Или наоборот… Тьфу, запутался!
— Меня зовут Патриция, — представляется она. — А пустил меня Мак потому, что я ему гостиную декорировала. Я дизайнер.
— Кто-кто? — переспрашиваю. А сам думаю:
«Так вот кто эту гадость в гостиной по всем углам понатыкал».
— Послушайте, — сердится она, — не притворяйтесь глупее, чем вы есть. К тому же я племянница Мака. Он меня с детства воспитывал.
Ой-ей-ей! Ну и родственница у нашего старика. Что ж он ее до сих пор никому не показывал? Взаперти держал, что ли?
— Тэш, — гордо произношу я, — Тэш Валлейн. А тебе тут не скучно одной, детка?
— Ох, — нахмурилась она, — прекратите же, наконец, нести эту баналыцину. Вы мне почему-то кажетесь совсем неглупым человеком.
— Ладно, — сдался я. — А ты мне кажешься умопомрачительно красивой женщиной. Может, составишь компанию на вечер и поможешь потратить деньги, добытые, кстати, с риском для жизни, но честно.
— Мак мне о вас говорил, — неожиданно мирно отвечает она. — По его словам, вы из всей этой шушеры самый порядочный человек.
— Очень лестно. Не ожидал я такого от старины Мака. — Самый порядочный из шушеры, надо же завернуть такое! — Так как же. Патриция?
— Ох, не знаю, — отвечает она, озабоченно поглядывая на свои часики. — Мне вообще-то надо еще на курсы. А у вас, наверное, очень интересная жизнь, полная приключений и опасности.
— Да что ты, — отвечаю я, — какие приключения? Рутина, сплошная рутина. Чаще всего приходится иметь дело со всякими гнусными типами, так что ты приятное исключение.
Она мило повела плечиками и снова взялась за кий.
Тут бильярдная потихоньку начала заполняться народом, все больше завсегдатаями. Ребята энергично накачивались у буфетной стойки, кто-то врубил музыку — как там она называется, Крук? Рурк? Терпеть ее не могу, одним словом. Они, видимо, от безделья, постоянно запускают инфразвук на полную катушку, так что пол под ногами начинает вибрировать, а на душе кошки скребут. Считается, что это дает нужный психологический настрой — как будто для этого нужно все время ходить и трястись точно полоумному. В общем, оставил я Патрицию гонять шары, а сам двинулся обратно в гостиную, чтобы поболтать с ребятами — может, кто-то что-то слышал? Облокотясь о стойку у бара, прихлебывал свой бурбон красавчик Каруччо. Я поспешил к нему, пока он еще не накачался настолько, что из него нельзя будет вытянуть никакой полезной информации. Тут только успевай.
— Привет, Валлейн, — кивнул он. — Что-то давно тебя не было видно.
— Это тебя видно не было, старый козел, — отвечаю я нежно.
— Загулял я тут немножко, — смущенно произнес Каруччо. — Такие дела, понимаешь.
— Слушай, — спрашиваю, — ты тут вроде постоянно сшиваешься?
— Когда не в загуле, да, — соглашается он, — а куда мне еще идти? Тут ведь чисто, светло…
— Ладно тебе заливать. Ничего себе чисто. Ответь-ка мне лучше на один вопрос.
— И сколько стоит твой вопрос?
— Выпивку.
— Тогда, знаешь, — говорит он, — чтобы все по высшему разряду.
По высшему так по высшему. Присели мы с ним в самый тихий уголок, подальше от этого поганого музыкального автомата, я его и спрашиваю:
— Не припоминаешь, кто тут в последнее время чаще всего банк срывал?
— Одну выпивку? — задумчиво тянет он.
— Это аванс. Потом — будет гонорар.
— Ладно, — воодушевляется Каруччо. — Не знаю, правда, зачем тебе это нужно… И поясни, что такое — за последнее время?
— Ну, давай месяца за три. Сколько там твои мозги еще удержать могут?
— Ты за мои мозги не беспокойся, — обиделся он. — Я, может, получше твоего соображаю. Во-первых, Мартин.
— Это еще кто? — спрашиваю.
— Ну, Мартин… такой белобрысый, знаешь? Лет тридцать ему. Или тридцать пять. Он, по-моему, поверенный в какой-то фирме.
— Есть тайные грехи?
— Девок любит. Впрочем, разве это грех?
— Ладно. Кто еще?
— Еще Гонзалес. Хосе Филипе Теодор Мария.
— Ты что, сдурел? Какая еще Мария.
— Так его зовут, — объясняет Каруччо. — Он же не виноват. Потом. Бьерн.
— Бьерна я, вроде, помню. Здоровый такой.
— Ну и все, кажется. Ты же спрашивал «по-крупному»?
— Ладно, — я ставлю ему еще одну выпивку. — Заслужил.
Вроде теперь мне тут особенно делать нечего, пора убираться. Можно, например, попробовать навестить Бьерна, он действительно в этом клубе давно болтается. Хотя проще забежать еще в несколько злачных местечек. Свои люди везде найдутся, что-нибудь да подскажут, не будет же Джок в каждом клубе представляться новым именем. Всегда ведь можно случайно напороться на какого-нибудь знакомого, пойдут расспросы всякие, ненужное любопытство… Атак, что? Сидит себе человек, играет. Ну выиграл. Ну проиграл. Какого все-таки черта он Большому Биллу понадобился, интересно?
Двигаю я себе к выходу и тут слышу: вроде какой-то шум доносится из бильярдной. Там всегда довольно оживленно, но на этот раз шум не такой, как бывает обычно. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят — и туда. Точно, какой-то фраер зажал Патрицию в углу. Намотал ее роскошные рыжие волосы на руку, чтобы не рыпалась, и уже полез под юбку. Еще двое уродов рядом стоят, гогочут.
Я не спеша подхожу и, нежно отодвинув эту парочку, ласково беру фраера за плечико, нажав указательным пальцем на болевую точку у основания шеи. Он судорожно вздрагивает, но девушку не отпускает.
— Голубчик, — подражая интонациям Большого Билла, говорю я, — оставь эту девочку по-хорошему. Это племянница Мака.
— Вот именно, — ухмыляется он, — макака она и есть макака.
— Ты что, — говорю, — мужик, не здешний? Мак же тебя из-под земли достанет!
Он набычился, смотрит на меня исподлобья и молчит.
Ах так! Ну, ладно…
Я вроде как сокрушенно развожу руками и, пока он продолжает на меня таращиться, бью его ребром ладони по шее. Он и охнуть не успел, как я добавил носком ботинка ему в пах. Фраер застонал и сложился пополам. В это время очнулся один из доблестной парочки и навалился на меня сзади, ловко прихватив за шею, у меня аж в глазах потемнело. Цепкий, зараза, никак не вывернуться. Смотрю сквозь черную пелену, вроде как у его напарника в руке что-то блеснуло. Надо сказать, что старик Хиракоши, который меня когда-то обучал каратэ и таэквондо, всегда говорил: помни, Тэш, твое преимущество не в силе, а в быстроте реакции. Одной силой немногого добьешься. Да и богиня Аматэрасу — небоблистающая тебе покровительствует, потому что ты — человек незлой. Злоба пожирает сама себя изнутри, словно огонь в запертой комнате, который выедает весь воздух вокруг и от этого гаснет. Тупость и зло — худшие враги всякого человека, а бойца — в особенности. Мой учитель вообще любил цветистые выражения.
Ладно. Я, выбросив руку назад, нажимаю тому, кто меня душит, на глазные яблоки. Раздавшийся дикий вой свидетельствует о полезности уроков Хиракоши, однако упрямец продолжает меня удерживать; тогда, используя его в качестве опоры, бью второго обеими ногами в солнечное сплетение, после чего тот обреченно сполз по стенке и затих. Тут очень даже вовремя подбежали Маковы вышибалы. Кто-то свистит, кто-то хлопает. Патриция, истерически рыдая, оправляет платье!
Наконец, появляется и сам Мак, мрачнее грозовой тучи. Ублюдков этих уже обработали и вынесли. Он оглядел поле боя и, покачав головой, устало сказал всхлипывающей Патриции:
— Я же предупреждал, что тебе тут не место.
Затем, повернувшись ко мне, спросил:
— Это ты их так отделал, Тэш?
Оставив его вопрос без внимания, я заорал:
— Мак, если ты ее действительно воспитываешь, мать твою, то какого черта она здесь делает?
Он горестно почесал затылок.
— Разве с ними сладишь? Они же, понимаешь, самостоятельные. А эта дурища еще в какую-то феминистскую организацию вступила. То ли «назад к домострою», то ли «вперед к матриархату», чушь какая-то, сам черт ногу сломит. Мужиков они, видишь ли, терпеть не могут, все время толкуют о каком-то искусственном оплодотворении, лесба на лесбе, прости Господи! Пойдем-ка, — говорит, — посидим у меня в конторе, выпьем. И ты, Пат, ступай, только сначала умойся, горе мое.
Прошли мы в тихий кабинет, примыкающий к залу, где образцы гробов выставлены. Мак усаживает меня в кресло и наливает какую-то свою заветную настойку.
— Ладно, Тэш, услуга за услугу. Чем могу — помогу.
Мак — умница. Может, он и беспринципный, и продажный, и все у него везде схвачено, но если уж он тебе обязан — в лепешку расшибется.
Поэтому я, долго не мудрствуя, все как есть и выложил. Мак задумчиво потер переносицу.
— Понимаешь, никогда я раньше про Джока не слышал. Но ведь имя — вещь непостоянная. То оно есть, то его нет.
— Скорее всего это кличка, — предполагаю я. — Джок, наверное, происходит от «джокер». В карты, говорят, здорово играет, зараза. А уж под каким именем он по лондонским игорным домам сшивается?..
— А откуда у Большого Билла сведения, что он у нас бывал?
— Не знаю. Мак. Правда, не знаю. В досье половина страниц вырвана. Думаю, Билл как раз к моему приходу их и убрал оттуда.
— Проще прикинуть, кто у нас последнее время банк срывал, — говорит Мак.
— Не учи ученого, — отвечаю. — Значится так:
Гонзалес, хоть его Мария и зовут, но он совсем даже не баба, а наоборот, мужик. Потом Мартин. Это белобрысый такой поверенный. Знаешь его?
— Ну, видел пару раз. Ничего особенного. Поверенный как поверенный.
— И Бьерн. Этого я знаю. Он, по-моему, приезжий, но здесь, в Лондоне, давно сшивается. Вроде все. А на Джока ничего нет. Ни отпечатков пальцев, ни сетчатки, не говоря уж о бертильонаже.
— Гильотинаже?
— Дурак ты темный. Это система такая. Рост, вес. Пропорции. Соотношение частей тела.
— Каких частей? — ухмыляется он.
— Послушай, Мак, — говорю, — мне не до шуток. Не найду я ему Джока, он же так меня прижмет, что дым из ушей повалит. Хоть какую-то наводку дать можешь?
Тут входит Пат. Она уже привела себя в порядок и держит хвост пистолетом.
— Я только о Мартине слышал, — говорит Мак. — На Бишопгейт есть заведение, с виду вполне приличное, там, правда, входной билет дороговат, обслуга живая и все такое… рядом с полицейским участком, знаешь? Кто-то из ребят его там видел. А насчет остальных наведу справки.
Я выбрался из кресла и направился к выходу. Часы показывали только восемь, а такие клубы обычно открывались не раньше десяти. Следовало бы как-то убить время и найти поблизости какую-нибудь забегаловку, где можно было бы прилично пообедать. Пат вроде как двинулась за мной, но Мак прикрикнул на нее, и она неохотно вернулась.
Я был уже на пороге, когда он вдруг окликнул меня.
— Тэш… и вот еще что…
Я вопросительно взглянул на него.
— Будь осторожней.
Я кивнул ему и прикрыл за собой дверь. В кабинете тут же началась бурная перепалка. Мак что-то нетерпеливо выкрикивал, а Патриция не менее энергично возражала ему. Перебранка развивалась так стремительно, что стало ясно — долго она не продлится. Поэтому я, придвинув к стене один из гробов, уселся на него и стал ждать. И« верно, вопли внезапно оборвались, дверь хлопнула — и из кабинета выскочила разъяренная Пат с гневно сверкающими глазами. Увидев меня, она резко остановилась и безуспешно попыталась напустить на себя безразличный вид.
— А я думала, вы ушли, — сказала она.
— Как видишь, нет, я думал, может, ты захочешь немного проветриться. Похоже, здесь было чуть жарковато.
Она взяла себя в руки и даже довольно любезно улыбнулась.
— Я у вас в долгу, мистер Тэш, — произнесла она. — Располагайте мной в любое время.
— В настоящий момент я вовсе не желаю никем располагать. Я просто хочу, чтобы ты составила мне компанию. Время-то обеденное.
Она согласно кивнула и, когда мы вышли из заведения Мака, доверчиво взяла меня под руку. Я подозвал кар с открытым верхом и велел ему отвезти нас на Барбикан.
Погода стояла чудная — в такой вечер только и пускаться во всякие романтические приключения, а не гоняться за подозрительным типом, лишенным имени и биографии.
Над Темзой завис плавучий остров — один из этих новомодных концерт-холлов, которые дрейфуют вдоль рек на воздушной подушке, давая возможность честным и нечестным гражданам полюбоваться, как мимо них под музыку плавно проплывают берега. Огни ажурной хрупкой конструкции растворялись в черной воде под доносящуюся с верхних смотровых площадок томную латиноамериканскую мелодию. Вдалеке, в лучах яростных прожекторов, чернел Тауэрский мост. Теплый летний ветер ласкал длинные волосы Пат, и в отраженном от водной глади призрачном сиянии огней она выглядела удивительно красивой.
Я так расчувствовался, что велел кару сделать лишний круг. Наконец, добравшись до ресторана, мы поднялись наверх, на открытую террасу. Услужливый официант провел нас к столику у парапета и поставил в бокал темную розу. Проглядев меню, мы заказали коктейль из креветок; гордон-блю под белое вино и говядину-баттерфляй под красное. Уже давно я не оттягивался столь шикарно, да еще с такой умопомрачительной девушкой. И мне казалось, будто все праздные взгляды людей за столиком обращены на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Меня зовут Патриция, — представляется она. — А пустил меня Мак потому, что я ему гостиную декорировала. Я дизайнер.
— Кто-кто? — переспрашиваю. А сам думаю:
«Так вот кто эту гадость в гостиной по всем углам понатыкал».
— Послушайте, — сердится она, — не притворяйтесь глупее, чем вы есть. К тому же я племянница Мака. Он меня с детства воспитывал.
Ой-ей-ей! Ну и родственница у нашего старика. Что ж он ее до сих пор никому не показывал? Взаперти держал, что ли?
— Тэш, — гордо произношу я, — Тэш Валлейн. А тебе тут не скучно одной, детка?
— Ох, — нахмурилась она, — прекратите же, наконец, нести эту баналыцину. Вы мне почему-то кажетесь совсем неглупым человеком.
— Ладно, — сдался я. — А ты мне кажешься умопомрачительно красивой женщиной. Может, составишь компанию на вечер и поможешь потратить деньги, добытые, кстати, с риском для жизни, но честно.
— Мак мне о вас говорил, — неожиданно мирно отвечает она. — По его словам, вы из всей этой шушеры самый порядочный человек.
— Очень лестно. Не ожидал я такого от старины Мака. — Самый порядочный из шушеры, надо же завернуть такое! — Так как же. Патриция?
— Ох, не знаю, — отвечает она, озабоченно поглядывая на свои часики. — Мне вообще-то надо еще на курсы. А у вас, наверное, очень интересная жизнь, полная приключений и опасности.
— Да что ты, — отвечаю я, — какие приключения? Рутина, сплошная рутина. Чаще всего приходится иметь дело со всякими гнусными типами, так что ты приятное исключение.
Она мило повела плечиками и снова взялась за кий.
Тут бильярдная потихоньку начала заполняться народом, все больше завсегдатаями. Ребята энергично накачивались у буфетной стойки, кто-то врубил музыку — как там она называется, Крук? Рурк? Терпеть ее не могу, одним словом. Они, видимо, от безделья, постоянно запускают инфразвук на полную катушку, так что пол под ногами начинает вибрировать, а на душе кошки скребут. Считается, что это дает нужный психологический настрой — как будто для этого нужно все время ходить и трястись точно полоумному. В общем, оставил я Патрицию гонять шары, а сам двинулся обратно в гостиную, чтобы поболтать с ребятами — может, кто-то что-то слышал? Облокотясь о стойку у бара, прихлебывал свой бурбон красавчик Каруччо. Я поспешил к нему, пока он еще не накачался настолько, что из него нельзя будет вытянуть никакой полезной информации. Тут только успевай.
— Привет, Валлейн, — кивнул он. — Что-то давно тебя не было видно.
— Это тебя видно не было, старый козел, — отвечаю я нежно.
— Загулял я тут немножко, — смущенно произнес Каруччо. — Такие дела, понимаешь.
— Слушай, — спрашиваю, — ты тут вроде постоянно сшиваешься?
— Когда не в загуле, да, — соглашается он, — а куда мне еще идти? Тут ведь чисто, светло…
— Ладно тебе заливать. Ничего себе чисто. Ответь-ка мне лучше на один вопрос.
— И сколько стоит твой вопрос?
— Выпивку.
— Тогда, знаешь, — говорит он, — чтобы все по высшему разряду.
По высшему так по высшему. Присели мы с ним в самый тихий уголок, подальше от этого поганого музыкального автомата, я его и спрашиваю:
— Не припоминаешь, кто тут в последнее время чаще всего банк срывал?
— Одну выпивку? — задумчиво тянет он.
— Это аванс. Потом — будет гонорар.
— Ладно, — воодушевляется Каруччо. — Не знаю, правда, зачем тебе это нужно… И поясни, что такое — за последнее время?
— Ну, давай месяца за три. Сколько там твои мозги еще удержать могут?
— Ты за мои мозги не беспокойся, — обиделся он. — Я, может, получше твоего соображаю. Во-первых, Мартин.
— Это еще кто? — спрашиваю.
— Ну, Мартин… такой белобрысый, знаешь? Лет тридцать ему. Или тридцать пять. Он, по-моему, поверенный в какой-то фирме.
— Есть тайные грехи?
— Девок любит. Впрочем, разве это грех?
— Ладно. Кто еще?
— Еще Гонзалес. Хосе Филипе Теодор Мария.
— Ты что, сдурел? Какая еще Мария.
— Так его зовут, — объясняет Каруччо. — Он же не виноват. Потом. Бьерн.
— Бьерна я, вроде, помню. Здоровый такой.
— Ну и все, кажется. Ты же спрашивал «по-крупному»?
— Ладно, — я ставлю ему еще одну выпивку. — Заслужил.
Вроде теперь мне тут особенно делать нечего, пора убираться. Можно, например, попробовать навестить Бьерна, он действительно в этом клубе давно болтается. Хотя проще забежать еще в несколько злачных местечек. Свои люди везде найдутся, что-нибудь да подскажут, не будет же Джок в каждом клубе представляться новым именем. Всегда ведь можно случайно напороться на какого-нибудь знакомого, пойдут расспросы всякие, ненужное любопытство… Атак, что? Сидит себе человек, играет. Ну выиграл. Ну проиграл. Какого все-таки черта он Большому Биллу понадобился, интересно?
Двигаю я себе к выходу и тут слышу: вроде какой-то шум доносится из бильярдной. Там всегда довольно оживленно, но на этот раз шум не такой, как бывает обычно. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят — и туда. Точно, какой-то фраер зажал Патрицию в углу. Намотал ее роскошные рыжие волосы на руку, чтобы не рыпалась, и уже полез под юбку. Еще двое уродов рядом стоят, гогочут.
Я не спеша подхожу и, нежно отодвинув эту парочку, ласково беру фраера за плечико, нажав указательным пальцем на болевую точку у основания шеи. Он судорожно вздрагивает, но девушку не отпускает.
— Голубчик, — подражая интонациям Большого Билла, говорю я, — оставь эту девочку по-хорошему. Это племянница Мака.
— Вот именно, — ухмыляется он, — макака она и есть макака.
— Ты что, — говорю, — мужик, не здешний? Мак же тебя из-под земли достанет!
Он набычился, смотрит на меня исподлобья и молчит.
Ах так! Ну, ладно…
Я вроде как сокрушенно развожу руками и, пока он продолжает на меня таращиться, бью его ребром ладони по шее. Он и охнуть не успел, как я добавил носком ботинка ему в пах. Фраер застонал и сложился пополам. В это время очнулся один из доблестной парочки и навалился на меня сзади, ловко прихватив за шею, у меня аж в глазах потемнело. Цепкий, зараза, никак не вывернуться. Смотрю сквозь черную пелену, вроде как у его напарника в руке что-то блеснуло. Надо сказать, что старик Хиракоши, который меня когда-то обучал каратэ и таэквондо, всегда говорил: помни, Тэш, твое преимущество не в силе, а в быстроте реакции. Одной силой немногого добьешься. Да и богиня Аматэрасу — небоблистающая тебе покровительствует, потому что ты — человек незлой. Злоба пожирает сама себя изнутри, словно огонь в запертой комнате, который выедает весь воздух вокруг и от этого гаснет. Тупость и зло — худшие враги всякого человека, а бойца — в особенности. Мой учитель вообще любил цветистые выражения.
Ладно. Я, выбросив руку назад, нажимаю тому, кто меня душит, на глазные яблоки. Раздавшийся дикий вой свидетельствует о полезности уроков Хиракоши, однако упрямец продолжает меня удерживать; тогда, используя его в качестве опоры, бью второго обеими ногами в солнечное сплетение, после чего тот обреченно сполз по стенке и затих. Тут очень даже вовремя подбежали Маковы вышибалы. Кто-то свистит, кто-то хлопает. Патриция, истерически рыдая, оправляет платье!
Наконец, появляется и сам Мак, мрачнее грозовой тучи. Ублюдков этих уже обработали и вынесли. Он оглядел поле боя и, покачав головой, устало сказал всхлипывающей Патриции:
— Я же предупреждал, что тебе тут не место.
Затем, повернувшись ко мне, спросил:
— Это ты их так отделал, Тэш?
Оставив его вопрос без внимания, я заорал:
— Мак, если ты ее действительно воспитываешь, мать твою, то какого черта она здесь делает?
Он горестно почесал затылок.
— Разве с ними сладишь? Они же, понимаешь, самостоятельные. А эта дурища еще в какую-то феминистскую организацию вступила. То ли «назад к домострою», то ли «вперед к матриархату», чушь какая-то, сам черт ногу сломит. Мужиков они, видишь ли, терпеть не могут, все время толкуют о каком-то искусственном оплодотворении, лесба на лесбе, прости Господи! Пойдем-ка, — говорит, — посидим у меня в конторе, выпьем. И ты, Пат, ступай, только сначала умойся, горе мое.
Прошли мы в тихий кабинет, примыкающий к залу, где образцы гробов выставлены. Мак усаживает меня в кресло и наливает какую-то свою заветную настойку.
— Ладно, Тэш, услуга за услугу. Чем могу — помогу.
Мак — умница. Может, он и беспринципный, и продажный, и все у него везде схвачено, но если уж он тебе обязан — в лепешку расшибется.
Поэтому я, долго не мудрствуя, все как есть и выложил. Мак задумчиво потер переносицу.
— Понимаешь, никогда я раньше про Джока не слышал. Но ведь имя — вещь непостоянная. То оно есть, то его нет.
— Скорее всего это кличка, — предполагаю я. — Джок, наверное, происходит от «джокер». В карты, говорят, здорово играет, зараза. А уж под каким именем он по лондонским игорным домам сшивается?..
— А откуда у Большого Билла сведения, что он у нас бывал?
— Не знаю. Мак. Правда, не знаю. В досье половина страниц вырвана. Думаю, Билл как раз к моему приходу их и убрал оттуда.
— Проще прикинуть, кто у нас последнее время банк срывал, — говорит Мак.
— Не учи ученого, — отвечаю. — Значится так:
Гонзалес, хоть его Мария и зовут, но он совсем даже не баба, а наоборот, мужик. Потом Мартин. Это белобрысый такой поверенный. Знаешь его?
— Ну, видел пару раз. Ничего особенного. Поверенный как поверенный.
— И Бьерн. Этого я знаю. Он, по-моему, приезжий, но здесь, в Лондоне, давно сшивается. Вроде все. А на Джока ничего нет. Ни отпечатков пальцев, ни сетчатки, не говоря уж о бертильонаже.
— Гильотинаже?
— Дурак ты темный. Это система такая. Рост, вес. Пропорции. Соотношение частей тела.
— Каких частей? — ухмыляется он.
— Послушай, Мак, — говорю, — мне не до шуток. Не найду я ему Джока, он же так меня прижмет, что дым из ушей повалит. Хоть какую-то наводку дать можешь?
Тут входит Пат. Она уже привела себя в порядок и держит хвост пистолетом.
— Я только о Мартине слышал, — говорит Мак. — На Бишопгейт есть заведение, с виду вполне приличное, там, правда, входной билет дороговат, обслуга живая и все такое… рядом с полицейским участком, знаешь? Кто-то из ребят его там видел. А насчет остальных наведу справки.
Я выбрался из кресла и направился к выходу. Часы показывали только восемь, а такие клубы обычно открывались не раньше десяти. Следовало бы как-то убить время и найти поблизости какую-нибудь забегаловку, где можно было бы прилично пообедать. Пат вроде как двинулась за мной, но Мак прикрикнул на нее, и она неохотно вернулась.
Я был уже на пороге, когда он вдруг окликнул меня.
— Тэш… и вот еще что…
Я вопросительно взглянул на него.
— Будь осторожней.
Я кивнул ему и прикрыл за собой дверь. В кабинете тут же началась бурная перепалка. Мак что-то нетерпеливо выкрикивал, а Патриция не менее энергично возражала ему. Перебранка развивалась так стремительно, что стало ясно — долго она не продлится. Поэтому я, придвинув к стене один из гробов, уселся на него и стал ждать. И« верно, вопли внезапно оборвались, дверь хлопнула — и из кабинета выскочила разъяренная Пат с гневно сверкающими глазами. Увидев меня, она резко остановилась и безуспешно попыталась напустить на себя безразличный вид.
— А я думала, вы ушли, — сказала она.
— Как видишь, нет, я думал, может, ты захочешь немного проветриться. Похоже, здесь было чуть жарковато.
Она взяла себя в руки и даже довольно любезно улыбнулась.
— Я у вас в долгу, мистер Тэш, — произнесла она. — Располагайте мной в любое время.
— В настоящий момент я вовсе не желаю никем располагать. Я просто хочу, чтобы ты составила мне компанию. Время-то обеденное.
Она согласно кивнула и, когда мы вышли из заведения Мака, доверчиво взяла меня под руку. Я подозвал кар с открытым верхом и велел ему отвезти нас на Барбикан.
Погода стояла чудная — в такой вечер только и пускаться во всякие романтические приключения, а не гоняться за подозрительным типом, лишенным имени и биографии.
Над Темзой завис плавучий остров — один из этих новомодных концерт-холлов, которые дрейфуют вдоль рек на воздушной подушке, давая возможность честным и нечестным гражданам полюбоваться, как мимо них под музыку плавно проплывают берега. Огни ажурной хрупкой конструкции растворялись в черной воде под доносящуюся с верхних смотровых площадок томную латиноамериканскую мелодию. Вдалеке, в лучах яростных прожекторов, чернел Тауэрский мост. Теплый летний ветер ласкал длинные волосы Пат, и в отраженном от водной глади призрачном сиянии огней она выглядела удивительно красивой.
Я так расчувствовался, что велел кару сделать лишний круг. Наконец, добравшись до ресторана, мы поднялись наверх, на открытую террасу. Услужливый официант провел нас к столику у парапета и поставил в бокал темную розу. Проглядев меню, мы заказали коктейль из креветок; гордон-блю под белое вино и говядину-баттерфляй под красное. Уже давно я не оттягивался столь шикарно, да еще с такой умопомрачительной девушкой. И мне казалось, будто все праздные взгляды людей за столиком обращены на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45