Самая желанная — притиснуть к себе Ригмар и пить, упиваться ее жизненной энергией. Серость между тем наводняла экран странно хлябающим движением, все равно, что капля чернил, пущенная в стакан с водой. Удивительно: в определенный момент вместо того, чтобы смешаться с красным и создать некий красно-коричневый колорит, серость пошла обособляться, создавая быстро чернеющие пятнышки-островки неправильной формы. Два цвета как бы отказывались сочетаться, все равно, что нефть и вода. Минуты не прошло, как экран напоминал уже абстрактную живопись вроде той, что на психограмме у Грубига. Хотя не ярко алое и черное, а как бы выцветшее. Разница еще и в том, что у Грубига алое и черное приходились примерно наполовину, а здесь красное преобладало на три четверти как минимум.
Карлсен в очередной раз начал испытывать смущение, уловив связь между абстракцией на экране и неистовым желанием возобладать женщиной, стоящей сейчас за пультом и направляющей поток. Ригмар не могла не понимать, что является объектом этого хлещущего фонтана вожделения. Через несколько секунд проблема разрешилась сама собой: нестерпимое наслаждение увенчалось оргазмом.
Когда Ригмар отсоединяла электроды, Карлсен пассивно, закрыв глаза лежал на кушетке. Чувствовалось, как она влажной тряпицей промокает ему на животе сперму.
— Ну, теперь понимаешь? — спросила она, глядя на него сверху вниз.
— Похоже, да.
— Что именно?
Карлсен с усилием сосредоточился.
— Сексуальное желание не может существовать без запретности.
— Нет, — она покачала головой. — Ты же помнишь ощущение сексуальной энергии, когда я только еще включила аппарат. Я тогда сказала тебе: вот она, сексуальная энергия в чистом виде, та, что оплодотворяет яйцеклетку. Но стоит этой энергии направиться на объект, как она разбавляется тем, что ты назвал «запретностью». И тогда красная энергия становится черной.
— У нас это еще называется «первородным грехом», — кстати вспомнил Карлсен.
— Да. Я знаю вашу легенду о садах Эдема. Но она не вполне соответствует. По Библии, Адам решает ослушаться Бога и вкусить яблока. На самом же деле это вина Бога. Природа решила сделать секс привлекательным, придав ему дух запретности.
Карлсен, слегка нахмурясь, покачал головой. Он сам над этим многократно размышлял.
— Но ведь это же, безусловно, не относится к более простым формам жизни — животным, птицам?
Ригмар покачала поднятым пальцем.
— Наши ученые всех их опробовали. Это относится к любой форме жизни, размножающейся совокуплением.
— Даже к снаму?
— Секс в общепринятом смысле к снаму не относится. Они ближе к простым биоорганизмам, которые множатся делением.
— Да, но…
Та вдруг остерегающе взметнула руку. На лице — обостренное внимание.
— В чем дело? — спросил Карлсен.
Не успел договорить, как свет в комнате стал тускнеть. Посмотрел через прозрачный пол и стало ясно, почему: вода под ногами заметно потемнела.
— Грубиг, — негромко произнесла Ригмар. — Пытается сбежать. Грубиг! — резко окликнула она, подойдя к экрану связи. Высветилась лишь пустая камера.
— Так и знала, что рискнет именно сегодня, — она натянуто улыбнулась. — Идем.
Следом за ней он вышел в коридор. Дойдя быстрым шагом до пересечения, они вышли навстречу одной из идущих женщин. Карлсен подумал вначале, что Логайя, хотя нет, повыше.
Ригмар преградила ей дорогу.
— Как тебя зовут?
— Живана, — ответила женщина. — Я из социолаборатории…
— Грубиг, бесполезно! — еще ближе подошла к ней Ригмар.
— Ой, извините… — замешкалась чего-то женщина.
Карлсен во все глаза смотрел на Ригмар — особа не из тех, кто может обознаться. При этом он краем глаза уловил мимолетное движение. Секунды не прошло, как женщина, схватив Ригмар, притиснула ее к своей груди. Сделав было шаг, чтобы вмешаться, Карлсен вдруг единым толчком почуял сильную опасность. Чужую хватку Ригмар внешне сносила совершенно пассивно. Послышалось потрескивание, и в воздухе основательно повеяло паленым. Неожиданно женщина ослабила хватку, и отшатнувшись вполоборота, грузно осела на пол. Он посмотрел сверху вниз: Грубиг.
Паленым так и несло. Настолько, что даже подташнивало.
— Что ты с ним сделала?
— Взяла из него энергию, которую он хотел выпить из меня.
Лицо у Грубига как-то разом пожухло и пожелтело, как у тяжелобольного, одна щека искажена, как при параличе.
Выглянув из-за своей двери, к ним подошел Каджек.
— Бедняга, — мягко сказал он. — Я предполагал, что до побега ему еще как минимум неделя.
— А я поняла, что сегодня, — сказала Ригмар. — Он нынче утром похитил у меня немного энергии.
— Почему ты его не остановила?
— Хотела, чтобы гость наглядно представил себе одну из наших насущных проблем.
— Позову сейчас помощников, пускай уберут, — каджек удалился по коридору.
— Идем, — сказала Ригмар. — Надо еще много чего посмотреть.
Вновь выйдя на свежий воздух, он испытал облегчение. Ощущать в помещении такую толщу воды под ногами было настолько непривычно, что нервировало. Под открытым небом игнорировать это было проще: помогало отражение от тротуаров и мостовых.
По-прежнему точила мысль о Грубиге, все никак не шла из памяти искаженная щека. Ригмар, напротив, лучилась мягкой, уверенной жизненностью (сказывалась, видимо, поглощенная энергия).
Становилось ощутимо жарко, хотя прохладный ветерок делал температуру сносной.
— Ты голоден? — спросила Ригмар.
— Нет, спасибо.
— Все никак о Грубиге забыть не можешь?
Карлсен улыбнулся, признавая ее проницательность. Но желание быть откровенным и одновременно тактичным никак не могли ужиться между собой.
— Я постоянно к нему испытываю некоторую симпатию. Видимо, это естественно после того, как побываешь в одной шкуре.
— С эдакой-то зверюгой? — она пожала плечами.
— Так уж необходимо было его убивать?
— С чего ты взял, что он мертв?
— Разве нет? — удивленно посмотрел он.
— Я просто вытянула из него энергию.
— Так он восстановится?
— Физически да. А вот клетки хранения энергетики навсегда теперь с изъяном. Прежним он уже не будет никогда.
Ее откровенность располагала.
— А без изъяна никак нельзя было с ним сладить?
— Никак, — со спокойной твердостью сказала она. — Видишь ли, мне пришлось столкнуться с исходящим от него напором: вытянуть из меня жизненную силу. Причем все это мгновенно, не раздумывая. Хорошо, что я уже ожидала нападения. Если б нет, он бы пересилил.
— Он бы тебя убил?
— Нет. Я уже объясняла: желая этого, он сам бы и погиб. У меня была цель лишь противостоять его намерению.
Через площадь они прошли на окольную улицу. Торговые ряды, изобилующие всевозможной рыбой, съедобными моллюсками и ракообразными, придавали картине сходство с каким-нибудь норвежским портовым городком. Горками навалены были желтые в черную полоску раковины, а из ракообразных выделялся размерами один, напоминающий гигантского омара. Встречались водяные улитки с пятнистыми синими ракушками, лакричного вида черный гриб, и еще какой-то странного вида кочан в сером меху, ровно, как сердце, пульсирующий. Расспрашивать было бессмысленно, иначе пришлось бы теребить вопросами, не умолкая.
Карлсен шел, оглядывая безупречно чистые улицы Хешмара, со вкусом оформленные витрины, нарядные дома под серебристыми крышами. Абсурд все— таки вопиющий: женщинам не иметь возле себя мужчин. Ну что такого? Жили б себе да жили.
— А что, ну неужели никак договориться нельзя с мужчинами?…
— Договоренность у нас есть, — перебила она. — Раз в году в Хешмар из Гавунды прибывают мужчины, давать нам свое семя. Без них род бы вымер.
— Но в таком случае?…
— Ты не понимаешь, — нетерпеливо перебила она. — Видел результаты теста, и все еще не понимаешь.
«Извини», — сказал было Карлсен, но вовремя себя одернул: может вызвать раздражение. На Земле это лишь разменное словцо, здесь же, в телепатическом сигнале, прозвучал бы весь сокровенный его смысл. Вместо этого он произнес:
— Я хотел бы понять.
— У тебя будет возможность, — смягчилась она… — Как раз сегодня они нагрянут.
Дальше шли молча. Карлсен замечал, что женщины, проходя, улыбаются его спутнице, на него при этом и не глядя. Причем не то чтобы из неприязни, а просто игнорируют, будто его нет вовсе. Исключение составила одна, чуть не столкнувшаяся с ними на выходе из дверей магазинчика. Прежде чем вступить с Ригмар в разговор, она с любопытством мелькнула на Карлсена взглядом. Как-то странно: Ригмар при этом его не представила, не заикнулась даже, кто он такой. Более того, был еще момент, когда женщина (по виду лет на десять старше Ригмар) вдруг взяла и легонько сжала ей запястье. Разговор (смесь слов и телепатии) шел, похоже, о какой-то «Массаре». Что или кто это, он так и не уловил.
Когда двинулись дальше, он спросил:
— А зачем она тронула тебе руку?
— Убедиться, что ей не мерещится. Потому что рядом был ты.
— Она что, заподозрила, что перед ней галлюцинация, как Грубиг?
Ригмар кивнула.
— Гребиры частенько пытаются просочиться в наш город. Джерид дает сигнал тревоги, но все равно приходится их выявлять.
(Джерид? — Ах да, то самое дерево, высоченное).
— А что означает «джерид»?
— Шептатель.
Смерив взглядом скрюченные, изломанные ветви, он подумал, что это дерево свое давно уже отшептало.
Женщины, проходя мимо, Карлсена по-прежнему игнорировали.
— Но почему они смотрят так, будто меня вообще нет?
— Тебе не понять, насколько гребиры ненавистны в Хешмаре.
— Но смотрели же, когда мы только въезжали в город?
— Потому что вы были в машине. Они-то думали, вы пленники. А так, если со мной, они принимают тебя за какого-нибудь гребира. Для нас, — перебила она, видя, что Карлсен пытается сказать что-то в оправдание, — все мужчины так или иначе гребиры. Нам постоянно надо быть начеку.
Улица в конце неожиданно расширялась. Вначале подумалось, что еще на одну площадь. Но оказалось, из затенения домов они вышли на подобие огромной арены, сходящей вниз рядами амфитеатра — пятьсот ярдов в поперечнике и ярдов триста глубиной. Ступени четырех секторов вели на дно, где посредине белым куполом возвышалось какое-то здание. Белизна ослепительно контрастировала с кобальтовой синевой амфитеатра — красота архитектуры обворожительная.
— Это наш Архивный Зал, — указала Ригмар. Мысль о спуске по меньшей мере на тысячу ступеней нагоняла тоску. И тут, к облегчению, Ригмар села на синее сиденье в верхнем ряду, Карлсену указав занять другое, рядом пониже. Такие же роскошные сидения-кресла шли до самого низа. Едва сели, как кресла мягко и бесшумно двинулись вниз, словно фуникулер или эскалатор. Под стеклом порскнули в стороны всполошившиеся рыбы. Устройства эскалатора уяснить не удавалось: не было видно ни троса, ни приводного ремня, на котором крепились бы кресла.
Во всю величину здание (по сути, усеченная сфера с плоским основанием) предстало вблизи дна — габариты несравненно больше любого из городских строений: футов сто в высоту. Причина такого исключения выяснилась, когда ступили на стеклянный пол. Оказывается, здание покоилось на основании из материковой породы — судя по неровностям, дну озера.
— Грандиозно. Кто же это возвел?
— Каджек К-17.
— Кстати, вопрос: А откуда каджеки родом?
— С планеты в системе Эпсилон. Они называют ее Каджан.
— Они в самом деле бесполы?
— Этот вопрос, — Ригмар улыбнулась, — ты сумеешь задать уже вот-вот.
Озадачивало то, что у сферического здания не было видимого входа — всюду лишь гладкая белая поверхность. Лишь на подходе взору открылась идущая под плоское основание лестница — вырублена непосредственно в породе и, в отличие от всего остального, не взята под стекло. При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого-то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем-то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно-зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие.
Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К— 97.
— Доброе утро, К-17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен.
К-17, как и К-97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему-то с пригоршней сырой осенней листвы).
— Вы доктор философии? — спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Карлсен в очередной раз начал испытывать смущение, уловив связь между абстракцией на экране и неистовым желанием возобладать женщиной, стоящей сейчас за пультом и направляющей поток. Ригмар не могла не понимать, что является объектом этого хлещущего фонтана вожделения. Через несколько секунд проблема разрешилась сама собой: нестерпимое наслаждение увенчалось оргазмом.
Когда Ригмар отсоединяла электроды, Карлсен пассивно, закрыв глаза лежал на кушетке. Чувствовалось, как она влажной тряпицей промокает ему на животе сперму.
— Ну, теперь понимаешь? — спросила она, глядя на него сверху вниз.
— Похоже, да.
— Что именно?
Карлсен с усилием сосредоточился.
— Сексуальное желание не может существовать без запретности.
— Нет, — она покачала головой. — Ты же помнишь ощущение сексуальной энергии, когда я только еще включила аппарат. Я тогда сказала тебе: вот она, сексуальная энергия в чистом виде, та, что оплодотворяет яйцеклетку. Но стоит этой энергии направиться на объект, как она разбавляется тем, что ты назвал «запретностью». И тогда красная энергия становится черной.
— У нас это еще называется «первородным грехом», — кстати вспомнил Карлсен.
— Да. Я знаю вашу легенду о садах Эдема. Но она не вполне соответствует. По Библии, Адам решает ослушаться Бога и вкусить яблока. На самом же деле это вина Бога. Природа решила сделать секс привлекательным, придав ему дух запретности.
Карлсен, слегка нахмурясь, покачал головой. Он сам над этим многократно размышлял.
— Но ведь это же, безусловно, не относится к более простым формам жизни — животным, птицам?
Ригмар покачала поднятым пальцем.
— Наши ученые всех их опробовали. Это относится к любой форме жизни, размножающейся совокуплением.
— Даже к снаму?
— Секс в общепринятом смысле к снаму не относится. Они ближе к простым биоорганизмам, которые множатся делением.
— Да, но…
Та вдруг остерегающе взметнула руку. На лице — обостренное внимание.
— В чем дело? — спросил Карлсен.
Не успел договорить, как свет в комнате стал тускнеть. Посмотрел через прозрачный пол и стало ясно, почему: вода под ногами заметно потемнела.
— Грубиг, — негромко произнесла Ригмар. — Пытается сбежать. Грубиг! — резко окликнула она, подойдя к экрану связи. Высветилась лишь пустая камера.
— Так и знала, что рискнет именно сегодня, — она натянуто улыбнулась. — Идем.
Следом за ней он вышел в коридор. Дойдя быстрым шагом до пересечения, они вышли навстречу одной из идущих женщин. Карлсен подумал вначале, что Логайя, хотя нет, повыше.
Ригмар преградила ей дорогу.
— Как тебя зовут?
— Живана, — ответила женщина. — Я из социолаборатории…
— Грубиг, бесполезно! — еще ближе подошла к ней Ригмар.
— Ой, извините… — замешкалась чего-то женщина.
Карлсен во все глаза смотрел на Ригмар — особа не из тех, кто может обознаться. При этом он краем глаза уловил мимолетное движение. Секунды не прошло, как женщина, схватив Ригмар, притиснула ее к своей груди. Сделав было шаг, чтобы вмешаться, Карлсен вдруг единым толчком почуял сильную опасность. Чужую хватку Ригмар внешне сносила совершенно пассивно. Послышалось потрескивание, и в воздухе основательно повеяло паленым. Неожиданно женщина ослабила хватку, и отшатнувшись вполоборота, грузно осела на пол. Он посмотрел сверху вниз: Грубиг.
Паленым так и несло. Настолько, что даже подташнивало.
— Что ты с ним сделала?
— Взяла из него энергию, которую он хотел выпить из меня.
Лицо у Грубига как-то разом пожухло и пожелтело, как у тяжелобольного, одна щека искажена, как при параличе.
Выглянув из-за своей двери, к ним подошел Каджек.
— Бедняга, — мягко сказал он. — Я предполагал, что до побега ему еще как минимум неделя.
— А я поняла, что сегодня, — сказала Ригмар. — Он нынче утром похитил у меня немного энергии.
— Почему ты его не остановила?
— Хотела, чтобы гость наглядно представил себе одну из наших насущных проблем.
— Позову сейчас помощников, пускай уберут, — каджек удалился по коридору.
— Идем, — сказала Ригмар. — Надо еще много чего посмотреть.
Вновь выйдя на свежий воздух, он испытал облегчение. Ощущать в помещении такую толщу воды под ногами было настолько непривычно, что нервировало. Под открытым небом игнорировать это было проще: помогало отражение от тротуаров и мостовых.
По-прежнему точила мысль о Грубиге, все никак не шла из памяти искаженная щека. Ригмар, напротив, лучилась мягкой, уверенной жизненностью (сказывалась, видимо, поглощенная энергия).
Становилось ощутимо жарко, хотя прохладный ветерок делал температуру сносной.
— Ты голоден? — спросила Ригмар.
— Нет, спасибо.
— Все никак о Грубиге забыть не можешь?
Карлсен улыбнулся, признавая ее проницательность. Но желание быть откровенным и одновременно тактичным никак не могли ужиться между собой.
— Я постоянно к нему испытываю некоторую симпатию. Видимо, это естественно после того, как побываешь в одной шкуре.
— С эдакой-то зверюгой? — она пожала плечами.
— Так уж необходимо было его убивать?
— С чего ты взял, что он мертв?
— Разве нет? — удивленно посмотрел он.
— Я просто вытянула из него энергию.
— Так он восстановится?
— Физически да. А вот клетки хранения энергетики навсегда теперь с изъяном. Прежним он уже не будет никогда.
Ее откровенность располагала.
— А без изъяна никак нельзя было с ним сладить?
— Никак, — со спокойной твердостью сказала она. — Видишь ли, мне пришлось столкнуться с исходящим от него напором: вытянуть из меня жизненную силу. Причем все это мгновенно, не раздумывая. Хорошо, что я уже ожидала нападения. Если б нет, он бы пересилил.
— Он бы тебя убил?
— Нет. Я уже объясняла: желая этого, он сам бы и погиб. У меня была цель лишь противостоять его намерению.
Через площадь они прошли на окольную улицу. Торговые ряды, изобилующие всевозможной рыбой, съедобными моллюсками и ракообразными, придавали картине сходство с каким-нибудь норвежским портовым городком. Горками навалены были желтые в черную полоску раковины, а из ракообразных выделялся размерами один, напоминающий гигантского омара. Встречались водяные улитки с пятнистыми синими ракушками, лакричного вида черный гриб, и еще какой-то странного вида кочан в сером меху, ровно, как сердце, пульсирующий. Расспрашивать было бессмысленно, иначе пришлось бы теребить вопросами, не умолкая.
Карлсен шел, оглядывая безупречно чистые улицы Хешмара, со вкусом оформленные витрины, нарядные дома под серебристыми крышами. Абсурд все— таки вопиющий: женщинам не иметь возле себя мужчин. Ну что такого? Жили б себе да жили.
— А что, ну неужели никак договориться нельзя с мужчинами?…
— Договоренность у нас есть, — перебила она. — Раз в году в Хешмар из Гавунды прибывают мужчины, давать нам свое семя. Без них род бы вымер.
— Но в таком случае?…
— Ты не понимаешь, — нетерпеливо перебила она. — Видел результаты теста, и все еще не понимаешь.
«Извини», — сказал было Карлсен, но вовремя себя одернул: может вызвать раздражение. На Земле это лишь разменное словцо, здесь же, в телепатическом сигнале, прозвучал бы весь сокровенный его смысл. Вместо этого он произнес:
— Я хотел бы понять.
— У тебя будет возможность, — смягчилась она… — Как раз сегодня они нагрянут.
Дальше шли молча. Карлсен замечал, что женщины, проходя, улыбаются его спутнице, на него при этом и не глядя. Причем не то чтобы из неприязни, а просто игнорируют, будто его нет вовсе. Исключение составила одна, чуть не столкнувшаяся с ними на выходе из дверей магазинчика. Прежде чем вступить с Ригмар в разговор, она с любопытством мелькнула на Карлсена взглядом. Как-то странно: Ригмар при этом его не представила, не заикнулась даже, кто он такой. Более того, был еще момент, когда женщина (по виду лет на десять старше Ригмар) вдруг взяла и легонько сжала ей запястье. Разговор (смесь слов и телепатии) шел, похоже, о какой-то «Массаре». Что или кто это, он так и не уловил.
Когда двинулись дальше, он спросил:
— А зачем она тронула тебе руку?
— Убедиться, что ей не мерещится. Потому что рядом был ты.
— Она что, заподозрила, что перед ней галлюцинация, как Грубиг?
Ригмар кивнула.
— Гребиры частенько пытаются просочиться в наш город. Джерид дает сигнал тревоги, но все равно приходится их выявлять.
(Джерид? — Ах да, то самое дерево, высоченное).
— А что означает «джерид»?
— Шептатель.
Смерив взглядом скрюченные, изломанные ветви, он подумал, что это дерево свое давно уже отшептало.
Женщины, проходя мимо, Карлсена по-прежнему игнорировали.
— Но почему они смотрят так, будто меня вообще нет?
— Тебе не понять, насколько гребиры ненавистны в Хешмаре.
— Но смотрели же, когда мы только въезжали в город?
— Потому что вы были в машине. Они-то думали, вы пленники. А так, если со мной, они принимают тебя за какого-нибудь гребира. Для нас, — перебила она, видя, что Карлсен пытается сказать что-то в оправдание, — все мужчины так или иначе гребиры. Нам постоянно надо быть начеку.
Улица в конце неожиданно расширялась. Вначале подумалось, что еще на одну площадь. Но оказалось, из затенения домов они вышли на подобие огромной арены, сходящей вниз рядами амфитеатра — пятьсот ярдов в поперечнике и ярдов триста глубиной. Ступени четырех секторов вели на дно, где посредине белым куполом возвышалось какое-то здание. Белизна ослепительно контрастировала с кобальтовой синевой амфитеатра — красота архитектуры обворожительная.
— Это наш Архивный Зал, — указала Ригмар. Мысль о спуске по меньшей мере на тысячу ступеней нагоняла тоску. И тут, к облегчению, Ригмар села на синее сиденье в верхнем ряду, Карлсену указав занять другое, рядом пониже. Такие же роскошные сидения-кресла шли до самого низа. Едва сели, как кресла мягко и бесшумно двинулись вниз, словно фуникулер или эскалатор. Под стеклом порскнули в стороны всполошившиеся рыбы. Устройства эскалатора уяснить не удавалось: не было видно ни троса, ни приводного ремня, на котором крепились бы кресла.
Во всю величину здание (по сути, усеченная сфера с плоским основанием) предстало вблизи дна — габариты несравненно больше любого из городских строений: футов сто в высоту. Причина такого исключения выяснилась, когда ступили на стеклянный пол. Оказывается, здание покоилось на основании из материковой породы — судя по неровностям, дну озера.
— Грандиозно. Кто же это возвел?
— Каджек К-17.
— Кстати, вопрос: А откуда каджеки родом?
— С планеты в системе Эпсилон. Они называют ее Каджан.
— Они в самом деле бесполы?
— Этот вопрос, — Ригмар улыбнулась, — ты сумеешь задать уже вот-вот.
Озадачивало то, что у сферического здания не было видимого входа — всюду лишь гладкая белая поверхность. Лишь на подходе взору открылась идущая под плоское основание лестница — вырублена непосредственно в породе и, в отличие от всего остального, не взята под стекло. При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого-то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем-то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно-зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие.
Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К— 97.
— Доброе утро, К-17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен.
К-17, как и К-97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему-то с пригоршней сырой осенней листвы).
— Вы доктор философии? — спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50