Приближаясь, мы заметили, как одна звезда взорвалась, обратилась в клуб
белого пара. Гидра, должно быть, ударила в патрубок пожарного крана и
смылась. У меня мелькнула еретическая мысль, что саламандра окажет
обществу услугу, уничтожив этот архитектурный нонсенс. Но ведь речь идет
также и о жизни людей и их имущества.
Громадный, ужасный дух раскачивался над пожираемым домом. Саламандра
уже вдвое увеличилась в размерах, и на раскаленную добела сердцевину ее
невозможно было смотреть. Вокруг узкой головы взметались искры пламени.
Свартальф затормозил. Мы отлетели на несколько ярдов и теперь парили
на высоте 20 футов на одном уровне с жаждущей пастью. Дико было видеть
выгравированное на фоне ночи, освещенное неярким сиянием лицо Джинни. Она
плотнее вдвинула ступни в стремена и начала читать заклинание:
- О, Индра, Абадонна, Люцифер, Молох, Гефест, Дони... - ее голос был
почти не слышен в грохоте обрушивающейся крыши.
Саламандра услышала. Огненные глаза обратились на нас, взглянув, она
прыгнула.
Свартальф взвизгнул, когда от жара скрутило его усы (возможно, ущерб
был причинен лишь его тщеславию), и иммельманом развернул помело. Мы
помчались прочь. Саламандра зарычала. Ее голос был похож но треск сотни
одновременно горящих лесов. Внезапно опаляющий наши спины жар прекратился.
Тварь материализовалась перед нами.
Закрыв лицо Джинни, я свое собственное спрятал у нее за спиной. И м
пролетели сквозь стеклянную стену стоящего перед нами "пивного парка".
Вслед нам метнулся огненный язык. Метнулся и свернулся кольцом. Оставшаяся
снаружи саламандра бушевала.
Мы скатились с метлы, огляделись... Пивная была пуста. Темно, повсюду
следы огня. Никого не было. Я увидел стоящий на прилавке доверху налитый
стакан пива и выпил его залпом.
- Мог бы предложить и мне выпить, - сказала Джинни. - Алан бы
предложил. - И прежде, чем я достаточно опомнился чтобы решить, язвит он,
или просто шутит, Джинни продолжала быстрым шепотом:
- Она пытается удрать... собирается с силами... она уверена в себе...
она надумала убить нас!
Даже в эту минуту мне хотелось сказать, что рыжие и спутанные волосы
и пятна сажи на ее аристократическом носу выглядят, как ни странно, даже
очаровательно. Но случай не казался подходящим.
- Она не вернется сюда, - выпалил я. - Все, что она может сделать -
это с помощью теплового излучения подпалить здание, а на это ей
потребуется время. Пока что мы в безопасности.
- Но... А, ну да, конечно, пни горят плохо. Мне говорили, что все
пивные бары университета построены из пней, армированных железом.
- Да, - я выглянул в разбитое окно. Саламандра сунулась мне
навстречу, и цветные пятна заплясали у меня перед глазами. - Наша гостья
оказывает характер... Ну, говори быстро твое заклинание.
Джинни покачала головой.
- Она просто отлетит за пределы слышимости. Но, может быть, удастся
поговорить с ней. Понять, как...
Она подошла к окну. Корчащаяся вдоль улицы тварь вытянула шею и
зашипела. Я стоял за спиной своей девочки. Чувствовал себя беспомощным и
бесполезным. Свартальф, облизывающий с прилавка пролитое пиво, поглядел на
нас и насмешливо фыркнул.
- Эй, дочь огня! - крикнула девушка. Рябь пошла сверху вниз по спине
саламандры. Ее хвост безостановочно хлестал из стороны в сторону, поджигая
растущие вдоль дороги деревья. Я не в силах описать ответивший Джинни
голос. В нем были и треск, и рев, и свистящее шипение. Голос, порожденный
огненным мозгом и глоткой.
- Дочь Евы, что ты можешь сказать такой, как я?
- Именем высочайшего я приказываю тебе смириться, вернуться к своему
подлинному состоянию и перестать вредить этому миру!
- Хо!.. О-хо-хо-хо! - тварь уселась на свой зад (асфальт пошел
пузырями) и прерывисто захохотало прямо в небо. - Ты, созданная из
горючего материала, приказываешь мне?!
- Я располагаю силами такими могущественными, что они затушат тебя,
маленькая искра, вернут тебя в ничто, из которого ты пришла. Смирись и
повинуйся, так будет лучше для тебя же.
Мне подумалось, что саламандра на мгновение действительно была
поражена.
- Сильнее, чем я? - затем она заревела так, что пивная затряслась. -
Ты смеешь утверждать, что существуют силы могущественнее огня?! Чем я,
которая явилась пожрать всю землю!
- Более могущественные и более прекрасные. Сама подумай, о мать
пепла. Ты не можешь войти даже в этот дом. Вода гасит тебя. Земля
уничтожает тебя. И лишь воздух способен поддерживать твое существование.
Лучше сдайся, не медли...
Я вспомнил ночь охоты на ифрита. Джинни, наверняка, пытается выкину
тот же фокус - разобраться в психологии бушующей и ярящейся за стенами
твари. Но на что она может надеяться?
- Более прекрасные? - хвост саламандры забился, оставляя на мостовой
глубокие борозды. Из тела саламандры вылетали огненные шары, посыпался
дождь красных, голубых и желтых искр. Прямо, как четвертого июля.
Мелькнула сумасшедшая мысль. Так бьется об пол ребенок в припадке
истерики.
- Более прекрасные! Более могущественные! Ты посмела сказать это...
А-а-а! - в метнувшемся языке пламени сверкнули добела раскаленные зубы. -
Посмотрим, какой ты станешь, когда я сожгу тебя! Ты умрешь от удушья!
Голова саламандры метнулась к разбитому окну фасада. Она не смогла
приникнуть сквозь железную преграду, но начала высасывать воздух. Вдыхать
его и выдыхать. Волна пышущего, как из топки жара отбросила меня назад. Я
задыхался.
- Боже мой... Она хочет сожрать кислород! Оставайся здесь! - я
прыгнул к двери. Джинни пронзительно закричала. Выскочив наружу, я услышал
ее слабое: "Нет!"
На меня лился слабый свет. Прохладный свет, от которого я затрепетал.
Вокруг беспокойно плескались огни пожаров. Я припал к горячей обочине. И
содрогнулся, когда мое тело начало изменяться.
Я был волком. Волком, которого не сможет убить враг. По крайней мере,
я на это надеялся. Укороченный хвост ткнулся изнутри в брюки и я вспомнил,
что некоторые раны не поддавались излечению, даже когда я принимал
звериный облик.
Брюки! Черт, будь они прокляты! В горячке я забыл о них. А вы
когда-нибудь пробовали стать волком, если на вас напялена рубашка, штаны,
нижнее белье - и все это рассчитано на человека?
Я изо всех сил заработал своим влажным носом. Подтяжки соскользнули и
обмотались вокруг задних ног. Передние лапы запутались в галстуке, а
пиджак радостно превратился во что-то, напоминающее узел.
Обезумев, я катался и рвал одежду клыками. Я осознал, что передо мной
выросла саламандра, когда ее хвост хлестнул меня по спине. Мгновенная
опаляющая боль, и вместе с одеждой вспыхнули шерсть и кожа. Но тряпье
сгорело, и я оказался свободен. Лабильные молекулы моего тела
самовосстанавливались в считанные секунды. Полагая, что я выведен из
строя, саламандра уже не обращала на меня внимания. Едва понимая, что я
делаю, я подхватил зубами свалившуюся с уменьшившейся ступни туфлю,
приставил к ближайшему, раскаленному добела пальцу ноги саламандры. И
обеими лапами стал изо всех сил натягивать.
Она взревела. Развернулась кругом, готовая снова напасть на меня.
Разинула пасть, которой она могла перекусить меня пополам. Я быстро
отскочил в сторону. Чудовище остановилось. Оценило разделяющее нас
расстояние. Вспыхнув, исчезло. Материализовалось прямо надо мной.
Теперь мне бежать было некуда. Я вдыхал огонь, сжигающий мое
отяжелевшее тело. И корчился в агонии. Я весь превратился в пламя.

11
Одиночество. Его никак не нарушало глядящее на меня лицо. У меня нет
слов, чтобы описать его. Только одно - лицо было огромным, и его глаза
были глазами трупа. Но тогда я не видел его. Как и не чувствовал холода,
более сильного и более мучительного, чем все, что я чувствовал прежде.
Жестокий холод...
Я не знал его до сих пор, пока меня не настиг прошедший вне времени и
пространства голос. И не потряс до основания мои чувства и разум, которых
у меня не было. И меня покинула всякая надежда и всякая вера.
- Гордись, Стивен. Я лично потрудился, чтобы тебя и твоих спутников
настигла смерть. Для этого я сам возбудил в голове дурака мысль о шутке.
Зная, что лишь такой путь обеспечит благополучное завершение проводимой
мной в мире работы. Задача имела свои тонкости, и я не мог доверить ее
никому. Я хотел всеобщего уничтожения - это приятно, но подлинная цель -
вовсе не причинять человечеству материальных бед. На самом деле мои
действия по навлечению гибели на вас двоих могут оказаться хорошим
аргументом, если мои слуги поддались провокации. Если они хотят вступить в
отношения с тем, другим. Но опасность, которую вы представляете, станет
ясной для всех, лишь когда настанет для этого время. Я не знаю, когда это
произойдет, не знаю, как можно будет определить это время. Но я знаю, что
ты для нас опасен уже не будешь.
То, чем я был, съежилось от ужаса. Оно было ничтожнее, чем самая
мельчайшая часть ничего.
- И все же, - мерно гремел во мне голос, - и все же, тебе не
обязательно умирать, Стивен. Я предчувствую, что эта женщина, Вирджиния,
может оказаться худшим врагом, нежели ты. Да, я предвижу, что лишившись
ее, ты - не угроза плану. Но она без тебя будет представлять не меньшую,
если не большую опасность. Прими во внимание ее ловкость и сноровку, ее
таланты. Прими во внимания, что, в отличие от тебя, дважды попавшегося в
ловушку, она не попалась ни разу. Прими во внимание силу ее духа. Желание
отомстить за тебя может побудить ее к выяснению истинной подоплеки
случившегося. Или, может быть, она предпримет еще что-нибудь. Не могу
сказать, что именно. Но я вижу, что, хотя ты и горишь, она в ловушке еще
не полностью.
- Хочешь ли ты жить? Хорошо жить, Стивен?
Что-то, более слабое, чем свет, дошедший от самой дальней из звезд,
вспыхнул во мне.
- Что я должен для этого сделать?
- Служить мне. Подчиняться моим чарам. Саламандра выпустит тебя, не
причинив непоправимого вреда. После того, как раны заживут, тебя ждет
одно. Долгая и счастливая жизнь. Это гарантирую мои чары... Показав, что
ты свободен, вызови ее из дома. Будешь усыплять ее бдительность - до тех
пор, пока над нею, как над тобою раньше, не материализуется саламандра.
Если ты не согласишься, то возвращайся обратно и сгори заживо.
Больше, чем неизмеримая бесконечность отделяла меня от Вирджинии. У
меня не было ни тела, которое могло бы чувствовать "да" или "нет". Но
точка, которой я сделался, представила, что Вирджиния испытывает ту же,
познанную мной муку. И от этой мысли, откуда-то, из иного безвременья
вырвалась неимоверная ярость, сплавленная с неимоверной ненавистью. И все,
что происходило (или этого не было?), взорвавшись, кануло в породившую его
пустоту.

12
Думаю, что бешенство настолько пересилило муку, что я вновь стал
сражаться. Я так думаю. Мне рассказывали, что я сцепил клыки на некотором
месте, которым уселась на меня бестия. Говорили, что я кусался пытался
удержать ее на месте. Но боль была слишком сильной, чтобы я мог помнить
что-нибудь, кроме самой боли.
Потом саламандра исчезла. Улица была пустой и темной. Лишь луна, и
вдали - уцелевший уличный фонарь. И неровный красный отблеск горящих
зданий. Тихо, если не считать хруста и блеска пожаров. Когда я очнулся
настолько, что вернулось обоняние, первое, что я уловил, был кислый запах
дыма.
Это продолжалось несколько минут. Несожженной ткани едва хватило,
чтобы восстановить остальное. Когда здоровье вернулось, моя лохматая
голова лежала, оказывается, на коленях Джинни. Похожим на пересохший
ремень языком я слабо лизнул ее руку. Будь я человеком, я бы предпочел
сохранить позу, приданную мне Вирджинией. Но я был обладающим волчьим
инстинктом волком, и поэтому, приложив максимум усилий, приподнялся и
издал слабый хриплый вой.
- Стив... Боже всемогущий, Стив, ты спас нас! - шептала Джинни. - Еще
несколько минут, и мы бы задохнулись. У меня и сейчас словно песок в
горле.
Спрыгнув с прилавка, к нам подрысил Свартальф. Он выглядел так же
самодовольно, как только может выглядеть кот с подпаленными усами и
бакенбардами. Мяукнул. Вирджиния прерывисто рассмеялась и объяснила:
- Но ты должен этому деятелю пинту сливок или еще что-нибудь вроде.
Как ты склонил чашу весов в нашу сторону, так и он сделал для тебя то же
самое. По крайней мере, подсказал, как помочь тебе.
Я навострил уши.
- Он открыл пивные краны, - сказала она, - а я стала наполнять
кувшины и бросать их через дверь в саламандру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42