Голос был тихим, и в нем чувствовались готовые прорваться наружу слезы.
— Мне сказали, что я должна рискнуть всем, даже жизнью, чтобы восстановить династию Халдейнов и покончить с кровавой династией Фестилов. И я решилась. — Она всхлипнула. — Но если в вашем сердце нет места для любви, то я лучше умру девушкой, чем нелюбимой женой, хотя бы даже самого Бога.
Синил застыл от такого святотатства. Он услышал шаги девушки, бежавшей к выходу, и, резко обернувшись, успел заметить копну золотых волос, красивую руку, закрывавшую дверь, и соблазнительную ямочку под коленом, открывшуюся взгляду, когда ее платье взметнулось вверх в ее стремительном беге. Дверь оглушительно хлопнула и задрожала, когда она с силой закрыла ее. Он остался один, непроизвольно протягивая руки к двери, за которой она исчезла.
Ее слова ранили сердце Синила.
Он рванулся за ней, желая извиниться, объяснить, что он вовсе не король, а простой монах, что он никогда не хотел быть королем или даже принцем, но затем все его старые страхи и сомнения отлетели прочь. Но было уже поздно.
Как старик, он опустился на скамью у стола, рука его беспомощно повисла вдоль тела.
Он положил голову на стол и заплакал горькими слезами. Он оплакивал свою потерянную молодость, потерянную судьбу, самого себя, девушку, имени которой он не мог даже припомнить, и всех остальных, которые борются за него, страдают за него и умирают за него.
Когда они пришли сюда через несколько часов, чтобы подготовить его к свадьбе, они нашли его неподвижным.
ГЛАВА 18
Возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя.
Псалтирь 2:7
Был канун Рождества, архиепископ Энском Тревасский закончил молитвы в соборе Всех Святых в Валорете и направился в свои покои, где он собирался молиться в одиночестве, пока не придет время для первой Рождественской мессы.
Он, как всегда перед Рождеством, хотел уединиться и подумать о прошедшем годе, о своих успехах и неудачах в этом году.
Он уже был у своих дверей, как вдруг из тьмы коридора выступила чья-то тень.
— Вы выслушаете мою исповедь, святой отец? — спросил странно знакомый голос.
Энском поднял повыше свечу и попытался проникнуть взором сквозь мрак, окружавший лицо человека, но понял, что это не просто-мрак был слишком густым. Этот человек в серой сутане с капюшоном был дерини. Его голова была закутана магической вуалью, которая скрывала его лицо и искажала голос, однако архиепископ не ощутил ни в голосе, ни в самом присутствии этого человека ни угрозы, ни опасности.
Таинственный посетитель был другом, хотя архиепископ не мог узнать его.
Энском был более заинтригован, чем встревожен. Он опустил голову в знак согласия и, пропустив в комнату таинственного посетителя, старательно закрыл за ним дверь.
Энском подошел к месту для исповеди, зажег свечу, достал шарф, коснулся его губами и накинул на шею. Затем он повернулся к незнакомцу, а тот откинул капюшон, и взору архиепископа открылось давно знакомое и любимое лицо, обрамленное седыми волосами.
— Камбер! — выдохнул он и тепло обнял друга. Когда они отстранились друг от друга, не выпуская рук, Энском прошептал:
— Я все время думал о тебе, когда узнал, что брат Кирилл… Но что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что король приказал арестовать тебя?
— Но ты меня не выдашь? — возразил Камбер с улыбкой, показывающей, что вопрос был чисто риторическим. Энском, улыбнувшись, тронул шарф.
— Это не позволило бы мне выдать, даже если бы я захотел. Ведь я обещал хранить молчание, что бы мне не сказали.
— Я прошу больше, чем молчания, Энском, — сказал Камбер. — Я прошу помощи.
— Ты же знаешь, что все получишь от меня, — ответил Энском. — Скажи, что тебе нужно, и я сделаю все, что могу.
— Меня обвиняют в измене, — тихо сказал Камбер.
— А ты-изменник?
— С точки зрения Имра-да. Но факты говорят другое. Если ты согласишься пойти сейчас со мной, то я буду рад представить тебе их.
— Пойти с тобой? Куда? Камбер опустил глаза.
— Я не могу сказать этого. Я могу сказать только, что ты пойдешь через свой Портал, что ты будешь в полной безопасности, и что я не буду настаивать на твоей помощи, если ты сам решишь иначе, узнав все факты.
Он взглянул на друга.
— Но ты можешь довериться мне. Я не могу открыть места, куда мы пойдем, даже тебе.
— Остальные тоже там?
— Эвайн, Йорам, Рис и некоторые другие.
— Рис? Но он…
— Я бы не хотел обсуждать это здесь, если ты не против. Ты пойдешь со мной?
Энском колебался, борясь с желанием задать несколько вопросов Камберу, затем кивнул.
— Если тебе это нужно, я пойду. Сколько времени это займет?
— Несколько часов. Ты можешь распорядиться, чтобы тебя кто-нибудь заменил? Архиепископ поднял бровь.
— В праздник Рождества? Ты же знаешь, мне нужно служить праздничную мессу.
— Для нас будет большая честь, если ты откажешься от этой обязанности ради нас, — спокойно сказал Камбер. — Потом ты поймешь, почему.
Энском долго смотрел на друга, читая важность просьбы, затем попросил его зайти за перегородку.
Когда Камбер скрылся, архиепископ подошел к стене и дернул шелковый шнур. Через несколько минут раздался стук, и в комнату вошел монах в черной сутане.
Он увидел, что архиепископ сидит на постели с весьма усталым и нездоровым видом.
— Ваша милость, что случилось?
— Мне нехорошо, — слабым голосом ответил симулянт. — Будь добр, попроси епископа Роланда заменить меня на полуночной мессе.
— Полуночная месса? Конечно, ваша милость. Может, я могу помочь вам чем-нибудь? Может, послать за аптекарем или Целителем?
— Нет, это не нужно, — пробормотал Энском. Он лег на постель и тяжело вздохнул.
— Наверное, я что-то съел. Помолюсь и постараюсь уснуть. К утру все пройдет.
— Хорошо, ваша милость, — сказал монах с сомнением в голосе. — Если вы не уверены…
— Я уверен, отец. Теперь иди, и пусть меня не беспокоят, ясно?
— Да, ваша милость.
Не успела закрыться дверь, как Энском вскочил с постели и подошел к укрытию Камбера. Тот усмехнулся, увидев лицо архиепископа.
— Не напомнило ли это вам уловки двух монахов в Грекоте? Однако те времена были повеселее нынешних.
— Но я надеюсь, что мы стали лучше с тех пор, — заметил Энском. — Ну, что дальше?
— Теперь к вашему ближайшему Порталу.
— Ты стоишь перед ним, — ответил Энском. Он подтолкнул Камбера вперед и встал рядом.
— Что я должен делать?
— Открой свой мозг для меня и позволь мне проникнуть в него. Я обещаю тебе дать всю информацию, как только мы будем на месте.
— Но я все равно не буду знать, где мы окажемся, — фыркнул Энском с ехидцей. Он сложил руки на груди и выпрямился. — Я все понимаю, но хочу напомнить, что я вижу тебя насквозь, Камбер МакРори, — сказал он, закрывая глаза. — Пусть будет так, мой друг.
Камбер хмыкнул и положил руки на виски архиепископа.
— Откройся для меня.
И они исчезли…
Энском открыл глаза и в изумлении повернулся к Камберу
— Это же несерьезно, — прошептал он. — Наследник Халдейнов здесь? Это его вы похитили из святого Фоиллана? Камбер, ты сошел с ума! Вы обречены!
— Нас поддерживают очень многие, — спокойно сказал Камбер. — И даже наш Халдейн уже начал верить в возможность и необходимость победы. К несчастью, его моральные принципы все время находятся в противоречии с его династическим долгом. Ваша помощь будет именно тем, что поможет ему решиться на последний шаг.
— Ты хочешь, чтобы я благословил его?
— Я хочу, чтобы ты подтвердил законность его происхождения и объявил его законным принцем Гвинедда. Кроме того, его нужно обвенчать с моей воспитанницей. Ты сделаешь это?
— То, что ты просишь…
— Я знаю, что прошу. Если твоя совесть не позволяет тебе сделать это, я отпущу тебя, как и обещал. Мы сделаем все с отцом Калленом.
— Алистер Каллен! Генерал-викарий Ордена святого Михаила! Он здесь?! Камбер кивнул.
— Он был с нами с самого начала. Но первым, кто нащупал след к принцу, был Рис Турин. Каллен может сделать все, о Чем я прошу, но это будет менее весомо.
Энском выпрямился во весь рост и с негодованием взглянул на Камбера.
— Я запрещаю Алистеру Каллену делать это. И если это должно быть сделано, то это сделаю я.
— Ты сделаешь? — спросил Камбер, скрывая усмешку. Он понял, что уловка удалась, и он поймал своего высокопоставленного друга в западню тщеславия и ревности.
— Это имеет право сделать только архиепископ Валорета, — величественно провозгласил Энском. — Удостоверять законность короля, производить венчание и коронование королей Гвинедда-это моя священная обязанность. Если последнее пока сделать нельзя, то сегодня я выполню две первые свои обязанности.
— Хорошо, — просто сказал Камбер. Он отвернулся, чтобы архиепископ не видел торжествующей улыбки на его лице.
— Теперь пойдем, я представлю тебя нашему принцу. А жених в это время очень не хотел идти под венец.
— Отец Йорам, я умоляю вас, не надо заставлять меня. Я не могу жениться. Я нарушу все свои обеты и буду проклят навеки.
Йорам, уже частично одетый, чтобы служить на венчании, сложил руки и молил Бога, чтобы тот послал ему терпение.
— Ваше Величество, поверьте, я понимаю ваши колебания.
— Мои колебания?
Синил покачал головой и начал быстро ходить по комнате. Его сверкающий серебром свадебный наряд развевался при его порывистых колебаниях.
— Нет, не колебания, а отказ. Вы обещаете, что отец Каллен освободит меня от всех обетов, но я давал обет не ему, а главному викарию моего Ордена и Богу. Даже сам архиепископ…
— Пусть архиепископ говорит сам за себя, — сказал Камбер, входя в комнату.
С ним вошел человек, которого Синил никогда раньше не видел.
— Я хочу представить его милость архиепископа Валорета Энскома Тревасского. Ваша милость, Его Королевское Величество принц Синил Донал Ифор Халдейн.
Синил при этих словах вздрогнул, повернулся и с изумлением уставился на худого человека в пурпурной сутане, стоявшего рядом с Камбером.
Человек, которого Камбер представил как архиепископа Энскома, ласково смотрел на принца. Он поклонился Синилу, прежде чем протянул ему перстень для поцелуя.
Вся решительность Синила испарилась, он рухнул на колени и, со всхлипыванием схватив руку Энскома, прижал ее к губам. Он распростерся у ног архиепископа.
— Помогите мне, умоляю, ваша милость! — бормотал он. — Я не могу сделать этого! Они настаивают, чтобы я нарушил свои обеты и вернулся в мир. Я боюсь, отец! Я не знаю их мира!
Энском с состраданием положил руку на голову Синила и знаком приказал остальным оставить их одних.
— Я понимаю ваши страхи, сын мой, — прошептал он, когда все ушли, — и скорблю вместе с вами, что вам приходится пить эту чашу страданий. Но мы живем в трудные времена, и каждый из нас обязан приносить жертву.
Синил поднял голову, в его глазах стояли слезы.
— Вы говорите, чтобы я подчинился им, что я должен нарушить свои обеты, как они требуют, и принять корону, которую они предлагают?
— Иногда очень непросто идти тем путем, который предназначен нам, Синил, — мягко сказал Энском. — Но тот, кто хочет идти по истинному пути, слушая голос Бога, должен понимать, что он не способен выполнить все, возложенное на него Богом. И поэтому он должен выбирать тот путь, на котором он может принести наибольшее благо Богу и его народу!
— Но я посвятил Ему всю свою жизнь! Я служил Ему больше двадцати лет и готов отдать всю оставшуюся жизнь!
— Я знаю, сын мой! Энском кивнул.
— Вы хорошо служили ему. Но теперь он требует от вас жертвы. Каждый из нас может делать что-то лучше других, и он хочет, чтобы вы сделали то, что можете сделать только вы. Ведь это не случайно, что в такие смутные времена он позволил спастись от смерти одному из Халдейнов и прожить ему в мире и безопасности до тех пор, пока не настало время выполнить возложенное на него.
Искра сомнения мелькнула в глазах Синила, устремленных на худое лицо Энскома.
— Значит, вы утверждаете, что у меня нет выбора? Что моя судьба связана с тем, что задумал Камбер? Энском покачал головой.
— Что задумал не Камбер, сын мой, Камбер просто услышал голос Бога. И он может выполнить Его волю, если вы поможете ему. Но если вы откажетесь, ответственность за гибель многих людей падет на вашу голову. Выбор в ваших руках, но вы должны учесть все обстоятельства.
— Ваша милость, как можете вы так поступать со мной? — прошептал Синил. — Вы не лучше, чем они. Вы играете на моих чувствах, как хороший музыкант. Вы очень хорошо знаете, какие струны дергать. Это не хорошо.
— С вашей точки зрения-да, — согласился Энском. — Но мы просто люди, Синил. Мы можем только слушать свой внутренний голос и помнить, что мы должны жить и делать то, что нам предначертано. Моя совесть чиста, сын мой, а ваша?
Синил не мог на это ничего ответить.
Откинувшись назад, он закрыл лицо руками и заплакал. Горькие слезы просачивались между пальцами. Он знал, что отказаться не имеет права.
Архиепископ, проницательный судья человеческих судеб, опустился возле него на колени, обнял его за плечи и прижал к себе, давая возможность выплакаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38