С мрачной решимостью я отыгрался на ноутбуке, перелистав еще несколько страниц с выдержками из прессы того периода. Сперва случившееся всех очень смешило, над сорока тысячами болельщиков попросту издевались: «Проблев в сорок тысяч глоток», «Река блевотины текла со стадиона», «Стальные Котлы», полные…» и так далее. Потом, когда далеко идущие последствия стали видны словно ворона на снегу, тон писанины изменился, но, похоже, было уже слишком поздно — каждый или почти каждый, кто был в ту субботу на стадионе, почувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах и возненавидел понятно что — бейсбол! Когда вернулась миссис Гроддехаар, я закрыл ноутбук.
— Журналисты повеселились на славу, — сказал я. — Естественно, те, кто не пришел на матч. «Никогда больше ноги моей не будет на этом стадионе, — говорит спортсмен „Стальных Котлов“, — процитировал я и постучал по крышке. — Резюмируя всё сказанное: похоже на то, что я уничтожил команду „Траулеров“. Несколько месяцев спустя команда была официально исключена из лиги, стадион закрыли…
— Ничего страшного не случилось, — пробормотала хозяйка.
— Не знаю… — Меня охватили сомнения. — Несколько десятков тысяч людей заболели… Обанкротился стадион. Неизвестно, сколько людей лишились работы — спортсмены, тренеры, массажисты, билетеры, уборщики…
— Если только тебе удалось остановить вора, это того стоило! — решительным тоном заявила она. — Можешь себе представить — действующие безнаказанно такие вневременные банды? Глобальный хаос! Конец цивилизации!
— Ну, не стоит преувеличивать… — мягко возразил я.
— Я не преувеличиваю, ты сам должен это понимать. Безнаказанный вор будет попросту забираться всё дальше и чувствовать себя всё более безнаказанным. Это гангрена, рак общества! Я очень довольна тем, как ты с ним разобрался, — похвалила она меня, встала и протянула руку. — Я подумала и решила: ты был у меня только два раза, но какое-то время у тебя заняла подготовка, так что я считаю, что тебе причитается за полных три дня. — Она погладила меня по тыльной стороне руки. — Я действительно очень довольна.
Она не заметила, что я стою, разинув рот, словно ожидая, что какой-нибудь пролетающий мимо рой пчел устроит там себе улей, или как это у них называется. Захихикав, она покрутила головой и, видя мой удивленный взгляд, пояснила:
— Представляю себе эти сорок тысяч болельщиков…
Я с некоторым сомнением кашлянул. Не подействовало — она продолжала хихикать. Поклонившись, я направился к двери; смех за моей спиной становился всё громче. Я постарался сдержаться и не заразиться ее хохотом, и мне это удалось. Когда я подходил к входной двери, меня догнала Элизабет. В руке она держала плоский конверт, протягивая его мне.
— Джозеф — твой отец? — спросил я.
— С чего вы взяли?
Она сделала книксен и подала мне конверт. Я сунул его в карман.
— Мадам велела заплатить.
— Ага. — Я кое о чем вспомнил. — Нельзя ли заглянуть в телефонную книгу?
Она посмотрела на меня как на идиота, явно ожидая чего-то еще, но, поскольку я молчал, наморщила носик и смущенно сказала:
— Вы имеете в виду телеком?
Я отрицательно покачал головой:
— Нет, обычную телефонную книгу, бумажную…
— Ведь таких книг не печатают уже много лет… У нас нет такой, напечатанной.
— Ну тогда ладно, спасибо.
Я сам открыл дверь, вышел и сел в «роллс-ройс», а когда мы тронулись, нахально полез в бар и налил себе на два пальца. Вспомнив о конверте, я достал его из кармана и, поставив стакан на столик, открыл. В нем лежал какой-то странный плоский и довольно тяжелый футляр. Внутри, в трех разных отделениях, находились три золотых двадцатидолларовых монеты, отчеканенных в тысяча девятьсот восьмом, — так называемые «рисовые двадцатки». Их начали чеканить, чтобы заплатить за рис, необходимый для голодающей Луизианы, потом заплатили чем-то другим или не заплатили вообще. А в итоге осталось несколько сотен отчеканенных в качестве образца двадцаток, стоивших — каждая! — где-то от семи до девяти тысяч.
Гм?!
Я постучал ногтем по футляру. Вот тебе и миссис Гроддехаар! Двадцатка в день, и она еще ждала моих возражений!
— Джозеф? — Я вдруг сообразил, что именно мучило меня почти всё это время. — Мистер Гроддехаар был богат? — Я увидел, как он хмурит лоб. — Другими словами — это он заработал такое состояние?
— Скорее нет. Как мне кажется, именно мадам была движущей силой…
— Понятно, — сказал я, причем даже не особо солгав.
Весь остальной путь мы ехали молча. Лишь когда мы сворачивали в улочку, на которой стоял мой дом, раздался телефонный звонок. Джозеф вставил в ухо наушник и некоторое время слушал.
— Это вас, — сказал он.
Я потянулся к телефонной трубке.
— Да?
— Это Черемис Гроддехаар, — сказала моя недавняя клиентка. — Ты знаешь, что большая часть экспонатов вернулась на место?
— Не знаю, — проговорил я, словно идиот. — То есть — уже знаю…
— Сразу же после вашего ухода свалились две груды разных предметов. Кажется, чего-то не хватает, но, в общем, вор избежал позора.
— А что вы такого сделали?
— Я? — Она захихикала. Я немного подождал, давая ей отсмеяться. — Вы догадались?
Она во второй раз обратилась ко мне на «вы». Ну вот, пожалуйста, — похоже, я получил повышение!
— Только сейчас, — признался я. — Но что именно вы придумали, я не знаю.
— Когда я отправила вас за таблетками, я приложила к экспонатам небольшое послание, которое напечатала, когда, в свою очередь, сама ненадолго выходила. Там было сказано: «Если ты помнишь о тайне исчезновения главарей преступного подполья в две тысячи пятом году, то знай — я был ее причиной. Эти люди понесли смерть от моей руки, и они того заслужили. Ты тоже в моем списке!»
— Но… Но вонючие бомбы взорвались раньше, в две тысячи втором?!
— Именно. Так что вор не мог знать, что я блефую. Во всяком случае, он перепугался и отдал всё, что мог. Остальное, наверное, продал. Ну и пусть!..
«Роллс-ройс» мягко затормозил возле моей калитки. Феба, удивленная видом машины, высунув нос через щель в заборе, принюхивалась, энергично размахивая хвостом. Даже Монти Пайтон на мгновение отвернул нос от своего «нулевого меридиана».
— Ну, до свидания, — послышалось в трубке.
— До свидания, — ошеломленно ответил я, положил трубку и какое-то время сидел неподвижно. Потом спрятал футляр во внутренний карман пиджака и открыл дверцу. — Спасибо, Джозеф. До свидания.
— До свидания, сэр, — услышал я в ответ.
Машина бесшумно отъехала от калитки. Феба только теперь отважилась заскулить, да и то ее голос звучал тихо и несмело.
— Иду-иду!
Я вошел в калитку и почесал собаку за ушами. Она тщательно меня обнюхала, и мне показалось, что ей нравится осевший на мне запах «роллс-ройса». Дверь открылась, и на пороге появилась Пима.
— Знаешь, я думала, ты меня обманываешь, но, пожалуй, даже ты не способен нанять такой лимузин лишь затем, чтобы подтвердить собственные фантазии, — улыбнулась она.
— Угу, — коротко ответил я.
Вечер ушел на рассказы, объяснения и размышления.
Лишь ночью, когда меня разбудил лунный свет, бивший прямо в окно, я вспомнил, что не проверил в Сети. Вставать мне, естественно, уже не хотелось.
Я только пообещал себе, что когда-нибудь выясню, кто купил провонявший стадион и на его месте построил несколько офисных зданий.
Иными словами — кто на этой вони сделал себе состояние.
А потом, засыпая, я подумал: а какое мне, собственно, до этого дело?
«Что ты нашел в этих сестрах Ди Ди?»
Я разговаривал с Пимой, которая явно скучала на работе и позвонила, чтобы провести небольшое расследование:
— Только что вспомнила, я хотела тебя спросить: что ты нашел в этих сестрах Ди Ди?
— Во-первых, мне нравится их музыка, — ответил я, искоса поглядывая на экран, на котором бесшумно — поскольку я предусмотрительно выключил звук — покачивались, словно пальмы на ветру, вышеупомянутые сестры-близнецы. — Во-вторых, мне нравится, что их две; поскольку раз уж мне что-то нравится, то хочется, чтобы этого было много…
— Да, знаю. Ты имеешь в виду груди! Большие — хорошо, еще больше — еще лучше! — пренебрежительно бросила моя супруга, обрадованная, что ей есть на кого посмотреть и с кем поболтать, — в ее конторе начался «мертвый сезон». — Вот только странно, что именно они, — она состроила многозначительную гримасу типа «я бы вообще на них даже не смотрела», — так на тебя действуют, хотя груди у них прикрыты… — Она пожала плечами.
— Ни одна певица больше не прикрывает грудь, — согласился я. — А я предпочитаю догадываться, чем получать ее сразу на блюдечке. И вообще, я мысленно моделирую подобные вещи намного лучше, чем это делает сама Природа.
Пима фыркнула.
— Они точно не действуют на тебя своим пением? — уточнила она. — Даже удивительно, ведь у них музыка без всяких претензий, в самый раз для того, кто даже мелодию без посторонней помощи напеть не в состоянии…
— Может, и не в состоянии, зато эта музыка не столь амбициозна, как у этой… как там ее звали? А, Шога… кхе-кхе… — я театрально закашлялся, но тут же перестал, едва Пима открыла рот, — которая «компоновала» свои творения с помощью компа, обшаривая Сеть в поисках реже всего встречающихся последовательностей звуков. А вы, надменные и самоуверенные знатоки Настоящей Музыки, пресмыкались перед ее «талантом»! — Я воздел руки к небу. — Ах, Шога! Ах, какой изыск! Какая смелость, что за идеи! Эйнштейн клавиатуры!
— Ладно. Только как ты докажешь, что я была в числе ее поклонниц?
Я слегка задумался.
— Просто буду великодушен и пощажу тебя. — Я вернулся к теме разговора: — Итак, раз уж мы говорим о достоинствах сестер Ди Ди, — их две…
— Ну да, конечно, какая редкость — сестры-близнецы, и целых две!
— …и они носят одно и то же имя, — невозмутимо закончил я. — Никогда не знаешь, кто есть кто, к кому обращаются и кто ответит. Есть же у девушек фантазия!
— И большие голубые… — подмигнула она. Я непокорно посмотрел на нее:
— Именно так, миссис Маленькая Грудь!
— Фи!
Она отключилась. Я тоже, но после нее. Некоторое время я размышлял, кто снабдил Пиму электронным шпионом, который сообщал ей о моих телевизионно-музыкальных пристрастиях, но так и не нашел гада. Еще через несколько минут Монти шевельнул ухом, хотя до двух оставалось еще пятнадцать минут, а он никогда не совершал столь резких движений, пока дверца холодильника была закрыта. Я насторожился. Щелкнула калитка. Я подошел к двери и открыл ее, сглотнув слюну и машинально втянув живот.
За порогом стояла миссис Гроддехаар, позади нее торчал Джозеф. Затем миссис Гроддехаар прошла мимо меня в дом, Джозеф отдал честь и направился обратно к машине. Я вошел в свою гостиную, которая только что перестала быть моей.
— Здравствуйте, — довольно ядовито произнес я. Она только что закурила сигарету из моей пачки «Голден гейта» и, выпуская дым, лишь милостиво кивнула. Затем хлопнула ладонью по сиденью дивана.
— Садись, — сказала она, даже не добавив «юноша». Я сел. Но наперекор ей — в кресло.
— У меня для тебя задание…
— Но я… — воспротивился я, решив не сдаваться без борьбы, — не занимаюсь… не веду… не гожусь… — Я щелкнул пальцами.
— Ерунда! — отрезала она. — Я прекрасно знаю, кто ты и на что способен. Я даже читала твои книги. — Она покачала головой. — Я не особая любительница подобного рода литературы, но тем не менее — вполне, вполне.
Она выпустила кольцо дыма. Я умею пускать лучше, но на этот раз не осмелился.
— Спа…
— Согласна, там слишком много никотина, выпивки, просторечия. — Она затянулась и выпустила на этот раз изящное облачко, срезав под корень мои зарождавшиеся возражения одним решительным жестом. — Но я не ханжа. Я тоже курю, редко, но курю. — Я искоса посмотрел на пачку своего «Голден гейта». Может, она не прикончит ее всю до конца своего визита. — Что такое алкоголь, я тоже знаю. Всё для людей. Моя бабушка, например, считала, что ничто так не помогает при язве желудка, как спирт. Поэтому она всегда, проснувшись, выпивала натощак пятьдесят граммов спирта.
У меня отвалилась челюсть и тут же вернулась на место, ударившись новой пломбой за сто семьдесят о более старую, за девяносто пять.
— Помогло?
Она пожала плечами:
— Вскрытие не обнаружило следов язвы. — Она опередила мой вопрос: — А была ли она у нее раньше, неизвестно. Она утверждала, что была и что рассосалась, а с бабушкой никто не спорил. — Миссис Гроддехаар затушила сигарету. — Но речь не об этом. Как я уже сказала, я не поощряю злоупотребления сигаретами или спиртным. — Она глубоко вздохнула, словно готовясь ко второй, еще худшей, части своей речи. Только теперь, почти через минуту после затяжки, остатки дыма покинули глубокие закоулки ее худой грудной клетки.
Я решил рискнуть:
— А если я очищу апельсин, ничего?
Она некоторое время смотрела на меня, прищурившись и слегка наклонив голову.
— Я тоже читаю Чандлера, юноша. Не играй!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55