"Он прав. Это конец."
Когда он снова открыл глаза и обнаружил, что до сих пор жив, он
ощутил едва ли не разочарование. Он лежал в палате госпиталя. Голова
раскалывалась - казалось, целый корпус барабанщиков попользовался ею для
репетиции. Ганн все же рассмотрел из-под бинтов, что одна его рука
заключена в белый кокон фиксатора.
Он уцелел.
Над Ганном склонилась сестра-общительница. Ганн произнес отчетливо:
- Я думал, что туннель рухнул.
- Тише, - мягко сказала сестра. - Он действительно рухнул. Но вы
оказались у самой поверхности, и аварийной бригаде удалось откопать вас.
- Почти у поверхности? - скосив глаза, Ганн разобрал рядом с сестрой
фигуру еще одного человека. На какой-то безумный миг ему показалось, что
это сам Ангел Смерти, явившийся по его душу. Но потом он понял, что это
всего лишь служитель-связник, державший в руке связь-куб и шептавший в
скрытый в нем микрофон звенящие ноты.
- Значит... значит, я в центре обучения? - спросил Ганн.
Сестра кивнула.
- Попробуйте заснуть, - велела она. И Бойс Ганн был рад послушаться.
Целых три дня Бойс Ганн находился на положении выздоравливающего. Это
было куда лучше, чем его прежний статус главного врага общества.
Ганн был пока свободен от опеки охранников - часть их погибла в
аварии, и теперь им предстоял нелегкий процесс восстановления
жизнедеятельности и замены поврежденных органов в одном из орган-банков.
Ганн мог свободно гулять по крылу госпиталя, в котором находился.
Ему даже разрешили посещать комнату отдыха, которой заведовала
девушка-общительница, напоминавшая ему Карлу Снег. Характер ее тоже был
похож на характер Карлы. Она не показывала виду, что замечает воротник
безопасности на шее Ганна. И, что важнее всего, она позволяла ему сколько
угодно смотреть экран новостей.
Бойс Ганн так долго находился за пределами Земли, в Рифах и в
штаб-квартире Планирующего, что совершенно отстал от текущих новостей.
Он сидел перед экраном, погруженный в мечты. Все, что происходило на
экране, медленно погружалось в его сердце и сознание. Он с любовью смотрел
на золотоволосых, длинноногих общительниц, нежно ворковавших слова
предупреждения: "Работайте для Плана! Живите для Плана! Ведь вы не хотите
попасть на "Небеса" и послужить запасными частями для орган-банка!"
Хотя Ганн понимал, что имеет весьма высокий шанс оказаться в
орган-банке и превратиться в запасные части, он не боялся того, о чем пели
девушки. Это была часть той жизни, которую он утратил, и он хотел снова в
эту жизнь вернуться.
И прежде всего он желал снова обрести себя.
Бойс Ганн не мог принять себя в роли врага Плана, который был жестоко
наказан самим Планирующим, подвергнут угрозам генерала Вилера, допрошен
сестрой Дельта Четыре. Этот Бойс Ганн был существом, родившимся на станции
Поларис, человеком, жившим среди рифовых крыс и странных существ,
называемых пироподами и пространственниками. Фигура этого Бойса Ганна не
помещалась в рамки другой его личности. Ганн не мог найти сумму двух столь
разных людей и вывести вектор будущей жизни...
Он сидел, выпрямившись, и смотрел новости.
Он смотрел передачу мировых новостей, но лишь половиной сознания
воспринимал то, что видел. А показывали вещи довольно занимательные.
Сводка новостей представляла собой набор почти одних катастроф - авария
космического крейсера уничтожила полгорода, в Антарктиде произошло
землетрясение, на субконтиненте Индии взорвался реактор на фабрике.
Катастрофы происходили не только в отдаленных районах. На экране появилось
сообщение об аварии субпоезда, из-за которой он очутился здесь, в
госпитале.
Но интереснее всего, что это было подано как диверсия!..
Ганн не верил собственным глазам. Он едва понял, что речь идет о той
самой аварии. Толстый тех-полковник вкрадчивым голосом выдвигал обвинения.
Преступная конспиративная организация подложила бомбу в поезд с целью
дискредитировать Планирующего и Машину? Злобная диверсия? Казалось, речь
идет о каком-то другом происшествии на какой-то другой планете. И, самая
большая нелепость, - его, Ганна, выставляли как сверхзлодея, а
машин-сержанта - как его сообщника!
Ганн поставил на стол стакан с обогащенным витаминами соком и,
прихрамывая, направился к общительнице, заведовавшей комнатой отдыха.
Он весь дрожал.
- Прошу вас, - взмолился он. - Вы видели только что? Что все это
значит?
- Ну, ну! - жизнерадостно, но с укором сказала общительница. - Ваша
обязанность перед лицом Плана - выздороветь как можно скорей. Вы должны
подготовить себя к возвращению на службу. Никаких вопросов, никаких
тревог... только отдыхать и выздоравливать!
- В передаче было сказано, - с трудом проговорил Ганн, - что в аварии
субпоезда виноват я. Но это неправда! И сержант охранников, отвечавший за
мою доставку... что с ним?
Большие ясные глаза девушки на мгновение потемнели - она не знала,
как воспринять слова Ганна. Но лишь на мгновение. Ей было приказано
заботиться о враге Плана, она будет исполнять приказ. Она покачала головой
и с улыбкой повела Ганна обратно к кушетке.
- Пейте ваш сок, - сказала она с веселой строгостью и больше ничего
не прибавила. Для нее все, что План Человека определял как "верное" и
"правильное", было верным и правильным.
Так же думал и Бойс Ганн.
Он думал, но сознавал где-то внутри, что в таком образе мыслей таится
что-то опасное - для него и для всего человечества... потому что если
симпатичная и пустоголовая девица-общительница так безоговорочно принимала
распоряжения Плана...
Он не мог сформулировать мысль до конца. Возникало впечатление, что
он сам, и генерал Вилер, и даже Планирующий - и все человечество в системе
Плана - были в каком-то смысле такими же пустоголовыми, как и эта
общительница.
Но он не мог довести мысль до логического завершения. А потом время
отдыха истекло, и больше он не имел возможности размышлять на подобные
темы, потому что начал курс подготовки, который должен был привести его к
посвящению в сообщность с Машиной.
Двухэлементное отношение: "Я ненавижу шпинат." Трехэлементное
отношение: "Я ненавижу шпинат, если он плохо вымыт, потому что в рот
попадает песок".
С помощью преподавателей и учебников, гипнопедических лент, шептавших
ему на ухо, когда он спал, и обучающих машин, командовавших Ганном во
время бодрствования, он начал овладевать исчислением утверждений, логикой
отношений, геометрией Гильберта, Аккермана и Буля. Конъюнкция и
дизъюнкция, аксиомы и теоремы, двойные отрицания и метаутверждения... все
это хлынуло в его мозг вместе с разрушительными дилеммами и силлогизмами в
стиле Барбара. Он учился, как переносить и соединять. Он изучил принцип
экспортирования и научился применять точки в качестве скобок. Он
познакомился с однолинейным построением фраз и нефлективной грамматикой
машинного языка. Он узнал о разнице между символами восприятия и акции и
обучался воспроизводить тональные символы, которые наводили мост между
человеком и Машиной. Часами распевал он бесконечные гаммы в четверть ноты,
в ушах его не прекращалось эталонное гудение осциллирующих сигналов. Он
изучил строение таблиц истинности и как использовать их для обнаружения
тавтологии в посылках.
Здесь не было классных помещений, была учеба и работа. Она казалась
бесконечной. Ганн просыпался под тягучий речитатив магнитофонной записи,
раздающейся из-под подушки, ел под названиванием тональных четок, в
изнеможении опускался на кровать, пока сквозь мозг его проносились схемы
общего ввода информации.
За сценами учебного центра продолжал жить своей жизнью весь остальной
мир, но Ганн полностью потерял с ним связь. В редкие моменты ему удавалось
уловить обрывки разговора между немногими людьми, с которыми он имел
контакт - девушками-общительницами, подававшими еду, охранниками,
бродившими по залам и коридорам. Но сознание его было слишком утомлено,
чтобы пытаться сложить части в единое целое. Дитя Звезд. Требование
Освобождения. Аварии в подземных туннелях. Взрывы космических кораблей. Но
это не имело сейчас для Ганна значения. Всякий раз, когда у него хватало
времени и сил подумать о чем-то другом, кроме обучения, он всегда
представлял одно - тот момент, когда обучение закончится и он получит
металлический знак сообщности.
Когда первый этап подошел к концу, Ганн этого тоже не заметил. Он лег
спать, как всегда, уставший до предела. Он рухнул на жесткую койку в своей
отдельной тесной комнатушке с покрытыми белой плиткой стенами. Сразу же
из-под подушки зашептала учебная запись:
- ...генерировать матрицу К, использую механизм ассоциативного
накопления дополнительно к контекстуальным отношениям координатного
накопления. Пусть ряд i и столбец j покажут степень ассоциативности...
Какая-то часть сознания Ганна впитывала информацию, хотя в основном
работа происходила в подсознании. Сам Ганн сознавал лишь свое
несоответствие заданию. Ему никогда не добиться тех чистых хрустальных
тонов, которые умели выпевать сестра Дельта Четыре и остальные служители.
У него неподходящий голос. Он никогда не освоит всей теории
программирования. У него просто не хватит подготовки...
Он заснул.
На втором этапе обучения Ганн переселился в общую спальню. Койка
здесь была такой же жесткой. Каждую ночь после отбоя на койки укладывались
восемьдесят усталых и молчаливых обучающихся. И каждое утро под резкие,
неприятные удары гонга они пробуждались в несколько уменьшенном числе -
несколько коек пустовало.
Об исчезнувших никто не говорил. Вместе с ними исчезали и все их
немногочисленные вещи, хранившиеся на узких полках над койками. Имена их
вычеркивались из списка обучающихся. Они просто переставали существовать.
Почему-то об этом никто не спрашивал.
Но однажды ночью Ганна разбудил шорох торопливых шагов. Ганн рывком
сел на койке; словно ему грозила смертельная опасность.
- Джим? - прошептал он имя своего соседа, недавно поступившего на
обучение парня, у которого были мускулы борца и отличный чистый тенор. Его
мать была девицей-общительницей, а отец погиб в космосе, выполняя задание
Плана. - Джим, что?..
- Друг, ты ведь спишь, - прошептал в темноте хриплый голос. - Ну так
и спи дальше - тебе же лучше.
Тяжелая рука толкнула Ганна в плечо, заставив его опуститься обратно
на койку.
Ганн хотел бы помочь Джиму, но его охватил страх. Он видел, как
темные силуэты склонились над соседней койкой. Он услышал сдавленный вздох
Джима. Приглушенные голоса, шорох одежды, металлическое звяканье.
Заскрипела койка. В лицо ударил тонкий луч, и Ганн зажмурился. Послышались
удаляющиеся шаги.
Он долго лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию спящих, число
которых уменьшилось на одного. Джим так дорожил красной пластиковой
медалью, которая говорила, что отец Джима был Героем Плана Второго класса.
У Джима был красивый чистый голос, но он слишком медленно постигал
семантику.
Ганн был бы рад помочь, но он ничего не мог поделать. Машина
требовала от своих избранных слуг чисто механических качеств. Возможно,
Джим выказал недостаточное рвение превратиться в механизм. Ганн повернулся
на жесткой койке и начал повторять про себя семантические тензоры. Вскоре
он заснул.
11
Перейдя на второй этап обучения, Ганн понял, что первая фаза была по
сравнению с ним чем-то вроде воскресного отдыха в отеле на берегу моря в
компании общительниц. О ней он вспоминал теперь сквозь туман изнеможения.
У него не было ни секунды, чтобы сбросить напряжение.
- Выгляди, как машина!
Монотонными голосами преподаватели вдалбливали в него это простое
правило. Ясноглазые общительницы выпевали его, словно воркующие голуби,
пока он стоял в медленно продвигающейся очереди к окошку раздачи пищи.
Ослепительные знаки на стереоэкранах выжигали правило на сетчатке его
глаз. Не знающие сна динамики гипнопедических установок шептали его из-под
подушки.
- Выгляди, как машина!.. Действуй, как машина!.. Будь машиной!
Чтобы овладеть мириадами сложнейших тонов языка механо человек должен
был превратиться в механизм. Сверкающие изображения и шепчущие динамики
напоминали Ганну о тех, кто не справился с задачей и попал в орган-банк.
Заключенный в тесную экзаменационную камеру, стены которой были
выложены серой звукоизоляцией, Ганн согнулся в три погибели над черным
связь-кубом, напрягая слух, чтобы уловить все поющие флексии механо,
которые выпевало устройство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Когда он снова открыл глаза и обнаружил, что до сих пор жив, он
ощутил едва ли не разочарование. Он лежал в палате госпиталя. Голова
раскалывалась - казалось, целый корпус барабанщиков попользовался ею для
репетиции. Ганн все же рассмотрел из-под бинтов, что одна его рука
заключена в белый кокон фиксатора.
Он уцелел.
Над Ганном склонилась сестра-общительница. Ганн произнес отчетливо:
- Я думал, что туннель рухнул.
- Тише, - мягко сказала сестра. - Он действительно рухнул. Но вы
оказались у самой поверхности, и аварийной бригаде удалось откопать вас.
- Почти у поверхности? - скосив глаза, Ганн разобрал рядом с сестрой
фигуру еще одного человека. На какой-то безумный миг ему показалось, что
это сам Ангел Смерти, явившийся по его душу. Но потом он понял, что это
всего лишь служитель-связник, державший в руке связь-куб и шептавший в
скрытый в нем микрофон звенящие ноты.
- Значит... значит, я в центре обучения? - спросил Ганн.
Сестра кивнула.
- Попробуйте заснуть, - велела она. И Бойс Ганн был рад послушаться.
Целых три дня Бойс Ганн находился на положении выздоравливающего. Это
было куда лучше, чем его прежний статус главного врага общества.
Ганн был пока свободен от опеки охранников - часть их погибла в
аварии, и теперь им предстоял нелегкий процесс восстановления
жизнедеятельности и замены поврежденных органов в одном из орган-банков.
Ганн мог свободно гулять по крылу госпиталя, в котором находился.
Ему даже разрешили посещать комнату отдыха, которой заведовала
девушка-общительница, напоминавшая ему Карлу Снег. Характер ее тоже был
похож на характер Карлы. Она не показывала виду, что замечает воротник
безопасности на шее Ганна. И, что важнее всего, она позволяла ему сколько
угодно смотреть экран новостей.
Бойс Ганн так долго находился за пределами Земли, в Рифах и в
штаб-квартире Планирующего, что совершенно отстал от текущих новостей.
Он сидел перед экраном, погруженный в мечты. Все, что происходило на
экране, медленно погружалось в его сердце и сознание. Он с любовью смотрел
на золотоволосых, длинноногих общительниц, нежно ворковавших слова
предупреждения: "Работайте для Плана! Живите для Плана! Ведь вы не хотите
попасть на "Небеса" и послужить запасными частями для орган-банка!"
Хотя Ганн понимал, что имеет весьма высокий шанс оказаться в
орган-банке и превратиться в запасные части, он не боялся того, о чем пели
девушки. Это была часть той жизни, которую он утратил, и он хотел снова в
эту жизнь вернуться.
И прежде всего он желал снова обрести себя.
Бойс Ганн не мог принять себя в роли врага Плана, который был жестоко
наказан самим Планирующим, подвергнут угрозам генерала Вилера, допрошен
сестрой Дельта Четыре. Этот Бойс Ганн был существом, родившимся на станции
Поларис, человеком, жившим среди рифовых крыс и странных существ,
называемых пироподами и пространственниками. Фигура этого Бойса Ганна не
помещалась в рамки другой его личности. Ганн не мог найти сумму двух столь
разных людей и вывести вектор будущей жизни...
Он сидел, выпрямившись, и смотрел новости.
Он смотрел передачу мировых новостей, но лишь половиной сознания
воспринимал то, что видел. А показывали вещи довольно занимательные.
Сводка новостей представляла собой набор почти одних катастроф - авария
космического крейсера уничтожила полгорода, в Антарктиде произошло
землетрясение, на субконтиненте Индии взорвался реактор на фабрике.
Катастрофы происходили не только в отдаленных районах. На экране появилось
сообщение об аварии субпоезда, из-за которой он очутился здесь, в
госпитале.
Но интереснее всего, что это было подано как диверсия!..
Ганн не верил собственным глазам. Он едва понял, что речь идет о той
самой аварии. Толстый тех-полковник вкрадчивым голосом выдвигал обвинения.
Преступная конспиративная организация подложила бомбу в поезд с целью
дискредитировать Планирующего и Машину? Злобная диверсия? Казалось, речь
идет о каком-то другом происшествии на какой-то другой планете. И, самая
большая нелепость, - его, Ганна, выставляли как сверхзлодея, а
машин-сержанта - как его сообщника!
Ганн поставил на стол стакан с обогащенным витаминами соком и,
прихрамывая, направился к общительнице, заведовавшей комнатой отдыха.
Он весь дрожал.
- Прошу вас, - взмолился он. - Вы видели только что? Что все это
значит?
- Ну, ну! - жизнерадостно, но с укором сказала общительница. - Ваша
обязанность перед лицом Плана - выздороветь как можно скорей. Вы должны
подготовить себя к возвращению на службу. Никаких вопросов, никаких
тревог... только отдыхать и выздоравливать!
- В передаче было сказано, - с трудом проговорил Ганн, - что в аварии
субпоезда виноват я. Но это неправда! И сержант охранников, отвечавший за
мою доставку... что с ним?
Большие ясные глаза девушки на мгновение потемнели - она не знала,
как воспринять слова Ганна. Но лишь на мгновение. Ей было приказано
заботиться о враге Плана, она будет исполнять приказ. Она покачала головой
и с улыбкой повела Ганна обратно к кушетке.
- Пейте ваш сок, - сказала она с веселой строгостью и больше ничего
не прибавила. Для нее все, что План Человека определял как "верное" и
"правильное", было верным и правильным.
Так же думал и Бойс Ганн.
Он думал, но сознавал где-то внутри, что в таком образе мыслей таится
что-то опасное - для него и для всего человечества... потому что если
симпатичная и пустоголовая девица-общительница так безоговорочно принимала
распоряжения Плана...
Он не мог сформулировать мысль до конца. Возникало впечатление, что
он сам, и генерал Вилер, и даже Планирующий - и все человечество в системе
Плана - были в каком-то смысле такими же пустоголовыми, как и эта
общительница.
Но он не мог довести мысль до логического завершения. А потом время
отдыха истекло, и больше он не имел возможности размышлять на подобные
темы, потому что начал курс подготовки, который должен был привести его к
посвящению в сообщность с Машиной.
Двухэлементное отношение: "Я ненавижу шпинат." Трехэлементное
отношение: "Я ненавижу шпинат, если он плохо вымыт, потому что в рот
попадает песок".
С помощью преподавателей и учебников, гипнопедических лент, шептавших
ему на ухо, когда он спал, и обучающих машин, командовавших Ганном во
время бодрствования, он начал овладевать исчислением утверждений, логикой
отношений, геометрией Гильберта, Аккермана и Буля. Конъюнкция и
дизъюнкция, аксиомы и теоремы, двойные отрицания и метаутверждения... все
это хлынуло в его мозг вместе с разрушительными дилеммами и силлогизмами в
стиле Барбара. Он учился, как переносить и соединять. Он изучил принцип
экспортирования и научился применять точки в качестве скобок. Он
познакомился с однолинейным построением фраз и нефлективной грамматикой
машинного языка. Он узнал о разнице между символами восприятия и акции и
обучался воспроизводить тональные символы, которые наводили мост между
человеком и Машиной. Часами распевал он бесконечные гаммы в четверть ноты,
в ушах его не прекращалось эталонное гудение осциллирующих сигналов. Он
изучил строение таблиц истинности и как использовать их для обнаружения
тавтологии в посылках.
Здесь не было классных помещений, была учеба и работа. Она казалась
бесконечной. Ганн просыпался под тягучий речитатив магнитофонной записи,
раздающейся из-под подушки, ел под названиванием тональных четок, в
изнеможении опускался на кровать, пока сквозь мозг его проносились схемы
общего ввода информации.
За сценами учебного центра продолжал жить своей жизнью весь остальной
мир, но Ганн полностью потерял с ним связь. В редкие моменты ему удавалось
уловить обрывки разговора между немногими людьми, с которыми он имел
контакт - девушками-общительницами, подававшими еду, охранниками,
бродившими по залам и коридорам. Но сознание его было слишком утомлено,
чтобы пытаться сложить части в единое целое. Дитя Звезд. Требование
Освобождения. Аварии в подземных туннелях. Взрывы космических кораблей. Но
это не имело сейчас для Ганна значения. Всякий раз, когда у него хватало
времени и сил подумать о чем-то другом, кроме обучения, он всегда
представлял одно - тот момент, когда обучение закончится и он получит
металлический знак сообщности.
Когда первый этап подошел к концу, Ганн этого тоже не заметил. Он лег
спать, как всегда, уставший до предела. Он рухнул на жесткую койку в своей
отдельной тесной комнатушке с покрытыми белой плиткой стенами. Сразу же
из-под подушки зашептала учебная запись:
- ...генерировать матрицу К, использую механизм ассоциативного
накопления дополнительно к контекстуальным отношениям координатного
накопления. Пусть ряд i и столбец j покажут степень ассоциативности...
Какая-то часть сознания Ганна впитывала информацию, хотя в основном
работа происходила в подсознании. Сам Ганн сознавал лишь свое
несоответствие заданию. Ему никогда не добиться тех чистых хрустальных
тонов, которые умели выпевать сестра Дельта Четыре и остальные служители.
У него неподходящий голос. Он никогда не освоит всей теории
программирования. У него просто не хватит подготовки...
Он заснул.
На втором этапе обучения Ганн переселился в общую спальню. Койка
здесь была такой же жесткой. Каждую ночь после отбоя на койки укладывались
восемьдесят усталых и молчаливых обучающихся. И каждое утро под резкие,
неприятные удары гонга они пробуждались в несколько уменьшенном числе -
несколько коек пустовало.
Об исчезнувших никто не говорил. Вместе с ними исчезали и все их
немногочисленные вещи, хранившиеся на узких полках над койками. Имена их
вычеркивались из списка обучающихся. Они просто переставали существовать.
Почему-то об этом никто не спрашивал.
Но однажды ночью Ганна разбудил шорох торопливых шагов. Ганн рывком
сел на койке; словно ему грозила смертельная опасность.
- Джим? - прошептал он имя своего соседа, недавно поступившего на
обучение парня, у которого были мускулы борца и отличный чистый тенор. Его
мать была девицей-общительницей, а отец погиб в космосе, выполняя задание
Плана. - Джим, что?..
- Друг, ты ведь спишь, - прошептал в темноте хриплый голос. - Ну так
и спи дальше - тебе же лучше.
Тяжелая рука толкнула Ганна в плечо, заставив его опуститься обратно
на койку.
Ганн хотел бы помочь Джиму, но его охватил страх. Он видел, как
темные силуэты склонились над соседней койкой. Он услышал сдавленный вздох
Джима. Приглушенные голоса, шорох одежды, металлическое звяканье.
Заскрипела койка. В лицо ударил тонкий луч, и Ганн зажмурился. Послышались
удаляющиеся шаги.
Он долго лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию спящих, число
которых уменьшилось на одного. Джим так дорожил красной пластиковой
медалью, которая говорила, что отец Джима был Героем Плана Второго класса.
У Джима был красивый чистый голос, но он слишком медленно постигал
семантику.
Ганн был бы рад помочь, но он ничего не мог поделать. Машина
требовала от своих избранных слуг чисто механических качеств. Возможно,
Джим выказал недостаточное рвение превратиться в механизм. Ганн повернулся
на жесткой койке и начал повторять про себя семантические тензоры. Вскоре
он заснул.
11
Перейдя на второй этап обучения, Ганн понял, что первая фаза была по
сравнению с ним чем-то вроде воскресного отдыха в отеле на берегу моря в
компании общительниц. О ней он вспоминал теперь сквозь туман изнеможения.
У него не было ни секунды, чтобы сбросить напряжение.
- Выгляди, как машина!
Монотонными голосами преподаватели вдалбливали в него это простое
правило. Ясноглазые общительницы выпевали его, словно воркующие голуби,
пока он стоял в медленно продвигающейся очереди к окошку раздачи пищи.
Ослепительные знаки на стереоэкранах выжигали правило на сетчатке его
глаз. Не знающие сна динамики гипнопедических установок шептали его из-под
подушки.
- Выгляди, как машина!.. Действуй, как машина!.. Будь машиной!
Чтобы овладеть мириадами сложнейших тонов языка механо человек должен
был превратиться в механизм. Сверкающие изображения и шепчущие динамики
напоминали Ганну о тех, кто не справился с задачей и попал в орган-банк.
Заключенный в тесную экзаменационную камеру, стены которой были
выложены серой звукоизоляцией, Ганн согнулся в три погибели над черным
связь-кубом, напрягая слух, чтобы уловить все поющие флексии механо,
которые выпевало устройство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25