воспользовался им, как обычным рогом. Он сыграл марш, который сочинил когда-то в честь легиона солдат, погибшего за один день сражения. Это показалось ему подходящей мелодией для этого места. Затем он стал ждать.
Меньше, чем через минуту, черная река вспенилась и закипела, выше по реке возник сверкающий серебряный туман, который поплыл вниз по течению. Когда туман приблизился, Путеводец смог различить в нем острый нос лодки. Внезапно из тумана появилась и сама лодка, черная, как воды Стикса. Туман исчез.
На корме лодки стоял человек, который направлял ее вдоль берега при помощи шеста. Лодка остановилась рядом с Путеводцем, несмотря на быстрое течение лодочник удерживал ее на месте без видимых усилий. Увидев лодочника, Путеводец удивленно раскрыл глаза. Это был сам Харон, а не кто-нибудь из его помощников.
На Хозяине Стикса был длинный черный шелковый плащ с капюшоном, подбитый горностаем. Под капюшоном лицо Харона было изможденным, а глаза горели огненно-красным. Руки, державшие шест, казались руками скелета. Он молча стоял в лодке.
— Я Путеводец Драконошпор, — представился певец. — Я ищу Акабара Бель Акаша. Его унес бог Моандер, который обитает в Бездне.
Харон поднял руку.
— Ты возьмешь в уплату этот рог? — спросил Бард.
Харон сделал знак, чтобы Путеводец еще раз дунул в рог.
Путеводец повторил марш в честь погибшего легиона.
Харон кивнул и протянул руку. Путеводец положил рог на его ладонь, стараясь не прикоснуться к нему.
Харон положил рог у своих ног и показал Путеводцу, чтобы он садился в лодку. Бард подлетел к лодке и постарался как можно осторожнее сесть в нее, но к его удивлению лодка не покачнулась под его тяжестью. Внутри лодка была сухой и пустой, не считая его, перевозчика и рога. Путеводец сел вперед лицом, чтобы не смотреть на Харона, от взгляда которого ему становилось не по себе. Ни качки, ни движения воздуха не ощущалось даже когда Харон вывел лодку на быстрое течение на середине реки. Лодка казалась такой неподвижной, что Путеводец чувствовал себя как в гробу, закопанном в землю.
От созданного парастихийным льдом холода над водой поднимался пар. Бард оглянулся, чтобы посмотреть, не мешает ли холод Харону. Казалось, что тот не обращает внимания не только на холод, но и на присутствие Барда. Путеводец вспомнил, что перевозчик путешествует по внешним уровням, по сравнению с которыми Долина Ледяного Ветра кажется теплой.
Путеводец осмотрел окружающие пространства. Болото по обоим берегам реки было угнетающим зрелищем. На сколько хватало глаз все было покрыто мертвой коричневой болотной травой. Однообразие нарушалось только низкорослыми кустами, лишенными листьев. Несмотря на тепло и влажность, ничего не росло. Только после сильнейшего шторма, когда дождь на какое-то время смоет яд почвы, в этом необитаемом месте сможет выжить какое-нибудь растение.
Чтобы отвлечься от окружающей его мрачной сцены, Путеводец попытался подумать об Оливии и Элии. Он пытался вспомнить их лица, то, как они пели вместе в Поющей Пещере, прикосновение их рук, но воспоминания не приходили к нему. Он вспомнил, что река Стикс уносит воспоминания о живых.
Вместо этого Путеводца наполнили воспоминания о Шуте, Кирксоне и Мэйрайе.
Казалось, он не думал больше ни о чем несколько часов, пока Харон направлял лодку вдоль извилистых берегов реки. С каждой минутой в нем росло желание броситься в реку, чтобы забыть зло своей жизни.
Путеводец с тревогой встряхнулся, вспомнив, что река может забрать все его воспоминания как хорошие, так и плохие. Он забудет свои песни… Оливию… даже Элию. Бард не понял, является ли очарование забвения действием колдовства темной воды и унылого пейзажа или его собственной слабости, он должен как-то с этим бороться. «Песня, — подумал он. — Я должен петь песню».
Путеводец не был уверен, нравится ли Харону музыка, поэтому начал мурлыкать «Слезы Селины». Харон ничем не проявил своего раздражения или неудовольствия, с берегов на лодку ничего не прыгнуло, и Путеводец запел со словами. На середине песни он задумался о том, что Оливия может быть права, и лучи Селины поют ее дуэтом. Он начал песню с начала и в первый раз за триста лет с тех пор как написал ее, начал изменять стихи, чтобы они подходили для дуэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46