И никому из смертных. – Это была уступка Риввасу Серрано. – Но доставить сюда его тело? Да. Это в пределах возможного, Толпа придворных зароптала. Риввас протолкался вперед, впился ненавидящим взглядом в молодого художника, занявшего место его родича.
– Ваша светлость, разве мы не говорили, что Грихальва владеют темной магией? И теперь один из них открыто сознается в этом. Сознается! Здесь, перед всеми нами! Сознается! – Ненависть в глазах уступила мольбе, и взор тотчас перебрался на герцога. – Ваша светлость, мой родственник, Сарагоса Серрано, пытался предъявить улику вашему отцу, ныне покойному…
– И не предъявил, – отрезал Алехандро. – Конечно, я об этом слышал. Да кто не слышал! – Он пожал плечами, радуясь, что на этот раз вельможи, прежде чем зашуметь, выслушали хоть часть сказанного им. – Всем известно, что Сарагоса верит в темное волшебство Грихальва…
– И не зря! – Риввас вытянул руку в сторону нового Верховного иллюстратора. – Ваша светлость, он только что во всеуслышание признался в этом!
Алехандро перевел взгляд на Сарио Грихальву.
«Ведра уверяла, что он умен… Хватит ли ему ума выбраться из этой ловушки? Или придется отменить первое мое назначение?»
Это будет тяжелым ударом по репутации нового герцога. Такие ошибки правителям сходят с рук труднее, чем неопытность. Все-таки он неплохо знал свой двор; понимал, что надо немедленно употребить власть, любой ценой добиться подчинения, иначе все будет потеряно. О вежливости, щепетильности сейчас необходимо забыть.
– Так вы можете это сделать? – сурово повторил он.
– Да, ваша светлость. – Грихальва невозмутимо переждал глухой враждебный ропот. – Уверяю вас, это совсем несложно.
– Несложно?! – возопил Риввас. – Вызвать сюда мертвеца?
– Изобразить, как он появляется среди нас? – Эстеван до'Саенса занял его сторону, чем лишь подлил масла в огонь. – Ваша светлость, хотелось бы на это посмотреть…
– Это несложно. – Спокойный голос Грихальва вновь вызвал бурю.
Из-под зеленого плаща появилась изящная смуглая рука с двумя сложенными листами пергамента. Взор Алехандро невольно задержался на длинных пальцах, приметил отточенные, грациозные движения мастера, приученного к аккуратности и методичности. – Дело в том, что оно уже здесь. Тело. – Грихальва одарил герцога вежливой улыбкой, и тот, сам того не желая, улыбнулся в ответ. – Есть ли необходимость в темном или еще каком-нибудь колдовстве, чтобы привезти усопшего в повозке?
Наступила тишина. Затаив дыхание, двор переваривал слова Грихальва.
– Повозке? – недоверчиво переспросил кто-то.
– Вместе с телом прибыло два послания. – Грихальва неторопливо шагнул к герцогу и поднял листы. – Когда я подходил, – кивок в сторону двери, – мне их вручили с просьбой передать вам. Сказали, что в этих письмах объясняется, как погиб герцог Бальтран.
– Как был убит герцог Бальтран! – вскричал Риввас, стремясь перехватить инициативу.
– Это убийство! – воскликнул до'Саенса, спеша поддержать его.
– Не исключено, – бесстрастно произнес Грихальва, и Алехандро позавидовал его самообладанию. – А может быть, это вовсе не убийство. Я думаю, нужно., чтобы герцог прочел письма. Они адресованы ему и должны все объяснить, так мне сказали. – Почтительно склонив голову, он протянул пергамента.
– Матра эй Фильхо…
Самообладание покинуло герцога, он вскочил с кресла и выхватил письма из руки Грихальвы. Помедлив лишь мгновение, сорвал восковую печать и развернул листы.
Надежду вытеснило разочарование. Он окинул придворных беспомощным взглядом; его мутило от мысли, что сейчас придется признать свое очередное поражение. Но выход нашелся – Алехандро обратился к личному секретарю отца. Увидев сочувствие, спокойствие в глазах Мартайна, герцог взял себя в руки и твердым голосом попросил:
– Прочтите, граццо. Мартайн принял бумаги, повертел в руках.
– Регретто, ваша светлость. Я не знаю, на каком языке написана первая страница, а вторая испорчена…
– Я знаю, на каком языке написана первая страница. Опять Грихальва. На сей раз взрыв недоверия прозвучал тише, советники вели себя сдержаннее. Они были заинтригованы. Алехандро вернул письма.
– И о чем же тут говорится?
Грихальва бережно расправил лист, пробежал глазами по строчкам.
– Да, этот язык мне знаком. На нем говорят в Тза'абе Ри. Эдоард до'Нахерра сделал длинный шаг вперед и выхватил письмо из руки Грихальвы.
– Тза'аб Ри! – Он побагровел от возмущения. – Наглая ложь! Никто не знает этого языка! На нем говорят враги!
– И эти враги вернули нам тело нашего герцога. – Сарио Грихальва бросил на Алехандро извиняющийся взгляд. – Похоже, произошел несчастный случай, когда по пути в Пракансу герцог Бальтран охотился на тза'абской границе.
– Вероломство! – процедил сквозь зубы марчало до'Нахерра. – Бальтрана убили. Нам это известно. И что, тза'абы признаются?
– Герцог не был убит. – Грихальва спокойно забрал письмо. – Такое могло случиться с любым всадником. Герцог Бальтран упал с коня. – Он пожал плечами. – И сломал себе шею.
– Ложь! Это подлое убийство!
– Значит, несчастный случай? – Избегая яростного взгляда до'Нахерры, Алехандро смотрел на художника. – Об этом говорится в письме?
– И еще о том, что есть свидетели гибели вашего отца.
– Тза'абы! – с ненавистью сказал до'Нахерра.
– Тайравиртцы, – поправил Грихальва. – Свита герцога.
– Почему же я их здесь не вижу? – спросил Алехандро, опередив остальных. – Почему не они сообщили нам эту скорбную весть? Грихальва развел руками.
– Долг, ваша светлость. А еще. – несчастье. Свита сопровождала герцога, чтобы сосватать вам пракансийскую принцессу. И сейчас они исполняют свой долг.
От изумления Алехандро едва не раскрыл рот.
– Так они отправились дальше? В Пракансу?
– Большинство. Ваша светлость, в письме сказано, что ваш отец скончался сразу после падения с коня, но все же успел распорядиться, чтобы миссия в Пракансе была завершена. Интересы Тайра-Вирте требуют мирного договора с Пракансой, скрепленного вашей женитьбой. – Он изящно пожал плечами. – Ваша светлость, судя по всему, слухи об убийстве не имеют под собой почвы.
– Слухи? – Алехандро упал в кресло. – Слухи… – Он посмотрел на до'Нахерру. – Вы хотите, чтобы я развязал войну, опираясь на слухи?
Лицо марчало пошло багровыми пятнами.
– А вы хотите, чтобы я поверил на слово тза'абам и простил им убийство несчастного герцога?
– В этом вовсе нет необходимости, – сказал Сарио. – Кроме тза'абов, тело герцога сопровождали два человека из его свиты. Но по пути на эскорт напали пограничные бандиты. В схватке несколько тза'абов были убиты, их судьбу разделил наш Дио Ормендо. Антонейо Барса был ранен и скончался в пути, но перед смертью написал записку. – Он поднял грязный, измятый клочок пергамента. – К сожалению, она попала под дождь, и чернила расплылись, но сохранились подпись и печать Антонейо Барсы. Напрашивается предположение, что тза'абы привезли эту записку в подтверждение своего письма.
– Вероломство! – проскрежетал до'Нахерра. – Я не верю, что мой бедный друг Бальтран погиб из-за падения с коня. Все это шито белыми нитками, и испорченное письмо Антонейо Барсы – лишнее тому подтверждение.
– Если вам угодно, я допрошу тза'абов, сопровождавших повозку, – предложил молодой Верховный иллюстратор. – Но и мертвые способны кое о чем поведать. Почему бы не навестить покойного герцога и Антонейо Барсу? Может быть, они нам откроют правду?
Марчало до'Нахерра был возмущен до глубины души.
– И что, язык мертвецов тебе дается с такой же легкостью, как тза'абский?
Не пряча глаз от разъяренного военачальника, Сарио Грихальва спокойно ответил:
– Прежде чем писать живых, необходимо изучить мертвых.
* * *
Новое обиталище Сааведры состояло из трех комнат – после тесной кельи казалось, что к такой роскоши невозможно привыкнуть. Да разве допустимо, чтобы в этаких хоромах жил один-единственный человек, тем более она, женщина из презренного и проклятого рода Грихальва?
Спаленка, довольно просторная гостиная и еще светлая комната с множеством окон, выходящих на север, и дверью на балкон, с которого виден центральный внутренний двор с мирно шелестящими струями мраморного фонтана.
– Покои, достойные иллюстратора, – шептала она, бродя по комнатам, восхищаясь и наслаждаясь простором и светом. – Вот тут будет стоять верстак, а тут мольберт… – Она рассмеялась, и была в том смехе нотка вины. Все-таки она привыкнет к этой роскоши. Очень легко привыкнет.
Столько дел… Надо разобрать сундук, посмотреть, что из вещей понадобится в первую очередь, что придется постирать… И, конечно, ее ждет огромный запас материалов и принадлежностей для работы. Штуки холста и готовые подрамники, картоны, закупоренные бутыли с растертыми красками, доски, ящики с кистями, ножи, горшки, доверху наполненные канифолью и сухой смолой акации, склянки с маковым маслом, льняным семенем, клеем, чернилами; корзины, ломящиеся от излюбленных угольков, мелков, перьевых ручек. Столько всего надо разместить… Но и места здесь столько…
За ее спиной с грохотом распахнулась дверь, раздалось писклявое ругательство. Сааведра вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и не сдержала ухмылку при виде одного из ее многочисленных племянников – с огромной охапкой картонов, холстов, рам и досок, он протискивался в дверной проем.
– Погоди… Эй, Игнаддио! Постой!
Он не остановился. Вещи посыпались на пол.
– Игнаддио!
Он кое-как удержал несколько картин, наклонился за упавшими.
– Надди, зачем было сразу все тащить? Сходил бы несколько раз… Он прижал подбородком кипу полотен.
– Да ну, возиться… Куда это положить?
– Туда. – Поднимая с пола картоны, Сааверда кивком указала на балкон, с нынешнего дня – ее ателиерро. – Вон туда, Надди, на солнышко.
Он скрылся на балконе, но Сааведра слышала его голос, приглушенный стеной.
– Так они решили, что ты Одаренная, да? Такое жилье кому попало не дают.
Сааведра тяжело вздохнула. Он знает. Все знают.
– Эйха, что тебе сказать? – Она бегло просмотрела картоны – наброски, которые намеревалась в будущем перенести на дерево или холст, – и, стараясь не задеть за дверные косяки, встала. – Будь это правдой, ты бы все равно не поверил.
– Так, значит, нет? – Он все еще был на балконе, Сааведра слышала позвякиванье бутылок, погромыхиванье чего-то еще. – Мы с тобой самая близкая родня, с этим очень-то не поспоришь, верно? Я надеюсь стать Верховным иллюстратором. – Голос теперь звучал громче и отчетливее; стройный, но болезненный на вид отрок с неухоженными черными кудряшками, спадающими на оленьи глаза, задержался в дверном проеме. – Ну скажи, почему тебе так повезло, а? Подружка герцога и вдобавок иллюстратор. – Игнаддио с ухмылкой проскакал мимо нее на одной ноге, болтая второй, и исчез в гостиной. – И как тебя будут теперь называть? Уж конечно, не господином иллюстратором. Эйха, Ведра, если хочешь удержать герцога, лучше поучись всяким любовным штучкам. А то живописью он вряд ли сильно интересуется.
С лестничного марша донеслось хихиканье и шлепанье подошв – Игнаддио отправился за новой охапкой ее вещей. Но Сааведра все равно ответила:
– Он знает, что я хороший художник. – И тут же поправилась:
– Говорит, что знает. Может, это просто комплимент. – В другое время скабрезные шутки племянника, наверное, уязвили бы ее, но сейчас она была слишком счастлива, чтобы обижаться.
– Надди… – повысила она голос, хоть и знала, что он не сможет или не захочет услышать. – Советую учиться не только ремеслу, но и культурной речи, а то тебя назовут Неоссо Иррадо.
– А почему бы и нет? – Он возвращался, держа под мышками сразу несколько зачехленных картин. – Последний, кто носил это прозвище, стал Верховным иллюстратором. – Ухмылка сразу исчезла – не до нее, когда громоздкие, тяжелые картины вот-вот полетят на пол. – Может, и я…
– Игнаддио! – Сааведра пришла в ужас. – Матра, ты их таскаешь, как дрова! Надди, да разве так можно? – Она подхватила картину и аккуратно уложила на кипу. – Осторожнее надо, кабесса бизила! – Она бережно поправила парчу. – Остальные клади на кровать. Порознь! Чтобы видно было, если какая повреждена. Надди! Ну, что же ты?
Он сразу надулся – в тринадцать лет дети обижаются легко.
– Они уже высохли. Почти не пахнут.
– Что ты понимаешь! – Она прислонила к стене спасенную картину, опустилась перед ней на колени, осмотрела, не пострадала ли. – Кабесса бизила! Разве может так поступать будущий иллюстратор? – Она нахмурилась. – Это не моя…
– Это моя. – Волнение. Растущая надежда.
– Но… – Не поднимаясь с колен, она взглянула на него. Заметила бледное лицо, закушенную нижнюю губу, пальцы, вцепившиеся в старенькую, грязную блузу. – Почему?
И тут из него вырвалось:
– Потому что ты хороший мастер. Все так говорят. Это было неожиданно, а потому приятно вдвойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Ваша светлость, разве мы не говорили, что Грихальва владеют темной магией? И теперь один из них открыто сознается в этом. Сознается! Здесь, перед всеми нами! Сознается! – Ненависть в глазах уступила мольбе, и взор тотчас перебрался на герцога. – Ваша светлость, мой родственник, Сарагоса Серрано, пытался предъявить улику вашему отцу, ныне покойному…
– И не предъявил, – отрезал Алехандро. – Конечно, я об этом слышал. Да кто не слышал! – Он пожал плечами, радуясь, что на этот раз вельможи, прежде чем зашуметь, выслушали хоть часть сказанного им. – Всем известно, что Сарагоса верит в темное волшебство Грихальва…
– И не зря! – Риввас вытянул руку в сторону нового Верховного иллюстратора. – Ваша светлость, он только что во всеуслышание признался в этом!
Алехандро перевел взгляд на Сарио Грихальву.
«Ведра уверяла, что он умен… Хватит ли ему ума выбраться из этой ловушки? Или придется отменить первое мое назначение?»
Это будет тяжелым ударом по репутации нового герцога. Такие ошибки правителям сходят с рук труднее, чем неопытность. Все-таки он неплохо знал свой двор; понимал, что надо немедленно употребить власть, любой ценой добиться подчинения, иначе все будет потеряно. О вежливости, щепетильности сейчас необходимо забыть.
– Так вы можете это сделать? – сурово повторил он.
– Да, ваша светлость. – Грихальва невозмутимо переждал глухой враждебный ропот. – Уверяю вас, это совсем несложно.
– Несложно?! – возопил Риввас. – Вызвать сюда мертвеца?
– Изобразить, как он появляется среди нас? – Эстеван до'Саенса занял его сторону, чем лишь подлил масла в огонь. – Ваша светлость, хотелось бы на это посмотреть…
– Это несложно. – Спокойный голос Грихальва вновь вызвал бурю.
Из-под зеленого плаща появилась изящная смуглая рука с двумя сложенными листами пергамента. Взор Алехандро невольно задержался на длинных пальцах, приметил отточенные, грациозные движения мастера, приученного к аккуратности и методичности. – Дело в том, что оно уже здесь. Тело. – Грихальва одарил герцога вежливой улыбкой, и тот, сам того не желая, улыбнулся в ответ. – Есть ли необходимость в темном или еще каком-нибудь колдовстве, чтобы привезти усопшего в повозке?
Наступила тишина. Затаив дыхание, двор переваривал слова Грихальва.
– Повозке? – недоверчиво переспросил кто-то.
– Вместе с телом прибыло два послания. – Грихальва неторопливо шагнул к герцогу и поднял листы. – Когда я подходил, – кивок в сторону двери, – мне их вручили с просьбой передать вам. Сказали, что в этих письмах объясняется, как погиб герцог Бальтран.
– Как был убит герцог Бальтран! – вскричал Риввас, стремясь перехватить инициативу.
– Это убийство! – воскликнул до'Саенса, спеша поддержать его.
– Не исключено, – бесстрастно произнес Грихальва, и Алехандро позавидовал его самообладанию. – А может быть, это вовсе не убийство. Я думаю, нужно., чтобы герцог прочел письма. Они адресованы ему и должны все объяснить, так мне сказали. – Почтительно склонив голову, он протянул пергамента.
– Матра эй Фильхо…
Самообладание покинуло герцога, он вскочил с кресла и выхватил письма из руки Грихальвы. Помедлив лишь мгновение, сорвал восковую печать и развернул листы.
Надежду вытеснило разочарование. Он окинул придворных беспомощным взглядом; его мутило от мысли, что сейчас придется признать свое очередное поражение. Но выход нашелся – Алехандро обратился к личному секретарю отца. Увидев сочувствие, спокойствие в глазах Мартайна, герцог взял себя в руки и твердым голосом попросил:
– Прочтите, граццо. Мартайн принял бумаги, повертел в руках.
– Регретто, ваша светлость. Я не знаю, на каком языке написана первая страница, а вторая испорчена…
– Я знаю, на каком языке написана первая страница. Опять Грихальва. На сей раз взрыв недоверия прозвучал тише, советники вели себя сдержаннее. Они были заинтригованы. Алехандро вернул письма.
– И о чем же тут говорится?
Грихальва бережно расправил лист, пробежал глазами по строчкам.
– Да, этот язык мне знаком. На нем говорят в Тза'абе Ри. Эдоард до'Нахерра сделал длинный шаг вперед и выхватил письмо из руки Грихальвы.
– Тза'аб Ри! – Он побагровел от возмущения. – Наглая ложь! Никто не знает этого языка! На нем говорят враги!
– И эти враги вернули нам тело нашего герцога. – Сарио Грихальва бросил на Алехандро извиняющийся взгляд. – Похоже, произошел несчастный случай, когда по пути в Пракансу герцог Бальтран охотился на тза'абской границе.
– Вероломство! – процедил сквозь зубы марчало до'Нахерра. – Бальтрана убили. Нам это известно. И что, тза'абы признаются?
– Герцог не был убит. – Грихальва спокойно забрал письмо. – Такое могло случиться с любым всадником. Герцог Бальтран упал с коня. – Он пожал плечами. – И сломал себе шею.
– Ложь! Это подлое убийство!
– Значит, несчастный случай? – Избегая яростного взгляда до'Нахерры, Алехандро смотрел на художника. – Об этом говорится в письме?
– И еще о том, что есть свидетели гибели вашего отца.
– Тза'абы! – с ненавистью сказал до'Нахерра.
– Тайравиртцы, – поправил Грихальва. – Свита герцога.
– Почему же я их здесь не вижу? – спросил Алехандро, опередив остальных. – Почему не они сообщили нам эту скорбную весть? Грихальва развел руками.
– Долг, ваша светлость. А еще. – несчастье. Свита сопровождала герцога, чтобы сосватать вам пракансийскую принцессу. И сейчас они исполняют свой долг.
От изумления Алехандро едва не раскрыл рот.
– Так они отправились дальше? В Пракансу?
– Большинство. Ваша светлость, в письме сказано, что ваш отец скончался сразу после падения с коня, но все же успел распорядиться, чтобы миссия в Пракансе была завершена. Интересы Тайра-Вирте требуют мирного договора с Пракансой, скрепленного вашей женитьбой. – Он изящно пожал плечами. – Ваша светлость, судя по всему, слухи об убийстве не имеют под собой почвы.
– Слухи? – Алехандро упал в кресло. – Слухи… – Он посмотрел на до'Нахерру. – Вы хотите, чтобы я развязал войну, опираясь на слухи?
Лицо марчало пошло багровыми пятнами.
– А вы хотите, чтобы я поверил на слово тза'абам и простил им убийство несчастного герцога?
– В этом вовсе нет необходимости, – сказал Сарио. – Кроме тза'абов, тело герцога сопровождали два человека из его свиты. Но по пути на эскорт напали пограничные бандиты. В схватке несколько тза'абов были убиты, их судьбу разделил наш Дио Ормендо. Антонейо Барса был ранен и скончался в пути, но перед смертью написал записку. – Он поднял грязный, измятый клочок пергамента. – К сожалению, она попала под дождь, и чернила расплылись, но сохранились подпись и печать Антонейо Барсы. Напрашивается предположение, что тза'абы привезли эту записку в подтверждение своего письма.
– Вероломство! – проскрежетал до'Нахерра. – Я не верю, что мой бедный друг Бальтран погиб из-за падения с коня. Все это шито белыми нитками, и испорченное письмо Антонейо Барсы – лишнее тому подтверждение.
– Если вам угодно, я допрошу тза'абов, сопровождавших повозку, – предложил молодой Верховный иллюстратор. – Но и мертвые способны кое о чем поведать. Почему бы не навестить покойного герцога и Антонейо Барсу? Может быть, они нам откроют правду?
Марчало до'Нахерра был возмущен до глубины души.
– И что, язык мертвецов тебе дается с такой же легкостью, как тза'абский?
Не пряча глаз от разъяренного военачальника, Сарио Грихальва спокойно ответил:
– Прежде чем писать живых, необходимо изучить мертвых.
* * *
Новое обиталище Сааведры состояло из трех комнат – после тесной кельи казалось, что к такой роскоши невозможно привыкнуть. Да разве допустимо, чтобы в этаких хоромах жил один-единственный человек, тем более она, женщина из презренного и проклятого рода Грихальва?
Спаленка, довольно просторная гостиная и еще светлая комната с множеством окон, выходящих на север, и дверью на балкон, с которого виден центральный внутренний двор с мирно шелестящими струями мраморного фонтана.
– Покои, достойные иллюстратора, – шептала она, бродя по комнатам, восхищаясь и наслаждаясь простором и светом. – Вот тут будет стоять верстак, а тут мольберт… – Она рассмеялась, и была в том смехе нотка вины. Все-таки она привыкнет к этой роскоши. Очень легко привыкнет.
Столько дел… Надо разобрать сундук, посмотреть, что из вещей понадобится в первую очередь, что придется постирать… И, конечно, ее ждет огромный запас материалов и принадлежностей для работы. Штуки холста и готовые подрамники, картоны, закупоренные бутыли с растертыми красками, доски, ящики с кистями, ножи, горшки, доверху наполненные канифолью и сухой смолой акации, склянки с маковым маслом, льняным семенем, клеем, чернилами; корзины, ломящиеся от излюбленных угольков, мелков, перьевых ручек. Столько всего надо разместить… Но и места здесь столько…
За ее спиной с грохотом распахнулась дверь, раздалось писклявое ругательство. Сааведра вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и не сдержала ухмылку при виде одного из ее многочисленных племянников – с огромной охапкой картонов, холстов, рам и досок, он протискивался в дверной проем.
– Погоди… Эй, Игнаддио! Постой!
Он не остановился. Вещи посыпались на пол.
– Игнаддио!
Он кое-как удержал несколько картин, наклонился за упавшими.
– Надди, зачем было сразу все тащить? Сходил бы несколько раз… Он прижал подбородком кипу полотен.
– Да ну, возиться… Куда это положить?
– Туда. – Поднимая с пола картоны, Сааверда кивком указала на балкон, с нынешнего дня – ее ателиерро. – Вон туда, Надди, на солнышко.
Он скрылся на балконе, но Сааведра слышала его голос, приглушенный стеной.
– Так они решили, что ты Одаренная, да? Такое жилье кому попало не дают.
Сааведра тяжело вздохнула. Он знает. Все знают.
– Эйха, что тебе сказать? – Она бегло просмотрела картоны – наброски, которые намеревалась в будущем перенести на дерево или холст, – и, стараясь не задеть за дверные косяки, встала. – Будь это правдой, ты бы все равно не поверил.
– Так, значит, нет? – Он все еще был на балконе, Сааведра слышала позвякиванье бутылок, погромыхиванье чего-то еще. – Мы с тобой самая близкая родня, с этим очень-то не поспоришь, верно? Я надеюсь стать Верховным иллюстратором. – Голос теперь звучал громче и отчетливее; стройный, но болезненный на вид отрок с неухоженными черными кудряшками, спадающими на оленьи глаза, задержался в дверном проеме. – Ну скажи, почему тебе так повезло, а? Подружка герцога и вдобавок иллюстратор. – Игнаддио с ухмылкой проскакал мимо нее на одной ноге, болтая второй, и исчез в гостиной. – И как тебя будут теперь называть? Уж конечно, не господином иллюстратором. Эйха, Ведра, если хочешь удержать герцога, лучше поучись всяким любовным штучкам. А то живописью он вряд ли сильно интересуется.
С лестничного марша донеслось хихиканье и шлепанье подошв – Игнаддио отправился за новой охапкой ее вещей. Но Сааведра все равно ответила:
– Он знает, что я хороший художник. – И тут же поправилась:
– Говорит, что знает. Может, это просто комплимент. – В другое время скабрезные шутки племянника, наверное, уязвили бы ее, но сейчас она была слишком счастлива, чтобы обижаться.
– Надди… – повысила она голос, хоть и знала, что он не сможет или не захочет услышать. – Советую учиться не только ремеслу, но и культурной речи, а то тебя назовут Неоссо Иррадо.
– А почему бы и нет? – Он возвращался, держа под мышками сразу несколько зачехленных картин. – Последний, кто носил это прозвище, стал Верховным иллюстратором. – Ухмылка сразу исчезла – не до нее, когда громоздкие, тяжелые картины вот-вот полетят на пол. – Может, и я…
– Игнаддио! – Сааведра пришла в ужас. – Матра, ты их таскаешь, как дрова! Надди, да разве так можно? – Она подхватила картину и аккуратно уложила на кипу. – Осторожнее надо, кабесса бизила! – Она бережно поправила парчу. – Остальные клади на кровать. Порознь! Чтобы видно было, если какая повреждена. Надди! Ну, что же ты?
Он сразу надулся – в тринадцать лет дети обижаются легко.
– Они уже высохли. Почти не пахнут.
– Что ты понимаешь! – Она прислонила к стене спасенную картину, опустилась перед ней на колени, осмотрела, не пострадала ли. – Кабесса бизила! Разве может так поступать будущий иллюстратор? – Она нахмурилась. – Это не моя…
– Это моя. – Волнение. Растущая надежда.
– Но… – Не поднимаясь с колен, она взглянула на него. Заметила бледное лицо, закушенную нижнюю губу, пальцы, вцепившиеся в старенькую, грязную блузу. – Почему?
И тут из него вырвалось:
– Потому что ты хороший мастер. Все так говорят. Это было неожиданно, а потому приятно вдвойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53