миля с лишним. Причем именно дерево, а не какая-нибудь абстрактная скульптура. Необычное расположение сучьев стало ясно, когда из облаков верхушку ствола полоснул зигзаг молнии. В небо взвился сноп черного дыма, а верхушку на несколько секунд опоясал огненный венец.
— Как ему удается уцелеть? — спросил он у Крайски.
— Посередине ствола у него проходит своего рода естественный громоотвод. Большинство деревьев на этой планете имеют защиту от электричества.
Скорость начала замедляться над одним из полей, и тогда на деревьях стали различаться черные округлые плоды размером с яблоко. Через несколько минут они выехали на плоскую равнину с милю шириной. По ту сторону открывалось широкое голубое озеро (на Земле такими бывают искусственные водохранилища). В центре озера раскинулся город.
Первое впечатление разочаровывало. Он ожидал чего-нибудь экзотичного, невиданного, с величавыми зданиями вроде солярия на Криспеле. А впереди за длинным плавучим мостом теснился городок с невысокими строениями, чьи серебристые крыши отражали свет. Если б не последние, то вообще можно было подумать, что приехали в летний поселок где-нибудь в лесной зоне Калифорнии. Обильно пушились деревца с золотистыми соцветиями. Единственное, что впечатляло, это странно абстрактный силуэт вздымающегося дерева — смотрелось нелепо, как какой-нибудь небоскреб на фоне хижин.
Карлсен так увлекся панорамой, что буквально вздрогнул, когда машина неожиданно встала. Они находились в полусотне ярдов от моста, где к озеру полого сходил белый песчаный берег: вода лазоревая, ласковая. Силовое поле исчезло — это стало ясно по внезапно ожившему теплому ветерку, приятно пахнущему чем-то вроде лимона и сирени.
— Вот здесь омоетесь, — указала Логайя.
По удивительно прохладному песку они прошли к воде. Карлсен с интересом убедился, что голубизна у нее естественная, словно с примесью соли меди или кобальта. Солнце и белое песчаное дно придавали озеру поистине чарующую привлекательность. Он ступил в мелкую воду: ого! — оказывается, густая, как желе. Причем такая, что и войдешь не сразу.
Крайски, забавляясь, наблюдал, очевидно предугадывая его реакцию.
— Вот это и есть тяжелая вода.
— Ты серьезно?
— Да нет, шучу. Только в самом деле — тяжелая, почти, как ртуть на Земле.
Медленно добредя туда, где вода по колено, он запрокинулся на спину: она подперла его снизу как надувной матрац. Карлсен брел с трудом — еще голени не скрылись, а уже норовило опрокинуть. Нагнувшись, он попробовал плеснуть себе на бедра: с тем же успехом можно было пытаться выкупаться в густом масле. Последовав примеру Крайски, он улегся на поверхность; тело погрузилось на несколько дюймов. Оказалось достаточным, чтобы окатить себя всего и очиститься от крови капланы. Вода, попав на волосы, склеила их как гель. Попало еще в рот: как ни странно, на вкус вода как вода — ни соли, ни горечи, разве что чуть пенистей обычного.
Когда отмылся дочиста, телу стало на редкость прохладно и свежо. Трепет возбуждения в паху, и тот исчез. Логайя, сидя вполоборота на сиденье, терпеливо за ними наблюдала. Возвращаясь по песку к машине, Карлсен, чувствуя влагу на своей коже, спохватился, что совершенно гол. Юбка у нее хотя и поднялась изрядно выше колена, он не испытывал и намека на соблазн: так же неуместно, как подростку чувствовать вожделение к школьной директрисе.
Когда пересекали мост, Карлсен вскинув, голову проводил взглядом дерево-исполин. Не дерево — башня, просто ум заходится. Вздымающийся с западной стороны озера покатый ствол (несколько сот метров в диаметре!) был покрыт какой-то синей плесенью. Непосредственно вверху простирались четыре черных сука, один длиннее другого, концы как будто опалены и расщеплены молнией.
Зачарованный рассматриванием, Карлсен не заметил, как остался позади мост. Неожиданно до него дошло, что машина-то уже едет по улице, мощенной каким-то бледно-синим материалом, а прохожие вокруг — исключительно женщины. На машину смотрели с нескрываемым любопытством, улыбались Логайе, та в ответ тоже улыбалась, махала рукой. Оказывается, женщины здесь различались между собой не меньше, чем в любом городе на Земле (он почему-то думал, что все будут походить на Логайю, чисто по логике: высокая гравитация Дреды как бы предполагает некий усредненный тип — мускулистые, охватистые). А между тем оказалось, что при среднем росте встречаются здесь и стройняшки, и вообще, хрупкие.
Остановились на небольшой площади (одноэтажные здания здесь покрупнее, чем на центральном проспекте). Силовое поле снова исчезло, и повеяло странно приятным запахом, вызывающим ассоциацию с весенним утром. Удивляла и отрадная прохлада.
— Ждите здесь, — велела водительница и выйдя из машины, скрылась в ближайшем здании.
— Ну, как тебе Хешмар-Фудо? — повернулся Крайски.
— По-моему, очень приятно.
Чем-то напоминало Скандинавию: такая же опрятность, продуманность. У дерева, под которым припарковались, листва была золотистого цвета, среди нее благоухали белые цветки-звездочки — запах вроде лимона с сиренью, хотя и ни то и ни это. Одноэтажные дома, построенные, похоже, по типовому проекту, радовали разнообразием оттенков (преобладали голубой и желтоватый) и по архитектуре тоже слегка различались: вон тот, впереди, как бы объят пятнистым розовым спрутом. В обтекаемых крышах зеркально отражалось небо.
На улицах немноголюдно, даже на самой площади прохожих всего десятка три. Одеты просто (в фаворе, судя по всему, туника без рукавов), хотя по цвету и фасону разнообразие впечатляющее. Часто встречался и однотонный наряд вроде купальника, во множестве цветовых вариантов. Карлсен сразу сообразил, что стиль одежды здесь — своего рода искусство.
Женщины в основном красотой не блистали — у многих лица достаточно простые. Хотя всех отличал характерно прямой взгляд и до странности твердая походка.
— Ну, какое у тебя о них мнение? — поинтересовался Крайски.
— Знаешь… почему-то смотрю, и ассоциация возникает со здоровыми животными.
Действительно, впечатление такое, будто попал на лыжный курорт, где женщины сплошь спортсменки-рекордсменки.
При более пристальном взгляде (сами женщины, проходя, чужаков нарочито игнорировали) он сделал вывод, что из внешности у них больше всего выделяются волосы. Фасоны варьировались от короткой стрижки, как у их водительницы, до тех, что по плечи, а то и по пояс. У одной стройной блондинки шлейф волос был ярчайше желтым, контрастируя со строгой черной туникой. У многих прически отливали серебром, отражая свет.
— Какая жалость…
— Ты о чем? — спросил Крайски.
— Что никто из мужчин этого не видит, чтобы оценить.
Карлсен хмыкнул.
— Они так не считают. Мужчины у них называются «гребирами» — непереводимое словечко, можно сказать, оскорбительное.
— А вон там разве не мужчина? — спохватившись, указал рукой Карлсен.
— Где?
— Мне показалось, мужчина. Вон в ту галерею зашел.
— Мужчин в Хешмаре нет. Он не в серой тунике был?
— Именно.
— А, тогда это каджек. Странноватые такие создания с планеты Каджан. Как бы бесполые, в математике просто гении.
— А что они…
Договорить не удалось. Вернулась водительница, а вместе с ней какая-то женщина в белой тунике и с броскими рыже-золотистыми волосами (стрижка похожа на плотно пригнанный шлем).
Крайски поспешно вылез из машины.
— Ригмар! Рад тебя видеть.
Рыжеволосая без слов вперилась в него, затем перевела взгляд на Карлсена.
— Ты кто?
Как и тогда с водительницей, голос раздался с удивительной силой и четкостью.
— Я Карлсен, психолог.
В сравнении с ней прозвучало слабо, ущербно, все равно, что с заиканием. Буквально чувствовалось ее нетерпение.
— Ты груод?
Четкость такая, что кажется, губы движутся.
— Нет, я землянин.
— Зачем ты привел его сюда? — спросила она у Крайски.
— Он недавно обнаружил, что стал боуркабом. Я назначен его каапо. Мы уже побывали на Ригеле-XVII и Криспеле.
— Но чего вам надо здесь?
— Я хотел, чтобы он увидел Хешмар-Фудо.
— Очень хорошо, это ему уже удалось. Что теперь?
Сейчас, наверное, скомандуют: «Кругом, шагом марш». Неловко как-то. А город просто очаровывает.
— Ему можно как-нибудь повидать вашу лабораторию?
— Мне только и дела, что строить из себя экскурсовода.
Сидеть сжавшись было уже невмоготу. Карлсен, побарахтавшись, поднялся. И тут, взглянув себе под ноги, невольно ахнул. В глаза ему пялилась крупная рыбина, беззвучно пожевывая челюстями. Оказывается, голубой «тротуар» представлял собой некое стекло, сквозь которое проглядывало озеро (синий цвет давала сама вода). Среди змеящихся там древесных корней мелькала стая пестрых рыбок. Эта секундная оторопь позабавила обеих женщин, и они улыбнулись (Ригмар даже хохотнула).
— Что, лабораторию хочется посмотреть? — взглянула она более дружелюбно.
— Э-э… да.
Неуверенность Карлсена была ей понятна.
— Ты, я вижу, впервые о ней слышишь? Ничего, покажу. — Она повернулась к Логайе. — Вот этого, — она кивком указала на Крайски, — приткни куда— нибудь, пусть подождет за зофией и кайо. Только сначала что-нибудь надеть.
— По щелчку ее пальцев из здания вышла женщина, с виду сестра Логайи (видимо, дожидалась сигнала) и подала им белые одеяния вроде античной туники. Как и все на этой планете, одежда была непривычно тяжелой: не туника, а кольчуга какая-то.
— А я что, получается… — вскинулся было Крайски. Ригмар ожгла его таким взглядом, что он мгновенно смолк.
— Не знаю, куда ты копаешь, но доверия у меня к тебе нет. Идем, — кивнула она Карлсену, к Крайски повернувшись спиной.
Карлсен украдкой мелькнул взглядом на Крайски (тот лишь беспомощно поднял брови) и следом за Ригмар пошел в здание.
Матово-серебристые стены и потолок казались металлическими. Нелегко было свыкнуться с прозрачностью пола, открывающего под ногами бездну. Чистая голубая вода просвечивала вниз на много саженей. Встречалось несколько разновидностей рыб, в основном, большая, с глазами-плошками, вроде ската в буро-желтую полосу. Было еще полупрозрачное, вроде морской змеи или угря — длиной футов двадцать — с легкостью свиваясь в грациозные петли, оно затем единым движением расправлялось. Вода была насыщена светом, поэтому освещения как такового не требовалось. Стены и потолок подсвечивались блесткими каплями, отражающими нижний свет.
Вот и причина общей прохлады в городе: солнечный свет, не нагревая тротуаров, проходил насквозь.
Карлсен, собравшись с духом, задал вопрос:
— У вас город по какой-то причине построен на озере?
— Безусловно, — обернулась женщина удивленно. — Оборона.
— Вы уж простите мою наивность, но я, видите ли, совершенно незнаком с вашей планетой.
— Понятно, — (тон вежливый, дружелюбный, хотя чувствуется, что собеседник интересен ей постольку поскольку). — Но ты, должно быть, в курсе, что мужчины и женщины здесь живут в разных полушариях?
— Даже этого не знаю.
Они шли по широкому — вроде больничного — коридору, когда из неожиданно распахнувшейся двери чуть ли не выскочил человек в серой тунике (Карлсен едва успел увернуться).
— Ой, извините, — вздрогнув, спохватился тот, округлившимися глазами уставясь на Карлсена. — Вы кто?
— Я с Земли.
— Ой, а вы мне вообще показались прозрачным.
Да, действительно, сходство с мужчиной чисто условное. Лицо человеческое, только голова грушевидной формы, как бы с обрезанной верхушкой, и едва заметным подбородком. Серый нарост вверху напоминал скорее гриб, чем волосы. Странной деталью внешности смотрелись зеленоватые глаза — можно сказать, вообще без углов, овальные как прорези в капюшоне. Пол определить затруднительно: голос мягкий, женственный, а черты (в особенности узкая щелка рта) будто специально лишены половых признаков. Но самое необычное — это огромный лоб, плоский и совершенно гладкий, словно вытесанный из куска мрамора, с лицом до странности вытянутым, как подтаявший воск.
— С Земли? Откуда именно? — спросил человек, улыбнувшись с грустной добротой, с какой старушка улыбается малому дитю.
— Из Нью-Йорка.
— Вы знаете Иммануэля Грауна?
— Слышал о нем (Граун считался одним из самых выдающихся математиков в мире). — Карлсен сделал вывод, что перед ним сейчас один из тех самых «каджеков», о которых упоминал Крайски.
Ригмар молча ждала, хотя чувствовалось ее нетерпение. Каджек этого, похоже, не замечал.
— Вы понимаете его «теорему Геделя»?
Глаза у него при разговоре периодически подергивались полупрозрачной пленкой — судя по всему, что-то сродни морганию.
— В принципе, понимаю…
— Вам никогда не казалось, что его трактовка метаматематики относится также и к метафизике?
— Граун недавно то же самое сказал на математической конференции.
— В самом деле? — лицо расплылось в поистине обаятельной улыбке. — Я бы с удовольствием с вами побеседовал. Вы что сейчас делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Как ему удается уцелеть? — спросил он у Крайски.
— Посередине ствола у него проходит своего рода естественный громоотвод. Большинство деревьев на этой планете имеют защиту от электричества.
Скорость начала замедляться над одним из полей, и тогда на деревьях стали различаться черные округлые плоды размером с яблоко. Через несколько минут они выехали на плоскую равнину с милю шириной. По ту сторону открывалось широкое голубое озеро (на Земле такими бывают искусственные водохранилища). В центре озера раскинулся город.
Первое впечатление разочаровывало. Он ожидал чего-нибудь экзотичного, невиданного, с величавыми зданиями вроде солярия на Криспеле. А впереди за длинным плавучим мостом теснился городок с невысокими строениями, чьи серебристые крыши отражали свет. Если б не последние, то вообще можно было подумать, что приехали в летний поселок где-нибудь в лесной зоне Калифорнии. Обильно пушились деревца с золотистыми соцветиями. Единственное, что впечатляло, это странно абстрактный силуэт вздымающегося дерева — смотрелось нелепо, как какой-нибудь небоскреб на фоне хижин.
Карлсен так увлекся панорамой, что буквально вздрогнул, когда машина неожиданно встала. Они находились в полусотне ярдов от моста, где к озеру полого сходил белый песчаный берег: вода лазоревая, ласковая. Силовое поле исчезло — это стало ясно по внезапно ожившему теплому ветерку, приятно пахнущему чем-то вроде лимона и сирени.
— Вот здесь омоетесь, — указала Логайя.
По удивительно прохладному песку они прошли к воде. Карлсен с интересом убедился, что голубизна у нее естественная, словно с примесью соли меди или кобальта. Солнце и белое песчаное дно придавали озеру поистине чарующую привлекательность. Он ступил в мелкую воду: ого! — оказывается, густая, как желе. Причем такая, что и войдешь не сразу.
Крайски, забавляясь, наблюдал, очевидно предугадывая его реакцию.
— Вот это и есть тяжелая вода.
— Ты серьезно?
— Да нет, шучу. Только в самом деле — тяжелая, почти, как ртуть на Земле.
Медленно добредя туда, где вода по колено, он запрокинулся на спину: она подперла его снизу как надувной матрац. Карлсен брел с трудом — еще голени не скрылись, а уже норовило опрокинуть. Нагнувшись, он попробовал плеснуть себе на бедра: с тем же успехом можно было пытаться выкупаться в густом масле. Последовав примеру Крайски, он улегся на поверхность; тело погрузилось на несколько дюймов. Оказалось достаточным, чтобы окатить себя всего и очиститься от крови капланы. Вода, попав на волосы, склеила их как гель. Попало еще в рот: как ни странно, на вкус вода как вода — ни соли, ни горечи, разве что чуть пенистей обычного.
Когда отмылся дочиста, телу стало на редкость прохладно и свежо. Трепет возбуждения в паху, и тот исчез. Логайя, сидя вполоборота на сиденье, терпеливо за ними наблюдала. Возвращаясь по песку к машине, Карлсен, чувствуя влагу на своей коже, спохватился, что совершенно гол. Юбка у нее хотя и поднялась изрядно выше колена, он не испытывал и намека на соблазн: так же неуместно, как подростку чувствовать вожделение к школьной директрисе.
Когда пересекали мост, Карлсен вскинув, голову проводил взглядом дерево-исполин. Не дерево — башня, просто ум заходится. Вздымающийся с западной стороны озера покатый ствол (несколько сот метров в диаметре!) был покрыт какой-то синей плесенью. Непосредственно вверху простирались четыре черных сука, один длиннее другого, концы как будто опалены и расщеплены молнией.
Зачарованный рассматриванием, Карлсен не заметил, как остался позади мост. Неожиданно до него дошло, что машина-то уже едет по улице, мощенной каким-то бледно-синим материалом, а прохожие вокруг — исключительно женщины. На машину смотрели с нескрываемым любопытством, улыбались Логайе, та в ответ тоже улыбалась, махала рукой. Оказывается, женщины здесь различались между собой не меньше, чем в любом городе на Земле (он почему-то думал, что все будут походить на Логайю, чисто по логике: высокая гравитация Дреды как бы предполагает некий усредненный тип — мускулистые, охватистые). А между тем оказалось, что при среднем росте встречаются здесь и стройняшки, и вообще, хрупкие.
Остановились на небольшой площади (одноэтажные здания здесь покрупнее, чем на центральном проспекте). Силовое поле снова исчезло, и повеяло странно приятным запахом, вызывающим ассоциацию с весенним утром. Удивляла и отрадная прохлада.
— Ждите здесь, — велела водительница и выйдя из машины, скрылась в ближайшем здании.
— Ну, как тебе Хешмар-Фудо? — повернулся Крайски.
— По-моему, очень приятно.
Чем-то напоминало Скандинавию: такая же опрятность, продуманность. У дерева, под которым припарковались, листва была золотистого цвета, среди нее благоухали белые цветки-звездочки — запах вроде лимона с сиренью, хотя и ни то и ни это. Одноэтажные дома, построенные, похоже, по типовому проекту, радовали разнообразием оттенков (преобладали голубой и желтоватый) и по архитектуре тоже слегка различались: вон тот, впереди, как бы объят пятнистым розовым спрутом. В обтекаемых крышах зеркально отражалось небо.
На улицах немноголюдно, даже на самой площади прохожих всего десятка три. Одеты просто (в фаворе, судя по всему, туника без рукавов), хотя по цвету и фасону разнообразие впечатляющее. Часто встречался и однотонный наряд вроде купальника, во множестве цветовых вариантов. Карлсен сразу сообразил, что стиль одежды здесь — своего рода искусство.
Женщины в основном красотой не блистали — у многих лица достаточно простые. Хотя всех отличал характерно прямой взгляд и до странности твердая походка.
— Ну, какое у тебя о них мнение? — поинтересовался Крайски.
— Знаешь… почему-то смотрю, и ассоциация возникает со здоровыми животными.
Действительно, впечатление такое, будто попал на лыжный курорт, где женщины сплошь спортсменки-рекордсменки.
При более пристальном взгляде (сами женщины, проходя, чужаков нарочито игнорировали) он сделал вывод, что из внешности у них больше всего выделяются волосы. Фасоны варьировались от короткой стрижки, как у их водительницы, до тех, что по плечи, а то и по пояс. У одной стройной блондинки шлейф волос был ярчайше желтым, контрастируя со строгой черной туникой. У многих прически отливали серебром, отражая свет.
— Какая жалость…
— Ты о чем? — спросил Крайски.
— Что никто из мужчин этого не видит, чтобы оценить.
Карлсен хмыкнул.
— Они так не считают. Мужчины у них называются «гребирами» — непереводимое словечко, можно сказать, оскорбительное.
— А вон там разве не мужчина? — спохватившись, указал рукой Карлсен.
— Где?
— Мне показалось, мужчина. Вон в ту галерею зашел.
— Мужчин в Хешмаре нет. Он не в серой тунике был?
— Именно.
— А, тогда это каджек. Странноватые такие создания с планеты Каджан. Как бы бесполые, в математике просто гении.
— А что они…
Договорить не удалось. Вернулась водительница, а вместе с ней какая-то женщина в белой тунике и с броскими рыже-золотистыми волосами (стрижка похожа на плотно пригнанный шлем).
Крайски поспешно вылез из машины.
— Ригмар! Рад тебя видеть.
Рыжеволосая без слов вперилась в него, затем перевела взгляд на Карлсена.
— Ты кто?
Как и тогда с водительницей, голос раздался с удивительной силой и четкостью.
— Я Карлсен, психолог.
В сравнении с ней прозвучало слабо, ущербно, все равно, что с заиканием. Буквально чувствовалось ее нетерпение.
— Ты груод?
Четкость такая, что кажется, губы движутся.
— Нет, я землянин.
— Зачем ты привел его сюда? — спросила она у Крайски.
— Он недавно обнаружил, что стал боуркабом. Я назначен его каапо. Мы уже побывали на Ригеле-XVII и Криспеле.
— Но чего вам надо здесь?
— Я хотел, чтобы он увидел Хешмар-Фудо.
— Очень хорошо, это ему уже удалось. Что теперь?
Сейчас, наверное, скомандуют: «Кругом, шагом марш». Неловко как-то. А город просто очаровывает.
— Ему можно как-нибудь повидать вашу лабораторию?
— Мне только и дела, что строить из себя экскурсовода.
Сидеть сжавшись было уже невмоготу. Карлсен, побарахтавшись, поднялся. И тут, взглянув себе под ноги, невольно ахнул. В глаза ему пялилась крупная рыбина, беззвучно пожевывая челюстями. Оказывается, голубой «тротуар» представлял собой некое стекло, сквозь которое проглядывало озеро (синий цвет давала сама вода). Среди змеящихся там древесных корней мелькала стая пестрых рыбок. Эта секундная оторопь позабавила обеих женщин, и они улыбнулись (Ригмар даже хохотнула).
— Что, лабораторию хочется посмотреть? — взглянула она более дружелюбно.
— Э-э… да.
Неуверенность Карлсена была ей понятна.
— Ты, я вижу, впервые о ней слышишь? Ничего, покажу. — Она повернулась к Логайе. — Вот этого, — она кивком указала на Крайски, — приткни куда— нибудь, пусть подождет за зофией и кайо. Только сначала что-нибудь надеть.
— По щелчку ее пальцев из здания вышла женщина, с виду сестра Логайи (видимо, дожидалась сигнала) и подала им белые одеяния вроде античной туники. Как и все на этой планете, одежда была непривычно тяжелой: не туника, а кольчуга какая-то.
— А я что, получается… — вскинулся было Крайски. Ригмар ожгла его таким взглядом, что он мгновенно смолк.
— Не знаю, куда ты копаешь, но доверия у меня к тебе нет. Идем, — кивнула она Карлсену, к Крайски повернувшись спиной.
Карлсен украдкой мелькнул взглядом на Крайски (тот лишь беспомощно поднял брови) и следом за Ригмар пошел в здание.
Матово-серебристые стены и потолок казались металлическими. Нелегко было свыкнуться с прозрачностью пола, открывающего под ногами бездну. Чистая голубая вода просвечивала вниз на много саженей. Встречалось несколько разновидностей рыб, в основном, большая, с глазами-плошками, вроде ската в буро-желтую полосу. Было еще полупрозрачное, вроде морской змеи или угря — длиной футов двадцать — с легкостью свиваясь в грациозные петли, оно затем единым движением расправлялось. Вода была насыщена светом, поэтому освещения как такового не требовалось. Стены и потолок подсвечивались блесткими каплями, отражающими нижний свет.
Вот и причина общей прохлады в городе: солнечный свет, не нагревая тротуаров, проходил насквозь.
Карлсен, собравшись с духом, задал вопрос:
— У вас город по какой-то причине построен на озере?
— Безусловно, — обернулась женщина удивленно. — Оборона.
— Вы уж простите мою наивность, но я, видите ли, совершенно незнаком с вашей планетой.
— Понятно, — (тон вежливый, дружелюбный, хотя чувствуется, что собеседник интересен ей постольку поскольку). — Но ты, должно быть, в курсе, что мужчины и женщины здесь живут в разных полушариях?
— Даже этого не знаю.
Они шли по широкому — вроде больничного — коридору, когда из неожиданно распахнувшейся двери чуть ли не выскочил человек в серой тунике (Карлсен едва успел увернуться).
— Ой, извините, — вздрогнув, спохватился тот, округлившимися глазами уставясь на Карлсена. — Вы кто?
— Я с Земли.
— Ой, а вы мне вообще показались прозрачным.
Да, действительно, сходство с мужчиной чисто условное. Лицо человеческое, только голова грушевидной формы, как бы с обрезанной верхушкой, и едва заметным подбородком. Серый нарост вверху напоминал скорее гриб, чем волосы. Странной деталью внешности смотрелись зеленоватые глаза — можно сказать, вообще без углов, овальные как прорези в капюшоне. Пол определить затруднительно: голос мягкий, женственный, а черты (в особенности узкая щелка рта) будто специально лишены половых признаков. Но самое необычное — это огромный лоб, плоский и совершенно гладкий, словно вытесанный из куска мрамора, с лицом до странности вытянутым, как подтаявший воск.
— С Земли? Откуда именно? — спросил человек, улыбнувшись с грустной добротой, с какой старушка улыбается малому дитю.
— Из Нью-Йорка.
— Вы знаете Иммануэля Грауна?
— Слышал о нем (Граун считался одним из самых выдающихся математиков в мире). — Карлсен сделал вывод, что перед ним сейчас один из тех самых «каджеков», о которых упоминал Крайски.
Ригмар молча ждала, хотя чувствовалось ее нетерпение. Каджек этого, похоже, не замечал.
— Вы понимаете его «теорему Геделя»?
Глаза у него при разговоре периодически подергивались полупрозрачной пленкой — судя по всему, что-то сродни морганию.
— В принципе, понимаю…
— Вам никогда не казалось, что его трактовка метаматематики относится также и к метафизике?
— Граун недавно то же самое сказал на математической конференции.
— В самом деле? — лицо расплылось в поистине обаятельной улыбке. — Я бы с удовольствием с вами побеседовал. Вы что сейчас делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50