Все шло как по маслу. Было уже далеко за
полночь. Чародеи, должно быть, были поглощены своими делами. За немногими,
может быть исключениями.
Я уже спустился двумя этажами ниже. Здесь, видимо, размещались склады
и кладовые, хранился дворецкий инвентарь и так далее. На одном из этажей я
увидел монашку, драившую пол голыми руками. Обычная ее работа? Искупление
вины? Самоуничтожение? Она была единственным человеком, которого я
встретил здесь. Она меня не заметила.
Дальше на пути мне снова встретились запертые ворота. По ту их
сторону лестница делалась круче. Вокруг был уже не бетон, а грубо
отесанный камень. Я уже углубился в скальное основание собора. Стены были
холодными до озноба, влажными, холодным был и воздух. Современного
освещения здесь не было, оно оставалось там, позади. Путь мой освещали
только свечи, вставленные в далеко отстоявшие друг от друга железные
подсвечники. Свечи были оплывшие. Снизу тянул ветерок. В тусклом свете
прыгали уродливые тени. И, наконец, я был избавлен от звуков мессы. А
лестница все вела вниз!
И снова, бесконечно вниз. Но вот лестница кончилась. Я ступил на пол
созданный природой пещеры. Редкие голубые огни выхватывали из колеблющего
мрака очертания сталактитов и сталагмитов. Они горели в ладонях обычно
дезактивизированных рук славы. Руки славы были укреплены над входами в
туннели. Я знал, что высшие иерархи иоаннитов пустили вход свое влияние,
чтобы получить разрешение полиции на эти приборы. Действительно ли они
понадобились иоаннитам для проведения исследований? Из этого тоннеля
доносился шум бегущего под землей потока. Из другого сочился тусклый свет,
несло ладаном, слышался чей-то дрожащий голос. Молитва, бдение,
чародейство или еще чего-нибудь?
Я не стал задерживаться, чтобы выяснить, что там такое. Быстро скинул
с себя одежду и обувь. Спрятал все это в глубине скалы. Нож я заткнул за
эластичную резинку трусов.
Направив на себя линзу, я трансформировался. При этом я постарался,
конечно, не слишком поддаваться квазисексуальным ощущениям. И вбил в мою
голову, для чего я совершил превращение. Чувства и мышцы зверя должны
служить поставленной человеческой цели.
Поэтому, как я заметил, превращение происходило сильно трудно. Чтобы
закончить его, мне понадобилось вдвое больше времени по сравнению с тем,
как это обычно происходило. Несомненно, влияли и антиколдовские
заклинания. Вероятно, мне не удалось бы стать волком, если бы не мои
хромосомы, или я оказался более сильным волшебником? Никого сомнения, я
снова стал волком!
и без того слабый свет потускнел так, что только мешал. Волк не так
зависит от зрения, как человек. Уши, ноги, язык, каждый волос моего тела,
и прежде всего, нос впитывал поток информации. Пещера перестала быть ямой,
где я мог бы отступиться. Любую пещеру теперь я постигал сразу.
И... Да, это не ошибка. Из одного тоннеля слабо тянуло запахом
тухлого мяса - отвратительным запахом. Я едва успел подавить вой вышедшего
на добычу волка. И затрусил к туннелю.

27
Проход был длинным, извилистым, пересеченным множеством других
тоннелей. Не веди меня мое обоняние, я бы скоро заблудился. Путь освещали
испускавшие огонь руки - над каждой, выбитой в скале кельей. Но кельи
встречались редко. Общеизвестно, что кандидат на первую ступень посвящения
должен в одиночестве провести здесь сутки, и лишь в отдельных случаях
после этого на него снисходило благочестие и святость. Утверждали, что так
душа вознаграждается за творимые без помех молитвы и размышления. Но мне
как-то не верилось, что благие влияния проникают также и в подсознание.
Некие запахи, едва уловимые даже моим волчьим обонянием - от них шерсть на
загривке становилась дыбом.
Через некоторое время эти запахи были заглушены запахом, след
которого вел меня. Когда, наконец, я добрался до источника запаха,
пришлось на время задержать дыхание. Так, не дыша, я и заглянул в келью.
Тусклое голубое свечение, льющееся с пальцев над входом, давало света
вряд ли больше, чем ночник в больничной палате. На соломенном тюфяке спал
Мармидон. Чтобы было теплее, он укрылся рясой, столь же грязной, как и его
кожа. Помимо рясы у него были сухарь, жестяная банка с водой, чашка,
иоаннитская библия и свеча, чтобы можно было читать эту библию. Должно
быть, он покидал келью только когда нужно было посетить расположенную
дальше по тоннелю каморку с люком. Но если бы он вообще не выходил из
кельи, особенного различия не было бы. Ф-фу!
Отступив немного, я превратил себя в человека. В этом облике
зловонные испарения действовали на меня не так сильно. Да и вновь
обретенный разум человека взял верх над инстинктами зверя. Кстати,
Мармидон, несомненно, даже не замечал зловония.
Я вошел в его жилище. Опустившись на корточки, потряс его за плечо, а
свободной рукой вытащил нож.
- Вставай, ты!
Он забарахтался, проснулся и, увидев меня, застыл с разинутым ртом.
Должно быть, я представлял собой весьма зловещее зрелище. На голое тело
местами надето что-то черное и облегающее, а на лице нет и тени
милосердия. А он - его лицо с ввалившимися глазами выглядело тоже неважно
в этом мертвенном свете. Он не успел закричать, я зажал ему рот ладонью.
Щетина на небритой физиономии скрипела и покалывала мне руку. Тело
посвященного колыхалось, как тесто.
- Тихо, - сказал я выразительно, - или я выпущу тебе кишки.
Он показал знаками, что согласен, и я отпустил его.
- М-м-мистер Матучек, - шептал он. И, съежившись, все старался
отползти от меня, пока не наткнулся на стену.
Я кивнул.
- Пришел потолковать с тобой.
- Я... Как... О чем, во имя господа?
- Верни нам мою дочь в целости и сохранности.
Мармидон чертил в воздухе кресты и другие знаки.
- Вы сошли с ума? - он нашел в себе силы внимательно посмотреть на
меня и сам ответил на свой вопрос.
- Нет. Я могу сказать это твердо...
- Я не одержим демоном! - прорычал я. - И я не сумасшедший. Говори!
- Н-н-но мне нечего сказать. Ваша дочь? Я и не знал, что у вас есть
дочь!
Мир закружился. Я попятился назад. Он не лгал. Он не мог лгать в
таком состоянии.
- А? - только и мог сказать я.
Он немного успокоился, пошарил вокруг в поисках очков. Нащупав,
нацепил их и, опустившись на тюфяк, вновь взглянул на меня.
- Это святая правда, - сказал он настойчиво. - Почему у меня должны
оказаться сведения о вашей семье? Почему кто-то из вашей семьи должен
оказаться здесь?
- Потому, что вы сделались моими врагами, - во мне опять
разбушевалась ярость.
Он покачал головой.
- Мы никогда не враждуем с человеком. Как мы можем сделаться его
врагами? Мы используем евангелие любви.
Я фыркнул. Он отвел глаза.
- Что ж, - голос его дрогнул. - Все мы - сыны Адама. Мы тоже, как и
любой другой человек, можем впасть в грех. Признаю, что тогда меня охватил
гнев... Когда вы... Выкинули этот фокус... Когда хитростью заставили
нас... Заставили те невинные души...
Я замахнулся ножом. Лезвие сверкнуло.
- Прекрати болтать чепуху, Мармидон! Единственная невинная душа во
всем этом подлом деле - трехлетняя девочка. Ее похитили. Она в аду!
Его рот широко раскрылся, глаза выпучились, как у лягушки.
- Говори, - приказал я.
Какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова. А потом в
совершеннейшем ужасе простонал:
- Нет! Невозможно! Я бы никогда, никогда!!!
- А как насчет твоих дружков священников? Который из них?
- Никто! Клянусь. Этого не может быть.
Я кольнул его острием ножа в глотку. Он содрогнулся.
- Пожалуйста, разрешите мне узнать, что случилось. Разрешите мне
попробовать помочь вам.
Я убрал нож. Пошатываясь, прошел пару шагов, сел, хмурясь, потер лоб.
Все это расходилось с тем, о чем я думал сперва.
- Послушайте, - начал я обвиняющим голосом. - Вы сделали все, от вас
зависящее, чтобы лишить меня средств к существованию. А когда вся моя
жизнь пошла под откос, что я должен подумать? Если вы невиновны, вам лучше
предоставить мне убедительные доказательства.
Посвященный сглотнул слюну.
- Я... Да, конечно. У меня не было намерения причинять вам какой-либо
вред. То, что вы сделали... Делаете... Это грех. Не обрекайте себя на
вечное проклятие. И не толкайте других на такой же путь греха. Церковь не
может оставить это без внимания. Ее служители... Большинство из них...
Помогут вам во всем, что только от них зависит.
- Кончайте проповедь! - приказал я. Помимо всего прочего я не хотел,
чтобы возгоравшийся в нем пыл пересилил его страх передо мной. -
Придерживайтесь фактов. Вы были посланы натравливать на нас ту банду. Вы
их подстрекали!
- Нет... Хорошо, я вхожу в состав добровольцев. Когда происходили те
события, мне разрешили принять в них участие. Но не для того, чтобы... Не
чтобы сделать то, о чем вы говорите... Нет, чтобы оказать помощь, помочь
советом, осуществлять духовное руководство... Ну, и обеспечить защиту
против возможного с вашей стороны колдовства... Ничего более! Вы же сами
напали на нас.
- Конечно, конечно. Это мы начали пикетирование, а когда оно не
сработало, силой вторглись на чужую территорию, установили блокаду,
учинили факты вандализма, терроризма... Ха-ха! И действовали вы
исключительно в качестве частного лица. Правда, когда вы потерпели
неудачу, то нашли поддержку и утешение у своего руководства. И уже
вернулись к исполнению своих обычных обязанностей.
- На меня наложена епитимья за то, что я согрешил гневом, - заявил
он.
Легкая дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Ну вот, теперь мы
добрались до главного.
- Вас поместили сюда не просто потому, что вы рассердились на нас.
Что вы сделали на самом деле?
Его снова охватил ужас. Он воздел бессильные руки.
- Пожалуйста... Я не могу... Нет!
Я поднес нож к его лицу. Мармидон нахмурился и быстро сказал:
- Разгневавшись на вашу жестокость, упрямство... Я наложил на вас
всех проклятье. Проклятье Мабона. Посвященные отцы. Не знаю, как они
узнали о том, что я сделал, но адепты наделены даром... Когда я вернулся
сюда, с меня взыскали за это грех. Мне сказали, что последствия могут
оказаться гибельными. Ничего больше я не знаю. Пока я находился здесь, мне
никто ничего не говорил... Никто не приходил сюда... Что, действительно
были какие-то последствия?
- Как сказать?.. Что за проклятье?
- Это не заклинание. Вы понимаете между ними разницу, не так ли?
заклинания, используя законы волшебства, вызывают в действие
сверхъестественные силы. Или призываются нечеловеческие существа. Это,
мистер Матучек, то же самое, что нажать спусковой крючок или свистнуть
собаку. Это как использование любого инструмента. Молитва - другое дело.
Это мольба, обращенная к всевышнему. Проклятье - не что иное, как формула,
в которой содержится просьба... Ну... Наказать кого-то. Всевышний, либо
его ангелы выполняют просьбу, если увидят, что человек должен быть
наказан... Лишь им дано судить...
- Повторите его.
- Абсит омен! Это опасно!
- Вы только что утверждали, что само по себе оно безвредно.
- Разве вы не знаете? Молитвы иоаннитов не то же самое, что молитвы
петристов. Нас осеняет особая божья милость. Его особый промысел. Мы
обладаем особым знанием, мы - возлюбленные его дети. Наши молитвы
могущественны сами по себе. Я не могу предсказать, что случится, если я
произнесу эти слова... Пусть даже у меня нет никаких намерений, но в
подобных условиях... Когда нельзя проконтролировать...
Очень может быть, подумал я. Сущность гностицизма в древние времена
состояла в поиске сил и власти с помощью древних знаний. В овладении
мощью, превышающей мощь самого бога. Несомненно, Мармидон будет искренне
отрицать, что его церковь возродила эту идею. Но он еще не получил статуса
адепта. Самые конечные тайны от него скрыты. Без особого желания я
подумал, что непохоже, чтобы он был способен совершить преступление. Этот
коротышка в душе был неплохим человеком.
Вдруг меня осенило. Еще полсекунды я обдумывал эту мысль. А если
логически продолжить ее... Предположим, что основоположники современного
гностицизма сделали какое-то открытие, вооружившее их неизвестной до сих
пор мощью. Результаты убедили их, что они оказывают воздействие
непосредственно на самого бога. Предположим далее, что они ошиблись...
Были введены в заблуждение... Потому что, пропади оно пропадом, идея, что
смертные могут хоть как-то влиять на всемогущего, не имеет никакого
смысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42