Но пока, почему бы вам не попробовать спеть вместе с Элией, хотя бы раз?
— Только раз, — усмехнулся Путеводец. Он взял Элию за руку, и они начали петь.
Первые два куплета прошли хорошо, но как только они начали третий, голос Элии начал исчезать, хотя ее рот двигался. Путеводец прекратил петь и уставился на девушку. Элия начала раскачиваться взад и вперед, не мигая глядя на стену пещеры. Оливия и Акабар поняли, что она вошла в транс песни души. Путеводец и Грифт внимательно слушали ее. Пещера наполнилась ароматом роз и фиалок, Оливия поняла, что Элия поет по-сауриальски — поет о страхе и отчаянии.
Девушка закричала на общем языке:
— Отпустите меня! Отпустите меня! Отпустите меня!
Она вздохнула, покачнулась и вышла из транса.
— Дракон! — закричала она. — Они схватили Дракона!
Путеводец быстро посмотрел на Оливию.
— Где Дракон? — спросил он.
— Он сказал, что хочет разведать в долине, — ответила она, проклиная себя за то, что оставила паладина одного.
Грифт положил руку на плечо Элии. Оливия решила, что он что-то сказал, потому, что Элия слегка успокоилась.
— Песня души была песней Дракона, — объяснила девушка. — Он пошел в сауриальский лагерь вслед за Корал.
— Кто такая Корал? — спросил Акабар.
Элия посмотрела на Грифта.
— Корал была возлюбленной Дракона, да? — спросила она мага, хотя и без того была в этом уверена — об этом сказала связь между их душами.
Грифт кивнул.
— Была раньше. Она также была жрицей богини удачи, пока Моандер не схватил ее. Сейчас она Рот Моандера, самая могущественная жрица божества в Королевствах.
— Последняя часть песни пришла от нее, а не от Дракона, — сказала Элия. — Моандер так крепко сидит в ее мозгу, что ее мысли трудно понять, но я знаю, что она не хочет жить. Она просит свою богиню освободить ее от жизни прежде, — Элия вздохнула опять. — Прежде, чем Моандер заставит ее убить Дракона! Моандер хочет, чтобы она принесла в жертву Дракона, чтобы поработить мою волю! Мы должны освободить Дракона, пока не поздно! — закричала Элия, внезапно поднимаясь на ноги.
— Они не могут принести паладина в жертву, пока Моандер не воскрешен, — сказал Путеводец. Он встал и взял Элию за руки, чтобы она не убежала и не сделала какую-нибудь глупость. — И они не смогут совершить жертвоприношение без тебя. Оставайся здесь, и когда Брек вернется из Тенистого дола, мы спасем Дракона.
— Нет времени ожидать возвращения Брека! — настаивала Элия. — У них семя!
Они собираются воскресить Моандера этой ночью! Мы должны остановить их!
Акабар побледнел, Грифт выдохнул проклятие.
— Как они нашли семя? — спросила Оливия. — Еще этим утром они ждали Путеводца, чтобы искать его.
— Я не знаю, — ответила Элия, — но Корал сказала Дракону, что Моандер будет воскрешен ночью. Если мы поторопимся, у нас есть шанс спасти Дракона.
Корал держит Дракона в хижине, защищенной глифом.
— Элия, нас только пятеро против сотни рабов-сауриалов, — возразил Путеводец. — Большинство из них — волшебники. Даже с волшебством Грифта и Акабара и заклинаниями, которые есть в путеводном камне, у нас нет шансов.
— У нас есть, если мы воспользуемся куском парастихийного льда в путеводном камне, как предложил Акабар, — сказала Элия. В ее голосе звучало возбуждение. — Это усыпит большинство сауриалов, а Грифт и Акабар разберутся с оставшимися. Затем нам останется пойти и забрать Дракона. Мы также сможем найти семя и уничтожить его. Пройдут столетия прежде, чем Моандер наберется сил, чтобы вернуться в Королевства.
— Элия, мне жаль, что так получилось с Драконом, — тихо ответил Путеводец, — но это не моя вина, что его схватили. Ты должна держаться подальше от Моандера, чтобы божество не смогло снова поработить тебя.
Элия удивленно посмотрела на Путеводца.
— Что ты говоришь? — с подозрением спросила она.
— Я не собираюсь разрушать путеводный камень, — спокойно ответил Путеводец. — Может быть, помощь, которую приведет Брек, сможет спасти Дракона.
— Если мы будем ждать так долго и дадим слугам шанс воскресить Моандера, — возразила Элия, — божество засосет Дракона в свое тело, и мы никогда не сможем спасти его. Путеводец, мы должны использовать этот лед.
— Нет, — решительно сказал Путеводец.
— Путеводец, мы говорим о Драконе! — закричала Элия. — Как ты можешь отвернуться от него после всего, что он для тебя сделал?
— Элия, попытайся понять. В Королевствах нет ничего, похожего на этот камень. Я создал его. Если ты уничтожишь его, я не смогу создать другой.
— Дай мне камень! — потребовала Элия, бросаясь на Путеводца.
Бард отошел в сторону, и Элия упала в папоротники на полу пещеры.
Акабар потянулся, чтобы схватить Барда, но тот выхватил кинжал и выставил перед собой. Волшебник поспешно отступил.
— Я проклинаю твой камень! — яростно сказал Акабар. — Может, он не принесет тебе радости. Может, он станет причиной твоей смерти.
Оливия вздрогнула. Проклятие было плохим предзнаменованием.
— Оливия, сюда! — крикнул Путеводец, протягивая камень.
Оливия покачала головой.
— Я остаюсь здесь, Путеводец, — сказала она. Казалось, что ее слова задели его, но потом он холодно ответил:
— Хорошо. Иди своей дорогой.
Он спел ми-бемоль и исчез в желтом сиянии.

* * * * *
Элия стояла у входа в пещеру и смотрела, как солнце садится в пустыне за долиной. Хотя признаков движения нового тела Моандера не было заметно, она представляла, что Дракон проглочен им и заперт внутри тела божества. Ей вспоминалась клетка, в которой Моандер держал ее в прошлом году, мучая ложью и пытаясь соблазнить ее обещанием свободы. Она не сожалела о том, что пыталась отнять у Барда путеводный камень и все еще злилась на него из-за его себялюбия, но хотелось, чтобы он вернулся. Он может помочь им, с камнем или без.
Оливия стояла рядом с девушкой и лениво кидала камешками в деревья. Она жалела, что осталась здесь. Это был широкий жест, но если бы она отправилась с Бардом, то могла бы уговорить его. Несомненно, он считает, что поступил правильно, и снова найдет себе проблемы. Она уже скучала по нему и боялась, что никогда больше его не увидит.
Акабар и Грифт стояли в конце пещеры. Грифт повторял с Акабаром сауриальские слова, которые управляли жезлом холода.
Четверка обсуждала план того, как пробраться в долину, освободить Дракона и заморозить возможно большее число сауриалов имеющимися в распоряжении средствами. Грифт должен был замаскировать при помощи волшебства их запахи и тела. Чтобы скрыть тепло их тел от сауриалов, которые могут его определять, Акабар предложил выйти на закате, когда тепло, поднимающееся от нагретой земли, скроет их собственное. У них оставалось десять минут, но Элия хотела подождать на случай, если Путеводец передумает.
Путеводца не было уже час. Если он не вернется в ближайшие несколько минут, им придется отправляться без него.
— Он не вернется, Оливия, — сказала Элия. Оливия вздохнула и бросила еще один камень в стоявшее в двадцати футах дерево, попав точно в центр.
— Во всяком случае, вовремя, — сказала хафлинг.
— Не могу поверить, что он не поможет нам, — сказала Элия. — Почему он не оставил этот глупый камень?
Оливия пожала плечами. Она сама пыталась это понять.
— До тебя, — сказала она, — камень был высшим достижением Путеводца. Но он не может поверить в тебя так, как он верит в камень. Камень — это его жизнь. Он не сможет сделать новый. Можно сказать, что его песни и его дочь сделали его бессмертным, но в конце концов его песни изменятся, а ты это не он. Другого шанса он не получит.
Акабар подошел к двум женщинам.
— Грифт говорит, что мы должны отправиться через несколько минут, — сказал он.
Элия кивнула.
Термитец положил руку на ее плечо.
— Не печалься о Путеводце. Он не стоит твоего горя, — сказал он. — Он самолюбивый, высокомерный человек. Он не вернулся потому, что слишком труслив, чтобы присоединиться к нам.
— Акабар, — резко сказала Оливия, — мы собираемся идти в лагерь злого божества. Мы можем погибнуть или попасть в рабство. Ты совсем не боишься?
Акабар с грустной улыбкой посмотрел на Оливию.
— Ты забыла, что я уже был в подчинении Моандера, — напомнил он ей. — Я не хочу повторять этот опыт. Но я должен сделать все, что в моих силах. Однажды я победил Несущего Тьму. Я должен верить, что смогу сделать это снова.
— В последний раз, когда мы сражались с Моандером, с нами была красная дракониха. На этот раз ты можешь погибнуть, — возразила Оливия.
— Значит, я погибну достойно, — ответил Акабар.
— Моя мать часто говорила, что молодежь тратит жизнь потому, что верит, что никогда не умрет. Ты не стар. Может быть, ты не веришь, что умрешь, — предположила хафлинг, — и поэтому не боишься.
— Я не сказал, что не боюсь. Все боятся. Я готов к смерти потому, что моя жизнь была полной. У меня были три красивые жены, и я оставлю четырех прекрасных детей. Это было ошибкой Путеводца. Он был слишком занят собой. Ему следовало завести семью.
— У него есть семья. У него есть Элия и я, — сказала Оливия. — Некоторых людей нельзя удовлетворить так легко, как тебя. Они хотят в жизни большего, чем иметь детей и достойно умереть.
— Чтобы получить от жизни больше, человек должен жить для других, — ответил Акабар. — Ни памятник, ни империя, ни песни или рассказы, оставленные потомству не удовлетворяют душу так, как радость другого человека. Путеводец Драконошпор не понял этого, поэтому он может прожить еще триста пятьдесят лет и не получить удовлетворения, не приготовиться к смерти.
Грифт подошел к Акабару.
— Пора идти, — сказал он.
Солнце зашло, в пещере засвистел ветер.

* * * * *
Сидя на ступенях своего разрушенного дома, Путеводец смотрел, как над Пустынными Горами заходит солнце, и над Эльфийским Лесом поднимается луна.
Рядом с ним сидел образ его самого, созданный путеводным камнем. Образ пел «Слезы Селины» именно так, как следовало ее петь, как она была написана триста лет назад.
Казалось, что первая часть проклятия Акабара выполняется. Путеводец несколько часов слушал без всякого удовольствия.
Бард приказал камню остановиться. Он посмотрел на образ, сидящий рядом с ним — молодой, с очаровательной улыбкой, уверенный в себе больше, чем хозяин рядом с ним. Копия был образом человека, который думал, что узнал способ обмануть смерть. Он обманул себя самого, решив, что музыка будет его бессмертием. Теперь Путеводец понимал, что это не так.
— Проклятье! — пробормотал он.
— Спи, — приказал он камню. Образ мгновенно исчез.
Путеводец задумался. Он не мог решить проблему смерти, поэтому начал придумывать способы улучшить путеводный камень. Надо записать в него пение Элии. И записать ее пение вместе с пением Оливии. Их голоса хорошо звучат вместе.
Путеводец посмотрел на камень. «Хотя, это не будет то же самое», — подумал он. Записи не будут Оливией и Элией. Он не может научить камень хвалить его за умные действия, беспокоиться о нем, дразнить его или упрекать его, как это делают Элия и Оливия. Он не может заставить камень любить его.
Он понял, что хочет быть с Элией и Оливией. Пока он не передумал, он спел камню приказ вернуть его в Поющую Пещеру. Желтый свет закрыл ему вид разрушенной крепости. Когда свет погас, бард стоял в Поющей Пещере.
Пещера была пуста. Свистевший в ней ветер пел мрачную песню. Они вчетвером не могут помочь Дракону. Он понял, что их действия будут равносильны самоубийству.
Путеводец почесал бороду, пытаясь придумать наилучший способ помочь им, не рискуя путеводным камнем. Он решил, что возможно, подойдет отвлекающий маневр.
Опуская руку от щеки, он заметил, что пальцы запачканы зеленым, как будто он задел о листья. Он почесал бороду обеими руками и с отвращением посмотрел на свои ногти. На них были большие куски мха и лишайника.
Затем он почувствовал, что что-то скользкое движется в его ухе. Он вздрогнул, когда подумал, что это может быть уховертка или еще какое-нибудь ужасное насекомое, и вытер ухо. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и хрупкое, но когда он дернул, ужасная боль ударила в висок.
Он поднял путеводный камень, чтобы посмотреться в него. Около уха висела маленькая орхидея, ее отростки обмотались вокруг его серьги и уходили в ухо.
— Нет! — выдохнул Путеводец. Он снял серьгу и дернул орхидею, не обращая внимания на боль в голове. Цветок оторвался, он бросил его на пол и раздавил каблуком.
Он почувствовал, как что-то потекло в его слуховом проходе, затем защекотало в ухе. Путеводец снова посмотрелся в камень. Другая орхидея вылезла из его уха и начала обматывать отростки вокруг волос.
Тяжело дыша от страха, Путеводец потянулся, чтобы отщипнуть орхидею ногтями, но в это время в желудке ударила резкая боль. Он со стоном согнулся.
Что-то внутри его росло и поедало его самого.
Боль в желудке утихла. Со смешанным чувством страха и иронии бард понял, что случилось. Черные споры, вылетевшие из брошенного Ксараном репейника проникли в его тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46