Лена останавливается как вкопанная и снова хватается за автомат.
— Оставь оружие в покое. Я же сказал, что здесь стрелять не в кого.
Лена нерешительно идёт за мной. Мы заходим в дом, и я приглашаю:
— Входи и будь здесь Хозяйкой.
Лена смотрит на меня с недоумением:
— Чей это дом, Андрюша?
— В данный момент, наш. Во всяком случае, пока никто не пытался предъявить мне свои права на него.
— Ты хочешь сказать… — Лена не решается продолжить.
— Да, именно это я и хочу сказать. Я здесь живу, а теперь и ты будешь жить здесь. Ведь идти-то нам дальше всё равно некуда. Ты посмотри на искатель. Подожди удивляться, пройди в соседнюю комнату и посмотри, что там.
Лена открывает дверь и столбенеет. Дар речи возвращается к ней только через пять минут, после того как она внимательно осматривает компьютер и Синтезатор:
— Андрей, чье это хозяйство? Откуда ты всё это взял?
— А ты не догадываешься?
Лена ещё раз внимательно осматривается, и страшная догадка осеняет её:
— Ты хочешь сказать… — снова начинает она и снова останавливается.
Ей страшно высказать ту мысль, что пришла ей в голову. Я спокойно присаживаюсь на диван и закуриваю:
— Да, Лена. Ты правильно поняла. Это — конечный пункт нашего маршрута. Хотя, возможно, что это только промежуточная остановка. Но, согласись, условия здесь более комфортные, чем те, в которых мы с тобой гостили у Старого Волка не так давно.
Автомат со стуком падает на пол. У Лены подгибаются ноги. Она качает головой и спрашивает:
— И давно ты здесь обитаешь?
— Через два месяца будет год.
— Год!?
Я киваю. Силы окончательно оставляют Лену, и она опускается на пол рядом со своим автоматом. Да, такое переварить с разгону трудновато. Я поднимаю подругу с пола и отношу её на диван. Там я расшнуровываю и снимаю с неё высокие ботинки, освобождаю от сырого комбинезона. Укрыв Лену, оставшуюся в одном мелтане, одеялом, я тихо говорю ей:
— Успокойся, отдохни и приди в себя. А я пока приготовлю обед. Кстати, сам сегодня ещё ничего не ел. Затоплю баньку, после обеда попаримся, а потом и поговорим обо всём.
Лена молчит, и я оставляю её. Первым делом отправляюсь топить баню. Потом иду хлопотать с обедом. С первым блюдом проблем не будет. Только вчера я сварил чугунок щей с грибами. Что сделать на второе? Ну, разумеется, хорошую яичницу. Что еще? Ведь Лена изголодалась за семь часов прогулки по болоту. А когда она ела перед этим, одному Времени известно. Тут я вспоминаю о щуках, пойманных сегодня утром. Прекрасно! Угощу её своим фирменным блюдом с варёной картошечкой.
Когда всё готово, иду за Леной. Она всё ещё находится в прострации. Или просто измучена? Скорее всего, и то, и другое.
— Кушать подано, ваше величество! — докладываю я, — Прошу к столу.
Лена встаёт и босиком шлёпает к очагу, где уже накрыт стол. Смотрю, как моя подруга ступает босыми ногами по голому полу, и решительно направляюсь к Синтезатору. Времени изобретать что-то особое нет. Я вспоминаю, в чем Лена любила ходить дома, и достаю из камеры мягкие кожаные тапочки-чешки голубого цвета. Лена кивает и натягивает их на ножки. Потом она сама сотворит всё, что ей будет нужно.
Ест Лена равнодушно, почти механически. Видно, что тяжелые думы всё ещё одолевают её. Но постепенно аппетит у неё разыгрывается, и она с явным сожалением заглядывает в опустевшую миску. Не давая ей высказать сожаление по поводу быстрой кончины щей, выставляю на стол сковороду с горячей яичницей. Лена вопросительно смотрит на Синтезатор, но я отрицательно качаю головой:
— Самые, что ни есть, натуральные. Только вчера снесённые.
Брови у Лены удивлённо лезут вверх, но я делаю небрежный, успокаивающий жест рукой. Ешь мол, потом всё объясню и покажу. Лена набрасывается на яичницу с аппетитом давно не евшего человека. Настроение моей гурманки заметно поднимается. Когда же я выставляю на стол запеченных щук и чугунок горячей картошки, сдобренной маслом, моя подруга окончательно обретает утраченное было душевное равновесие. А говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ерунда! Женщины устроены так же. По крайней мере, моя женщина. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:
— Так ты здесь прожил уже, без малого, год?
Я киваю.
— Здорово! — качает головой Лена, — Я ушла на твои поиски через три дня после того, как ты пропал. Скиталась я около трёх месяцев. Может быть и больше. А у тебя здесь прошел почти год. Вот что значит разность хроночастот. А интересно, сколько времени прошло в Монастыре?
— Лучше не ломать над этим голову. Одно Время разберётся в этой частотной чехарде. Помнишь, в тот раз я по собственному времени плутал более двенадцати часов, а в Монастыре прошло всего три минуты. А сейчас вполне может получиться и наоборот.
— Да, — соглашается Лена, — всё может быть. А сколько времени ты скитался на этот раз?
— Время его знает, Ленок. Очень трудно было проследить. По субъективным ощущениям, где-то около двух месяцев. А конкретно засечь было невозможно. Ты и сама, наверное, переходила из дня в ночь, из утра в вечер и наоборот. Мне только в одной Фазе пришлось задержаться дней на десять.
— Где это? — живо интересуется Лена.
— В довоенной Америке. Пришлось пересечь весь континент и зарабатывать деньги на дорогу.
Я рассказываю о своей жизни в той Фазе, о том, как выходил из положения, и чем всё кончилось. Рассказываю подробно, не жалея ни красок, ни юмора. Лена заинтересованно слушает, кивая и чему-то улыбаясь. Пока я рассказываю, мы расправляемся со щуками и картошкой. Ставлю на стол кофейник, а на десерт подаю орехи и испеченное мной накануне печенье. Отпив несколько глоточков, Лена говорит:
— Ты знаешь, у меня была аналогичная ситуация. Только это было в Европе, почти сразу после Первой Мировой войны. Я вышла в районе Ниццы, а переход, по моим прикидкам, был где-то на Урале.
— Ого! И как же ты вывернулась?
— Так вот и вывернулась. Пришлось порядком поломать голову. Но, в конце концов, мне просто повезло. А в начале ситуация была незавидной. Грузить вагоны, как ты, или работать в порту я не могла. Меня бы просто на смех подняли. К тому же после войны царила жутчайшая безработица и конкуренция была страшная. Тебе повезло с этим Виндом. Но я на такое рассчитывать тоже не могла.
— А что? — прерываю я её, — По-моему, ты бы справилась.
— Я тоже так думаю. Но ведь надо чтобы так подумали и другие. А кто так подумает? У меня оставался один легальный путь заработать деньги. Ага! Ты, я вижу, правильно понял. Мне оставалось только идти на панель. Но и этот вариант отпадал. Не по моральным соображениям, отнюдь. И не потому, что у меня ничего не получилось бы. Тут я была бы вне конкуренции. Но… Кто пригласит на ночь девушку в камуфлированном комбинезоне, в этих ботинках, да ещё и вооруженную автоматом? Конечно, после войны в Ниццу съехалось немало самых разных извращенцев со всей Европы, и, возможно, в конце концов, я бы и нашла любителя такой экзотики. Но, боюсь, слишком долго пришлось бы его искать. Я поразмыслила и выбрала другой способ.
— Какой же?
Я уже сгораю от любопытства. В самом деле, как может в такой ситуации обзавестись необходимой суммой молодая женщина? Впрочем, Ленка на то и Ленка, чтобы всегда найти выход из положения. А она спокойно отвечает:
— Криминальный.
— Какой, какой? — я не верю своим ушам.
— У тебя плохо со слухом? Я в один прекрасный вечер совершила два налёта. Сначала я ограбила ювелирный магазин, потом лавку старьевщика.
— Ну, ювелирный я понимаю. А старьевщика-то зачем?
— Ты слушай. Я заявилась в магазин перед закрытием. Там дежурил полицейский, сторож, и оставались ещё два продавца. Лицо у меня было закрыто очками ночного видения. Я навела на них автомат. «Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» Полицейский, было, дернулся.
— И ты, что, убила его?
— Мокруху шьешь, начальник? Не выйдет. Никого я не убивала, меня там даже не было, никто ничего не докажет. Я просто дала очередь в потолок. Много грохоту, много звону и полные штаны у всех четверых. Но надо отдать должное полицейскому и сторожу. Продавцы безропотно отдали мне остатки дневной выручки (они уже успели сдать большую часть её в банк), раскрыли передо мной сейфы и сами загрузили их содержимое в любезно предоставленные ими два саквояжа. Вот тут, когда я, пожелав всем спокойной ночи, покидала магазин, полицейский заметил, что руки у меня заняты, а автомат висит на ремне. Я не успела дойти до дверей, как он бросился на меня с дубинкой. Сторож тоже пришел ему на помощь. Лучше бы они этого не делали. Боюсь, что им пришлось обоим пролежать в больнице больше месяца.
Я от души хохочу, представив, как моя подруга, аккуратно поставив на пол саквояжи, ещё более аккуратно укладывает рядом с ними полицейского и сторожа. А Лена невозмутимо продолжает:
— На прощание я погрозила пальцем сильно побледневшим продавцам и спокойно вышла на улицу. Саквояжи я зарыла в мусорном контейнере, в трёх кварталах от магазина. Затем я взломала лавку старьевщика и выбрала там платье поприличнее, какие-то туфли и старенький чемодан. Старьевщик заявлять в полицию не стал, так как я оставила на прилавке купюру в сто франков. Потом я переоделась, сложила свою амуницию в чемодан и сдала его в камеру хранения на вокзале. Утром я пришла на место своего преступления. Там вовсю работала полиция. Я нашла хозяина магазина. «Мсье, — сказала я ему, — Вчера, в восемь вечера, вас ограбили. Ради Бога, не прогоняйте меня, а выслушайте! Вчера, в половине девятого, я видела, как какой-то тип прятал в мусорном контейнере два саквояжа».
— Ну, и рисковала же ты! — удивляюсь я.
— Уверяю, никакого риска не было.
— Но тебя могли опознать продавцы, сторож и полицейский могли дать твоё подробное описание.
Лена звонко и заливисто хохочет:
— Ну, и наивный же ты, Андрюша! Сразу видно, что ты плохой психолог. Конечно, и полицейский, и сторож, и продавцы уже подробно описали грабителя. Но неужели ты думаешь, что по этому описанию можно было опознать хрупкую девушку с тихим голосом и изящными ручками, пусть и бедно одетую. Ха! В описании; я его не читала, конечно, но знаю точно; значился широкоплечий громила ростом более ста восьмидесяти сантиметров, с огромными ручищами и зычным, хриплым голосом.
Теперь уже я смеюсь от души. Ленка — умница, она никогда не промахнётся. В самом деле, ни полицейский, ни сторож никогда не признаются, что их голыми руками уделала слабая, на их взгляд, девушка. А продавцы… Да им от страха всё, что угодно могло пригрезиться. Я не сомневаюсь, что если их допрашивали и по отдельности, они дали примерно такое описание грабителя, какое нарисовала Лена.
— И что было дальше? — спрашиваю я, вытирая выступившие слёзы.
— Дальше? Мы с двумя полицейскими поехали к тому контейнеру, где я запрятала саквояжи.
— Опять риск. Тебя могли опознать по отпечаткам.
— Нет, — Лена мотает головой, — Во-первых, им и в голову не пришло брать у меня отпечатки. А во-вторых, на саквояжах они обнаружили только отпечатки продавцов. В магазине я работала вот в этих перчатках.
Лена вынимает из кармана комбинезона свои, некогда голубые, а теперь буро-синие перчатки.
— Когда проверили содержимое саквояжей, и выяснилось, что ничего не пропало, хозяин тут же выплатил мне вознаграждение в пять тысяч франков. Я посчитала, что достигла цели, но, увы, этих денег хватало на билет только до границы. Сам понимаешь, время послевоенное: разруха, инфляция, дикая дороговизна. К тому же возникла ещё одна проблема: у меня не было никаких документов.
— А не проще ли было бы самой продать хотя бы часть драгоценностей?
— И тут же попасться на этом! Ждать, пока всё утихнет, я не могла. Уехать куда-нибудь подальше, тоже. Это был единственный вариант.
— А если бы старьевщик заявил о взломе своей лавки, и полиция сопоставила бы факты?
— А с чего бы он стал заявлять? Я же не ограбила его, а купила у него вещи, правда, без его ведома.
Я с восхищением смотрю на подругу. Гениальная женщина! Я бы всё так тонко продумать не смог. А Лена продолжает:
— Я призадумалась. Повторять трюк с ограблением магазина нельзя, меня быстро привлекут, как сообщницу. Я уже начала подумывать об ограблении банка и стала присматривать объект для операции, когда на глаза мне попалось объявление. «Мадам Бенуа приглашает молодых, не старше 25 и не моложе 18 лет, женщин привлекательной внешности с хорошей фигурой для работы в варьете. Труппа поедет в Екатеринбург, где через две недели открывается международный съезд золотопромышленников. Знание русского языка, вокальные и балетные способности необязательны». Последняя фраза меня насторожила. Я навела справки и выяснила, что мадам Бенуа вовсе не антрепренер варьете, а бандерша. Она формирует публичный дом и действительно хочет ехать с ним в Екатеринбург, рассчитывая порастрясти кошельки золотопромышленников. Я приоделась по последней моде. Выглядело это несколько шокирующе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Оставь оружие в покое. Я же сказал, что здесь стрелять не в кого.
Лена нерешительно идёт за мной. Мы заходим в дом, и я приглашаю:
— Входи и будь здесь Хозяйкой.
Лена смотрит на меня с недоумением:
— Чей это дом, Андрюша?
— В данный момент, наш. Во всяком случае, пока никто не пытался предъявить мне свои права на него.
— Ты хочешь сказать… — Лена не решается продолжить.
— Да, именно это я и хочу сказать. Я здесь живу, а теперь и ты будешь жить здесь. Ведь идти-то нам дальше всё равно некуда. Ты посмотри на искатель. Подожди удивляться, пройди в соседнюю комнату и посмотри, что там.
Лена открывает дверь и столбенеет. Дар речи возвращается к ней только через пять минут, после того как она внимательно осматривает компьютер и Синтезатор:
— Андрей, чье это хозяйство? Откуда ты всё это взял?
— А ты не догадываешься?
Лена ещё раз внимательно осматривается, и страшная догадка осеняет её:
— Ты хочешь сказать… — снова начинает она и снова останавливается.
Ей страшно высказать ту мысль, что пришла ей в голову. Я спокойно присаживаюсь на диван и закуриваю:
— Да, Лена. Ты правильно поняла. Это — конечный пункт нашего маршрута. Хотя, возможно, что это только промежуточная остановка. Но, согласись, условия здесь более комфортные, чем те, в которых мы с тобой гостили у Старого Волка не так давно.
Автомат со стуком падает на пол. У Лены подгибаются ноги. Она качает головой и спрашивает:
— И давно ты здесь обитаешь?
— Через два месяца будет год.
— Год!?
Я киваю. Силы окончательно оставляют Лену, и она опускается на пол рядом со своим автоматом. Да, такое переварить с разгону трудновато. Я поднимаю подругу с пола и отношу её на диван. Там я расшнуровываю и снимаю с неё высокие ботинки, освобождаю от сырого комбинезона. Укрыв Лену, оставшуюся в одном мелтане, одеялом, я тихо говорю ей:
— Успокойся, отдохни и приди в себя. А я пока приготовлю обед. Кстати, сам сегодня ещё ничего не ел. Затоплю баньку, после обеда попаримся, а потом и поговорим обо всём.
Лена молчит, и я оставляю её. Первым делом отправляюсь топить баню. Потом иду хлопотать с обедом. С первым блюдом проблем не будет. Только вчера я сварил чугунок щей с грибами. Что сделать на второе? Ну, разумеется, хорошую яичницу. Что еще? Ведь Лена изголодалась за семь часов прогулки по болоту. А когда она ела перед этим, одному Времени известно. Тут я вспоминаю о щуках, пойманных сегодня утром. Прекрасно! Угощу её своим фирменным блюдом с варёной картошечкой.
Когда всё готово, иду за Леной. Она всё ещё находится в прострации. Или просто измучена? Скорее всего, и то, и другое.
— Кушать подано, ваше величество! — докладываю я, — Прошу к столу.
Лена встаёт и босиком шлёпает к очагу, где уже накрыт стол. Смотрю, как моя подруга ступает босыми ногами по голому полу, и решительно направляюсь к Синтезатору. Времени изобретать что-то особое нет. Я вспоминаю, в чем Лена любила ходить дома, и достаю из камеры мягкие кожаные тапочки-чешки голубого цвета. Лена кивает и натягивает их на ножки. Потом она сама сотворит всё, что ей будет нужно.
Ест Лена равнодушно, почти механически. Видно, что тяжелые думы всё ещё одолевают её. Но постепенно аппетит у неё разыгрывается, и она с явным сожалением заглядывает в опустевшую миску. Не давая ей высказать сожаление по поводу быстрой кончины щей, выставляю на стол сковороду с горячей яичницей. Лена вопросительно смотрит на Синтезатор, но я отрицательно качаю головой:
— Самые, что ни есть, натуральные. Только вчера снесённые.
Брови у Лены удивлённо лезут вверх, но я делаю небрежный, успокаивающий жест рукой. Ешь мол, потом всё объясню и покажу. Лена набрасывается на яичницу с аппетитом давно не евшего человека. Настроение моей гурманки заметно поднимается. Когда же я выставляю на стол запеченных щук и чугунок горячей картошки, сдобренной маслом, моя подруга окончательно обретает утраченное было душевное равновесие. А говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ерунда! Женщины устроены так же. По крайней мере, моя женщина. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:
— Так ты здесь прожил уже, без малого, год?
Я киваю.
— Здорово! — качает головой Лена, — Я ушла на твои поиски через три дня после того, как ты пропал. Скиталась я около трёх месяцев. Может быть и больше. А у тебя здесь прошел почти год. Вот что значит разность хроночастот. А интересно, сколько времени прошло в Монастыре?
— Лучше не ломать над этим голову. Одно Время разберётся в этой частотной чехарде. Помнишь, в тот раз я по собственному времени плутал более двенадцати часов, а в Монастыре прошло всего три минуты. А сейчас вполне может получиться и наоборот.
— Да, — соглашается Лена, — всё может быть. А сколько времени ты скитался на этот раз?
— Время его знает, Ленок. Очень трудно было проследить. По субъективным ощущениям, где-то около двух месяцев. А конкретно засечь было невозможно. Ты и сама, наверное, переходила из дня в ночь, из утра в вечер и наоборот. Мне только в одной Фазе пришлось задержаться дней на десять.
— Где это? — живо интересуется Лена.
— В довоенной Америке. Пришлось пересечь весь континент и зарабатывать деньги на дорогу.
Я рассказываю о своей жизни в той Фазе, о том, как выходил из положения, и чем всё кончилось. Рассказываю подробно, не жалея ни красок, ни юмора. Лена заинтересованно слушает, кивая и чему-то улыбаясь. Пока я рассказываю, мы расправляемся со щуками и картошкой. Ставлю на стол кофейник, а на десерт подаю орехи и испеченное мной накануне печенье. Отпив несколько глоточков, Лена говорит:
— Ты знаешь, у меня была аналогичная ситуация. Только это было в Европе, почти сразу после Первой Мировой войны. Я вышла в районе Ниццы, а переход, по моим прикидкам, был где-то на Урале.
— Ого! И как же ты вывернулась?
— Так вот и вывернулась. Пришлось порядком поломать голову. Но, в конце концов, мне просто повезло. А в начале ситуация была незавидной. Грузить вагоны, как ты, или работать в порту я не могла. Меня бы просто на смех подняли. К тому же после войны царила жутчайшая безработица и конкуренция была страшная. Тебе повезло с этим Виндом. Но я на такое рассчитывать тоже не могла.
— А что? — прерываю я её, — По-моему, ты бы справилась.
— Я тоже так думаю. Но ведь надо чтобы так подумали и другие. А кто так подумает? У меня оставался один легальный путь заработать деньги. Ага! Ты, я вижу, правильно понял. Мне оставалось только идти на панель. Но и этот вариант отпадал. Не по моральным соображениям, отнюдь. И не потому, что у меня ничего не получилось бы. Тут я была бы вне конкуренции. Но… Кто пригласит на ночь девушку в камуфлированном комбинезоне, в этих ботинках, да ещё и вооруженную автоматом? Конечно, после войны в Ниццу съехалось немало самых разных извращенцев со всей Европы, и, возможно, в конце концов, я бы и нашла любителя такой экзотики. Но, боюсь, слишком долго пришлось бы его искать. Я поразмыслила и выбрала другой способ.
— Какой же?
Я уже сгораю от любопытства. В самом деле, как может в такой ситуации обзавестись необходимой суммой молодая женщина? Впрочем, Ленка на то и Ленка, чтобы всегда найти выход из положения. А она спокойно отвечает:
— Криминальный.
— Какой, какой? — я не верю своим ушам.
— У тебя плохо со слухом? Я в один прекрасный вечер совершила два налёта. Сначала я ограбила ювелирный магазин, потом лавку старьевщика.
— Ну, ювелирный я понимаю. А старьевщика-то зачем?
— Ты слушай. Я заявилась в магазин перед закрытием. Там дежурил полицейский, сторож, и оставались ещё два продавца. Лицо у меня было закрыто очками ночного видения. Я навела на них автомат. «Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» Полицейский, было, дернулся.
— И ты, что, убила его?
— Мокруху шьешь, начальник? Не выйдет. Никого я не убивала, меня там даже не было, никто ничего не докажет. Я просто дала очередь в потолок. Много грохоту, много звону и полные штаны у всех четверых. Но надо отдать должное полицейскому и сторожу. Продавцы безропотно отдали мне остатки дневной выручки (они уже успели сдать большую часть её в банк), раскрыли передо мной сейфы и сами загрузили их содержимое в любезно предоставленные ими два саквояжа. Вот тут, когда я, пожелав всем спокойной ночи, покидала магазин, полицейский заметил, что руки у меня заняты, а автомат висит на ремне. Я не успела дойти до дверей, как он бросился на меня с дубинкой. Сторож тоже пришел ему на помощь. Лучше бы они этого не делали. Боюсь, что им пришлось обоим пролежать в больнице больше месяца.
Я от души хохочу, представив, как моя подруга, аккуратно поставив на пол саквояжи, ещё более аккуратно укладывает рядом с ними полицейского и сторожа. А Лена невозмутимо продолжает:
— На прощание я погрозила пальцем сильно побледневшим продавцам и спокойно вышла на улицу. Саквояжи я зарыла в мусорном контейнере, в трёх кварталах от магазина. Затем я взломала лавку старьевщика и выбрала там платье поприличнее, какие-то туфли и старенький чемодан. Старьевщик заявлять в полицию не стал, так как я оставила на прилавке купюру в сто франков. Потом я переоделась, сложила свою амуницию в чемодан и сдала его в камеру хранения на вокзале. Утром я пришла на место своего преступления. Там вовсю работала полиция. Я нашла хозяина магазина. «Мсье, — сказала я ему, — Вчера, в восемь вечера, вас ограбили. Ради Бога, не прогоняйте меня, а выслушайте! Вчера, в половине девятого, я видела, как какой-то тип прятал в мусорном контейнере два саквояжа».
— Ну, и рисковала же ты! — удивляюсь я.
— Уверяю, никакого риска не было.
— Но тебя могли опознать продавцы, сторож и полицейский могли дать твоё подробное описание.
Лена звонко и заливисто хохочет:
— Ну, и наивный же ты, Андрюша! Сразу видно, что ты плохой психолог. Конечно, и полицейский, и сторож, и продавцы уже подробно описали грабителя. Но неужели ты думаешь, что по этому описанию можно было опознать хрупкую девушку с тихим голосом и изящными ручками, пусть и бедно одетую. Ха! В описании; я его не читала, конечно, но знаю точно; значился широкоплечий громила ростом более ста восьмидесяти сантиметров, с огромными ручищами и зычным, хриплым голосом.
Теперь уже я смеюсь от души. Ленка — умница, она никогда не промахнётся. В самом деле, ни полицейский, ни сторож никогда не признаются, что их голыми руками уделала слабая, на их взгляд, девушка. А продавцы… Да им от страха всё, что угодно могло пригрезиться. Я не сомневаюсь, что если их допрашивали и по отдельности, они дали примерно такое описание грабителя, какое нарисовала Лена.
— И что было дальше? — спрашиваю я, вытирая выступившие слёзы.
— Дальше? Мы с двумя полицейскими поехали к тому контейнеру, где я запрятала саквояжи.
— Опять риск. Тебя могли опознать по отпечаткам.
— Нет, — Лена мотает головой, — Во-первых, им и в голову не пришло брать у меня отпечатки. А во-вторых, на саквояжах они обнаружили только отпечатки продавцов. В магазине я работала вот в этих перчатках.
Лена вынимает из кармана комбинезона свои, некогда голубые, а теперь буро-синие перчатки.
— Когда проверили содержимое саквояжей, и выяснилось, что ничего не пропало, хозяин тут же выплатил мне вознаграждение в пять тысяч франков. Я посчитала, что достигла цели, но, увы, этих денег хватало на билет только до границы. Сам понимаешь, время послевоенное: разруха, инфляция, дикая дороговизна. К тому же возникла ещё одна проблема: у меня не было никаких документов.
— А не проще ли было бы самой продать хотя бы часть драгоценностей?
— И тут же попасться на этом! Ждать, пока всё утихнет, я не могла. Уехать куда-нибудь подальше, тоже. Это был единственный вариант.
— А если бы старьевщик заявил о взломе своей лавки, и полиция сопоставила бы факты?
— А с чего бы он стал заявлять? Я же не ограбила его, а купила у него вещи, правда, без его ведома.
Я с восхищением смотрю на подругу. Гениальная женщина! Я бы всё так тонко продумать не смог. А Лена продолжает:
— Я призадумалась. Повторять трюк с ограблением магазина нельзя, меня быстро привлекут, как сообщницу. Я уже начала подумывать об ограблении банка и стала присматривать объект для операции, когда на глаза мне попалось объявление. «Мадам Бенуа приглашает молодых, не старше 25 и не моложе 18 лет, женщин привлекательной внешности с хорошей фигурой для работы в варьете. Труппа поедет в Екатеринбург, где через две недели открывается международный съезд золотопромышленников. Знание русского языка, вокальные и балетные способности необязательны». Последняя фраза меня насторожила. Я навела справки и выяснила, что мадам Бенуа вовсе не антрепренер варьете, а бандерша. Она формирует публичный дом и действительно хочет ехать с ним в Екатеринбург, рассчитывая порастрясти кошельки золотопромышленников. Я приоделась по последней моде. Выглядело это несколько шокирующе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68