Голова в черном мотоциклетном шлеме, лица за темным стеклом не видно. Я упал на колени, взялся обеими руками за него и не решился снять. Я боялся узнать, что под ним. Подошел Навигатор.
— Что ж, Денис. Эту игру мы с вами проиграли. Держите… — Он протянул мне мобильник. — Будьте любезны, когда вызовете «скорую», выбросите его где-нибудь в Москве. Я, с вашего позволения, исчезаю. Удачи вам.
Он словно прощался. Но мне сейчас было не до него. Я набрал номер «скорой», тупо сообщил, с трудом вспоминая, где я нахожусь, сунул куда-то телефон. И уже потом снял шлем. Алина совсем незаметно двигала губами в сгустившихся потеках крови.
Заурчал, удаляясь, мотор.
Эдуард Фомич Жданов не сдерживал радостной и даже счастливой улыбки. Позволив себе поверить в неожиданную, небывалую удачу, он позволил себе все остальное: нервы, эмоции.
— Здравствуйте-здравствуйте, голубушка! Очень рад вас наконец так близко видеть. Прошу прощения за такой интерьер.
Лиза сидела в дальнем углу камеры, у стены. Половина помещения была перегорожена тонкими, тускло блестящими, ухоженными стальными прутьями. Жданов не подходил близко к решетке — по ней был пропущен электрический ток.
— Я, признаться, уже и не чаял увидеть вас… живой.
— Смерти нет, — произнесла Лиза, не глядя в его сторону.
— Ну, вам виднее, — щедро улыбнулся Жданов. Лиза подняла голову, В ее взгляде была насмешка.
— Вы и в самом деле верите в это?
Улыбка сползла с лица Жданова. Он ответил строго и сухо:
— Да. Я верю. И я вырву это из вас — живой или мертвой. Он вышел из комнаты и подозвал Николая. — Посторожи-ка ее. Соберу наших алхимиков. Николай кивнул, вошел в комнату и сел у стены, рядом с дверью.
Лиза молчала, и он тоже молчал. В комнате тихо гудела решетка, разделявшая ее на две половины. Николай сначала украдкой, а потом уже не таясь разглядывал ее. Лиза сидела выпрямившись, закрыв глаза, прислонившись спиной к стене. Ее грудь почти не двигалась, сама она замерла. Лиза была красива. Она была бы прекрасна, если бы не ее лицо — слишком взрослое для свежей девичьей фигурки. Николай не верил, что эта девушка с такими тонкими руками, с такой нежной шеей и была тем неуловимым фантомом, за которым они охотились почти два месяца. Впрочем, этим двум месяцам предшествовала огромная работа в архивах статистики, вычисление ее существования, проверка невероятных догадок, их подтверждение.
Николай тихо встал и сделал бесшумный шаг к решетке. Лиза открыла глаза. Николай вздрогнул… и сделал еще шаг. Лиза поднялась и подйшла к решетке с другой стороны. Николай дернул левым плечом. Лиза одновременно сделала то же самое. Заметивший это совпадение, Николай улыбнулся своим большим ртом. Лиза улыбнулась одновременно. Это показалось Николаю забавным. Он вдруг быстро щелкнул пальцами. Два щелчка слились в один.
Это почему-то напугало его. Он сразу вспомнил все домыслы, которые были известны каждому, работавшему в группе Жданова, и почувствовал, что покрывается испариной.
Он вытянул правую руку в сторону. Лиза была как его отражение в зеркале. Он моргнул — она моргнула; он кивнул — она кивнула; он хлопнул в ладоши — она хлопнула, сделала шаг вперед — он сделал шаг вперед; она коснулась решетки — он коснулся решетки. Но на самом деле Николаю только показалось, что она дотронулась до прутьев. Судорожно сжатая рука, вцепившаяся в смертельный металл, сноп искр, дым, запах горячего сырого мяса, ручьи слез, текущие по его щекам… Труп Николая упал по эту сторону решетки.
Эдуард Фомич не торопился начинать работу с Разиной. Кроме него и еще нескольких доверенных людей, о том, что ее удалось поймать, не знал никто в отделе. На столе стояла чашка кофе, лежала раскрытая толстая папка. Там было все, начиная с целой коллекции метрик, внимательно прочитав которые посторонний человек сначала не верил своим глазам, а потом, перечитывая и сверяя, начинал дышать чаще, дрожать, сглатывать, словно на его глазах свинец превращался в золото. И заканчивая медицинскими картами и историями болезней с одинаковыми странными симптомами и причинами, по которым эти люди попадали в больницы. Всех этих людей уже не было в живых — его группа училась на ошибках, и ошибки стоили жизней тем людям. Но теперь можно было смело приниматься за эпилог.
Поддаваясь сладкой истоме, заполнявшей тело, Эдуард Фомич встал, подошел к окну, заложил руки за спину и потянулся. Он сейчас чувствовал себя лет на двадцать моложе: сила, энергия, жажда жизни — все вдруг вновь появилось в нем. Если бы он задумывался о счастье, он мог бы сказать сейчас: да, я счастлив. Но Эдуард Фомич давно перестал размышлять на эту тему.
В его кабинете было одно-единственное окно, но и это считалось роскошью. Несмотря на то что все окна в этом здании были защищены от прослушивания и стекло едва заметно вибрировало, многие окна были изнутри замурованы и существовали только для того, чтобы не вызывать ненужных вопросительных взглядов прохожих. Само здание заметно возвышалось над окружающим рельефом — на расстоянии километра вокруг не было сооружений выше его третьго этажа, и специально на этот случай периметр был обсажен ветвистыми деревьями метрах в двадцати от стен. Кроме этого, здание росло еще и вниз, о чем посторонние уж совсем не догадывались.
С этажа, на котором находился кабинет Жданова, верхушки деревьев уже не закрывали окна, и обзор был свободным. Правда, из окна особенно ничего не было видно, только шоссе, в отдалении несколько старых построек, окруженных, как пни опятами, низкими серыми ларьками. Да еще серое облачное небо. Вот на него и смотрел Эдуард Фомич. На ползущие облака, похожие на хлопья сигаретного дыма.
Тихо вошла секретарша — невысокая плотная девушка с хвостом светлых волос и густо подведенными тушью глазами.
— Разина идет по коридору, — сообщила она. Жданов обернулся, непонимающе посмотрел на девушку, растерянно улыбнулся и спросил:
— По какому коридору?
— По нашему коридору. Разина идет по нашему коридору.
— А куда она идет? — все еще не понимая смысла услы-шанного, спросил Эдуард Фомич.
Лиза шла по узкому неярко освещенному коридору, по серой ковровой дорожке, мимо безликих дверей. Она никуда не торопилась. Ей никто не встречался на пути, из-за дверей не доносилось ни звука. В здании будто бы никого не было, кроме нее.
Она вышла на лестницу и медленно поднялась по ступенькам. В углу стоял человек в темно-сером костюме и говорил по рации. Увидев Лизу, он на секунду замолк и на глазах покрылся испариной.
— Она здесь, — сдавленно произнес он, не двигаясь. Лиза остановилась рядом с ним и посмотрела ему в глаза. Мужчина, держа у лица рацию, словно окаменел. Казалось, он хотел отстраниться, но не мог. — Она остановилась рядом. Смотрит мне в глаза.
Рация не отвечала. Лиза отвернулась и пошла дальше по коридору. У одной из безликих дверей она остановилась и открыла ее.
Она вошла в кабинет. Кабинет был пуст, перед ней был стол и окно. На столе лежала толстая папка. Лиза подошла к столу. На папке она увидела желтую наклейку, на которой было написано «Строго для внутреннего пользования». Под наклейкой стоял штамп «совершенно секретно».
Дверь захлопнулась. Она обернулась.
— Здравствуй, Лиза, — сказал Яворский. — Вот мы и снова встретились. Ты прекрасно сохранилась.
Лиза пустыми глазами смотрела в его сторону. С минуту в кабинете стояла тишина. Наконец Лиза склонила голову на бок и произнесла:
— Вы ошибаетесь. Я вижу вас впервые.
Лицо сползло с Яворского как резиновая маска. Уголки губ, глаз, щеки — все опустилось, сморщилось, и он сразу постарел лет на тридцать.
— Что это значит, Лиза? — не своим голосом спросил он.
— Я скажу вам, что это значит. Но сперва ответьте: вы правда верили в эти сказки?
Яворский оправился от своих эмоций и ответил уже спокойно:
— Мне и сейчас ничто не мешает в них верить. Только помогает.
— Дьявол! — воскликнула Лиза с внезапной эмоциональностью, словно поминала прежнего любовника. — Да с чего вы все это взяли? Из пачки старых метрик? И это, по-вашему, доказательства? Вы же взрослые люди!
— Что это значит? — напомнил Яворский.
— Это значит, что вы — мой отец.
Яворский сощурился. Дернул плечами. Растянул губы в улыбке и захохотал. Это продолжалось с минуту — Лиза терпеливо ждала. Наконец, отсмеявшись, Яворский посерьезнел и сказал:
— Я все помню. Двадцать пять лет прошло, а я помню, как сейчас, каждый наш день. Ты, наверное, давно все забыла — что для тебя четверть века. А я все это время жил одними воспоминаниями, надеждой найти тебя снова. Почему ты ушла, Лиза? Пусть я замечал, что время идет, а ты не меняешься, но ведь это никак не изменило бы нашей любви — ведь я взрослел, а ты оставалась все такой же молодой и красивой… Что может быть лучше? Неужели ты не могла из своей бесконечности уделить мне хотя бы лет тридцать? Или ты не любила меня?
— Вы мне не верите, — сказала Лиза, не обращая внимания на сказанное Яворским. — Тогда спросите у ваших хозяев…
— Они мне не хозяева!
— …спросите у них, какое отчество записано в моем паспорте. Вы ведь Борис, не так ли?
Глаза Яворского замерли. Он поднял голову вверх и, словно обращаясь к потолку, спросил:
— Это правда?!
Потолок не ответил. Но ответ Яворскому был не слишком нужен — он наконец понял, что это и есть то разумное объяснение, которое растворяет всю мистику, как восход солнца растворяет ночные страхи.
— А как же все остальное?.. Как же болезнь?..
— Болезнь остается болезнью. Которая передается по наследству.
Яворский все еще не хотел верить в то, что невозможное так и осталось невозможным.
— А как тебе удавалось скрываться от них? Как тебе удалось выбраться из клетки? Почему ты до сих пор жива, когда столько людей хотели тебя убить?
— Значит, плохо хотели. Извините.
— А все те, кровь которых ты пила? Мы умертвили их напрасно? Нам нечего было искать? Болезнь не передается через кровь?
— Да опомнитесь вы наконец. Вы — взрослый человек, ученый, профессор, а верите в вампиров из сказки.
Яворский медленно поднял руку, потянулся к шее и распустил узел галстука. Затем он расстегнул пуговицы на рубашке, подошел к Лизе, наклонился к самому ее лицу и произнес, глядя ей в глаза:
— Тогда ведь ничего не произойдет, если ты сделаешь это со мной? — Он подставил шею. — На же, пей!
Лиза обняла его за плечи, раскрыла рот и прижалась зубами к его шее. Яворский вздрогнул и закрыл глаза.
В дверь сильно ударили снаружи. Яворский словно не слышал этого, но Лиза, не отрываясь, взглянула в ту сторону. В дверь продолжали ломиться, послышался крик Жданова:
— Где ключ, черт вас дери!
— Заперто изнутри! — ответил кто-то.
— Так несите таран!
Лиза схватилась крепче за плечи Яворского и отняла рот. Из раны сочилась кровь.
— Что такое? — прохрипел Яворский, открывая мутные глаза. Лиза облизнула губы, обняла его и толкнула в сторону окна. Махая руками, пытаясь удержать равновесие, Яворский упал спиной на стекло. Секунду оно держало тяжесть двух тел, потом лопнуло на сотни острых кусков, и Лиза с Яворским провалились наружу, окруженные облаком сверкающих осколков.
В дверь позвонили. Коротко, потом еще раз. Не настойчиво, не робко. Равнодушно так позвонили. Я пошел открывать.
На пороге стояла Лиза. Ее лицо, шея, руки были покрыты порезами, разными по величине. Раны уже запеклись, и кровь из них не сочилась. Ее левая рука висела, прижатая к боку, пальцы были скрючены. Лицо Лизы не выражало ничего. Даже боли оно не выражало. Я посторонился, пропуская ее в квартиру, хотя она не делала попыток войти.
Лиза вошла. Когда я закрыл дверь, она сказала:
— Мне не к кому больше идти.
— Раны промыть надо, — сказал я.
— Ерунда, — сказала она, — через час буду как новая.
Она ничего не ела, только много пила, обычную кипяченую воду из стакана. А я все ждал, когда она попросит меня…
— Спасибо, я уже пообедала, — произнесла она вдруг. Я не то чтобы облегченно вздохнул — я уже бьи готов к этому, — но удивился тому, как она угадала мои мысли. Мне казалось, я хорошо их скрывал.
Она влила в себя, наверное, стаканов десять — больших, граненых. Когда она выпила всю кипяченую воду, которая у меня была, я налил новый чайник и поставил его на огонь.
— Как дальше жить будем? — спросил я.
— Дальше мы будем жить каждый сам по себе, — ответила она.
— Ну, это само собой. Что ты дальше собираешься делать?
— Оставаться у тебя я не собираюсь. Оклемаюсь и уйду.
— Куда?
— Туда.
— Тебя затравят.
— Выживу. Не в первый раз.
— Такое — в первый.
— А ты откуда знаешь?
— Интуиция. Я сторонник линейной теории времени.
Она подняла на меня взгляд.
— Так что же мне делать? — спросила она. Без иронии. Она действительно просила о помощи.
— Я помогу тебе.
* * *
Навигатор с трудом сдерживал волнение.
— Вы чертовски везучий человек, Денис. Чертовски везучий, — повторил он в сто какой-то раз. — Что вы от меня хотите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38