Выпьем, а?
- Я бы не отказался, - вставил Саммерс, - но мне надо явиться к
начальству. Я только посмотрю на Квента. Где он?
- У себя. - Линда кивнула на дверь и снова повернулась к Толмену. -
Значит, ты с самой Венеры? С тебя весь загар сошел. Расскажи, как оно там.
- Неплохо. - Он отнял у нее шейкер и стал тщательно сбивать мартини.
Ему было не по себе. Линда приподняла бровь.
- Да-да, мы с Бартом все еще женаты. Ты удивлен?
- Немножко.
- Это все равно Барт, - сказала она спокойно. - Пусть выглядит он
иначе, все равно это человек, за которого я выходила замуж. Так что не
смущайся, Вэн.
Он разлил мартини по бокалам. Не глядя на нее, сказал:
- Если ты довольна...
- Я знаю, о чем ты думаешь. Я все равно что замужем за машиной.
Сначала... да я давно преодолела это ощущение. Оба мы преодолели, хоть и
не сразу. Была принужденность; ты наверняка почувствуешь ее, когда увидишь
Барта. Но на самом деле это неважно. Он... все тот же Барт.
Она подвинула третий бокал Толмену, и тот посмотрел на нее в
изумлении.
- Неужели...
Она кивнула.
Обедали втроем. Толмен не сводил глаз с цилиндра высотой и диаметром
шестьдесят сантиметров (цилиндр возлежал против него на столе) и старался
уловить проблеск разума в двойных линзах. Линда невольно представлялась
ему жрицей чужеземного идола, и от этой мысли становилось тревожно. Линда
как раз накладывала в металлический ящичек охлажденные, залитые соусом
креветки и по сигналу усилителя вынимала ложечкой скорлупу.
Толмен ожидал услышать глухой, невыразительный голос, но система
"Соновокс" придавала голосу Квентина звучность и приятный тембр.
- Креветки вполне съедобны, Вэн. Зря по привычке люди выплевывают их,
едва пососав. Я тоже воспринимаю их вкус... только вот слюны у меня нет.
- Ты... воспринимаешь вкус...
Квентин усмехнулся.
- Послушай ка, Вэн. Не прикидывайся, будто ты считаешь это в порядке
вещей. Придется тебе привыкать.
- Я то привыкала долго, - подхватила Линда. - Но прошло немного
времени, и я поймала себя на мысли: да ведь это как раз в духе вечных
чудачеств Барта! Помнишь, в Чикаго ты явился на совещание дирекции в
рыцарских доспехах?
- И отстоял-таки свою точку зрения, - сказал Квентин. - Я уж забыл, о
чем шла речь, но... мы говорили о вкусе. Я ощущаю вкус креветок, Вэн.
Правда, кое-какие нюансы пропадают. Тончайшие. Но я различаю нечто
большее, чем сладко - кисло, солоно - горько. Машины научились различать
вкус много лет назад.
- Но ведь им не приходится переваривать пищу...
- И страдать гастритом. Теряя на утонченных удовольствиях гурмана, я
наверстываю на том, что не ведаю желудочно-кишечных болезней.
- У тебя и отрыжка прошла, - заметила Линда. - Слава богу.
- И могу разговаривать с набитым ртом, - продолжал Квентин. - Но я
вовсе не тот супермозг в машинном теле, какой тебе подсознательно
рисуется, приятель. Я не изрыгаю смертоносных лучей.
Толмен неловко ухмыльнулся.
- Разве мне такое рисуется?
- Пари держу. Но... - Тембр голоса изменился. - Я не сверхсущество. В
душе я человек человеком, и не думай, что я не тоскую порой о былых
денечках. Бывало, лежишь на пляже и впитываешь солнце всей кожей - вот
таких мелочей не хватает. Танцуешь под музыку...
- Дорогой, - сказала Линда.
Тон голоса стал прежним.
- Ну, да. Вот такие банальные мелочи и придают жизни прелесть. Но
теперь у меня есть суррогаты - параллельные факторы. Реакции, которые
совершенно невозможно описать, потому что... скажем... электронные
импульсы вместо привычных нервных. У меня есть органы чувств, но только
благодаря механическим устройствам. Когда импульсы поступают ко мне в
мозг, они автоматически преобразуются в знакомые символы. Или... - Он
заколебался. - Пожалуй, на первый раз достаточно.
Линда вложила в питательную камеру кусочек балыка.
- Иллюзия величия, а?
- Иллюзия изменения... только это не иллюзия, детка. Понимаешь, Вэн,
когда я превратился в транспланта, у меня не было эталонов для сравнения,
кроме ранее известных. А они годились лишь для человеческого тела.
Позднее, принимая импульс от землечерпалки, я чувствовал себя так, словно
выжимаю акселератор в автомобиле. Теперь старые символы меркнут. У меня
теперь ощущения... более непосредственные, и уже не надо преобразовывать
импульсы в привычные образы.
- Так должно получаться быстрее.
- И получается. Если я принимаю сигнал "Пи", мне уже не надо
вспоминать, чему равно это пи. И не надо решать уравнения. Я сразу
чувствую, что они значат.
- Синтез с машиной?
- И все же я не робот. Все это не влияет на личность, на сущность
Борта Квентина. - Наступило недолгое молчание, и Толмен заметил, что Линда
бросила на цилиндр проницательный взгляд. Квентин продолжал прежним тоном:
- Я страшно люблю решать задачи. Всегда любил. А теперь решение не
остается на бумаге. Я сам осуществляю всю задачу, от постановки вопроса до
претворения в жизнь. Я сам додумываюсь до практического применения и...
Вэн, я сам себе машина!
- Машина? - откликнулся Толмен.
- Ты не замечал, когда вел автомобиль или управлял самолетом, как ты
сливаешься с машиной? Она становится частью тебя самого. А я захожу еще
дальше. И это приятно. Представь себе, что ты можешь до предела напрячь
свои телепатические способности и воплотиться в своего пациента, когда
ставишь ему диагноз. Это ведь экстаз.
Толмен смотрел, как Линда наливает сотерн в другую камеру.
- Ты теперь никогда не напиваешься допьяна? - спросил он.
Линда расхохоталась.
- Вином - нет... но Барт иногда пьянеет, да еще как!
- Каким образом?
- Угадай, - подзадорил Квентин не без самодовольства.
- Спирт растворяется в крови и достигает мозга - эквивалент
внутривенного вливания, да?
- Скорее я ввел бы в кровь яд кобры, - отрезал трансплант. - Мой
обмен веществ слишком утончен, слишком совершенен, чтобы нарушать его
посторонними соединениями. Нет, я прибегаю к электрическим стимуляторам:
от индуцированного высокочастотного тока становлюсь пьян, как сапожник.
Толмен вытаращил глаза.
- И это тебе заменяет?..
- Да. Табак и спиртное - раздражители, Вэн. Мысли - тоже, если на то
пошло! Когда я испытываю физическую потребность захмелеть, я пользуюсь
особым устройством - оно стимулирует раздражение - и извлекаю из него
большее опьянение, чем ты из кварты мескаля.
- Он цитирует Гаусмана, - сказала Линда. - И подражает голосам
животных. Барт так владеет голосом - просто чудо. - Он встала. - Вы уж
извините, у меня есть кое-какие дела на кухне. Автоматика автоматикой, но
должен ведь кто-то нажимать на кнопки.
- Помочь тебе? - вызвался Толмен.
- Спасибо, не надо. Посиди с Бартом. Пристегнуть тебе руки, дорогой?
- Не стоит, - отказался Квентин. - Вэн мне подольет. Поторапливайся,
Линда: Саммерс говорит, что мне скоро пора возвращаться на работу.
- Корабль готов?
- Почти.
- Никак не привыкну к тому, что ты управляешь космолетом в одиночку.
Особенно таким, как этот.
- Возможно, сметан он на живую нитку, но на Каллисто попадет.
- Что ж... будет хоть какая-то команда?
- Будет, - подтвердил Квентин, - но она не нужна. Это страховые
компании потребовали, чтоб была аварийная команда. Саммерс хорошо
поработал - переоборудовал корабль за шесть недель.
- С такими-то материалами - сплошь жевательная резинка, да скрепки
для бумаг, - заметила Линда. - Надеюсь, он не развалится.
Она вышла под тихий смех Квентина. Помолчали. Толмен остро, как
никогда, ощутил, что его товарищ, мягко говоря, изменился. Дело в том, что
он чувствовал на себе пристальный взгляд Квентина, а ведь... Квентина то
не было.
- Коньяку, Вэн, - попросил голос. - Плесни мне в этот ящичек.
Толмен было повиновался, но Квентин его остановил:
- Не из бутылки. Прошли те времена, когда у меня во рту ром
смешивался с водичкой. Через ингалятор. Вот он. Давай. Выпей сам и скажи,
какое у тебя впечатление.
- О чем?..
- Разве не понимаешь?
Толмен подошел к окну и стал смотреть на отражения огней,
переливающиеся на соборе святого Лоуренса.
- Семь лет, Квент. Трудно привыкнуть к тебе в таком... виде.
- Я ничего не утратил.
- Даже Линду, - сказал Толмен. - Тебе повезло.
- Она не бросила меня, - ровным голосом ответил Квентин. - Пять лет
назад меня искалечило в аварии. Я занимался экспериментальной ядерной
физикой, и приходилось идти на известный риск. Взрывом меня искромсало,
разнесло в клочья. Не думай, что мы с Линдой не предусмотрели этого
заранее. Мы знали о профессиональном риске.
- И все равно...
- Мы рассчитывали, что брак не расстроится, даже если... Но потом я
чуть не настоял на разводе. Это она меня убедила, что все будет, как
нельзя лучше. И оказалась права.
Толмен кивнул.
- Воистину.
- Это меня... поддерживало долгое время, - мягко сказал Квентин. - Ты
ведь знаешь, как я относился к Линде. Мы с ней всегда были идеальными
уравнениями. Пусть даже коэффициенты изменились, мы приспособились заново.
Внезапный смех Квентина заставил психолога нервно обернуться.
- Я не чудовище, Вэн. Выкинь из головы эту мысль!
- Да я этого и не думал, - возразил Толмен. - Ты...
- Кто?
Молчание. Квентин фыркнул.
- За пять лет я научился разбираться в том, как люди на меня
реагируют. Дай мне еще коньяку. Мне по-прежнему кажется, будто я ощущаю
небом его вкус. Странно, до чего стойко держатся ассоциации.
Толмен налил коньяку в ингалятор.
- Значит, по-твоему, ты изменился только физически?
- А ты меня считаешь обнаженным мозгом в металлическом цилиндре?
Совсем не тот парень, что пьянствовал с тобой на Третьей авеню? Да, я
изменился, конечно. Но это нормальная перемена. Это всего лишь шаг вперед
после вождения автомобиля. Будь я таким сверхмеханизмом, как ты
подсознательно думаешь, я стал бы совершеннейшим выродком и решал бы все
время космические уравнения. - Квентин ввернул крепкое словцо. - А если бы
я этим занимался, то спятил бы. Потому что я не сверхчеловек. Я простой
парень, хороший физик, и мне пришлось прилаживаться к новому телу.
У него, конечно, есть неудобства.
- Например?
- Органы чувств. Вернее, их отсутствие. Я помогал разрабатывать уйму
компенсирующей аппаратуры. Теперь я читаю эскапистские романы, пьянею от
электричества, пробую все на вкус, хоть и не могу есть. Я смотрю
телевизор. Стараясь получать все чисто человеческие удовольствия, какие
только можно. Они дают мне душевное равновесие, а в нем я очень нуждаюсь.
- Естественно. И получается?
- Сам посуди. У меня есть глаза - они тонко различают цветовую гамму.
Есть съемные руки, их можно совершенствовать как угодно, вплоть до работы
с микроминиатюрными приборами. Я умею рисовать - кстати, под псевдонимом я
уже довольно широко известен как карикатурист. Это для меня отдушина.
Настоящая работа по-прежнему физика. И она по-прежнему мне подходит.
Знакомо тебе наслаждение, которое испытываешь, после того как разобрался в
задаче - геометрической, электронной, психологической, любой? Теперь я
решаю неизмеримо более сложные проблемы, требующие не только трезвого
расчета, но и мгновенной реакции. Например, вождение космолета...
- Я не утратил ничего человеческого, - настаивал Квентин. - В сути
своей мои эмоции не изменились. Мне... не так уж приятно, что ты смотришь
на меня с неподдельным ужасом, но я могу понять твое состояние. Мы ведь
давно дружим, Вэн. Не исключено, что ты забудешь об этом раньше, чем я.
Толмен вдруг покрылся испариной. Но теперь он, несмотря на слова
Квентина, убедился, что хоть частично узнал то, за чем пришел. У
транспланта нет сверхъестественных способностей - он не телепат.
Разумеется, остались еще невыясненные вопросы.
Он подлил коньяку и улыбнулся поблескивающему цилиндру. Слышно было,
как в кухне тихонько напевает Линда.

Космолет остался безымянным по двум причинам.
Во-первых, ему предстоял один-единственный рейс - на Каллисто; вторая
причина была не столь проста. По существу, это был не корабль с грузом, а
груз с кораблем.
Атомная энергостанция - не генератор, который можно демонтировать и
втиснуть в грузовой отсек. Она чудовищно велика, мощна, громоздка и
тяжела. Чтобы изготовить атомную установку, нужны два года, а потом ее
пускают в действие непременно на Земле, на гигантском заводе технического
контроля, занимающем территорию семи графств в штате Пенсильвания. В
вашингтонской Палате мер и весов в стеклянном футляре с терморегулятором
хранится полоска металла;
1 2 3 4 5 6