– Как, дорогуша? Целоваться тебя научить? Так я, пожалуй, научу. Иди сюда, поцелуй мою стряпню. Научишься целовать крутой кипяток, все парни твои будут. Вот только соли с перцем добавим, и дерзай. Чтоб пробир-р-рало!
Он засмеялся и повернулся к полке, разглядывая банки с приправами.
Я скрипнула зубами от злости. Он смеется! Он все время надо мной смеется. Я прошу у него помощи – а он смеется. Думает, мне слабо поцеловать кипяток. А вот не слабо!
Я соскочила с табурета, отпихнула Амаргина и сунулась головой в клубы пара над котелком. Варево было чернильно-синего цвета, но от множества бурлящих пузырей казалось голубым. Лицо тотчас защипало от влажного жара. Я зажмурилась и сказала себе: это не кипяток. Это горячие губы любимого. И они тянутся мне навстречу.
– Лесс! – Амаргин толкнул меня в плечо. – Что за шалости? Ты же клялась-божилась, что никакой Полночи твоими трудами мы тут не увидим.
Я распахнула глаза и успела заметить как выцветает, уходит вглубь, затягивается голубой пеной расписная мордашка моей фюльгьи. Я настолько растерялась, что даже не подумала оправдываться.
Попятилась от очага.
– Мда, – Амаргин задумчиво покрутил в пальцах деревянную ложку. – За тобой глаз да глаз нужен, подруга.
– Почему она меня преследует? Почему она все время высовывается, даже когда я о ней не вспоминаю?
– Ты ей тоже порядком надоела, Лесс. Проходу не даешь. Не топчись, сядь на место.
– Что мне теперь, в воду не заглядывать?
– Не бурчи. Разбурчалась. Дрессировать тебя надо.
– Ты возьмешь меня в ученики?
– Я похож на безумца?
– Возьми, возьми! Я буду слушаться! Я тебе дом начисто вылижу. Стану тебе готовить, я хорошо готовлю. Что прикажешь – все сделаю. Ну пожа-а-алуйста!
– Еще чего! Мое хрупкое хозяйство – в твои косые ручки? Да от тебя за милю молоко киснет! Я тебя лучше в яму посажу, раз в день – кружка воды и сухарь. Глубокая яма – лучшее место для трепетных дев.
– А учить меня будешь?
– Да ты сама всему научишься, в яме сидючи.
– Хорошо, – согласилась я. – Сажай в яму. Если это сделает меня волшебницей, я и в яме посижу.
– Думаешь, я тебя пожалею? Не подымется рука на слабую женщину? – Амаргин жестко улыбнулся, глаза его сделались ледяными. – Мне плевать, что ты девочка, мне трижды плевать, что ты юна и неопытна. Я буду лепить из тебя маленького Геро Экеля, и грош тебе цена, если у меня получится это сделать. Тебе положен последний вяк, прежде чем ловушка захлопнется. Если это будет вопрос – я отвечу. Если просьба – не откажу. Вякай давай, мне не терпится надеть ежовые рукавицы и завязать тебя морским узлом.
Вопрос, на который он ответит? Просьба, в которой не откажет? Что бы спросить, что бы попросить?
– Хочу… хочу… Хочу увидеть Каланду. – Я сама удивилась, услышав собственное пожелание. Но сдавать назад было поздно, поэтому я уточнила: – Человечью женщину, за которую поручился Вран.
– А! – вспомнил Амаргин. – Андаланочка. Редкая красотка. Ты опоздала, Лесс. Она вернулась назад.
– Вернулась назад?
– Бросила нашего пылкого друга. Кое-что они не поделили.
– Поссорились?
– Еще как. Красотка хлопнула дверью, Вран грозился, что все равно своего добьется. Огненная страсть, оторви и выкинь… Все. – Он хлопнул в ладоши. – Вяк исчерпан, начались издевательства. Отныне и до того момента как мне вздумается это прекратить, ты ходишь задом наперед и произносишь слова тоже задом наперед. Следить за тобой я не буду, заставлять тоже. Но, предупреждаю, лучше не отлынивать. Поняла?
– Да… Кх! Кх, кх…– я мучительно раскашлялась, словно наглоталась пыли. Амаргин спокойно смотрел на меня, ложка торчала у него за ухом как дурацкий цветок, но мне совсем не было смешно.
– Ад, – поправилась я. – Ад.
– Угу, – кивнул он и отвернулся. – Я рад, что ты это понимаешь.
– Даже и зная, что лиги пути
Легче, короче, чем дни ожиданья,
Память – как лишнюю тяжесть –
отдай мне,
Прежде чем руки мои отпустить.
Опять надо мной качался тиковый потолок, опять поскрипывали колеса. Матерчатую коробку фургона наполнял рыжий сумрак, две пологие спицы света из прорех чертили на дощатом борту золотые сагайские иероглифы. Знакомый голос напевал тихонечко, почти шепотом, только для меня одной. И песню эту я уже слышала:
– Может, сегодня, из толщи веков
Вырвет меня эта сила живая…
Я ли не знаю, что так не бывает,
Но до рассвета еще далеко.
До рассвета далеко, это точно. Солнце заходит, целая ночь впереди. Я перевела взгляд – у самого носа маячил подол грубой рубахи, чуть дальше виднелись холщовые штанины, неопрятные махры на концах, тощие лодыжки и пара серых от пыли жилистых ступней.
– Лишь на пороге едва задержусь,
Ночь расколов золотистою щелью.
Будешь ли ждать моего возвращенья?
Ты остаешься, а я ухожу…
Сверху скользнуло что-то темное, и на лоб мне легла ладонь. Прохладная, как ящеричья лапка. Под ладонью было уютно и покойно. Я не чувствовала тела и не хотела его чувствовать. Хотелось просто лежать и слушать, как близкий голос плетет то ли песню, то ли заклинание.
Но внутри что-то скреблось и вертелось. Что-то я должна была сказать. Или сделать. Не откладывая. Сейчас же.
– Пепел.
Ладонь вздрогнула, вспорхнула со лба. Надо мной повисли слипшиеся прядки волос.
– Лесс? Очнулась наконец. Как ты?
– Ммм! Все затекло.
С трудом повернула голову. В поле зрения вплыла перевернутая пеплова физиономия.
– Пепел. Я видела ее. Я ее видела.
– Кого?
Я почти не чувствовала его прикосновений. Бродяга разогнул меня, приподнял и посадил, привалив к себе спиной. Я обнаружила, что раздета и завернута в плащ как младенец. Пепловы ладони с неожиданной силой принялись растирать мне плечи.
– Ее. Колдунью. Она Моран. Она дочь Каланды. Сестра принцессы.
– Сестра? Вы с Мораг говорили, что у бывшей королевы сын.
– Но это девушка. Девушка. – Я повозилась, пытаясь выпутать руки из плаща. – Ты за мной ухаживал, да? Как за новорожденной?
– Как и ты за мной, госпожа. Напугала ты нас порядком. Хочешь пить?
– Хочу. И есть хочу. Очень.
Он пошарил сбоку, достал флягу и выдернул зубами пробку.
– Тпррру! – гаркнул снаружи Ратер. Фургон дернулся и остановился.
– Каррахна! – Как все-таки приятно слышать родные голоса! – Что тут у вас за суета? Дракон огнем чихнул, что все так бегают?
– Ежели ты, господин южанин, о том звере невиданном, что о трех головах, одна из которых петушья, вторая лягушья, а третья девичья, то зверя ентого монахи мечные поймали, аккурат после полудня, и в форт привезли.
Обстоятельный бас, похоже, принадлежал стражнику на воротах.
– Где мы? – я оглянулась на Пепла.
– Ставская Гряда, кажется так. Малыша поймали, слышишь?
– Знаю.
Снаружи фыркали и переступали лошади, позвякивали удила.
– А ты, добрый сэн, – продолжал тот же обстоятельный басок, – ежели денежный, так проезжай, а ежели мошна пуста – на лугу вон ночуй, вишь, где палатки стоят. У нас нынче за стенами Клест Галабрский гостит, дочку свою, молодую леди Корвиту, к Нарваро Найгерту везет.
– Клестиха тут? – Мораг едва не зашипела от злости. – Встретили, значит, радость ненаглядную. Где она остановилась?
– Господа галабрские у Равика Строгача стоят. Равик-то с самого ранья навстречь поехал, чтоб старого сэна Гвина обойти. Вот пока старик наш зевал, Равик его и обскакал, и Клестов к себе залучил. А старику нашему, заместо морановской невесты с богатой свитой, чудище трехголовое да монахи достались. Только монахи никому то чудище не показывают. И за так не показывают, и за денежку не показывают. Даже в форт на пущщают. Ужасть, говорят, а не зверь. Из самого пекла выполз.
– Видали мы того зверя, – не выдержал Кукушонок. – Одна у него голова. Волосы как мечи, и глазищи от-такенные. В поллица глазищи.
– Да врешь, поди!
– Провалиться мне, на соле клянусь.
– Да врешь…
– Кончайте базарить, умники. Стемнеет скоро, я жрать хочу.
– Так ты, добрый сэн, за стену пойдешь, или на лужок? Там народ попроще палатки расставил, костры жгут. А те из господ, что к Равику в дом не влез, на постоялом дворе ночуют, там теперь и угла свободного нет. Так и так тебе на лужок дорога, благородный сэн.
Звякнули деньги.
– Открывай ворота. Этот со мной. А на лугу пусть бараны пасутся.
– Да благословит тебя святая Невена, добрый сэн! За золото и у Господа за пазухой местечко найдется. Фургон тоже с тобой?
– Какой фургон? Гроб это на колесиках, а не фургон.
Полог приподнялся, к нам заглянула добродушная бородатая морда.
– Туточки двое.
– А! – буркнула Мораг. – Это мои калечные. Сперва один валялся, дракон его порвал. Теперь другая, дракона увидала, чуть не окочурилась. Лежит бревном, под себя ходит.
Я возмущенно мяукнула, над бородатой мордой возникло яростное лицо нашего бесценного высочества. Глаза ее горели нехорошим огнем.
– Му-му! – Принцесса оскалила зубы. – Малявке еще и язык отказал?
– Тьфу на тебя!
– Вот и славно. – Полог упал. – Выздоравливает бревно. В человека превращается. Пое-е-ехали!
Щелкнули поводья, фургон тронулся.
Но почти сразу откинулась передняя пола и в проеме засверкала кукушоночья макушка.
– Живая?
– Что со мой сделается.
– Слыхала? Малыша поймали.
– В клетке он сидит, в форте. Клетка, между прочим, наша. Мораг! – гаркнула я. – Загляни, мне надо с вами поговорить.
Черноволосая голова засунулась с другой стороны, почти под самой крышей – Мораг ехала верхом.
– Я видела твою сестру, миледи. Твою младшую сестру.
– Чего? Ну-ка, погоди.
Голова убралась, послышалась возня и звяканье, затем Мораг влезла в фургон на ходу.
– Ничего не понял, – озадачился Ратер с передка.
– Ты рули и по сторонам поглядывай, – сказала я. – А то проедем этот их постоялый двор. Миледи, припомни, есть ли среди Моранов девица лет семнадцати-двадцати, с такими же метками, как у Найгерта: широкая прядь ото лба, и вторая – у левого виска. Говорит с северянским акцентом, не сильным, но заметным. Ходит в мужском.
– Э… – Мораг нахмурилась. – Вилита из Багряного Бора может быть, кузина наша с Гертом… но ей уже хорошо за двадцать, пара ребят у нее. И что бы ей здесь делать? Где Ставская Гряда, а где Багряный Бор! Кто еще?.. Каселевой Марге четырнадцать, а Вольге – вообще двенадцать. Да и в отца они, двуцветные. Тетки Эдды дочка? Так она с Арвелями приедет, совсем с другой стороны. Не видела я ее никогда, где у нее метки – не знаю, а по возрасту подходит.
– Она колдунья?
– С чего ты взяла?
– Та девушка – колдунья. Она колдовала на нас с Малышом.
Мораг потрясла головой:
– Малявка, рассказывай по-порядку. Что за манера – запутывать, где и так черт ногу сломит!
Я рассказала по-порядку. Товарищи мои впечатлились.
– Значит, приперлась с Клестихой, – подытожила Мораг.
Я кивнула:
– Тогда и Каланда должна быть здесь, и колдун.
– Тпррру! – крикнул Ратер. – Приехали!
Сквозь раздвинутый полог я увидела дощатый забор, а за ним – двухэтажное здание с большой мансардой под четырехскатной кровлей. Второй этаж нависал над улицей.
Мораг выскочила из фургона, принялась командовать и сорить деньгами. Снаружи покричали, поворчали, побурчали – и фургон благополучно вкатился во двор. Пепел вытащил из сумки мое белое платье. Онемение в теле прошло, но все равно я была какая-то неловкая. Помогая мне натягивать одежду, бродяга даже не подумал отвернуться, а я решила, что стесняться глупо, потому что поздно.
Из комнаты, что нам досталась, только что выставили прежних жильцов. По тому как хозяин бегал, приседал и гонял слуг стало ясно, что Мораг открыла свое инкогнито. Но только ему: истово кланяясь, он продолжал именовать ее «сэн Мараньо», а не «ваше высочество», хотя любому дураку понятно, что ни наемникам, ни рыцарям об одном щите так не кланяются ни за какие подвиги. Ужин нам принесли наверх: жареных кур, рыбу нескольких видов, творожный пирог, мед, яблочное вино и большую миску моченой брусники.
– Значит так, – сказала принцесса. – Если моя сестрица в свите у этой галабрской крысы, я прямо сейчас пойду в дом к этому… как его? местному богатею, и разузнаю про нее. И про мать. И про этого их колдуна ненормального.
– Девушка под личиной. – Я слизнула с пирога потекший мед. – И Каланда скорее всего под личиной, ты ее не узнаешь.
– Ты личину этой девахи описала. Возьму ее за ухо и вытрясу все что надо. И пусть попробует на меня колдануть!
– Это может быть опасно.
– Ага. – Мораг подхватила с блюда курицу и разломила ее пополам как булку. – На меня вообще опасно покушаться. Пока никто не выжил, а кто выжил, тот не рад. – Она откусила пол куриной ноги вместе с костью, сплюнула кость на пол, вытерла руки о скатерть и поднялась. – Ладно, я пошла.
– Ночь на дворе, поздно по гостям ходить. – Ратер глядел на принцессу. – Помозговать сперва надо, потом уже бегом бежать.
– Завтра будет еще позднее, рыженький. Пока они не знают что я здесь, надо действовать.
– А почему вы были так уверены, что у королевы сын? – спросил Пепел.
Мораг нахмурилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104