– Со всем этим мне помогала Лиссина. Кроме произношения, конечно, ведь я родилась в Кастейо Гранидиа! Но Лиссина – исключение, не думаю, что можно ожидать чего-то подобного от Тасии. Нет, я никогда не позволила бы ей стать любовницей Арриго, если бы у нее был плохой характер, но она – не Лиссина.
Горничную звали Отонна. Она оказалась широколицей, веселой девушкой, очень приятной и к тому же незаменимой. Она помогла Мечелле расстегнуть корсаж, надела на нее шелковую ночную рубашку и удалилась. Мечелла прилегла на свою кружевную кровать и мысленно вернулась к церемонии знакомства с новой семьей, новым домом, новым народом. Все было прекрасно, наполняло ее радостью и любопытством – ее любовь к Арриго, предстоящее рождение сына… Но блестящую поверхность этой картины портило темное пятно – Тасия Грихальва. Она – не Лиссина, радостно, по-дружески встретившая невесту своего бывшего любовника, да и Мечелла – не Гизелла. Гизелла родилась и выросла в этой стране, и странные обычаи до'Веррада для нее вещь вполне естественная.
Хотя… Мечелла молода, Арриго любит ее, и у нее под сердцем его ребенок. Что может противопоставить этому бесплодная, стареющая, брошенная любовница?
Глава 37
– Даже не надейся, – сказал Великий герцог Коссимио Верховному иллюстратору Меквелю, сидя за огромным столом для совещаний. – Поехать придется Арриго.
Грихальва нахмурился.
– Но, ваша светлость…
– Да, да, – перебил его Коссимио. – Я знаю. Он только что женился, жена беременна, надо привыкать к новой жизни и прочее и прочее. Но я не могу ехать сам, никто из придворных не годится, и нельзя посылать только одного Грихальву – он будет ограничен в своих передвижениях. А вот Арриго сможет куда угодно брать с собой иллюстратора, единственное исключение – частные беседы. Кроме того, мальчик сможет набраться опыта. Не буду же я жить вечно!
– Я тоже, – задумчиво пробормотал Меквель. – И мое время выйдет намного раньше, чем ваше. Поэтому я предлагаю послать несколько молодых талантливых иллюстраторов в Диеттро-Марейю вместе с доном Арриго. Им тоже полезно будет набраться опыта.
– Ты же знаешь, как я ненавижу упоминания о том, что ты не всегда будешь моей надежной опорой.
– Мы много поработали вместе, – улыбнулся Верховный иллюстратор. – Брак Арриго с принцессой Гхийаса, предотвратив неприятности с Таглисом и Фризмарком…
– Не говоря уже об истории с этим глупым племянником до'Брепдисиа, – добавил Коссимио, нахмурившись. – Мы поймали хоть одного из его сообщников?
– Нескольких. С ними уже разобрались. Вам не о чем беспокоиться.
– Созвать Парламент – какая глупость! Издать законы на все случаи жизни – от налогов до внешней политики! Разве мы плохо относились к народу, Меквель? Разве страна не живет в мире и довольстве? Чего еще им нужно?
– Кажется мне, что именно те условия, которые мы создали, и рождают неблагодарность.
– Эйха, у человека, который целый день работает, чтобы прокормить семью, просто не остается времени для политики.
– Именно так, ваша светлость. Но тот, кто сыт, хорошо одет, у кого есть надежная крыша над головой и крепкий пол под ногами…
– Сделай их богатыми, и они тут же захотят стать еще богаче, – с отвращением заключил Коссимио.
– Но я не думаю, что они станут рисковать своим богатством или своей надежной крышей ради созыва Парламента. Они хотя! тратить деньги вельмож, а не свои. Как вам известно, именно так и пропало наследие до'Брендисиа.
– Этого я не знал. Внимательнее присматривай за молодым поколением, Меквель. Они хотят не денег, а влияния и власти. Ни один хоть чего-нибудь стоящий житель Тайра-Вирте не пойдет за купцом.
Решительно складывая бумаги, он добавил:
– Вечером я скажу Арриго, что он едет в Диеттро-Марейю. Ты подберешь молодых иллюстраторов для сопровождения и одного опытного, который напишет картину.
– С этим у меня небольшая проблема, – признался Меквель. – Кто поедет, я уже почти придумал, но ума не приложу, что это должна быть за картина.
– Я думаю, в случае успеха Арриго достаточно будет обычного интерьера, чтобы приглядывать за нашим дорогим князем Фелиссо. Если он испортит картину, нам потребуется что-нибудь посущественнее.
– Князь – очень религиозный человек, – как бы небрежно заметил Меквель.
В темных глазах Коссимио мелькнула искра интереса.
– И правда, очень. После того как я отправил ему ту икону, он прислал мне пятьдесят ящиков своих лучших вин. А ведь икона-то не оправдала возлагаемых на нее надежд, – укоризненно напомнил он Меквелю. – Иначе мы не оказались бы сейчас в таком положении.
– Естественно. Но Педранно был уже стар, его силы почти иссякли, и он уже не мог применять то искусство, которое сделало его когда-то Верховным иллюстратором.
Великий герцог нахмурился.
– Так ты этого боишься? Боишься, что скоро состаришься и не сможешь работать?
– Это приходило мне в голову. Когда перед глазами стоит пример Педранно…
– Тебе только сорок два!
– Он был всего на год старше, когда написал ту икону.
– И слышать не хочу об этом. Ты силен, как никогда, Квеллито.
– Ваше доверие для меня честь, Косей. Но скоро – нет, не в этом году и даже не в следующем – скоро моя сила пойдет на убыль. Когда это начнется, я предупрежу. Задолго до того я найду вам нового Верховного иллюстратора.
– Я не разрешу тебе уйти, – предупредил герцог. – И пальцем не прикоснусь к твоему проклятому портрету, да и тебе не позволю. Не вздумай просить меня втыкать в твое изображение булавки, или что там проделал мой, прискорбной памяти, предок – первый Коссимио, чтобы убить Верховного иллюстратора Тимиуса.
– Он сделал это по просьбе самого Тимиуса, в качестве одолжения. Верховный иллюстратор больше смерти боялся старости и бессилия.
– А я говорю, это было убийство!
– Милосердная смерть от руки друга.
Коссимио так нахмурил брови, что они почти скрыли глаза.
– Меквель, ты знаешь, как я тебя люблю, надеюсь, что ты меня любишь не меньше. Но я продолжаю считать это убийством и не хочу больше ни говорить об этом, ни делать для тебя что-либо подобное!
– Эн верро, я никогда и не попрошу вас о том, о чем Тимиус попросил своего Коссимио. Тогда были другие времена… – Он осекся на миг, но взял себя в руки и продолжал:
– Вопрос с картинами в Диеттро-Марейе все еще не решен. Я предпочел бы еще одну икону, чтобы князь повесил ее у себя в спальне и каждый вечер молился перед ней на коленях.
– И обретал бы верность нам вместе с твердостью в вере, – одобрил Коссимио. – Но будь осторожен. Я думаю, его жена что-то подозревает. Вспомни, как ее дядя попустительствовал тза'абам!
Тут он усмехнулся, обнажив блестящие белые зубы в просвете между бородой и усами.
– Одна из твоих лучших выдумок, друг мой, – нарисовать его портрет со всеми симптомами сифилиса! И чудесное “исцеление”, наступившее после того, как он признался в своих делишках нашему послу!
– С князем этот номер уже не пройдет, к сожалению. Его жена заметит сходство двух случаев.
Коссимио обдумал эти слова и кивнул.
– Пейнтраддо Соно. Для религиозного человека – то что надо. Позаботься об этом, Меквель.
Поднявшись, он убрал документы в окованный железом ящичек и запер его.
– Пойду вытаскивать сына из постели его молодой жены. Должен признать, Арриго чертовски везуч! Она очаровательная девочка и потрясающе красива. Не по утрам, конечно – по утрам она просто зеленая. Не знаешь, как на все это реагирует Тасия?
– Она все еще в поместье до'Альва и молчит. Я могу навести справки, если хотите.
– Нет, нет. Она получила свой титул и богатого мужа в придачу, пусть себе радуется. Арриго, похоже, совсем забыл о ней. Я, помнится, – тоже был равнодушен к Лиссине в первые месяцы после свадьбы с Зеллой.
Меквель улыбнулся.
– Не равнодушен, только влюблен.
– Как и сейчас! – рассмеялся Великий герцог. – Арриго повторяет мои удачи! Меня бы порадовало, если бы Мечелла и Тасия подружились, но, думаю, это им не под силу. Между прочим, как ты думаешь, можем мы использовать Мечеллу, чтобы прощупать жен и сестер потенциальных предателей среди знати?
– Она выросла при королевском дворе и должна понимать, как использовать светскую жизнь в политических целях. Но нельзя просить ее о помощи, пока не родится ребенок.
Коссимио решительно кивнул.
– Да, только тогда мы сможем полностью доверять ей. Я не хочу второй герцогини Эльсевы, которая шпионила в пользу своего отца в первые годы замужества, – ужасная женщина!
– Рождение сыновей изменило ее взгляды.
– Точно. Ничто так не помогает женщине заинтересоваться будущим страны, как ее собственный сын в роли наследника. Кстати, раз уж мы заговорили о будущем, считай это указом Великого герцога – ты должен прожить еще по крайней мере двадцать лет. Ты мне очень нужен.
Коссимио положил свою огромную руку на плечо Меквеля. Верховный иллюстратор смиренно наклонил голову, чуть заметная улыбка играла на его губах.
– Я попытаюсь, ваша светлость. Но как вы накажете меня, если ничего не выйдет?
– Это не смешно, Квеллито!
Поделился ли Сарио своими знаниями? Знает ли кто-нибудь из Вьехос Фратос, что он может делать? Обладание подлинной магией даст Грихальеа такую силу, что Серрано будут стерты в пыль, Тайра-Вирте раздавит любого, кто посмеет бросить нам вызов, но ему надо быть очень осторожным, надо подумать, что рассказывать, а им, узнавшим, надо быть еще более осторожными и использовать свое знание очень аккуратно. Мы, Грихальеа, сможем стать герцогами, если захотим…
Эйха, нет, не с нашими кровосмесительными обычаями. Екклезия против нас. Она еле переносит наше существование. Если мы хоть когда-нибудь предпримем политические шаги…
Но он никогда не выдаст главных секретов. Никогда. Даже если остальные узнают, сможет ли кто-нибудь из них нарисовать меня свободной от этой тюрьмы? Станут ли они это делать, зная, что именно Сарио заточил меня сюда? Как сильно они боятся его?
Милосердная Мать, родившая Дитя! Кто, кроме тебя, посмеет проявить ко мне милость?
– Ты действительно должен ехать?
– Я нужен отцу.
Арриго не прибавил “Наконец-то!”, не хотелось ему говорить такие вещи своей молодой жене после каких-нибудь шести месяцев брака. Он принялся разбирать приготовленные слугой вещи, откладывая ненужные на стул. Форма шагаррского полка – берем, форма морской стражи – нет, настоящие моряки в Диеттро-Марейе будут смеяться над претензией Тайра-Вирте иметь собственный флот. Но костюм напомнил ему об одной из причин, по которой надо было ехать прямо сейчас.
– Мне очень не хочется оставлять тебя, Челла, но надо успеть уехать и вернуться до того, как на море "начнутся бури.
Мечелла с округлившимися от ужаса глазами стиснула руки у подбородка.
– Море… Ох, Арриго, я даже не подумала, может, ты смог бы добраться по суше?
– И потратить пять недель на дорогу туда и пять – обратно, вместо того чтобы обернуться за неделю?
Он улыбнулся ей через плечо. Она свернулась клубочком в кресле, украшенная пышным кружевом шелковая рубашка оттеняла ее бледное лицо.
– Морской путь совершенно безопасен до начала осенних штормов, а я вернусь домой раньше.
– Домой, – сказала она мрачно, – к ужасной, раздувшейся корове.
Он подошел к ней и, взяв ее стиснутые руки в свои, поцеловал побелевшие суставы.
– Домой, к моей красивой, прелестной жене.
Он встал рядом с ней на колени и приложил руку к ее животу.
– Мне кажется, я чувствую его. Он становится все больше, а ты – все симпатичнее с каждым днем. Когда я вернусь, ты будешь такой ослепительной, что никто не сможет взглянуть на тебя и…
– ..и не удивиться, как это такая толстуха еще может передвигаться!
Хихикнув, она наклонилась поцеловать его. Они находились сейчас на его половине их общих апартаментов, и сегодня они будут спать в его кровати, и не только спать – ведь когда он вернется, беременность уже не позволит им предаваться любви. Ее поцелуи разожгли в нем желание, и он вновь удивился, что со дня свадьбы они ни единой ночи не провели порознь. Арриго никогда не думал, что эта девочка так вскружит ему голову, что он будет опьянен ее стройным телом и золотыми волосами, совсем не такими, как у Тасии.
Внезапно он подумал, каково было бы провести с Мечеллой все эти ночи в красивой, романтической Диеттро-Марейе. Когда эта мысль воспламенила его еще сильнее, он неохотно поднялся с колен, чтобы закончить сборы.
– Обещай, что ты будешь лапочкой, Арриго, когда я стану похожа на корову, которая носит двойню.
– Даже тройню, – поддразнил он, и она опять рассмеялась. – Последним, кто называл меня “лапочкой”, была моя мама, и было мне тогда лет пять.
– Но ты и сейчас похож на маленького мальчика, особенно по утрам, когда ты такой растрепанный и глаза еще совсем сонные.
– Это оттого, что я не высыпаюсь. А кто в этом виноват?
– А что я могу поделать, я так тебя люблю. – В ее наивных голубых глазах мелькнул лукавый огонек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49