Все равно, что обрести вдруг невероятные слуховые способности. Более того, фокусировка вызывала взволнованное изумление, которое, мгновенно всасываясь в орбиту внимания, как бы сгущалось, создавая еще более глубокое ощущение скрытой энергии. Пульс тем временем замедлился так, что непонятно, есть он или нет.
Напоминало чем-то спуск в дремотно глубокое горное озеро. Однако, несмотря на тишину, темень вокруг населена была воспоминаниями. Память отрочества, детства — каждый час, каждая минута и секунда хранились в сокровенной глубине ума, словно в бесконечной галерее библиотечных полок. И все они доступны: можно было приостановиться, открыть каталог и воскресить любой день детства во всех его деталях. Только желания задерживаться в прошлом не было — оно казалось третьестепенным в сравнении с тем, что происходило сейчас.
Вместо этого он позволил себе медленное дальнейшее погружение. За периодом пустоты и мертвого затишья снова последовали воспоминания. Эти шли откуда-то из предыдущей жизни (всплыла смутная догадка, что он был когда-то женщиной). И, тем не менее, это интересовало не так сильно — можно будет исследовать как-нибудь в следующий раз.
Память потускнела, тьма вокруг казалась вневременной и отрешенной. Словно распалась человеческая оболочка, и он теперь стал просто кусочком живой материи, неприметной и толком не сознающей себя. Не то рыбешка, не то головастик, зависший в океане пустоты.
Похоже, здесь и конец поиску. Но оказалось не так. После невесть какого зазора во времени (не то секунды, не то часы) издали стал надвигаться стойкий шум, вроде ветра над безлюдной пустошью. Он медленно нарастал, пока далеко внизу не проплавилась какая-то смутно светящаяся энергия. Через несколько секунд Карлсена облек белесый свет, прорываемый ветвящимися султанами тьмы: все равно, что спускаться через гущу светящихся водорослей. Одновременно очнулась чуткость, от которой все внутри затрепетало. И тут свет опять истаял.
Что же это за царство светозарной энергии? Ответа на это у него не было.
Опять пошло бесцельное снижение в темноту. И когда появилось уже подозрение, что искать больше нечего, он снова почувствовал, что опускается в область пульсирующей энергии. Свечения здесь не было — нечто темное и бесформенное обжимало, вроде невидимых туч. На этот раз сама вибрация, возбуждающая и одновременно разрушительная, не оставляла сомнения: сексуальная энергия.
Этот участок спуска оборвался резко, будто разом вдруг пролетел через этаж. И опять вокруг слепое безмолвие, такое длительное, что возникла мысль о некоем безжизненном придонном слое, ниже которого затонувший корабль погрузиться уже не может. И все равно, ожидание жило и оправдалось, когда снова послышался шум ветра над пустошью. Вскоре ощутилась энергия иного рода, более тонкая и вкрадчивая. Она усиливалась по мере спуска, вновь вызывая чуткость и ясность. Возрос и шум — он теперь накатывал волнами, подобными сотрясающим порывам ветра. Наконец, он обрел силу бури, против которой невозможно было двигаться.
В эту сумятицу совершенно неожиданно ворвался голос сенгида, отчетливо прозвучавший в голове:
— Где ты сейчас, по-твоему?
— Не знаю! (получилось приглушенно, как будто кричать приходилось сквозь бурю).
— Твой предел уже близко, — послышался голос сенгида.
Тут же охватило огорчение. Сама неистовость силы зачаровывала настолько, что не было желания от нее отобщаться. Оказывается, и звука как такового не было, просто такая стояла круговерть, словно смотришь сверху в какой-нибудь неимоверный котел энергии — громокипящий водоворот внизу Ниагары. И страх, и шалый восторг.
— Спускайся теперь внутрь, — изрек сенгид.
Наказ просто нелепый, приглашение к самоубийству. Но, не успев еще перебороть смятение, он почувствовал, как его втягивает в котел. Боль была страшная. Настигнув, она опрокинула, обожгла, словно струя жидкого льда. Уверенный в своей неустрашимости и вместе с тем страдая как никогда, он сносил муку, не зная, насколько его еще хватит. Наконец боль сковала его словно глыба льда. Тело, глаза, губы, даже мозг — все застыло. Даже болью это уже нельзя было назвать — он перестал существовать как индивидуальное сознание. Все равно, что в тисках муки забыться глубоким сном.
— Теперь возвращайся, — велел голос сенгида. Команда нелепая, но вместе с тем напомнившая, что он еще жив. Стоило шевельнуться, как боль возвратилась, но внезапно схлынула. Он опять очутился над котлом, среди ревущей тьмы.
Так чувствует себя лоцман, который, преодолев на плоту опасные пороги, изыскивает тихую заводь. Едва мелькнула эта мысль, как до тошноты резко повлекло вверх. И тут, словно проснувшись, он снова очутился в уставленной столами пещере. Странно, но чувство такое, будто путешествие было долгим. Ящик на столе был закрыт, и бараш уже приподнимал его за боковые ручки. В столовой, помимо Карлсена, находились лишь сенгид и К— 10. Где-то внутри все еще осколком льда чувствовался холод.
— Это был третий уровень углубленности, — сообщил сенгид.
Карлсен ничего не сказал — холод так и сидел внутри, как скрытое безумие.
— Вы понимаете, что произошло? — спросил К-10.
Карлсен покачал головой.
— Кристалл дал вам возможность бодрствовать на уровне углубленности, где вы обычно засыпаете.
— Это я вижу. Но что, в сущности, произошло?
Каджеки переглянулись, словно решая, кому отвечать.
— Может быть, вы объясните, ведь вы участвовали? — предложил К-10. Сеигид кивнул.
— Жаль, что К-79 сейчас на Эпсилоне-Десять. Лучше него никто бы не объяснил. Ригмар рассказывала вам о его изобретении, эргометре?
Карлсен покачал головой.
— К-79 занимало, почему красная энергия переходит в черную. Ему также хотелось знать об источнике черной энергии: почему он такой мощный. Он решил сосредоточиться на измерении энергии мозжечка, так или иначе связанного, по-видимому, с бессознательным умом. С этой целью он создал самый что ни на есть тонкий энцефалограф, раньше таких и не было. Как раз здесь он нам с К-10 про него и объяснял. Вкратце это выглядит так: если бессознательное представлять как глубокое озеро, то верхние его слои, можно сказать, связаны с каждодневным выживанием — как справляться с проблемами существования. На гораздо более глубоком уровне, — где обычно гуща дрейфующих водорослей, — эргометр открывает мощную энергию, приводимую в действие неотложной задачей или опасностью, — очевидно, призывом к самосохранению.
Карлсен нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Ну конечно! (Стыдно даже за свое тугодумство).
— На более глубоком уровне он все же обнаружил еще один энергетический слой, вроде облака.
Карлсен кивнул.
— Сексуальной энергии?
— Да. За этим участком, — вы уже знаете, — как бы ничего уже и не ожидалось. Тем не менее, на этой глубине ум, оказалось, был высоко заряжен некой формой энергии, что тоньше всех остальных. И, наконец на глубине, едва уже поддающейся измерению приборами, стала встречаться самая мощная энергия из всех, которые фиксировались до сих пор. С ней ни в какое сравнение не шли ни сексуальная, ни энергия самосохранения. Он решил назвать ее тета-пси энергией: «пси» означает энергию психики, а «тета» — неизвестное.
Мы обсуждали эту проблему сообща. Я предположил, что он, вероятно, выявил некую первородную жизнетворную энергию — непосредственно жизненную силу. К-79 возразил, сказав, что эта энергия якобы имеет положительный заряд, что свидетельствует о ее приверженности некой цели — жизненная сила, по его убеждению, должна быть нейтральна. А потратив на усовершенствование своего прибора больше года, он, в конце концов, доказал свою правоту. А именно: что когда жизни возникает угроза, нормальная энергия самосохранения вдруг подкрепляется колоссальным приливом энергии с уровней «тета-пси». И заключил таким образом, что тета-пси энергия — это энергия эволюционной цели. У животных она упрятана так глубоко, что и не обнаружить. У разумных же существ, таких как толаны или земляне, она залегает гораздо ближе к поверхности.
— И все же это не жизненная сила? — переспросил Карлсен.
— Нет. Его можно описать как тяга к перемене, к поступательному развитию. Многие существа его почти лишены — например, акула, или снаму, или наш экандрианский керт, представляющий собой гигантское ракообразное.
Карлсен неожиданно понял, о чем он. Колоссальный прилив энергии, испытанный им в теле снаму, не имел, похоже, цели, помимо собственного бесконечного существования. Вроде монарха, достигшего такого могущества, что уже и азарта нет. Жизненная сила сама по себе вне цели.
— Но я не для того настоял, чтобы вы ее просто испытали, — сказал сенгид. — У большинства людей тета-пси энергия скрыта так глубоко, что они даже не догадываются о ее существовании. Мы, каджеки, обнаружили, что если позволять себе в нее опускаться, то можно перезаряжать клетки тела и жить гораздо дольше обычного жизненного срока. Сама по себе эта энергия ужасна, непереносима, но она придает силу, помогающую выдержать что угодно. Когда-нибудь вы признательны будете за то, что дерзнули в нее окунуться.
Карлсен промолчал (Да уж, посмотреть бы, как другой корчился б на твоем месте… Да когда ж эта льдина растает, в конце концов?!). И тут, словно от этой мысли, стылость начала истаивать будто местный наркоз, сменяясь обычным теплом. Странно сознавать, что даже она может быть причиной для нытья.
— То, что вы сейчас видели, — добавил К-10 с улыбкой, — это еще и секрет сексуального побуждения. Как вам известно, сексуальная энергия, направляясь на определенный объект, превращается в черную энергию. Так вот К-79 обнаружил, что в такие моменты она усугубляется приливом тета— пси энергии, энергии из самого эволюционного источника. Иными словами, в состоянии сексуального подъема мужчиной овладевает вдруг иллюзия, что овладей он предметом своего вожделения — и это будет наиважнейшим, необратимым шагом в его эволюции — как бы превратит его в некое божество. Однако иллюзия исчезает сразу же после оргазма, сменяясь разочарованием и переходя в свою противоположность.
— Разумеется, — Карлсен кивнул. По крайней мере, в этом был смысл, и ощущение было как в тот момент у Грондэла, когда тот поведал о благотворном вампиризме — словно бездна открылась вдруг перед взором. Теперь до него начинало доходить, что именно в ней крылось.
— А я так еще и не ответил на ваш вопрос насчет четвертого вибрационного уровня, — сказал сенгид.
Карлсен поспешно замотал головой.
— Для первого раза предостаточно.
— Торопиться некуда. Время здесь не имеет значения. Смысл его слов был понятен: у людей чувство времени основывается на желании достичь конца, дающего мнимую безопасность, уют. Здесь же он и без того чувствовал себя как дома. Впервые с того времени, как оставил Землю, Карлсен полностью избавился от чувства, что находится среди чужих. Еще полчаса назад эта пещера казалась местом достаточно гнетущим, а уклад каджеков, с их странной одержимостью математикой, совершенно неудобоваримым. Теперь же, приобщившись к их видению реальности, каджеков он воспринимал как единственно благоразумных существ, какие только существуют. Они понимали назначение эволюции и целеустремленно ей следовали.
Прихлебывая воду, Карлсен постепенно вошел в состояние, где время теряло смысл. С таким же успехом можно быть деревом или камнем, стоящим на одном и том же месте десятилетия, а то и века. Это ощущение вневременности, понял он, исходит от каджеков, особенно от сенгида. Совершенно непохоже на расслабление, какое иной раз испытываешь после пары мартини — там эйфория чисто физическая. Под теперешней релаксацией крылось небывалое, радостное волнение — от сознавания, что спуск в себя можно продолжить, подобно тому, как спускаешься в шахту. Там, внутри, зиждилось все знание, надо было лишь спуститься на соответствующую глубину. Получается, внешний мир абсолютно безотносителен. Понятно и то, почему каджеки не желают спать: совершенно пустое занятие. И то, почему их устраивает скудный рацион из сухой кожуры и воды, тоже ясно: это все, в чем они нуждаются. Остальное — бесконечно волнующие изыскания. Человек наслаждается пищей потому, что у него не развито чувство цели, и еда как— то скрашивает скуку. Карлсену же теперь было ясно, что скука — в высшей степени абсурд. Жить в бесконечно интересной Вселенной, и, тем не менее, не видеть причины для заинтересованности!
Глядя теперь, как каджеки посредством импульсов-стрел обмениваются идеями, он понял, что ими преодолен первый наиважнейший порог на пути к вселенскому пониманию. Они знают, что Вселенная бесконечно интересна и что она реальна, а не иллюзорна. До человека это часто доходит как некое в радостную оторопь ввергающее озарение, но через час-другой оно истаивает, оставляя всегдашний осадок, что «реальный» мир — это мир материальный, а озарение — иллюзия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Напоминало чем-то спуск в дремотно глубокое горное озеро. Однако, несмотря на тишину, темень вокруг населена была воспоминаниями. Память отрочества, детства — каждый час, каждая минута и секунда хранились в сокровенной глубине ума, словно в бесконечной галерее библиотечных полок. И все они доступны: можно было приостановиться, открыть каталог и воскресить любой день детства во всех его деталях. Только желания задерживаться в прошлом не было — оно казалось третьестепенным в сравнении с тем, что происходило сейчас.
Вместо этого он позволил себе медленное дальнейшее погружение. За периодом пустоты и мертвого затишья снова последовали воспоминания. Эти шли откуда-то из предыдущей жизни (всплыла смутная догадка, что он был когда-то женщиной). И, тем не менее, это интересовало не так сильно — можно будет исследовать как-нибудь в следующий раз.
Память потускнела, тьма вокруг казалась вневременной и отрешенной. Словно распалась человеческая оболочка, и он теперь стал просто кусочком живой материи, неприметной и толком не сознающей себя. Не то рыбешка, не то головастик, зависший в океане пустоты.
Похоже, здесь и конец поиску. Но оказалось не так. После невесть какого зазора во времени (не то секунды, не то часы) издали стал надвигаться стойкий шум, вроде ветра над безлюдной пустошью. Он медленно нарастал, пока далеко внизу не проплавилась какая-то смутно светящаяся энергия. Через несколько секунд Карлсена облек белесый свет, прорываемый ветвящимися султанами тьмы: все равно, что спускаться через гущу светящихся водорослей. Одновременно очнулась чуткость, от которой все внутри затрепетало. И тут свет опять истаял.
Что же это за царство светозарной энергии? Ответа на это у него не было.
Опять пошло бесцельное снижение в темноту. И когда появилось уже подозрение, что искать больше нечего, он снова почувствовал, что опускается в область пульсирующей энергии. Свечения здесь не было — нечто темное и бесформенное обжимало, вроде невидимых туч. На этот раз сама вибрация, возбуждающая и одновременно разрушительная, не оставляла сомнения: сексуальная энергия.
Этот участок спуска оборвался резко, будто разом вдруг пролетел через этаж. И опять вокруг слепое безмолвие, такое длительное, что возникла мысль о некоем безжизненном придонном слое, ниже которого затонувший корабль погрузиться уже не может. И все равно, ожидание жило и оправдалось, когда снова послышался шум ветра над пустошью. Вскоре ощутилась энергия иного рода, более тонкая и вкрадчивая. Она усиливалась по мере спуска, вновь вызывая чуткость и ясность. Возрос и шум — он теперь накатывал волнами, подобными сотрясающим порывам ветра. Наконец, он обрел силу бури, против которой невозможно было двигаться.
В эту сумятицу совершенно неожиданно ворвался голос сенгида, отчетливо прозвучавший в голове:
— Где ты сейчас, по-твоему?
— Не знаю! (получилось приглушенно, как будто кричать приходилось сквозь бурю).
— Твой предел уже близко, — послышался голос сенгида.
Тут же охватило огорчение. Сама неистовость силы зачаровывала настолько, что не было желания от нее отобщаться. Оказывается, и звука как такового не было, просто такая стояла круговерть, словно смотришь сверху в какой-нибудь неимоверный котел энергии — громокипящий водоворот внизу Ниагары. И страх, и шалый восторг.
— Спускайся теперь внутрь, — изрек сенгид.
Наказ просто нелепый, приглашение к самоубийству. Но, не успев еще перебороть смятение, он почувствовал, как его втягивает в котел. Боль была страшная. Настигнув, она опрокинула, обожгла, словно струя жидкого льда. Уверенный в своей неустрашимости и вместе с тем страдая как никогда, он сносил муку, не зная, насколько его еще хватит. Наконец боль сковала его словно глыба льда. Тело, глаза, губы, даже мозг — все застыло. Даже болью это уже нельзя было назвать — он перестал существовать как индивидуальное сознание. Все равно, что в тисках муки забыться глубоким сном.
— Теперь возвращайся, — велел голос сенгида. Команда нелепая, но вместе с тем напомнившая, что он еще жив. Стоило шевельнуться, как боль возвратилась, но внезапно схлынула. Он опять очутился над котлом, среди ревущей тьмы.
Так чувствует себя лоцман, который, преодолев на плоту опасные пороги, изыскивает тихую заводь. Едва мелькнула эта мысль, как до тошноты резко повлекло вверх. И тут, словно проснувшись, он снова очутился в уставленной столами пещере. Странно, но чувство такое, будто путешествие было долгим. Ящик на столе был закрыт, и бараш уже приподнимал его за боковые ручки. В столовой, помимо Карлсена, находились лишь сенгид и К— 10. Где-то внутри все еще осколком льда чувствовался холод.
— Это был третий уровень углубленности, — сообщил сенгид.
Карлсен ничего не сказал — холод так и сидел внутри, как скрытое безумие.
— Вы понимаете, что произошло? — спросил К-10.
Карлсен покачал головой.
— Кристалл дал вам возможность бодрствовать на уровне углубленности, где вы обычно засыпаете.
— Это я вижу. Но что, в сущности, произошло?
Каджеки переглянулись, словно решая, кому отвечать.
— Может быть, вы объясните, ведь вы участвовали? — предложил К-10. Сеигид кивнул.
— Жаль, что К-79 сейчас на Эпсилоне-Десять. Лучше него никто бы не объяснил. Ригмар рассказывала вам о его изобретении, эргометре?
Карлсен покачал головой.
— К-79 занимало, почему красная энергия переходит в черную. Ему также хотелось знать об источнике черной энергии: почему он такой мощный. Он решил сосредоточиться на измерении энергии мозжечка, так или иначе связанного, по-видимому, с бессознательным умом. С этой целью он создал самый что ни на есть тонкий энцефалограф, раньше таких и не было. Как раз здесь он нам с К-10 про него и объяснял. Вкратце это выглядит так: если бессознательное представлять как глубокое озеро, то верхние его слои, можно сказать, связаны с каждодневным выживанием — как справляться с проблемами существования. На гораздо более глубоком уровне, — где обычно гуща дрейфующих водорослей, — эргометр открывает мощную энергию, приводимую в действие неотложной задачей или опасностью, — очевидно, призывом к самосохранению.
Карлсен нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Ну конечно! (Стыдно даже за свое тугодумство).
— На более глубоком уровне он все же обнаружил еще один энергетический слой, вроде облака.
Карлсен кивнул.
— Сексуальной энергии?
— Да. За этим участком, — вы уже знаете, — как бы ничего уже и не ожидалось. Тем не менее, на этой глубине ум, оказалось, был высоко заряжен некой формой энергии, что тоньше всех остальных. И, наконец на глубине, едва уже поддающейся измерению приборами, стала встречаться самая мощная энергия из всех, которые фиксировались до сих пор. С ней ни в какое сравнение не шли ни сексуальная, ни энергия самосохранения. Он решил назвать ее тета-пси энергией: «пси» означает энергию психики, а «тета» — неизвестное.
Мы обсуждали эту проблему сообща. Я предположил, что он, вероятно, выявил некую первородную жизнетворную энергию — непосредственно жизненную силу. К-79 возразил, сказав, что эта энергия якобы имеет положительный заряд, что свидетельствует о ее приверженности некой цели — жизненная сила, по его убеждению, должна быть нейтральна. А потратив на усовершенствование своего прибора больше года, он, в конце концов, доказал свою правоту. А именно: что когда жизни возникает угроза, нормальная энергия самосохранения вдруг подкрепляется колоссальным приливом энергии с уровней «тета-пси». И заключил таким образом, что тета-пси энергия — это энергия эволюционной цели. У животных она упрятана так глубоко, что и не обнаружить. У разумных же существ, таких как толаны или земляне, она залегает гораздо ближе к поверхности.
— И все же это не жизненная сила? — переспросил Карлсен.
— Нет. Его можно описать как тяга к перемене, к поступательному развитию. Многие существа его почти лишены — например, акула, или снаму, или наш экандрианский керт, представляющий собой гигантское ракообразное.
Карлсен неожиданно понял, о чем он. Колоссальный прилив энергии, испытанный им в теле снаму, не имел, похоже, цели, помимо собственного бесконечного существования. Вроде монарха, достигшего такого могущества, что уже и азарта нет. Жизненная сила сама по себе вне цели.
— Но я не для того настоял, чтобы вы ее просто испытали, — сказал сенгид. — У большинства людей тета-пси энергия скрыта так глубоко, что они даже не догадываются о ее существовании. Мы, каджеки, обнаружили, что если позволять себе в нее опускаться, то можно перезаряжать клетки тела и жить гораздо дольше обычного жизненного срока. Сама по себе эта энергия ужасна, непереносима, но она придает силу, помогающую выдержать что угодно. Когда-нибудь вы признательны будете за то, что дерзнули в нее окунуться.
Карлсен промолчал (Да уж, посмотреть бы, как другой корчился б на твоем месте… Да когда ж эта льдина растает, в конце концов?!). И тут, словно от этой мысли, стылость начала истаивать будто местный наркоз, сменяясь обычным теплом. Странно сознавать, что даже она может быть причиной для нытья.
— То, что вы сейчас видели, — добавил К-10 с улыбкой, — это еще и секрет сексуального побуждения. Как вам известно, сексуальная энергия, направляясь на определенный объект, превращается в черную энергию. Так вот К-79 обнаружил, что в такие моменты она усугубляется приливом тета— пси энергии, энергии из самого эволюционного источника. Иными словами, в состоянии сексуального подъема мужчиной овладевает вдруг иллюзия, что овладей он предметом своего вожделения — и это будет наиважнейшим, необратимым шагом в его эволюции — как бы превратит его в некое божество. Однако иллюзия исчезает сразу же после оргазма, сменяясь разочарованием и переходя в свою противоположность.
— Разумеется, — Карлсен кивнул. По крайней мере, в этом был смысл, и ощущение было как в тот момент у Грондэла, когда тот поведал о благотворном вампиризме — словно бездна открылась вдруг перед взором. Теперь до него начинало доходить, что именно в ней крылось.
— А я так еще и не ответил на ваш вопрос насчет четвертого вибрационного уровня, — сказал сенгид.
Карлсен поспешно замотал головой.
— Для первого раза предостаточно.
— Торопиться некуда. Время здесь не имеет значения. Смысл его слов был понятен: у людей чувство времени основывается на желании достичь конца, дающего мнимую безопасность, уют. Здесь же он и без того чувствовал себя как дома. Впервые с того времени, как оставил Землю, Карлсен полностью избавился от чувства, что находится среди чужих. Еще полчаса назад эта пещера казалась местом достаточно гнетущим, а уклад каджеков, с их странной одержимостью математикой, совершенно неудобоваримым. Теперь же, приобщившись к их видению реальности, каджеков он воспринимал как единственно благоразумных существ, какие только существуют. Они понимали назначение эволюции и целеустремленно ей следовали.
Прихлебывая воду, Карлсен постепенно вошел в состояние, где время теряло смысл. С таким же успехом можно быть деревом или камнем, стоящим на одном и том же месте десятилетия, а то и века. Это ощущение вневременности, понял он, исходит от каджеков, особенно от сенгида. Совершенно непохоже на расслабление, какое иной раз испытываешь после пары мартини — там эйфория чисто физическая. Под теперешней релаксацией крылось небывалое, радостное волнение — от сознавания, что спуск в себя можно продолжить, подобно тому, как спускаешься в шахту. Там, внутри, зиждилось все знание, надо было лишь спуститься на соответствующую глубину. Получается, внешний мир абсолютно безотносителен. Понятно и то, почему каджеки не желают спать: совершенно пустое занятие. И то, почему их устраивает скудный рацион из сухой кожуры и воды, тоже ясно: это все, в чем они нуждаются. Остальное — бесконечно волнующие изыскания. Человек наслаждается пищей потому, что у него не развито чувство цели, и еда как— то скрашивает скуку. Карлсену же теперь было ясно, что скука — в высшей степени абсурд. Жить в бесконечно интересной Вселенной, и, тем не менее, не видеть причины для заинтересованности!
Глядя теперь, как каджеки посредством импульсов-стрел обмениваются идеями, он понял, что ими преодолен первый наиважнейший порог на пути к вселенскому пониманию. Они знают, что Вселенная бесконечно интересна и что она реальна, а не иллюзорна. До человека это часто доходит как некое в радостную оторопь ввергающее озарение, но через час-другой оно истаивает, оставляя всегдашний осадок, что «реальный» мир — это мир материальный, а озарение — иллюзия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50