С моря неслись лохматые клубки облаков, на лету ворочаясь и вгрызаясь друг в друга. Быстро темнело. Луна мелькала сквозь облака бледно-золотым осколком.
Ирис опустил нож и показал мне на ладони украшенную резьбой свирельку. Полоски и зигзаги, и какие-то древние письмена, похожие на еловые веточки. Я спросила:
– Что здесь написано?
Он пошевелил пальцами, и узоры задвигались как хвоинки на муравьиной куче.
– Пожелание.
– Какое?
Вместо ответа Ирис приставил свирельку к губам и заиграл. Мелодия была простая, она повторялась и повторялась, пока не зазвенела у меня в голове. Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа…
Фа, соль, соль диез.
Фа, соль, фа.
Губы свирельки и Ириса разомкнулись, но музыка все звенела и звенела, пересыпаясь золотыми монетами. И луна, налившаяся золотом, тревожно вспыхивала меж облаков. З о лото светилось в иссиня-пепельном воздухе, в серых тучах с багровым краем, в бледном мо р ском песке.
– Дай-ка ладошку, – сказал Ирис.
Свои ладони он держал соединенными, словно поймал бабочку. Я подставила руки, и в них упал согревшийся его теплом обрезок тростника.
– Это тебе, – шепнул Ирис. – Она умеет петь. Она открывает запертое. Она развес е лит и поможет. Она твоя.
– Она золотая! – ахнула я. – Ирис, ты все-таки волшебник?
Он покачал головой, улыбаясь. Лицо его скрывала тень, даже более темная, чем тень от натянутого плаща – тень отстраненности, тень тайны. А глаза наоборот, были светлыми, словно окошки из неосвещенной комнаты в безветренный серо-сиреневый вечер.
– Ты волшебник. Ты морочил мне голову. Ты волшебник, как и твой брат.
Он засмеялся и протянул руку. Легкая ладонь коснулась моей щеки.
У меня дыхание перехватило. Закружилась голова, я зажмурилась и прижалась раздвинутыми губами к запястью, чувствуя колокольный ритм крови. Под тончайшей поверхностью кожи упруго бился, толкался мне в губы светлый родник, и русло его стекало по руке в перехваченный плетеной тесемочкой рукав.
Сквозящий вкус плоти, вкус только что растаявшего снега вдруг окрасился золотом, искристо, винно защекотал губы, и прохладной струйкой проник мне в горло – словно бы самостоятельно, без всякого усилия с моей стороны – я замерла от наслаждения, еще не понимая, что произошло.
И несколько долгих мгновений я ощущала себя пузырьком воздуха, который неведомая сила влечет вверх, вверх, сквозь толщу воды, сквозь волнистые ленты течений, сквозь теплые и холодные слои – к приближающемуся, светлому, прозрачно-зеленому пятну там, в зените подводного мира, к тонкой мембране поверхности, и…
Я отшатнулась.
Я отшатнулась, натянув головой и плечами влажную ткань плаща. Я чувствовала, что проглоченного не вернуть. Внутри ворочался, едва умещаясь, золотой сияющий сгусток, колючий от тысяч звездных искр, теснящий горло, расширяющийся как осиянное закатом грозовое облако.
Ирис молча смотрел на меня, рука его медленно опускалась на колени.
– Ирис! – задохнулась я.
Проглоченное золото струилось внутри холодным нестерпимо сладостным огнем – и растворялось, смешиваясь с кровью. Меня замутило от жажды повторить это.
Я схватила его руку, рывком перевернула запястьем вверх, уверенная, что увижу кусаную рану, сочащую драгоценный ихор. На запястье, на двойной синей жилке стыл мазок слюны – больше ничего.
– Что это было, Ирис? Волшебство?
– Нет, – он покачал головой. – Всего лишь я. А ты хотела волшебства?
– Нет. Не знаю. Да. Я хотела поцеловать тебя. Я не хотела забирать у тебя это… это… Я не вампир!
– Есть разница, Лессандир, – он улыбнулся. Я прилипла взглядом к его губам с грустно приподнятыми вверх уголками. – Есть разница между «забирать» и «делиться». Между «отнимать» и «дарить».
– Я кругом тебе должна. Кругом.
Длинные брови его дрогнули, сошлись над переносицей. Лиловая вспышка молнии дико взметнула наши тени и отразилась в глазах Ириса сизым пугающим всполохом.
– Так плати же, глупая.
– Как?
Он потянулся ко мне, и все у меня внутри снова ухнуло в какую-то пропасть без дна. Я ощутила его дыхание у виска и зажмурилась.
– Не забывай меня, Лессандир. Хотя бы. Для начала.
Тут грохнуло так, что я втянула голову в плечи и зажала уши. Незримая лавина, содрогая воздух и твердь валилась и валилась на наши бедные головы. Потом медленно, нехотя, она уволоклась куда-то в сторону реки Ольшаны, рычать там и сыпать невидимые камни на отмели и плесы. Я открыла глаза.
Песчаная ложбинка была пуста. Пола Ирисова плаща отвязалась и теперь хлопала на ветру. В прореху заглянуло небо. Косматые лапы молодых сосен наотмашь хлестали его по нахмуренному лбу.
Шел снег. Пушистое белое перышко порхнуло у меня перед глазами и осторожно опустилось на закушенные губы, породив крохотный очаг немоты.
Я тебе говорил, что ты не справишься. Я говорил, что это бессмысленная затея. Можешь полюбоваться – нас посадили в клетку. Безмозглый червяк нажрался дряни, мне пришлось повозиться, чтобы привести хвостатую куклу в порядок. Лесс, ты слышишь? Встряхнись, подруга, я уже немного прибрал и проветрил этот проходной двор. Конечно, мы ослабли, и мутит здорово, но в целом дышать можно. Лесс, ау? Я знаю, ты все слышишь. Вылезай.
Эрайн?
Нет, Невена, Госпожа Кошек, конюшню нашу чистит. Дорогой сосед смылся в нору. Спасибо, хоть не помер.
Спасибо. Что нас не убили.
Это точно.
Последнее, что я видела – занесенный над нами меч. Нас рубанули?
Нас вырубили. Шишка до сих пор осталась.
Я попыталась проморгаться. Бурая муть перед глазами расслоилась на черные и зеленовато-коричневые полосы. В голове звенело, в висках настойчиво бухал молот.
Лесс, ты хочешь сказать, что воочию наблюдала за драконьими приключениями?
И немножко в них участвовала. Кажется, я поняла, как заставить дракона слушаться.
Да ну?
Не силой, а ощущениями. Не чужой волевой приказ – ощущения управляют действиями. Дракон жрал отравленное мясо, а я представляла себе всякие тошнотворные вещи, и он в конце концов начал плеваться. Сейчас я тебе покажу, как это получается.
Показала. Чувственное воспоминание о том, как нас с Драконом выворачивало в реке, оказалось слишком ярким. Еще бы! Такое не скоро забудешь. По всему огромному телу прокатилась судорога, мутный студень внутри черепа мстительно заколыхался.
Хватит, Лесс. Тьфу… что за дрянь. Хватит. Без тебя тошно. Я понял.
Не стоит лезть с ним в драку, Эрайн. Весь фокус в том, чтобы просто наблюдать, а когда требуется, вызвать у себя нужное ощущение. И Дракон примет его за свое собственное.
Я понял, понял. Ты права.
В тоне Эрайна слышались ревнивые нотки и я мудро захлопнулась, давая ему время все это переварить. «Не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней» – поучал Амаргин, и я, наверное, впервые как следует осознала, что он имел в виду. Бабка Левкоя говорила проще: «Не мытьем, так катаньем».
Лесс.
М?
Надо бы отправить тебя обратно. Вернуть тебя в тебя.
А что сейчас с моим телом, как ты думаешь?
Спит беспробудно. Надеюсь, его нашли и позаботились.
Я тоже надеюсь. Испугались, наверно. Они не подумают, что я померла?
Не подумают. Твоя оболочка сейчас как спящий младенец.
Хм, смутилась я. Мда…
Хочешь вернуться?
Ты можешь меня вернуть? Отсюда?
Могу.
А ты останешься?
Лесс, конечно, я останусь. Если меня сразу не убили, то и не убьют. Воды вон дали. Заботятся. Я им живой нужен.
А выйти отсюда ты сможешь?
Если не драконом, то смогу. Силой эту клеть не разломаешь. Крепко сделана. Я тебя спрашиваю, ты собираешься возвращаться?
Я тебе надоела?
Мантикор выдохнул, сжав зубы. Что-то было не так. За эрайновой решимостью крылось что-то… что-то такое…
Эрайн. Малыш… эй? Ты что?
Ничего.
Я чувствую, Эрайн.
Тьма тебя побери, все она чувствует! Да. Я не хочу оставаться один. Я… устал.
Пауза. Мой друг напрягся и замкнулся. И отвернулся от меня.
Мантикор шевелится на полу, вжимаясь лицом в солому. Дракона не слышно – он убрался так глубоко, словно его и не было никогда.
Я остаюсь, Эрайн.
А… Остаешься? Спасибо.
Мне любопытно.
Ей любопытно, подумать только…
Мантикор бессмысленно улыбается в солому. Приподняв голову, разлепляет сперва один глаз, потом второй.
Нас в самом деле посадили в клетку. Причем, тесную: растянувшись на боку, мантикор плечом упирался в один угол, а задними лапами – в противоположный. Сквозь слои парусины, накинутой на клетку, сочился тусклый зеленоватый свет. Пол устилала солома, уже нечистая, под носом стояло деревянное ведро, пустое, но мокрое внутри, а его содержимое плескалось у нас в брюхе.
Все равно во рту было сухо и гадко. Зато есть захочется нескоро. Ох, нескоро!
Уши мантикора дрогнули. Голоса?
Малыш приподнялся, ухватившись рукой за прутья, и перевалился на брюхо. Переждав приступ головокружения, защипнул парусину и когтем пропорол в ней дыру. Снаружи было что-то, похожее на задний двор: крытые щепой сараи, утоптанная земля, выгороженная досками куча угля, примкнувшая к высокой стене из серого камня. Небо над стеной розовело, и двор заливала тень. Голоса приближались.
– Проходи сюда, прекрасная госпожа. Мы поместили его за службами, подальше от зевак. Осторожнее, прекрасная госпожа, здесь грязь, ступай вот тут, по кромочке.
– Я не боюсь замарать сапог, любезный брат.
Между сараями показались три фигуры. Черные плащи и белые налатники мужчин я признала сразу, а того из них, кто хромал на костылях – чуть погодя. Старый вояка, брат Хаскольд из Холодного Камня. Он держался позади беседующих и помалкивал. Второй перрогвард, помоложе, был мне не знаком, как и женщина рядом с ним.
Вернее, не женщина, а девушка. Рослая северянка с непокрытой головой, в богатой мужской одежде, с длинным кинжалом на поясе. Красивая девушка, и, видно, весьма знатная, раз гордые псоглавцы так перед ней кланяются.
Всех троих окутывала золотистая дымка разной степени объема и яркости. У девушки аура оказалась шире и ярче всех, но сквозь золото проглядывало что-то темное. Словно зернышки в прозрачной от спелости ягоде крыжовника.
Слепое пятно, сказал Эрайн. На ней слепое пятно. Личина.
Высокое Небо!
Едва Эрайн сказал – я увидела это. Я увидела, что кожа девушки вовсе не землистая, как у всех найлов, а светится в тени молочной белизной, что в вороных волосах сияет широкая серебряная прядь. И вторая, поуже, над левым виском. Дареная кровь! Эта девушка – Моран!
– Сюда, прекрасная госпожа. Вот он.
Молодой монах широким жестом сдернул с клетки парусину. Непроизвольно мы с Эрайном вздрогнули – зазвенели лезвия.
– Какая прелесть, – девушка с явным восхищением разглядывала мантикора. – Вы его не убьете?
– Нет, госпожа. – Брат Хаскольд смотрел прямо нам в глаза. – Не убьем. Он и правда красив.
– Такого красавца нет ни у кого, – заявил молодой монах. – Ни у короля Леуты, ни у короля Химеры. Даже у примаса андаланского такого нет.
– А у короля Амалеры будет.
Девушка чуть отстранила молодого и шагнула вперед. Сложила перед грудью руки, словно в ладонях у нее грелось что-то невидимое. Глаза ее сощурились, взгляд сделался жестким. Темное зернышко внутри золотого кокона запульсировало и принялось расти.
Меня передернуло. Волосы немедленно встали дыбом – звон и дребезг пошел во все стороны.
Монахи схватились за мечи.
– Осторожнее, госпожа!
Девушка сложила ладони раструбом и обратила их к нам.
Эрайн! Что она…
Убирайся прочь, Лесс. Сейчас же!
Могучий пинок – долю мгновения я наблюдала всю сцену сверху: задний двор небольшого форта, крыши сараев, клетка со вздыбившим гребень чудовищем, и три фигуры, стоящие перед ней.
Потом картинка крутнулась, и весь обзор заполнило розовое небо в лиловых перьях облаков. И по краю окоема катилось алое колесо – вниз, вниз, вниз – в бездны и пропасти, за огненный край земли.
Глава 35
Ты колдунья или полотерка?
– Амаргин! Амаргин, я – вампир! Я вампир!!!
– Тише ты, не ори. Что случилось?
– Я – вампир! Амаргин, что делать?!
– Главное – не паниковать. Там, за домом, поленница. Возьми топорик, пойди на берег, выруби осинку. Вот такой примерно толщины, – Амаргин сунул в рот ложку, которой помешивал в котелке, и показал пальцами предполагаемую толщину осинки. – Колышек должен быть длиной где-то с руку. Неси его сюда, я, так уж и быть, избавлю тебя от вампиризма.
– Забьешь мне кол в грудь?
– Со всем тщанием. Потом отрежу голову, сожгу ее на левом берегу реки, а все остальное – на правом. Только таким способом можно избавиться от вампира.
– Я серьезно с тобой разговариваю!
– Сядь, – он кивнул на табурет. – И успокойся.
Я села.
– Серьезно она разговаривает. – Он повернулся ко мне, облизывая ложку. – Все твои беды от твоей серьезности. У тебя нелады с босоногим?
– Да. Ну… я не знаю. Я хотела… а он…
– Ооо! – волшебник закатил глаза. – Мама дорогая! Девичьи тайны! Это похуже вампиризма. Осиновым колом! Отрезать голову!
– Это не тайны.
– Ыыы! Мням! Сжечь до захода солнца.
– Ты мне не поможешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104