Ты, главное, сам на рожон не лезь. Стэнли отзывался о тебе как об очень рассудительном человеке.
– Почему ж вы его засунули в эту клоаку, в Нижнюю, если у вас столько воли?!
Собеседник погрустнел.
– Майкл, ты скоро привыкнешь, что у меня со всеми заключенными Верхней Палаты отношения вполне дружеские. Заключенные понимают: не надо со мной ссориться. Поэтому давай договоримся на будущее: задавая вопрос, ты будешь выбирать выражения и тональность.
– Извините. Дурное наследие Нижней Палаты.
– Так-то лучше. – Начальник вызвал конвой. – Доставьте заключенного обратно в лазарет.
В палате Майклу недолго пришлось скучать одному. Снова наведался Джулиан. В руках он держал казенный пластиковый пакет.
– Это тебе, Стэнли просил передать.
Майкл вопросительно уставился на него.
– Он умер в соседней палате, – пояснил Джулиан. – Хозяин в окно увидел, как его тащат в сторону карцера, и вмешался. Только поздно.
– Это из-за меня? – тихо спросил Майкл. – Я не хотел его зарезать. Но никто другой не брался вскрывать этот чертов абсцесс.
– Так это ты резал? Очень неплохо. Хотя я бы сделал лучше. Но я узнал все задним числом. Скотина Роберт, я ему потом по шее надавал. Мог бы сказать мне, я бы нашел способ и провести Стэнли в лазарет, и рану бы обработал, и никто б не помешал. А так получается, что мужика просто убили… – Отвернулся. – Его принесли со сломанным позвоночником. Он же старый, кости хрупкие. Еще сутки прожил. Успел поговорить с хозяином, просил перевести тебя к нам. И обязательно передать тебе рукопись его романа. Очень сильно волновался, боялся, что из камеры рукопись украдут. Хозяин сразу послал за его вещами, просмотрел сам. Не знаю, как ты будешь читать эту ахинею, Стэнли новый язык придумал, а словарик составить не счел нужным. Но это не мое дело. Держи, – он положил пакет на кровать рядом с Майклом. – Потом он бредить начал, про ангелов говорил, уверял, что ты непременно опубликуешь роман, мол, ты-то поймешь, какую ценность для культуры он имеет, ты ведь издатель с хорошим вкусом, не то что какой-то там… Извини, я имя не запомнил. Кто-то обидел Стэнли, назвав его бездарностью, а он, вишь, перед смертью вспомнил. В бреду. А последние часы он в себя не приходил. Его в тауне похоронили, не в общей яме.
– Почему же хозяин отправил его в Нижнюю? – Майкл никак не мог успокоиться.
– А тебе Стэнли не рассказывал? Ну да, он же не любил распространяться о неудачах. Он, конечно, очень умен. Но, как это часто случается с умными людьми, в чем-то гений, а в чем-то – ребенок. Стэнли спас нашего хозяина от полного разорения. Тому предложили на паях производство какой-то дряни, причем денег не хватало, и хозяин залез в долги. Стэнли объяснил, что проект – голая разводка, потому что та дрянь функционировать не может. Хозяин от участия отказался, а через две недели тех парней взяли за мошенничество. Только они все деньги спустить успели. Конечно, после такого хозяин к Стэнли относился, как к лучшему другу.
– Не верится. Все-таки он начальник колонии, с какой радости ему уважать каторжника?
Джулиан хмыкнул:
– Майк, некоторых узников, бывает, милуют. А к другим такие люди запросто приезжают, что хозяину проще считать себя начальником личной охраны крутых инженерюг. Стэнли наособицу стоял. Хозяин ему пропуск в таун сделал, тот без охраны в комплекс ездил, ночевал там иногда. А потом попытался удрать. Если бы он догадался взять в пару любого уголовника из Нижней, того же Шанка, – побег увенчался бы успехом. Но Стэнли пошел один. Мало того, он умудрился дернуть именно в тот день, когда в колонию явился проверяющий от Железного Кутюрье.
Майкл вздохнул.
– У хозяина не было другого выхода. Он предложил Стэнли на выбор – либо для него переоборудуют камеру в карцере, там есть приличные помещения, либо он перебирается в Нижнюю. Стэнли сказал: «Не хочу в одиночку». Насколько мне известно, хозяин вызвал Шанка и приказал ему следить, чтоб Стэнли не обижали.
– Жалко, ох как жалко…
– Знаешь, я тебе так скажу: Стэнли нарывался уже года четыре. Он и в комплексе, бывало, работать отказывался. С собой покончить пытался. Он не мог тут жить.
– Я знаю.
Джулиан встал, направился к двери.
– Да, забыл. В Нижней выбрали бригадиром Тощего Гарри.
– Хороший мужик. Джулиан!
– Да?
– Если ты такой осведомленный… За что начальник ненавидел Киску?
Фельдшер пожал плечами:
– А кто ж любит стукачей? Тут у всей административной верхушки свой бизнес, в котором узники принимают самое активное участие. А за это, между прочим, Железный Кутюрье по головке не гладит. Чуть зазеваешься, не с тем человеком разоткровенничаешься – и мигом окажешься рядом с нами. Хорошо еще, если с нами. А то и в Нижней Палате. Так что ты оказал всем весьма ценную услугу.
…Через три дня Майкла выпустили из лазарета. Без конвоя, руководствуясь только объяснениями Джулиана, он отправился на новое место жительства.
Никаких бараков в Верхней Палате не было. Огороженная территория, этакий оазис в пустыне. Девять трехэтажных корпусов, объединенных крытыми переводами, образовывали круг. В центре внутренней площади – еще одно здание, приземистое, кирпичное. Когда-то здесь находилась только бильярдная, от фундамента до последнего кия сделанная каторжниками. Ее так и называли до сих пор, хотя давно появились пристройки со спортивными тренажерами, читальная комната, где раз в месяц показывали фильм, и бар, где за сумасшедшие деньги можно было выпить чашку синтетического кофе или пару банок пива. В зеркальной витрине красовались и более серьезные напитки, но каторжники – сами они предпочитали говорить «узники» – смеялись: чтоб разгуляться в этом заведении, не хватит средств даже у Железного Кутюрье.
Бар назывался «Русские ушли».
И никто из новых знакомых не мог понять, отчего Майкл истерически захохотал, увидав вывеску с неумело намалеванной кофейной чашкой.
Когда Майкл посетовал на дороговизну, Джулиан сказал:
– Подожди сучьего дня. Девочкам из тауна разрешается проносить всякую фигню. Если ты какой-нибудь приглянешься, уговори в следующий визит притащить тебе пива. В тауне оно стоит гроши. Мы все так делаем. А в бар идем, если родня на счет деньжат подкинет. Зарплаты на посиделки не хватит, это точно.
А вот сигареты и мелкая жрачка в баре были дешевыми. Майкл понял: цены на спиртное задраны исключительно, дабы избежать пьяных дебошей.
Трехэтажки, окружавшие площадь, были жилыми корпусами. Камеры, похожие на малюсенькие комнатки, располагались на втором и третьем этажах. Первый отводился под служебные помещения и «гостиную» – огромный холл, где пипл собирался после ужина и куда раз в неделю приводили девочек из тауна. И не одну на десятерых, а ровно столько, сколько заявок поступило. Можно было заказать определенную, большинство так и делало. Роберт потом сказал, что разрешается заключать браки. Женатые узники живут в тауне, с семьей. Ничего особенного – на всех дорогах из тауна стоят блокпосты, удрать все равно не получится. И слежка в действительности ведется как за каторжниками, так и за обслуживающим персоналом. Такая тут у всех сучья жизнь.
Майкл ахнул, увидав, в какое великолепие его поселили. С продолом Нижней Палаты никакого сравнения. Камеры три на два метра, одноместные, в каждой – кровать, стул, стенной шкаф и маленький столик. Вместо рещетки нормальная дверь. Незапирающаяся, само собой. И еще – окно. Пейзаж унылый, но, если надоест, можно закрыть жалюзи. Главное, что заключенный сам решал, смотреть ему в окно или отгородиться от мира. Душа и унитаза в камере не было, «удобства» располагались в конце коридора из расчета один санблок на десятерых. В каждом – душевые кабинки по числу «клиентов», два унитаза и два писсуара, пять рукомойников вдоль огромного мутноватого зеркала.
Соседями Майкла стали с одной стороны Роберт, с другой – Джулиан. По утрам они встречались в сан-блоке. Здоровались, умывались, иногда обсуждали дурацкие сны. Особенно этим увлекался Роберт, а Джулиан его внимательно выслушивал: он практиковался в психологии, литературу с воли выписывал. Майкл обычно не участвовал в подобных беседах. Да и сны видел редко, а если уж такое случалось, то старался побыстрее их забыть: снился ему потерянный офис на Сигме-Таурус. Как правило, Майкл весь сон старался войти в кабинет, чтобы посмотреть, как референт замаскировал сломанный компьютер. Иногда Майкла «навещала» Людмила. И то, и другое для него было недоступно, и не хотелось душу травить, вытаскивая тоску по былому в явь.
Первые дни Майкл никуда не выходил. Торчал в читалке, поглощая газеты, книги – все, что подворачивалось под руку. Только сейчас он понял, как изголодался по известиям снаружи, любым, пусть даже какой-нибудь дурацкой уголовной хронике.
Потом он взялся за профессорское наследство. Первую страницу перелистнул, хотя из самолюбия пытался прочесть и понять. Но старик был прав: получить удовольствие от такого зубодробительного сочетания слов мог только законченный книжный червь. Вздохнув и признавшись себе в нелюбви к художественной литературе, Майкл перещел к содержательной части дневника.
Его постигло разочарование. Он неплохо говорил по-русски, учили его и азам письменного языка. Но применительно к профессорскому опусу знаний Майклу катастрофически не хватало. Глаз привычно выхватывал английские слова, но они ничего не давали для понимания фразы. А из использованных русских слов Майкл уверенно опознавал от силы два на страницу. Чуть позже он наткнулся на еще один фокус: английские слова Стэнли давал в русской транслитерации.
Он листал блокнот бездумно и случайно обнаружил вполне читабельный текст. Он целиком был изложен на английском, но – русскими буквами.
«Майк, если ты это читаешь, то я не ошибся в оценке твоего упрямства. Я полагал, что ты совершишь как минимум одну попытку прочесть мои дневники, но не сможешь. Но я надеялся, что ты обнаружишь это послание, которое многое прояснит.
Информация, известная мне, слишком опасна для того, чтобы я позволил тебе стать посвященным в тайну, пока ты находишься в заключении, а значит – в полной власти Железного Кутюрье. Если бы я считал, что внешние обстоятельства не играют столь важной роли, я бы не записывал, а рассказал бы тебе все. Доверься моему богатому опыту и не возмущайся. Да, я дал тебе в руки бомбу, но в такой упаковке, что взорвать ее ты сумеешь либо так, как надо, либо не сумеешь вовсе. Потому что, Майк, несоблюдение моих условий грозит гибелью прежде всего тебе. Я не хочу использовать тебя как слепое орудие мести, надобность в котором отпадает после свершения замысла. Я хочу, чтобы ты жил, и, по возможности, хорошо жил. Поэтому посреди общего текста я разместил еще одно послание тебе. Это завещание. Я хочу, чтобы ты владел моим имуществом, оставшимся на Земле.
Даже оказавшись в безопасности, ты потратишь много времени на перевод моих воспоминаний, если не дать тебе некоторые указания. В своей работе я использовал множество устаревших слов и специальных терминов, а также фраз из других славянских языков, ныне столь же мертвых, как русский. После таких вставок я всегда указывал аббревиатурно источник, откуда взято то или иное слово. Эти обозначения – названия словарей в каталоге Ватиканской библиотеки. Я допускаю, что тот же набор справочной литературы есть и в других крупных хранилищах, но у каждого из них – своя система обозначения книг. Поэтому, чтобы прочесть, тебе понадобится попасть на Землю и провести всю работу в читальном зале Ватиканской библиотеки, так как большинство фолиантов у них хранится только в бумажном виде и на дом хранители их не выдают. А когда ты прочтешь, тебе будет ясно, что делать с этим дальше».
На следующей странице Майкл наткнулся на приписку, сделанную уже не таким уверенным почерком. Старик явно торопился, а рука дрожала, и некоторые буквы он в спешке или от волнения пропускал.
«Майк, я найду возможность побеседовать с начальником колонии, чтобы убедить его перевести тебя в Верхнюю Палату. Оттуда бежать несравненно легче. Подозреваю, тебе поведают о моей бесплодной попытке, которой я стыжусь настолько, что никогда о ней не говорил тебе. Не повторяй моих ошибок, действуй
только наверняка.
Я отдаю себе отчет в том, что ты, попав в значительно более комфортные условия, передумаешь бежать или же отложишь исполнение замысла на неопределенный срок. Я не буду упрекать тебя в отказе от идеи, вдохновившей меня на составление этого текста. С людьми происходит всякое, и я не вправе судить тебя за изменение намерений.
Но в этом случае постарайся, чтобы моя книжка не навредила тебе. Если сумеешь, передай ее надежному человеку с наказом спрятать за пределами этой колонии, а то и планеты. Если такой возможности не подвернется, просто уничтожь ее.
Как видишь, я понимаю, какой угрозе подвергаю тебя, вручая тебе это послание».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Почему ж вы его засунули в эту клоаку, в Нижнюю, если у вас столько воли?!
Собеседник погрустнел.
– Майкл, ты скоро привыкнешь, что у меня со всеми заключенными Верхней Палаты отношения вполне дружеские. Заключенные понимают: не надо со мной ссориться. Поэтому давай договоримся на будущее: задавая вопрос, ты будешь выбирать выражения и тональность.
– Извините. Дурное наследие Нижней Палаты.
– Так-то лучше. – Начальник вызвал конвой. – Доставьте заключенного обратно в лазарет.
В палате Майклу недолго пришлось скучать одному. Снова наведался Джулиан. В руках он держал казенный пластиковый пакет.
– Это тебе, Стэнли просил передать.
Майкл вопросительно уставился на него.
– Он умер в соседней палате, – пояснил Джулиан. – Хозяин в окно увидел, как его тащат в сторону карцера, и вмешался. Только поздно.
– Это из-за меня? – тихо спросил Майкл. – Я не хотел его зарезать. Но никто другой не брался вскрывать этот чертов абсцесс.
– Так это ты резал? Очень неплохо. Хотя я бы сделал лучше. Но я узнал все задним числом. Скотина Роберт, я ему потом по шее надавал. Мог бы сказать мне, я бы нашел способ и провести Стэнли в лазарет, и рану бы обработал, и никто б не помешал. А так получается, что мужика просто убили… – Отвернулся. – Его принесли со сломанным позвоночником. Он же старый, кости хрупкие. Еще сутки прожил. Успел поговорить с хозяином, просил перевести тебя к нам. И обязательно передать тебе рукопись его романа. Очень сильно волновался, боялся, что из камеры рукопись украдут. Хозяин сразу послал за его вещами, просмотрел сам. Не знаю, как ты будешь читать эту ахинею, Стэнли новый язык придумал, а словарик составить не счел нужным. Но это не мое дело. Держи, – он положил пакет на кровать рядом с Майклом. – Потом он бредить начал, про ангелов говорил, уверял, что ты непременно опубликуешь роман, мол, ты-то поймешь, какую ценность для культуры он имеет, ты ведь издатель с хорошим вкусом, не то что какой-то там… Извини, я имя не запомнил. Кто-то обидел Стэнли, назвав его бездарностью, а он, вишь, перед смертью вспомнил. В бреду. А последние часы он в себя не приходил. Его в тауне похоронили, не в общей яме.
– Почему же хозяин отправил его в Нижнюю? – Майкл никак не мог успокоиться.
– А тебе Стэнли не рассказывал? Ну да, он же не любил распространяться о неудачах. Он, конечно, очень умен. Но, как это часто случается с умными людьми, в чем-то гений, а в чем-то – ребенок. Стэнли спас нашего хозяина от полного разорения. Тому предложили на паях производство какой-то дряни, причем денег не хватало, и хозяин залез в долги. Стэнли объяснил, что проект – голая разводка, потому что та дрянь функционировать не может. Хозяин от участия отказался, а через две недели тех парней взяли за мошенничество. Только они все деньги спустить успели. Конечно, после такого хозяин к Стэнли относился, как к лучшему другу.
– Не верится. Все-таки он начальник колонии, с какой радости ему уважать каторжника?
Джулиан хмыкнул:
– Майк, некоторых узников, бывает, милуют. А к другим такие люди запросто приезжают, что хозяину проще считать себя начальником личной охраны крутых инженерюг. Стэнли наособицу стоял. Хозяин ему пропуск в таун сделал, тот без охраны в комплекс ездил, ночевал там иногда. А потом попытался удрать. Если бы он догадался взять в пару любого уголовника из Нижней, того же Шанка, – побег увенчался бы успехом. Но Стэнли пошел один. Мало того, он умудрился дернуть именно в тот день, когда в колонию явился проверяющий от Железного Кутюрье.
Майкл вздохнул.
– У хозяина не было другого выхода. Он предложил Стэнли на выбор – либо для него переоборудуют камеру в карцере, там есть приличные помещения, либо он перебирается в Нижнюю. Стэнли сказал: «Не хочу в одиночку». Насколько мне известно, хозяин вызвал Шанка и приказал ему следить, чтоб Стэнли не обижали.
– Жалко, ох как жалко…
– Знаешь, я тебе так скажу: Стэнли нарывался уже года четыре. Он и в комплексе, бывало, работать отказывался. С собой покончить пытался. Он не мог тут жить.
– Я знаю.
Джулиан встал, направился к двери.
– Да, забыл. В Нижней выбрали бригадиром Тощего Гарри.
– Хороший мужик. Джулиан!
– Да?
– Если ты такой осведомленный… За что начальник ненавидел Киску?
Фельдшер пожал плечами:
– А кто ж любит стукачей? Тут у всей административной верхушки свой бизнес, в котором узники принимают самое активное участие. А за это, между прочим, Железный Кутюрье по головке не гладит. Чуть зазеваешься, не с тем человеком разоткровенничаешься – и мигом окажешься рядом с нами. Хорошо еще, если с нами. А то и в Нижней Палате. Так что ты оказал всем весьма ценную услугу.
…Через три дня Майкла выпустили из лазарета. Без конвоя, руководствуясь только объяснениями Джулиана, он отправился на новое место жительства.
Никаких бараков в Верхней Палате не было. Огороженная территория, этакий оазис в пустыне. Девять трехэтажных корпусов, объединенных крытыми переводами, образовывали круг. В центре внутренней площади – еще одно здание, приземистое, кирпичное. Когда-то здесь находилась только бильярдная, от фундамента до последнего кия сделанная каторжниками. Ее так и называли до сих пор, хотя давно появились пристройки со спортивными тренажерами, читальная комната, где раз в месяц показывали фильм, и бар, где за сумасшедшие деньги можно было выпить чашку синтетического кофе или пару банок пива. В зеркальной витрине красовались и более серьезные напитки, но каторжники – сами они предпочитали говорить «узники» – смеялись: чтоб разгуляться в этом заведении, не хватит средств даже у Железного Кутюрье.
Бар назывался «Русские ушли».
И никто из новых знакомых не мог понять, отчего Майкл истерически захохотал, увидав вывеску с неумело намалеванной кофейной чашкой.
Когда Майкл посетовал на дороговизну, Джулиан сказал:
– Подожди сучьего дня. Девочкам из тауна разрешается проносить всякую фигню. Если ты какой-нибудь приглянешься, уговори в следующий визит притащить тебе пива. В тауне оно стоит гроши. Мы все так делаем. А в бар идем, если родня на счет деньжат подкинет. Зарплаты на посиделки не хватит, это точно.
А вот сигареты и мелкая жрачка в баре были дешевыми. Майкл понял: цены на спиртное задраны исключительно, дабы избежать пьяных дебошей.
Трехэтажки, окружавшие площадь, были жилыми корпусами. Камеры, похожие на малюсенькие комнатки, располагались на втором и третьем этажах. Первый отводился под служебные помещения и «гостиную» – огромный холл, где пипл собирался после ужина и куда раз в неделю приводили девочек из тауна. И не одну на десятерых, а ровно столько, сколько заявок поступило. Можно было заказать определенную, большинство так и делало. Роберт потом сказал, что разрешается заключать браки. Женатые узники живут в тауне, с семьей. Ничего особенного – на всех дорогах из тауна стоят блокпосты, удрать все равно не получится. И слежка в действительности ведется как за каторжниками, так и за обслуживающим персоналом. Такая тут у всех сучья жизнь.
Майкл ахнул, увидав, в какое великолепие его поселили. С продолом Нижней Палаты никакого сравнения. Камеры три на два метра, одноместные, в каждой – кровать, стул, стенной шкаф и маленький столик. Вместо рещетки нормальная дверь. Незапирающаяся, само собой. И еще – окно. Пейзаж унылый, но, если надоест, можно закрыть жалюзи. Главное, что заключенный сам решал, смотреть ему в окно или отгородиться от мира. Душа и унитаза в камере не было, «удобства» располагались в конце коридора из расчета один санблок на десятерых. В каждом – душевые кабинки по числу «клиентов», два унитаза и два писсуара, пять рукомойников вдоль огромного мутноватого зеркала.
Соседями Майкла стали с одной стороны Роберт, с другой – Джулиан. По утрам они встречались в сан-блоке. Здоровались, умывались, иногда обсуждали дурацкие сны. Особенно этим увлекался Роберт, а Джулиан его внимательно выслушивал: он практиковался в психологии, литературу с воли выписывал. Майкл обычно не участвовал в подобных беседах. Да и сны видел редко, а если уж такое случалось, то старался побыстрее их забыть: снился ему потерянный офис на Сигме-Таурус. Как правило, Майкл весь сон старался войти в кабинет, чтобы посмотреть, как референт замаскировал сломанный компьютер. Иногда Майкла «навещала» Людмила. И то, и другое для него было недоступно, и не хотелось душу травить, вытаскивая тоску по былому в явь.
Первые дни Майкл никуда не выходил. Торчал в читалке, поглощая газеты, книги – все, что подворачивалось под руку. Только сейчас он понял, как изголодался по известиям снаружи, любым, пусть даже какой-нибудь дурацкой уголовной хронике.
Потом он взялся за профессорское наследство. Первую страницу перелистнул, хотя из самолюбия пытался прочесть и понять. Но старик был прав: получить удовольствие от такого зубодробительного сочетания слов мог только законченный книжный червь. Вздохнув и признавшись себе в нелюбви к художественной литературе, Майкл перещел к содержательной части дневника.
Его постигло разочарование. Он неплохо говорил по-русски, учили его и азам письменного языка. Но применительно к профессорскому опусу знаний Майклу катастрофически не хватало. Глаз привычно выхватывал английские слова, но они ничего не давали для понимания фразы. А из использованных русских слов Майкл уверенно опознавал от силы два на страницу. Чуть позже он наткнулся на еще один фокус: английские слова Стэнли давал в русской транслитерации.
Он листал блокнот бездумно и случайно обнаружил вполне читабельный текст. Он целиком был изложен на английском, но – русскими буквами.
«Майк, если ты это читаешь, то я не ошибся в оценке твоего упрямства. Я полагал, что ты совершишь как минимум одну попытку прочесть мои дневники, но не сможешь. Но я надеялся, что ты обнаружишь это послание, которое многое прояснит.
Информация, известная мне, слишком опасна для того, чтобы я позволил тебе стать посвященным в тайну, пока ты находишься в заключении, а значит – в полной власти Железного Кутюрье. Если бы я считал, что внешние обстоятельства не играют столь важной роли, я бы не записывал, а рассказал бы тебе все. Доверься моему богатому опыту и не возмущайся. Да, я дал тебе в руки бомбу, но в такой упаковке, что взорвать ее ты сумеешь либо так, как надо, либо не сумеешь вовсе. Потому что, Майк, несоблюдение моих условий грозит гибелью прежде всего тебе. Я не хочу использовать тебя как слепое орудие мести, надобность в котором отпадает после свершения замысла. Я хочу, чтобы ты жил, и, по возможности, хорошо жил. Поэтому посреди общего текста я разместил еще одно послание тебе. Это завещание. Я хочу, чтобы ты владел моим имуществом, оставшимся на Земле.
Даже оказавшись в безопасности, ты потратишь много времени на перевод моих воспоминаний, если не дать тебе некоторые указания. В своей работе я использовал множество устаревших слов и специальных терминов, а также фраз из других славянских языков, ныне столь же мертвых, как русский. После таких вставок я всегда указывал аббревиатурно источник, откуда взято то или иное слово. Эти обозначения – названия словарей в каталоге Ватиканской библиотеки. Я допускаю, что тот же набор справочной литературы есть и в других крупных хранилищах, но у каждого из них – своя система обозначения книг. Поэтому, чтобы прочесть, тебе понадобится попасть на Землю и провести всю работу в читальном зале Ватиканской библиотеки, так как большинство фолиантов у них хранится только в бумажном виде и на дом хранители их не выдают. А когда ты прочтешь, тебе будет ясно, что делать с этим дальше».
На следующей странице Майкл наткнулся на приписку, сделанную уже не таким уверенным почерком. Старик явно торопился, а рука дрожала, и некоторые буквы он в спешке или от волнения пропускал.
«Майк, я найду возможность побеседовать с начальником колонии, чтобы убедить его перевести тебя в Верхнюю Палату. Оттуда бежать несравненно легче. Подозреваю, тебе поведают о моей бесплодной попытке, которой я стыжусь настолько, что никогда о ней не говорил тебе. Не повторяй моих ошибок, действуй
только наверняка.
Я отдаю себе отчет в том, что ты, попав в значительно более комфортные условия, передумаешь бежать или же отложишь исполнение замысла на неопределенный срок. Я не буду упрекать тебя в отказе от идеи, вдохновившей меня на составление этого текста. С людьми происходит всякое, и я не вправе судить тебя за изменение намерений.
Но в этом случае постарайся, чтобы моя книжка не навредила тебе. Если сумеешь, передай ее надежному человеку с наказом спрятать за пределами этой колонии, а то и планеты. Если такой возможности не подвернется, просто уничтожь ее.
Как видишь, я понимаю, какой угрозе подвергаю тебя, вручая тебе это послание».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49