– Мы договорились?
– Как я могу быть уверен, что ты не придумаешь что-нибудь новенькое, Деккер? Что придет тебе в голову в два часа? Или в три?
– Мы договорились? – неумолимо повторил я.
Очередная пауза.
– Хорошо, Деккер. Но если ты выстрелишь в кого-нибудь из ребят…
– Знаю, мне поставят двойку и выгонят из класса. Разговор окончен, Франк.
Я чувствовал, как хочется ему сейчас сказать мне на прощание что-нибудь нежное и ласковое, например: «Засунь себе язык в задницу, Деккер» или «Заткни свою вонючую пасть.». Но таких реплик не последовало. Все же здесь были девушки.
– Значит, в час дня, – повторил Филбрек, и связь отключилась. Минуту спустя он уже шел по лужайке.
– Какие еще из своих грязных мыслишек ты хочешь принародно обмастурбировать, Чарли? – поинтересовался Тед Джонс.
– Почему бы тебе не успокоиться, Тед? – тихо произнес Харман Джексон.
– Кто хочет задернуть шторы? – спросил я. Нашлось сразу несколько желающих, и я выбрал Мелвина Томаса.
– Только медленно и аккуратно. Эти копы такие нервные…
Мелвин последовал моим инструкциям. Шторы медленно опустились, и комната погрузилась в таинственный полумрак. Тени метнулись по углам, словно стаи летучих мышей. Мне сделалось не по себе.
Я попросил Тенис Гэннон, сидящую на последней парте, включить свет. Она робко глуповато улыбнулась и направилась к выключателю. В следующую секунду комнату залил неестественный холодный свет флюоресцентных ламп, что было ненамного лучше, чем тени. Мне захотелось видеть солнце и голубое небо, но я ничего не сказал. Да и что я мог сказать? Тенис вернулась на свое место и села, тщательно расправив юбку.
– Пользуясь замечательной терминологией Теда, – начал я, – осталось обмастурбировать только одну историю. Или две половины одной истории, как вам будет угодно. Это происшествие с мистером Карлсоном, бывшим нашим учителем химии и физики, которое старый добрый Том Денвер не внесет в свои бумажки, но которое, как говорится, останется в наших сердцах. И рассказ о моем последнем столкновении с отцом.
Я глядел на ребят, и отвратительная тупая боль в затылке постепенно нарастала. Кажется, все вышло из-под контроля. Я вызвал к жизни призраки, как в старом добром кино, но где тот волшебник, который сможет сказать три слова, и все вернется на свои места?
Боже, как все глупо.
Перед моими глазами проносились сотни образов, одни реальные, другие лишь плод фантазии, и различить их между собой не представлялось возможным. Наверное, это и есть безумие, когда вы уже не можете провести грань между реальностью и бредом. Мне казалось, что есть еще шанс проснуться дома, в полной безопасности и более или менее в своем уме. И не было совершено необратимых поступков. И все кошмары рассеиваются при дневном свете… Но я уже все меньше верил в счастливый исход.
Пэт Фитцджеральд машинально перебирал в руках бумажный самолетик, и его темные пальцы, медленно движущиеся по белой бумаге, казались пальцами самой смерти. Я начал рассказывать.
Глава 29
Не знаю, почему я начал таскать с собой в школу гаечный ключ.
На то было много причин, и среди них сложно выделить главную. У меня постоянно болел желудок. И мне казалось, что окружающие настроены ко мне враждебно, даже когда на то не было реальных оснований. Я боялся упасть во время физкультурных занятий, потерять сознание и увидеть, очнувшись, как все вокруг смеются и показывают на меня пальцами.
Я очень плохо спал, и мне снились дурные сны. Сны такого рода, после которых можно проснуться с мокрой простыней.
В одном из них я долго бродил по подземельям старинного замка, полуразрушенного, какие можно увидеть в исторических фильмах. Я внезапно натыкаюсь на гроб. Крышка его открыта. Я заглядываю внутрь и вижу отца в военно-морской форме. В него вбит кол. Он открывает глаза и улыбается мне, и зубы его превращаются в клыки.
В другом сне мама делает мне клизму. Я тороплю ее, потому что на улице ждет Джо. Однако я вижу Джо уже в комнате: он выглядывает из-за маминого плеча, обнимая ее за грудь. По розовому шлангу клизмы мне в задницу затекает мыльная пена.
Было и множество других снов похожего содержания, нет необходимости все перечислять. В общем спал я неважно.
Я нашел тот гаечный ключ в гараже. Он валялся в ящике со старыми инструментами. На вид не слишком большой, но тяжелый. Он был покрыт ржавчиной с одного конца. Была зима, и я носил в школу огромный вязаный свитер. Каждый год на день рождения и на рождество тетя присылала мне по такому свитеру. Он был длинный, прикрывал мне бедра, доходя едва ли не до колен. Так что ключ, который я стал носить в заднем кармане брюк, никто не замечал. А если кто и замечал, то ничего не говорил.
На некоторое время стало полегче. Потом все опять вернулось на круги своя. Я чувствовал себя как натянутая гитарная струна. Каждый день, приходя домой, я здоровался с мамой, а затем поднимался к себе и падал на кровать. Я иногда плакал в подушку, а иногда хихикал, пока не начинало казаться, что сейчас кишки мои вывалятся наружу. Такое состояние пугало меня. Согласитесь, все это было не вполне нормально.
И вот тогда я чуть не убил мистера Карлсона. Помню как сейчас, было третье марта. Шел дождь, и остатки снега превращались в грязные лужи слякоти, хлюпающие под ногами. Думаю, не надо особо подробно описывать происшествие, все вы были его свидетелями. Ключ был у меня в кармане. Мистер Карлсон вызвал меня к доске. Я терпеть не мог отвечать ему урок, потому что, слабо разбираясь в его предметах, ощущал себя кретином. Всегда, как он называл мою фамилию, меня бросало в пот.
Не помню точно, чего он от меня хотел в тот раз. Кажется, речь шла о наклонной плоскости, будь она проклята. Помню, с какой злобой я думал тогда об этой чертовой плоскости и об этом негодяе, которому доставляло удовольствие делать из меня посмешище перед всем классом. Он спрашивал меня, знаю ли я, сколько будет дважды два, и знаком ли я с делением столбиком, и называл меня «наш юный гений». Когда он в третий раз произнес: «Это замечательно, Чарли! Замечательно! Прелестно!», он был похож на Дикки Кейбла. Тот же голос, те же интонации. Голос был так похож, что я невольно оглянулся по сторонам. Так похож, что рука моя невольно потянулась к заднему карману брюк, где лежал ключ. Желудок сжался в комок. Я боялся, что не удержу в себе сегодняшний завтрак, и крепче сжал челюсти. Ключ упал на пол, громко звякнув. Мистер Карлсон удивленно взглянул на него:
– Это еще что?
И он протянул руку.
– Не трогайте, – быстро сказал я, наклонился и поднял ключ.
– Дай-ка мне сюда эту штуку, Чарли.
Мистер Карлсон протянул руку.
Я разрывался на части. Такое ощущение, будто бежишь одновременно во все стороны. Какая-то часть меня кричала – не слышно для окружающих, но вполне реально. Кричала, как испуганный ребенок в темной комнате.
– Нет, – ответил я.
Все смотрели на меня в этот момент. Наступила тишина.
– Тебе придется выбирать, отдашь мне или мистеру Денверу.
Затем со мной произошла забавная вещь. Наверное, в каждом из нас есть такая невидимая линия, отделяющая одну часть сознания от другой. Как линия, отделяющая освещенную половину планеты от темной. Кажется, это называется терминатор. Очень хорошее слово. Я вдруг неожиданно для себя пересек эту линию. Только что желудок мой выворачивался наизнанку, а щеки горели, и вот я стал абсолютно спокоен.
– Хорошо, сейчас Вы получите то, что хотите, – я медленно поднял ключ, как бы примериваясь, – сейчас, я прикину, куда Вы его получите.
Мистер Карлсон вытаращился сквозь свои огромные очки и поджал губы. Он был сейчас более чем когда-либо похож на клопа. Эта мысль вызвала у меня улыбку. Я опустил ключ.
– Хорошо, Чарли, – сказал он, – дай сюда эту штуку и иди к директору. Я подойду туда после урока.
– Иди в задницу, – ответил я и взмахнул ключом.
Ключ ударился о матовую поверхность доски. Полетели крошечные кусочки черной пластмассы и известковая пыль от мела. Мистер Карлсон вздрогнул, будто я нанес повреждения его любимой мамочке. Это было для меня открытием. Я снова ударил по доске. И снова.
– Чарли!
Что-то весело напевая себе под нос, уже не помню что, я продолжал молотить по доске. Мистер Карлсон вздрагивал и подпрыгивал. Глядя на его прыжки, я чувствовал себя все лучше и лучше. Трансакционный анализ, дети мои.
– Чарли, я вижу, ты…
Я повернулся к нему спиной и стал бить ключом по выступу для мела. В доске уже была порядочная дыра. Куски мела упали на пол, подняв облако белой и желтой пыли. В этот момент мистер Карлсон попробовал схватить меня за руку.
Я повернулся и заехал ключом ему по голове. Всего один раз. Но было море крови, он упал на пол, очки отлетели на несколько шагов в сторону. Возможно, именно это разрушило все очарование: вид его очков, валяющихся на перепачканном мелом полу, и его ставшее вдруг голым и беззащитным лицо.
Похожее на лицо спящего человека, только залитое кровью. Я бросил ключ на пол и, не оборачиваясь, вышел из класса. Я пошел в директорскую и рассказал, что произошло.
Джерри Кессерлинг усадил меня в патрульную машину, а мистера Карлсона отправили в центральный госпиталь, где рентген показал у него перелом черепа. Я впоследствии узнал, что из его мозга вытащили четыре кусочка лобной кости. И еще хорошо, что все закончилось именно так.
Потом были переговоры. Бесконечные переговоры со старым добрым Томом, с Доном Грейсом, с моим отцом и со всеми перечисленными лицами во всевозможных комбинациях. Кажется, единственный человек, кто не принимал участие в решении моей судьбы, был наш сторож мистер Фазио.
Отец сохранял восхитительное спокойствие. Мама постоянно принимала транквилизаторы, но ему все это было ни к чему. Он все время оставался холоден как лед, и лишь по задумчивым взглядам, которые он иногда бросал на меня, я понимал, что меня ожидает серьезный разговор с ним наедине. Этот человек мог задушить меня голыми руками, сохраняя все то же бесстрастное выражение лица.
Были длинные и трогательные извинения, которые не без удовольствия выслушивали забинтованный мистер Карлсон и его жена, дама с каменным лицом: «…Чудовищный проступок… Я не помнил себя… Не знаю, как выразить свое сожаление…» Передо мной, правда, никто не извинялся за то, что я был выставлен круглым идиотом и стоял пол-урока, потея и пытаясь сдержать тошноту. Глупо было ожидать таких извинений, как и извинений от Дика Кейбла или Даны Коллет.
Я провел пять часов в камере, пока отец и бьющаяся в истерике мама («Почему ты сделал это, Чарли? Почему? Почему?») приходили к соглашению с полицейскими, вносили деньги в залог, договаривались с мистером Карлсоном… Но с его женой найти общий язык не удалось, она продолжала настаивать на том, чтобы мне дали как минимум десять лет.
По дороге домой отец бросил мне сквозь стиснутые зубы, что я должен буду зайти в гараж, как только переоденусь.
Пока я натягивал джинсы и старую рубашку, я не переставал думать об этом приглашении. Мне хотелось, как это обычно бывает в таких случаях, выйти на дорогу и уехать куда-нибудь подальше. Но сейчас что-то во мне отчетливо протестовало. Я был приглашен, и я должен пойти.
В конце концов, нам действительно есть что сказать друг другу.
Итак, я пошел в гараж.
Там пахло плесенью, машинным маслом, но чистота была необыкновенная. Папочка занимался этим сам. Гараж был его местом, в нем было все необходимое и ничего лишнего. К стене была прислонена косилка. На прочно вбитых в стену гвоздях аккуратными рядами были развешаны инструменты для ухода за садом и лужайкой. Шляпки гвоздей образовывали идеальную прямую. Аккуратность, граничащая с идиотизмом. Тачка стояла в углу, а рядом лежали тщательно перевязанные бечевкой пачки старых журналов: «Аргози», «Блюбук», «Тру», «Сэтэдэй Ивнинг Пост».
Отец стоял посреди гаража, одетый в старые вылинявшие форменные брюки и рубашку, в которой он ездил на охоту. Я заметил, что он стареет на глазах. Раньше у него была прекрасная спортивная фигура, но избыток пива привел к выпячиванию брюшка. На носу даже с такого расстояния были видны лопнувшие сосуды, и морщины вокруг глаз и у рта казались глубже, чем обычно.
– Что делает мама? – спросил он.
– Спит.
Она стала много спать последнее время, после того, как стала пить эти таблетки. Дыхание ее стало кислым и сухим.
– Прекрасно, – он кивнул, – это то, что нужно, не правда ли?
Он начал снимать ремень, сообщая мне при этом:
– Я собираюсь содрать с тебя шкуру.
– Нет, – ответил я. – Ты этого не сделаешь.
Он замер в недоумении:
– Что?
– Если ты попробуешь приблизиться ко мне с этой штукой, я выброшу ее к чертовой матери.
Голос мой дрожал и срывался.
– Я давно собираюсь это сделать, с тех пор, как я был маленьким, а ты швырял меня на землю, а потом лгал маме… Ты бил меня по лицу, как только я сделаю что-нибудь не так, не давая шанса исправить ошибку. Я собираюсь это сделать с той самой охоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20