Во второй резинке тоже была какая-то дрянь, которая ионизировала слюну или что-то еще с ней делала, чтобы одна из керамических пломб постоянно получала питание…
— В пломбе был микрофон? — вмешался Ник.
— Ну, не так уж трудно было догадаться! — рявкнул я. — Микрофон, и передатчик, и память…
— Оуэн, ты становишься сварливым! — Остроумного ответа я не нашел и потому промолчал.
— Итак, Скотт отправляется в Редлиф-Хилл с соответствующей легендой, а оказался он там потому, что компьютеры после четырех месяцев просеивания информации обнаружили, что Вэл Полмант четырежды оказывалась в непосредственной близости от очередных жертв. А жертвы эти были нашими, находившимися под особой охраной, свидетелями; свидетелей этих кто-то резал как хотел, когда хотел и если хотел. Мы ничего не могли поделать, пока не блеснула искорка надежды в лице этой Полмант. Хэмисдейл должен был за ней следить, но всё пошло совершенно не так, и ход событий резко ускорился. Ты читал — во время поездки он случайно встретил двоих старых знакомых, слегка перепугался и прибыл в Редлиф несколько иначе, чем планировал. Совершенно случайно он столкнулся с потенциальной подопечной, и обрушилась лавина. Ее приятели решили, что это неспроста, и в итоге в течение трех недель разыгралась вся эта история. — Он бросил взгляд на диск с моей версией событий.
Не знаю, почему я решил из нескольких сотен страниц переписанных на диски записей, сделанных непрерывно работавшим устройством в его зубе, сочинить нечто вроде повести. Скука? Вынужденное ненавистное бездействие? Четыре дня я читал, а потом, словно сомнамбула, уселся в кресло перед компом и начал стучать по клавишам. Правда, в основном работа заключалась лишь в вырезке соответствующих фрагментов и форматировании текста, особенно когда шел диалог, который я хотел сохранить в оригинальном виде. Я не добавил ни одного действующего лица, ничего не подретушировал, не изменил и не поправил. Просто — получилась почти документальная повесть, основанная на фактах. Не для издания, не для публикации. Собственно — для троих, может быть, даже для двоих. Может быть, только для меня самого, чтобы мне было чем заняться в течение всех этих недель напряженного ожидания. Какое-то время мы молчали. Потом Ник сказал:
— Какое-то странное у меня ощущение. Никогда бы не сказал, читая твою повесть, что это история об обреченном на смерть человеке… И убийство главного героя… Непонятно, относиться ли к этому как к гибели литературного образа или реального человека…
У меня у самого были подобные сомнения, особенно сейчас.
— Раз уж я начал всё подобным образом компоновать, так что мне было, писать — мол, Скотт то и дело повторял про себя: «А к чему это всё? Ведь я умру через три месяца!». Не знаю… — Я почесал за ухом. — Это еще и такой небольшой памятник… Иначе никто, кроме кадровиков ААД, о нем бы не помнил…
Саркисян медленно кивнул. Я не мог понять, что он имеет в виду.
— Насколько я понимаю, этого Скотта застрелил Уиттингтон? — наконец, спросил Ник.
— Да.
Как-то странно это прозвучало. Я немного подумал.
— Но запись продолжалась дальше? — спросил я, зная ответ.
— Да, но записывать было уже нечего. Этот старый сукин сын просто встал и, насвистывая себе под нос, вышел. Потом устройство еще сутки записывало только тишину. А потом мы нашли все три тела. — Он помолчал. — Этот Скотт… Тебе бы он понравился, Оуэн.
— Не сомневаюсь, — согласился я, хотя и был несколько удивлен.
— Когда-то, загнанный в угол, со сломанной ногой и пустой обоймой, знаешь, как он улизнул? Нашел убитую до этого в перестрелке собаку, вырвал ей кишки и обложился ими, а потом лег у стены со стеклянным взглядом и выдержал так несколько минут, пока трое преследователей его осматривали. А потом они ушли, уверенные, что их очередь выпустила ему потроха…
— Гм? — заинтересовался Ник. — Я это видел в каком-то фильме!
— Конечно, — спокойно ответил Саркисян, вращая большими пальцами. — Где-то случилась утечка, и почти весь этот эпизод попал в фильм, но, к счастью, всего лишь в какой-то третьеразрядный боевик без участия живых актеров. Ни один нормальный человек этого не смо… — Он замолчал и с искренним удивлением посмотрел на Ника. — Ты что, видел?
— Иногда я смотрю цифровое кино, — признался Ник. — Думаю, скоро вообще не будет актеров, по крайней мере таких, каких мы знаем. Будут только подставлять рожу под камеру, а потом компьютеры сделают из этого всё, что захочется.
— Может, вернемся к делу? — Я подошел к холодильнику, достал бутылку текилы и, не спрашивая, налил по несколько капель. Мы выпили. Никто не искал соль.
— А кровавый злодей Уиттингтон? — спросил Ник. Дуг пожал плечами.
— Смылся! — прошипел я.
— Смылся… — согласился Саркисян. Он немного помолчал, потом толкнул пальцем чашку, наблюдая за волнами на поверхности кофе. — Однако за это время мы успели сделать многое другое. Галлард у нас, он рассказал обо всём, что знал, хотя знал немногое. Они отрезали член у трупа, передали. Потом старик и Эйприл показали ему, что случится, если он появится ближе чем за две тысячи километров от Редлифа. Я имею в виду убийство его приятеля из похоронного бюро.
— А Эйприл? — спросил Ник.
— Сидит. То есть — сидела бы, но она в коме. Судя по тому, что нам удалось выяснить, она встретилась с Уиттингтоном перед самым его отъездом из Редлифа. А потом посреди бела дня погрузилась в сон, из которого ее, правда, вывели, но это ничего не дало — она превратилась в подобие овоща: полная апатия, молчание, принудительное кормление и памперсы.
— Но когда Скотт был без сознания, запись продолжалась? Когда его и Грега куда-то везли?
— Да, и потому нам удалось найти еще несколько человек, но это обычная мелкая рыбешка, простые поставщики простых услуг — снимали жилье, что-то посылали, что-то получали… Ничего более конкретного они сказать не в состоянии. Периферия организации, которая проникла в нашу систему охраны свидетелей и в течение одиннадцати лет убивала кого хотела за огромные деньги, по заказу крупнейших преступных синдикатов. Они практически развалили нам эту программу, на договор шли только те, у кого всё равно не было выбора — сотрудничество или тюрьма. Тогда стало ясно, насколько важным элементом борьбы с преступностью являлись осведомители, доносчики, раскаявшиеся преступники…
— «Раскаявшиеся»! — фыркнул я. — Стоило вам сесть кому-то из них на хвост, и он сразу же становился добропорядочным гражданином!
Саркисян поднял взгляд от чашки с кофе и серьезно посмотрел на меня:
— Ты в самом деле становишься невыносим, Оуэн.
— Нет, я просто злой. У меня похитили сына, убили самую верную в мире собаку, разрушили дом…
Я думал, что они скажут что-нибудь насчет дома, например, что он уже стоит и ждет жильцов, а я тогда… Но никто ничего не сказал. Потом Ник спросил:
— А Галлард? Тот, молодой?
— Такая же мелкая рыбешка, — ответил Саркисян. — Утверждает, что им заплатила Эйприл. В первую ночь, проведенную Скоттом в Редлифе, дома у Полмант, хозяйка позвонила своей коллеге по профессии, из организации, и рассказала о случайно оглушенном детективе. Она просто беспокоилась, а в настоящую панику впала Эйприл, которая сообщила обо всем Уиттингтону, а он приказал ей оборвать все нити. Ну, она и оборвала. Ребята должны были только доставить ей пенис и поджечь дом. А она сама пыталась контролировать ход событий. К несчастью, Скотт, скорее всего случайно, совершал действия, которые убеждали их, что он знает больше, чем говорит. Поэтому его пытались без лишнего шума прикончить возле магазина, а потом, когда и это не удалось, прибегли к крайним мерам.
— Так что мы имеем? Галларда и малообщительную Эйприл? А ее муж? — спросил Ник.
— Повесился.
Мы оба вскочили. Саркисян покачал головой:
— Мы спасли его, приехав с ордером на арест. Но он скорее чист. Они с женой давно уже не имели ничего общего.
— По крайней мере, хотя бы насчет этого она не лгала, — пробормотал я. — А как насчет информации о том, как правительство за деньги налогоплательщиков обеспечило себе возможность вмешиваться в частную жизнь граждан и манипулировать архивами?
— Оуэн…
— Перестань! — Я махнул рукой. — Раз уж вы добрались до банков данных, то не будешь же ты утверждать, что и в другие системы вы не подсадили что-нибудь столь же секретное и полезное? Примерно так, как тогда, когда оказалось, что каждый играющий в «Крайм-Сити III» заодно выполняет для вас некоторые расчеты?
— Это не мы, — теперь уже он махнул рукой.
Мы сидели над чашками с кофе и лениво переругивались.
Все возможные дыры давно уже были обнюханы, обследованы и обклеены датчиками, возле каждой стояла вооруженная охрана, но ничего не происходило — с момента убийства Хэмисдейла и исчезновения Уиттингтона-Товы.
О!
— А эта сволочь Уиттингтон? — спросил я, еще не до конца зная, что я имею в виду и что мгновение спустя сорвется у меня с языка. — Вы прочесали всю страну, чтобы… чтобы…
— Вот именно, — несколько оживился Дуг Саркисян. — С ним что-то непонятное — он существует как бы сразу в нескольких экземплярах. Каким-то образом он проник в информационную систему и существует в ней в нескольких версиях, разного возраста. В связи с этим у нас тысячи сведений о его жизни, путешествиях, знакомых… Но и это хоть что-то.
— Что-то… Погоди! Ага, я тебя спрашивал, сразу как только получил эти материалы, почему ты мне их дал, помнишь? И что ты мне сказал?
— Что если твои предчувствия совпадают с моими, то это будет означать, что у нас появился новый след.
— А я предчувствую, что этот Уиттингтон-Това каким-то образом связан со сновидениями! Так?
Он довольно кивнул.
— На чем основаны ваши предчувствия? — забеспокоился Ник. — У меня нет никаких.
— Мои — на последних словах Уиттингтона: «Жаль, что вам я не могу обеспечить по-настоящему приятных снов…», — ответил Саркисян.
— Не приятных, а спокойных, — поправил я его.
— Верно.
Теперь уже Ник взял бутылку и налил нам по порции текилы.
— Вот только, черт побери, я не знаю, каким образом связать организацию, оказывающую услуги по поиску и ликвидации болтливых свидетелей, этакую преступную полицию, с теми, кто занимается распространением хороших или дурных, странных или, как сказал Уиттингтон, спокойных снов? — признался я. — Вернемся… — Тут я внезапно потерял нить. Проклятье, со мной еще не бывало такого, чтобы начать фразу и не знать, как ее закончить!
— Да? — заинтересовались оба.
— Вернемся к разговору о снах, — наконец выдавил я.
Они внимательно посмотрели на меня, потом коротко переглянулись. Мне это не понравилось.
— Нужно приложить все усилия к тому, чтобы найти ту специалистку по сновидениям, которая пропала, уйдя из собственного дома, — выпалил я и сразу понял, что это хорошая идея. — Раз уж мы заговорили о снах, нужно снова вернуться к тому, что мы в свое время обнаружили и отложили на потом.
Саркисян поскреб усы, затем кивнул и встал. Пока он стучал по клавиатуре, чтобы с помощью зашифрованного импульса привести в действие соответствующие службы, я выпил полкружки кофе. Мне всё еще хотелось спать, кроме того, зудело правое веко, словно там появился ячмень. Я поискал взглядом какое-нибудь лекарство, и Ник услужливо мне его подал. Назло ему я отказался, подошел к Саркисяну и через плечо посмотрел на экран. Он уже заканчивал отдавать свои распоряжения и вопросительно посмотрел на меня, спрашивая, не добавить ли что-нибудь еще, но в голову мне ничего не приходило. Я вернулся к столу.
— Что общего между снами и ликвидацией неудобных свидетелей? — спросил Ник. Вопрос повис в воздухе, не дождавшись ответа. — Я понимаю, если бы свидетелей ликвидировали во сне или вызывали у них такие сновидения, что они умирали бы или сходили с ума, — пусть так. Но тут? Тут я не вижу никакой связи!
— Может, ее и нет? — бросил я в пространство.
— Как это? — спросил Саркисян, подходя к столу. — Просто: представь себе, что кто-нибудь торгует отравленным мясом и одновременно является вице-чемпионом мира по дельтапланеризму.
— Да чушь это всё! — раздраженно сказал он и постучал пальцами по крышке стола. — Пима еще выдерживает это затворничество? — сменил он тему.
— Пока да.
И эта тема тоже внезапно закончилась.
Такие уж мы есть — если нет никакой работы, то весьма скверно. А работа явно обходила нас стороной за километры.
Я смотрел на бутылку с текилой, в серебристой этикетке отражалось изнутри лицо Дугласа Саркисяна. Пима, подумал я, пока выдерживает, но сколько еще? Конечно, она боится выйти отсюда и вернуться к «нормальной» жизни, не говоря уже о собственном доме… Фил и Бинки тоже пока еще выдерживали эти непрекращающиеся каникулы: бассейн, стадионы, тиры, корты… И всё это с охранниками, отличными ребятами, у которых столько интересных виртуальных штучек…
— Торгует мясом… Торгует мясом и… на эти деньги покупает дельтапланы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— В пломбе был микрофон? — вмешался Ник.
— Ну, не так уж трудно было догадаться! — рявкнул я. — Микрофон, и передатчик, и память…
— Оуэн, ты становишься сварливым! — Остроумного ответа я не нашел и потому промолчал.
— Итак, Скотт отправляется в Редлиф-Хилл с соответствующей легендой, а оказался он там потому, что компьютеры после четырех месяцев просеивания информации обнаружили, что Вэл Полмант четырежды оказывалась в непосредственной близости от очередных жертв. А жертвы эти были нашими, находившимися под особой охраной, свидетелями; свидетелей этих кто-то резал как хотел, когда хотел и если хотел. Мы ничего не могли поделать, пока не блеснула искорка надежды в лице этой Полмант. Хэмисдейл должен был за ней следить, но всё пошло совершенно не так, и ход событий резко ускорился. Ты читал — во время поездки он случайно встретил двоих старых знакомых, слегка перепугался и прибыл в Редлиф несколько иначе, чем планировал. Совершенно случайно он столкнулся с потенциальной подопечной, и обрушилась лавина. Ее приятели решили, что это неспроста, и в итоге в течение трех недель разыгралась вся эта история. — Он бросил взгляд на диск с моей версией событий.
Не знаю, почему я решил из нескольких сотен страниц переписанных на диски записей, сделанных непрерывно работавшим устройством в его зубе, сочинить нечто вроде повести. Скука? Вынужденное ненавистное бездействие? Четыре дня я читал, а потом, словно сомнамбула, уселся в кресло перед компом и начал стучать по клавишам. Правда, в основном работа заключалась лишь в вырезке соответствующих фрагментов и форматировании текста, особенно когда шел диалог, который я хотел сохранить в оригинальном виде. Я не добавил ни одного действующего лица, ничего не подретушировал, не изменил и не поправил. Просто — получилась почти документальная повесть, основанная на фактах. Не для издания, не для публикации. Собственно — для троих, может быть, даже для двоих. Может быть, только для меня самого, чтобы мне было чем заняться в течение всех этих недель напряженного ожидания. Какое-то время мы молчали. Потом Ник сказал:
— Какое-то странное у меня ощущение. Никогда бы не сказал, читая твою повесть, что это история об обреченном на смерть человеке… И убийство главного героя… Непонятно, относиться ли к этому как к гибели литературного образа или реального человека…
У меня у самого были подобные сомнения, особенно сейчас.
— Раз уж я начал всё подобным образом компоновать, так что мне было, писать — мол, Скотт то и дело повторял про себя: «А к чему это всё? Ведь я умру через три месяца!». Не знаю… — Я почесал за ухом. — Это еще и такой небольшой памятник… Иначе никто, кроме кадровиков ААД, о нем бы не помнил…
Саркисян медленно кивнул. Я не мог понять, что он имеет в виду.
— Насколько я понимаю, этого Скотта застрелил Уиттингтон? — наконец, спросил Ник.
— Да.
Как-то странно это прозвучало. Я немного подумал.
— Но запись продолжалась дальше? — спросил я, зная ответ.
— Да, но записывать было уже нечего. Этот старый сукин сын просто встал и, насвистывая себе под нос, вышел. Потом устройство еще сутки записывало только тишину. А потом мы нашли все три тела. — Он помолчал. — Этот Скотт… Тебе бы он понравился, Оуэн.
— Не сомневаюсь, — согласился я, хотя и был несколько удивлен.
— Когда-то, загнанный в угол, со сломанной ногой и пустой обоймой, знаешь, как он улизнул? Нашел убитую до этого в перестрелке собаку, вырвал ей кишки и обложился ими, а потом лег у стены со стеклянным взглядом и выдержал так несколько минут, пока трое преследователей его осматривали. А потом они ушли, уверенные, что их очередь выпустила ему потроха…
— Гм? — заинтересовался Ник. — Я это видел в каком-то фильме!
— Конечно, — спокойно ответил Саркисян, вращая большими пальцами. — Где-то случилась утечка, и почти весь этот эпизод попал в фильм, но, к счастью, всего лишь в какой-то третьеразрядный боевик без участия живых актеров. Ни один нормальный человек этого не смо… — Он замолчал и с искренним удивлением посмотрел на Ника. — Ты что, видел?
— Иногда я смотрю цифровое кино, — признался Ник. — Думаю, скоро вообще не будет актеров, по крайней мере таких, каких мы знаем. Будут только подставлять рожу под камеру, а потом компьютеры сделают из этого всё, что захочется.
— Может, вернемся к делу? — Я подошел к холодильнику, достал бутылку текилы и, не спрашивая, налил по несколько капель. Мы выпили. Никто не искал соль.
— А кровавый злодей Уиттингтон? — спросил Ник. Дуг пожал плечами.
— Смылся! — прошипел я.
— Смылся… — согласился Саркисян. Он немного помолчал, потом толкнул пальцем чашку, наблюдая за волнами на поверхности кофе. — Однако за это время мы успели сделать многое другое. Галлард у нас, он рассказал обо всём, что знал, хотя знал немногое. Они отрезали член у трупа, передали. Потом старик и Эйприл показали ему, что случится, если он появится ближе чем за две тысячи километров от Редлифа. Я имею в виду убийство его приятеля из похоронного бюро.
— А Эйприл? — спросил Ник.
— Сидит. То есть — сидела бы, но она в коме. Судя по тому, что нам удалось выяснить, она встретилась с Уиттингтоном перед самым его отъездом из Редлифа. А потом посреди бела дня погрузилась в сон, из которого ее, правда, вывели, но это ничего не дало — она превратилась в подобие овоща: полная апатия, молчание, принудительное кормление и памперсы.
— Но когда Скотт был без сознания, запись продолжалась? Когда его и Грега куда-то везли?
— Да, и потому нам удалось найти еще несколько человек, но это обычная мелкая рыбешка, простые поставщики простых услуг — снимали жилье, что-то посылали, что-то получали… Ничего более конкретного они сказать не в состоянии. Периферия организации, которая проникла в нашу систему охраны свидетелей и в течение одиннадцати лет убивала кого хотела за огромные деньги, по заказу крупнейших преступных синдикатов. Они практически развалили нам эту программу, на договор шли только те, у кого всё равно не было выбора — сотрудничество или тюрьма. Тогда стало ясно, насколько важным элементом борьбы с преступностью являлись осведомители, доносчики, раскаявшиеся преступники…
— «Раскаявшиеся»! — фыркнул я. — Стоило вам сесть кому-то из них на хвост, и он сразу же становился добропорядочным гражданином!
Саркисян поднял взгляд от чашки с кофе и серьезно посмотрел на меня:
— Ты в самом деле становишься невыносим, Оуэн.
— Нет, я просто злой. У меня похитили сына, убили самую верную в мире собаку, разрушили дом…
Я думал, что они скажут что-нибудь насчет дома, например, что он уже стоит и ждет жильцов, а я тогда… Но никто ничего не сказал. Потом Ник спросил:
— А Галлард? Тот, молодой?
— Такая же мелкая рыбешка, — ответил Саркисян. — Утверждает, что им заплатила Эйприл. В первую ночь, проведенную Скоттом в Редлифе, дома у Полмант, хозяйка позвонила своей коллеге по профессии, из организации, и рассказала о случайно оглушенном детективе. Она просто беспокоилась, а в настоящую панику впала Эйприл, которая сообщила обо всем Уиттингтону, а он приказал ей оборвать все нити. Ну, она и оборвала. Ребята должны были только доставить ей пенис и поджечь дом. А она сама пыталась контролировать ход событий. К несчастью, Скотт, скорее всего случайно, совершал действия, которые убеждали их, что он знает больше, чем говорит. Поэтому его пытались без лишнего шума прикончить возле магазина, а потом, когда и это не удалось, прибегли к крайним мерам.
— Так что мы имеем? Галларда и малообщительную Эйприл? А ее муж? — спросил Ник.
— Повесился.
Мы оба вскочили. Саркисян покачал головой:
— Мы спасли его, приехав с ордером на арест. Но он скорее чист. Они с женой давно уже не имели ничего общего.
— По крайней мере, хотя бы насчет этого она не лгала, — пробормотал я. — А как насчет информации о том, как правительство за деньги налогоплательщиков обеспечило себе возможность вмешиваться в частную жизнь граждан и манипулировать архивами?
— Оуэн…
— Перестань! — Я махнул рукой. — Раз уж вы добрались до банков данных, то не будешь же ты утверждать, что и в другие системы вы не подсадили что-нибудь столь же секретное и полезное? Примерно так, как тогда, когда оказалось, что каждый играющий в «Крайм-Сити III» заодно выполняет для вас некоторые расчеты?
— Это не мы, — теперь уже он махнул рукой.
Мы сидели над чашками с кофе и лениво переругивались.
Все возможные дыры давно уже были обнюханы, обследованы и обклеены датчиками, возле каждой стояла вооруженная охрана, но ничего не происходило — с момента убийства Хэмисдейла и исчезновения Уиттингтона-Товы.
О!
— А эта сволочь Уиттингтон? — спросил я, еще не до конца зная, что я имею в виду и что мгновение спустя сорвется у меня с языка. — Вы прочесали всю страну, чтобы… чтобы…
— Вот именно, — несколько оживился Дуг Саркисян. — С ним что-то непонятное — он существует как бы сразу в нескольких экземплярах. Каким-то образом он проник в информационную систему и существует в ней в нескольких версиях, разного возраста. В связи с этим у нас тысячи сведений о его жизни, путешествиях, знакомых… Но и это хоть что-то.
— Что-то… Погоди! Ага, я тебя спрашивал, сразу как только получил эти материалы, почему ты мне их дал, помнишь? И что ты мне сказал?
— Что если твои предчувствия совпадают с моими, то это будет означать, что у нас появился новый след.
— А я предчувствую, что этот Уиттингтон-Това каким-то образом связан со сновидениями! Так?
Он довольно кивнул.
— На чем основаны ваши предчувствия? — забеспокоился Ник. — У меня нет никаких.
— Мои — на последних словах Уиттингтона: «Жаль, что вам я не могу обеспечить по-настоящему приятных снов…», — ответил Саркисян.
— Не приятных, а спокойных, — поправил я его.
— Верно.
Теперь уже Ник взял бутылку и налил нам по порции текилы.
— Вот только, черт побери, я не знаю, каким образом связать организацию, оказывающую услуги по поиску и ликвидации болтливых свидетелей, этакую преступную полицию, с теми, кто занимается распространением хороших или дурных, странных или, как сказал Уиттингтон, спокойных снов? — признался я. — Вернемся… — Тут я внезапно потерял нить. Проклятье, со мной еще не бывало такого, чтобы начать фразу и не знать, как ее закончить!
— Да? — заинтересовались оба.
— Вернемся к разговору о снах, — наконец выдавил я.
Они внимательно посмотрели на меня, потом коротко переглянулись. Мне это не понравилось.
— Нужно приложить все усилия к тому, чтобы найти ту специалистку по сновидениям, которая пропала, уйдя из собственного дома, — выпалил я и сразу понял, что это хорошая идея. — Раз уж мы заговорили о снах, нужно снова вернуться к тому, что мы в свое время обнаружили и отложили на потом.
Саркисян поскреб усы, затем кивнул и встал. Пока он стучал по клавиатуре, чтобы с помощью зашифрованного импульса привести в действие соответствующие службы, я выпил полкружки кофе. Мне всё еще хотелось спать, кроме того, зудело правое веко, словно там появился ячмень. Я поискал взглядом какое-нибудь лекарство, и Ник услужливо мне его подал. Назло ему я отказался, подошел к Саркисяну и через плечо посмотрел на экран. Он уже заканчивал отдавать свои распоряжения и вопросительно посмотрел на меня, спрашивая, не добавить ли что-нибудь еще, но в голову мне ничего не приходило. Я вернулся к столу.
— Что общего между снами и ликвидацией неудобных свидетелей? — спросил Ник. Вопрос повис в воздухе, не дождавшись ответа. — Я понимаю, если бы свидетелей ликвидировали во сне или вызывали у них такие сновидения, что они умирали бы или сходили с ума, — пусть так. Но тут? Тут я не вижу никакой связи!
— Может, ее и нет? — бросил я в пространство.
— Как это? — спросил Саркисян, подходя к столу. — Просто: представь себе, что кто-нибудь торгует отравленным мясом и одновременно является вице-чемпионом мира по дельтапланеризму.
— Да чушь это всё! — раздраженно сказал он и постучал пальцами по крышке стола. — Пима еще выдерживает это затворничество? — сменил он тему.
— Пока да.
И эта тема тоже внезапно закончилась.
Такие уж мы есть — если нет никакой работы, то весьма скверно. А работа явно обходила нас стороной за километры.
Я смотрел на бутылку с текилой, в серебристой этикетке отражалось изнутри лицо Дугласа Саркисяна. Пима, подумал я, пока выдерживает, но сколько еще? Конечно, она боится выйти отсюда и вернуться к «нормальной» жизни, не говоря уже о собственном доме… Фил и Бинки тоже пока еще выдерживали эти непрекращающиеся каникулы: бассейн, стадионы, тиры, корты… И всё это с охранниками, отличными ребятами, у которых столько интересных виртуальных штучек…
— Торгует мясом… Торгует мясом и… на эти деньги покупает дельтапланы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55