Девушка с сапфирово-голубыми глазами спросила:
- Кто послал тебя сюда, тень?
Я ответил:
- Дахут Белая. Дахут из Иса.
Они отпрянули от меня.
- Тебя послала Дахут? Тень, ты не для нас. Тень, проходи.
Ползи, тень!..
Я сказал:
- Я устал. Позвольте мне немного отдохнуть здесь.
Зеленоглазая девушка сказала:
- В тебе слишком много жизни. Если бы у тебя ее совсем не было бы, ты
бы не уставал. Только жизнь утомляет.
Голубоглазая девушка прошептала:
- Жизнь - это только усталость.
- Я все равно отдохну. Я проголодался и хочу пить.
- Тень, в которой слишком много жизни. Здесь тебе нечего есть, здесь
тебе нечего пить.
Я указал на пруд.
- Я выпью это.
Они рассмеялись.
- Попробуй, тень.
Я лег на живот и перегнулся лицом к черной воде. Поверхность пруда
отступила от меня. Она отступила от моих губ... это была всего лишь тень
воды... и я не мог ее пить.
Жаждай, тень... пей только там и тогда, где и когда я тебе прикажу...
Голос Дахут!
Я сказал девушкам:
- Позвольте мне отдохнуть.
Они ответили:
- Отдыхай.
Я присел на черный гагат. Девушки отодвинулись от меня, стеснились,
переплели теневые руки, шептались. Хорошо было отдыхать, хотя спать мне не
хотелось. Я сидел, сжимая руками колени, опустив голову на грудь.
Одиночество опустилось на меня, как одеяние, накрыло меня. Девушка с
сапфирными глазами скользнула ко мне. Обняла меня за плечи, прижалась ко
мне.
- Когда поешь и напьешься, возвращайся ко мне.
Не знаю, долго ли я лежал у черного пруда. Но когда наконец встал,
серебристых девушек не было. Вооруженный мужчина сказал, что в этой земле
нет времени. Он мне понравился, этот воин. Я хотел бы, чтобы его лошадь
была достаточно сильна, чтобы нести меня вместе с ним. Голод мой усилился,
жажда тоже. Снова я нагнулся и попытался захватить воды из пруда. Теневая
вода не для меня.
Что-то тянуло меня, тащило дальше. Серебряная нить, она сверкала, как
нить живого света. Я пошел за ней.
Горы остались позади. Теперь я шел по обширному болоту. Призрачные
кусты росли по сторонам опасной тропы, в них прятались теневые фигуры,
невидимые, но ужасные. Они смотрели на меня, и я знал, что должен идти
осторожно: неверный шаг может погубить меня.
Над болотом навис туман, серый мертвый туман, который сгущался, когда
прятавшиеся существа высовывались... или устремлялись вперед по тропе,
чтобы ждать моего приближения. Я чувствовал на себе их взгляды, холодные,
мертвые, злобные.
Показалось небольшое возвышение, поросшее призрачными папоротниками,
в них скрывались другие теневые фигуры, они толкали друг друга, теснились
и следовали за мной, а я продолжал свой путь мимо призрачных кустарников.
И с каждым шагом все сильнее становилось чувство одиночества, мучительнее
голод и жажда.
Я миновал ворота и вышел на тропу, которая быстро расширилась,
превратившись в большую дорогу. Эта дорога, извиваясь, тянулась по
безграничной облачной равнине. По дороге двигались другие тени, тени
мужчин и женщин, старых и молодых, тени детей и животных... но ни одной
тени нечеловеческой или неземной.
Они напоминали фигуры, состоящие из густого тумана, замерзшего
тумана. Они шли быстро и медленно, стояли и бежали, группами и в одиночку.
Когда они обгоняли меня или я обгонял их, я чувствовал на себе их взгляды.
Казалось, они представители всех времен и народов, эти теневые люди.
Тут и худой египетский жрец, на плече которого сидела теневая кошка; при
виде меня она изогнула спину и беззвучно зашипела... три римских
легионера, на их головах более темным туманом круглые, тесно прилегающие
шлемы; проходя мимо, они подняли теневые руки в древнем приветствии.
Греческие воины в шлемах с теневыми плюмажами, теневые женщина,
которых несли в носилках теневые рабы... однажды мимо прошла группа
маленьких людей на волосатых маленьких пони; на спинах у людей призрачные
луки, раскосые глаза смотрят на меня... а вот и тень ребенка, которая
долго шла рядом со мной, протягивая руки к огненной лини, которая вела
меня... тащила меня... куда?

Дорога шла все дальше и дальше. Она все более заполнялась тенями
людей, и я увидел, что многие идут и навстречу мне. Потом справа от меня,
на туманной равнине, начал разгораться тусклый свет... как сверкание огней
святого Эльма, огней мертвых... среди монолитов.
Свет превратился в ущербную луну, которая лежала на равнине, как
огромные ворота. Она бросала на равнину дорожку пепельного света, и
теневые люди с дороги устремились на эту дорожку. Не все. Одна тень
остановилась возле меня; с мощным телом; в конической шапке с плюмажем, с
плащом, который развевался на ветру, не ощутимом для меня; этот ветер
будто стремился разорвать большое тело в клочья. Человек прошептал:
- Пожиратель теней ест много.
Я повторил:
- Пожиратель теней?
И почувствовал на себе его внимательный взгляд. Он ответил голосом, в
котором слышался шорох гниющих ядовитых листьев:
- Хе-хе-хе... девственник! Новорожденный в этом восхитительном мире!
Ты ничего не знаешь о Пожирателе теней? Хе-хе-хе.. но это единственная
форма смерти в этом мире, и те, кто устал от него, идут туда. Ты этого еще
не понимаешь, потому что он еще не проявил себя полностью. Глупцы! -
прошептал он яростно. - Они должны были научиться, как научился я,
получать пищу в том мире, откуда пришли. Не теневую пищу... нет, нет,
нет... настоящую плоть, тело и душу... душу, хе-хе-хе!
Теневая рука ухватилась за сверкающую нить и отдернулась, как
обожженная... большая тень скорчилась от боли. Шелестящий голос стал
злобным высоким воем.
- Ты идешь на свой брачный пир... у своей брачной постели...
прекрасный стол из плоти, тела и души... из жизни. Возьми меня с собой,
новобрачный; возьми меня с собой. Я многому могу научить тебя! А цена -
несколько крошек с твоего стола... лишь малая доля твоей невесты.
Что-то собиралось в воротах ущербной луны; что-то сгущалось на ее
сверкающей поверхности... бездонные черные тени собирались в гигантское,
лишенное черт лицо. Нет, не лишенное черт: виднелись два отверстия глаз,
сквозь которые пробивалось тусклое сияние. Бесформенный разинутый рот, и
дергающаяся лента мертвого света высовывалась изо рта, как язык. Язык
слизывал тени и уносил их в рот, и губы закрывались за ними... затем снова
открывались, и снова высовывался язык...
- О мой голод! О моя жажда и мой голод! Возьми меня с собой,
новобрачный... к твоей невесте. Я многому смогу научить тебя... за такую
малую плату...
Я ударил бормочущую тень и бежал от ее смертоносного шепота; бежал,
закрыв теневыми руками глаза, чтобы не видеть это ужасное лицо...
- Голодай, тень... кормись только там и тогда, где и когда я прикажу.
Жаждай, тень... пей только там и тогда, где и когда я прикажу...
Теперь я знал. Знал, куда тянет меня серебряная нить, я рвал ее
теневыми руками, но не мог разорвать. Пытался бежать назад, сопротивлялся,
но она поворачивала меня и неумолимо тащила вперед.
Я знал... что нахожусь на пути к еде и питью... к своему брачному
пиру... к моей невесте - Элен!
Ее тело, ее кровь, ее жизнь должны утолить мой голод и мою жажду.
К Элен!
В теневом мире посветлело. Он стал прозрачнее. В нем появились более
тяжелые, темные тени. Они уплотнялись, и земля теней исчезла.
Я был в старом доме. Здесь же Элен, и Билл, и Мак Канн, и человек,
которого я не знаю; смуглый худой человек с тонким аскетическим лицом и
белоснежными волосами. Но погоди... это ведь Рикори...
Сколько времени пробыл я в теневом мире?
Голоса доносились до меня негромким гудением, слов я не различал.
Меня не интересовало, о чем они говорят. Все мое существо было
сосредоточено на Элен. Я умирал с голоду от нее, жаждал ее... я должен
есть и пить...
Я подумал: "Если я это сделаю... она умрет!" Потом подумал: "Пусть
умирает. Я хочу есть и пить".
Она резко подняла голову. Я знал, что она почувствовала мое
присутствие. Обернулась и посмотрела прямо на меня. Увидела меня... Я
знал, что она меня видит. Лицо ее побледнело... на нем отразилась жалость.
Золото ее глаз потемнело от гнева, в котором светилось полное понимание...
потом стало нежным. Маленький круглый подбородок затвердел, красный рот с
оттенком древности стал загадочным. Она встала и что-то сказала остальным.
Я увидел, как они недоверчиво смотрят на нее, потом осматривают комнату.
Кроме Рикори, который смотрел только на нее, его строгое лицо смягчилось.
Теперь я стал понимать слова. Элен сказала:
- Я сражусь с Дахут. Дайте мне час. Я знаю, что делаю. - Волна краски
залила ее лицо. - Поверьте, я знаю.
Я увидел, как Рикори склонился и поцеловал ее руку; он поднял голову,
и на лице его была железная уверенность.
- И я знаю... вы победите, мадонна... а если проиграете, будьте
уверены, что я отомщу.
Она вышла из комнаты. Тень, которой был я, поползла за ней.

Она поднялась по лестнице и оказалась в другой комнате. Включила
свет, поколебалась, потом закрыла за собой дверь на ключ. Подошла к окну и
опустила занавес. Протянула ко мне руки.
- Ты меня слышишь, Алан? Я тебя вижу... еле-еле, но более ясно, чем
внизу. Если слышишь, подойди ко мне.
Я дрожал от желания... есть и пить ее. Но голос Дахут звучал в моих
ушах, и я не мог не повиноваться:
- Ешь и пей... когда я прикажу тебе.
Я знал, что голод должен стать гораздо сильнее, жажда более
поглощающей. Чтобы только вся жизнь Элен могла утолить этот голод и эту
жажду. Чтобы, питаясь, я убил ее.
Я прошептал:
- Я слышу тебя.
- И я тебя слышу, дорогой. Иди ко мне.
- Не могу... пока не могу. Мой голод и моя жажда тебя должны стать
сильнее... и когда я приду к тебе, ты умрешь.
Она погасила огни, подняла руки и распустила волосы, так что они
сверкающими прядями окутали ее до талии. Спросила:
- Что удерживает тебя от меня? От меня, которая тебя любит... от
меня, которую ты любишь?
- Дахут... ты знаешь.
- Любимый, я этого не знаю. Это неправда. Никто не может удержать,
если ты меня любишь и если я люблю тебя. Это правда... и я говорю тебе:
приди ко мне, любимый... возьми меня.
Я не ответил, не мог. И подойти к ней не мог. И все более сильным
становился голод, все более безумной жажда.
Она сказала:
- Алан, думай только об одном. Думай только о том, что мы любим друг
друга. И никто не удержит нас друг от друга. Думай только об этом. Ты меня
понял?
Я прошептал:
- Да. - И постарался думать только об этом, а голод и жажда ее, как
два огромных пса, старались сорваться с поводка.
Она сказала:
- Дорогой, ты меня видишь? Ты хорошо меня видишь?
Я прошептал:
- Да.
- Тогда смотри - и иди ко мне.
Я пытался разорвать кандалы, удерживавшие меня, напрягался, как
напрягалась бы душа, которую уводят из ада в к воротам рая, как она
пыталась бы разорвать свои путы и войти.
- У нее нет над тобой власти. Ничто не разделит нас... иди ко мне,
любимый.
Кандалы лопнули... Я был в ее объятиях.
Тень, я ощущал вокруг себя ее мягкие руки... чувствовал тепло ее
дыхания... ощущал ее поцелуи на своих теневых губах. Я ели и пил ее... ел
ее жизнь... чувствовал, как эта жизнь устремляется в меня... растапливает
ядовитый холод теневых собак...
Освобождает меня от теневого рабства...
Освобождает от Дахут!

Я стоял у кровати и смотрел на Элен. Она лежала, бледная и
истощенная, полуприкрытая своими красно-золотыми волосами... она умерла?
Дахут победила?
Я прижался теневой головой к ее сердцу, прислушался, но не услышал
его биения. Любовь и нежность, каких я никогда не испытывал раньше,
исходили от меня, накрывая ее. Я подумал: "Эта любовь сильнее смерти...
она вернет ей жизнь, которую я отобрал..."
Но я по-прежнему не слышал ее сердцебиения.
Вместе с любовью пульсировало отчаяние. А за ним гнев, более
холодный, чем яд теневых собак.
Ненависть к Дахут.
Ненависть к колдуну, называющему себя ее отцом.
Ненависть к обоим, неумолимая, безжалостная, непримиримая.
Ненависть росла. Она смешивалась с жизнью, взятой мной у Элен. Она
поднимала меня. На ее крыльях я полетел... прочь от Элен... назад в
теневой мир...
И проснулся... уже не тенью.

20. ОТЕЦ ПРОТИВ ДОЧЕРИ
Я лежал на широкой низкой кровати в комнате, завешанной шпалерами и
освещенной неярким розовым светом древней лампы. Комната Дахут, из которой
она послала меня тенью. Руки мои были скрещены на груди, и что-то их
связывало. Я поднес их к глазам и увидел колдовские кандалы - витой
бледно-золотой волос, волос Дахут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31