Он потерял очень много крови. Бледный как снег Лучник лег на землю. Жизнь медленно покидала его. Дальше идти он не мог.
У Коньена дела тоже были плохи. Причина — сердце старика. Бард старался не отставать от остальных, и оно не выдержало. Сказывался разреженный горный воздух. Сердце отказывалось работать в таком режиме, тем более при кислородном голодании. Оно ответило единственным доступным ему протестом — болью.
Тем временем на мост уже ступили гномы, вновь появившиеся в арьергарде отряда.
Цепкие как кошки, привычные к путешествию по горам, они прыгали по мосту, неотвратимо настигая путников. Останавливали их только стрелы с белым оперением. Но колчан Аргиры быстро опустел, и белые стрелы сменились черными из колчана Лучника. Но вскоре и они иссякли. Больше нечем было сдерживать натиск противника.
Опять, уже в который раз, путники оказались в смертельной опасности, но на этот раз спасения не было. Помощи ждать было неоткуда, дракон спал беспробудным сном, а в отряде двое умирающих.
Тогда Осгрим встал у моста и сдерживал врагов, без устали молотя их дубиной. Всякий раз он решительным движением сбрасывал гномов в пропасть, а затем, опустив тяжелую дубину, ждал очередной атаки. Стрелять в таких условиях из луков гномы не могли. Из-за сильного ветра им приходилось ползти по мосту на четвереньках, цепляясь за лед когтями.
Однако надо было отдать должное отваге и упрямству этих существ. Казалось, их не страшила ни пропасть, ни стрелы, ни мечи, ни даже дубина Осгрима, несущая им верную смерть. Они шли как заговоренные, не боясь ничего. Быть может, в их сердцах сейчас стучал древний Хаос, желавший во что бы то ни стало расквитаться с людьми?
Коньен и Лучник вышли из строя, Аргира была тоже на исходе сил, на пределе возможностей. Крепко сбитая, девушка-воин обладала незаурядным мужеством и силой, но всему приходит свой конец и человеческие силы не безграничны. Она привыкла к климату долин, здешний воздух был не для ее легких. Девичьи груди под стальными чашками судорожно поднимались, в попытке вдохнуть побольше кислорода. Зрелище это разрывало Моргану сердце. Он понимал, что дальнейшее продвижение для нее смерти подобно.
Теперь они с Осгримом и Содаспесом оставались единственными защитниками моста. Трое последних. В промежутках между отражением атак они перетащили обессилевших товарищей в безопасное место, защищенное от ветра и холода. К счастью, в снежном обледеневшем склоне было немало пещерок и выбоин, проделанных разрушительной работой ветра. Выбрав лучшую из них, Содаспес, сам на исходе своих молодых сил, подточенных обучением в школе магов, развел огонь с помощью магического камешка. Раненых уложили на постели из шкур, укрыли одеялами из распакованных дорожных мешков. И все это время велась непрерывная битва не на жизнь, а на смерть с маленькими злобными врагами! Каждый получил именно то, в чем он больше всего нуждался: Коньен — крепкое вино, разведенное водой, Лучник — бинты и кровоостанавливающее средство, Аргира — доброе успокаивающее слово. Последним снабдил ее лично глава экспедиции Морган.
Наконец и сам Содаспес окончательно обессилел, оказывая помощь вышедшим из строя. Он рухнул лицом в снег и никак не мог перевести дыхание.
— Пусть лежит с ними, хозяин, — прогудел Осгрим, с нескрываемой нежностью глядя на обессилевшего юношу. — Мы вдвоем сумеем защитить мост от этих горных клопов.
— Нет, придется тебе в одиночку держать оборону, — простонал еле слышный голос у него за спиной.
Это был Коньен: старый бард держался из последних сил.
— Ты должен идти, Морган. Оставь этого парня держать оборону и иди. Времени остается крайне мало. Тебе придется одному закрыть Ворота, как сказал Содаспес. Нам остались считанные часы.
— Н-но… сможет ли Осгрим? Управится ли он в одиночку? И насколько его хватит? Ведь случись с ним что — и защитить вас будет некому.
Коньен не мог больше говорить — силы его окончательно иссякли, он впал в забытье, откинувшись назад на шкуры. Отблески огня играли на его морщинистом загорелом лице.
И тогда заговорил Лучник. Это было все равно что услышать голос с того света. Шепот вырывался из бескровных неподвижных губ:
— Певец прав, ты должен идти, Морган. Мы сделали все, что могли, чтобы привести тебя сюда, дальше ты должен сам… Теперь все равно… если Осгрим умрет и мы умрем вместе с ним, это уже не имеет значения. Главное, что ты жив, потому что больше некому закрыть Врата Тарандона.
Беспомощный, связанный по рукам и ногам странными обещаниями, Морган не мог ничего сказать. Ему даже возразить было нечем. Он повернулся к йомену.
— Осгрим, ну хоть ты…
Осгрим, как всегда, смотрел на него добрым простоватым взглядом. Он осторожно похлопал Моргана по плечу.
— Вы же сами слышите, хозяин, все говорят: вам надо идти и оставить Осгрима здесь, — сказал гигант. — Думаю, я еще долго смогу держать оборону, так что вы успеете уйти далеко и сделать то, зачем сюда пришли… Нет, не говорите, что вы не можете оставить меня, хозяин, потому что вы можете это сделать, вы же сами знаете.
Мечтательное, странное выражение появилось в ясных глазах гиганта.
— Кажется, я знаю, почему Они захотели, чтобы я пошел с вами.
— Кто… Они?
— Я имею в виду — Боги… Я долго думал над этим. Почему, в самом деле, на моем месте не оказался какой-нибудь почтенный лорд или мудрый муж? Почему я? Что во мне хорошего? Но я сильный и могу долго выстоять в сражении — вы же сами видите, как эти гномы разлетаются от моего посошка. И у всех остальных есть своя причина, по которой они оказались здесь. Волшебник нужен был, чтобы победить ведьму в ее замке, и она не могла навредить старику дракону. Певец — для того, чтоб уладить дела с Дикими Всадниками, помните? А эта госпожа, — сказал он, улыбаясь Аргире, лежавшей и с трудом переводящей дыхание, — спасла нас от песьеголовых птиц на утесах.
Аргира слушала их разговор, но сказать ничего не могла — она часто и жадно дышала, как выброшенная на песок рыба.
— Лучник, — продолжал Осгрим, — увел нас от Лесных Колдунов и приютил в лесу, когда это потребовалось. А вы, хозяин, вы, мастер странствия и подвига, вы — единственный, кто может закрыть Ворота. И теперь пришел ваш черед.
Желтые глаза доверчиво заморгали на широком лице простолюдина.
— А для меня нет ничего лучше, чем остаться на своем месте и оборонять мост, сколько хватит сил. Никто не может сделать это лучше меня. Ведь это достаточно веская причина моего присутствия здесь?
Морган попытался что-то ответить, но не находил слов. Осгрим положил свою руку ему на плечо и мягко толкнул в нужном направлении.
— Так что спешите, хозяин, делайте свое дело, для которого предназначены, а уж я справлюсь со своей работой, которую никто за меня не сделает.
С этими словами великан вернулся на свой пост, где озверевшие гномы уже вновь поползли на мост, ничуть не испуганные прежними неудачными попытками. Осгрим глотнул вина и приступил к ратному делу.
Упершись кряжистыми ногами в снег, он поплевал на большие красные ладони и ухватился за дубину с коваными наконечником, ожидая прибытия первой партии штурмующих. Он не оглядывался на Моргана, в нерешительности переминавшегося в снегу у пещеры, где догорал костер. Он не видел, как Пришелец побрел в выбранном ему судьбой направлении и постепенно исчез со склона горы. Осгрим вздохнул полной грудью, обвел дубиной по сторонам и прошептал:
— Ну, а теперь — раззудись плечо! Он был счастлив.
Глава 9
МОРГАНТИР
Склон был очень крутой и такой гладкий, что и зацепиться не за что. Снег скользил под ногами, как… в общем, сильно скользил. Взбираться приходилось, цепляясь за выщерблины и камни. Под снегом лежал лед. Несколько раз Морган срывался и соскальзывал, и временами один ярд подъема стоил ему трех ярдов спуска. Преодолев один ярд, бывало, он тут же соскальзывал на три вниз.
Лучник был прав. Все оказалось намного сложнее, чем представлялось.
Однако ничего не оставалось, как двигаться вперед, какими бы отчаянными и тщетными ни были попытки Моргана. Там, за его спиной, остались друзья, которые, может быть, сейчас умирали в муках, чтобы предоставить ему эти драгоценные минуты. Морган должен был воспользоваться ими, как последним шансом. Поэтому он упрямо полз вперед и вверх, цепляясь за скользкий снежный покров, ногтями царапая лед и в кровь обдирая пальцы. Он продвигался вперед дюйм за дюймом.
Воздух был разрежен. Рот Моргана пересох, словно Пришелец жевал промокательную бумагу, и ветер обжигал горло. Слезы замерзали на его лице. Как жаль, что рядом нет Осгрима — честного простоватого и храброго Осгрима! Теперь все зависело только от него одного, благодаря ему мир будет спасен или обречен. Морган сосредоточился: надо переместить ногу на следующий камень, перебросить локоть и подтянуть колено. Затем подождать миг, пока сердце чуть успокоится и в голове прояснится. После этого все повторить сначала. И снова. И вновь.
Морган находился очень высоко и смутно ощущал это, хотя не хотел оборачиваться, боясь потерять опору. Да и все равно он бы ничего не различил там, внизу, в смутном тумане оставшегося позади мира. Наверное, еще ни один человек на Бергеликсе не взбирался так высоко. Тем более без всякого альпинистского снаряжения. Глаза обжигало солнце, отражавшееся от ослепительно белого склона. Если бы не все это, Морган бы наверняка мог разглядеть отсюда весь путь от самых отрогов Таура, а, может быть, и Долины Шепотов, где резвились на просторах Дикие Всадники.
«Как я вообще решился на такое?»— ломал голову Морган в краткие минуты отдыха. Ведь он не был ни скалолазом, ни альпинистом, ни даже просто горным туристом. Он не был силачом. Так высоко в своей жизни он поднимался только на самолетах. «Я должно быть в миле над уровнем моря, — думал Морган. — А, может, и выше». Как вообще он мог еще дышать на такой высоте, где холодный разреженный воздух, как кинжал, проникал в легкие. Может, оттого, что он был космонавтом и дышать разреженным воздухом ему было не привыкать? Может быть.
Затем он вспомнил, что говорил Содаспес, примерно неделю назад, на постоялом дворе в Стрийе. На это место было наложено заклятие, и ни один человек с Бергеликса не мог пройти сквозь пещеру Врат. И это было не просто табу, а что-то более глубокое, что находилось в крови у каждого в этом мире, в самих генах этого народа и запрещало им подниматься сюда. Только он, Пришелец, мог войти во Врата. Его это заклятие не касалось.
После долгих часов восхождения он лежал, тяжело дыша, и — как ему казалось — не сможет сдвинуться дальше ни на дюйм.
Было так холодно, что Морган даже ног не чувствовал, а тем более рук. Его лицо превратилось в бесчувственную маску. Наверное, он так бы и окоченел насмерть. Тихая, безболезненная смерть, не требующая лишнего напряжения. Снег казался мягким, как покрывало, и начинал уже согревать Моргана своим холодом. Замерзнуть, все равно что заснуть — необычайно легкая смерть, может быть, самая легкая на свете. «Уснуть… и видеть сны?»— как говорил один из земных писателей-классиков.
Да, не геройская смерть. Да и был ли Морган героем? Какой из него герой — он простой человек. По крайней мере, он умрет, преодолевая преграду, которую преодолеть невозможно. Как муравей, который попытался штурмом взять костер, приняв его за муравейник.
Значит, Осгрим умер напрасно?
Мысль об этом пронзила Моргана, точно удар молнии. Он обозлился на самого себя, на свое бессилие и отчаянье, на подлую слабость, нахлынувшую на него.
И вновь Морган пополз вверх по снежному одеялу, под которым находилась скользкая корка льда, покрывавшая бездушный колючий камень. Он должен был двигаться, чтобы не позволить смерти настичь его, уговорить, усыпить и похоронить в этих снегах. Он должен бороться.
И тут Морган обнаружил, что мог заснуть смертельным сном всего в двух шагах от Врат Тарандона!
«Великий Орион, — подумал он совсем как прирожденный кофирец, — ведь я был так близко — у самой цели!»
Проклиная себя, стеная от невыносимой боли, он выбрался на широкий каменный уступ перед входом в пещеру и отдышался, хватаясь за вылизанный ветрами камень, глядя в ее треугольный зев.
Было ли это место защищено от ветра, или какое-то особенное тепло источал камень, на котором лежал Морган, но постепенно его сведенные судорогой и холодом мышцы отогрелись, кровь, несколько минут назад, казалось, застывшая от холода, вновь заструилась по жилам. Он подполз поближе к черному входу пещеры, попытался сесть, опираясь спиной о стену, ногтями растянул шнурки мешка с припасами, извлек оттуда еду и питье.
У Моргана оставалось только сушеное мясо, раскрошенный сыр, несколько ломтей зачерствевшего хлеба и мех крепкого вина. Он умирал от голода и буквально набросился на еду, обильно запивая ее крепким вином. Эта скудная трапеза показалась ему настоящим пиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
У Коньена дела тоже были плохи. Причина — сердце старика. Бард старался не отставать от остальных, и оно не выдержало. Сказывался разреженный горный воздух. Сердце отказывалось работать в таком режиме, тем более при кислородном голодании. Оно ответило единственным доступным ему протестом — болью.
Тем временем на мост уже ступили гномы, вновь появившиеся в арьергарде отряда.
Цепкие как кошки, привычные к путешествию по горам, они прыгали по мосту, неотвратимо настигая путников. Останавливали их только стрелы с белым оперением. Но колчан Аргиры быстро опустел, и белые стрелы сменились черными из колчана Лучника. Но вскоре и они иссякли. Больше нечем было сдерживать натиск противника.
Опять, уже в который раз, путники оказались в смертельной опасности, но на этот раз спасения не было. Помощи ждать было неоткуда, дракон спал беспробудным сном, а в отряде двое умирающих.
Тогда Осгрим встал у моста и сдерживал врагов, без устали молотя их дубиной. Всякий раз он решительным движением сбрасывал гномов в пропасть, а затем, опустив тяжелую дубину, ждал очередной атаки. Стрелять в таких условиях из луков гномы не могли. Из-за сильного ветра им приходилось ползти по мосту на четвереньках, цепляясь за лед когтями.
Однако надо было отдать должное отваге и упрямству этих существ. Казалось, их не страшила ни пропасть, ни стрелы, ни мечи, ни даже дубина Осгрима, несущая им верную смерть. Они шли как заговоренные, не боясь ничего. Быть может, в их сердцах сейчас стучал древний Хаос, желавший во что бы то ни стало расквитаться с людьми?
Коньен и Лучник вышли из строя, Аргира была тоже на исходе сил, на пределе возможностей. Крепко сбитая, девушка-воин обладала незаурядным мужеством и силой, но всему приходит свой конец и человеческие силы не безграничны. Она привыкла к климату долин, здешний воздух был не для ее легких. Девичьи груди под стальными чашками судорожно поднимались, в попытке вдохнуть побольше кислорода. Зрелище это разрывало Моргану сердце. Он понимал, что дальнейшее продвижение для нее смерти подобно.
Теперь они с Осгримом и Содаспесом оставались единственными защитниками моста. Трое последних. В промежутках между отражением атак они перетащили обессилевших товарищей в безопасное место, защищенное от ветра и холода. К счастью, в снежном обледеневшем склоне было немало пещерок и выбоин, проделанных разрушительной работой ветра. Выбрав лучшую из них, Содаспес, сам на исходе своих молодых сил, подточенных обучением в школе магов, развел огонь с помощью магического камешка. Раненых уложили на постели из шкур, укрыли одеялами из распакованных дорожных мешков. И все это время велась непрерывная битва не на жизнь, а на смерть с маленькими злобными врагами! Каждый получил именно то, в чем он больше всего нуждался: Коньен — крепкое вино, разведенное водой, Лучник — бинты и кровоостанавливающее средство, Аргира — доброе успокаивающее слово. Последним снабдил ее лично глава экспедиции Морган.
Наконец и сам Содаспес окончательно обессилел, оказывая помощь вышедшим из строя. Он рухнул лицом в снег и никак не мог перевести дыхание.
— Пусть лежит с ними, хозяин, — прогудел Осгрим, с нескрываемой нежностью глядя на обессилевшего юношу. — Мы вдвоем сумеем защитить мост от этих горных клопов.
— Нет, придется тебе в одиночку держать оборону, — простонал еле слышный голос у него за спиной.
Это был Коньен: старый бард держался из последних сил.
— Ты должен идти, Морган. Оставь этого парня держать оборону и иди. Времени остается крайне мало. Тебе придется одному закрыть Ворота, как сказал Содаспес. Нам остались считанные часы.
— Н-но… сможет ли Осгрим? Управится ли он в одиночку? И насколько его хватит? Ведь случись с ним что — и защитить вас будет некому.
Коньен не мог больше говорить — силы его окончательно иссякли, он впал в забытье, откинувшись назад на шкуры. Отблески огня играли на его морщинистом загорелом лице.
И тогда заговорил Лучник. Это было все равно что услышать голос с того света. Шепот вырывался из бескровных неподвижных губ:
— Певец прав, ты должен идти, Морган. Мы сделали все, что могли, чтобы привести тебя сюда, дальше ты должен сам… Теперь все равно… если Осгрим умрет и мы умрем вместе с ним, это уже не имеет значения. Главное, что ты жив, потому что больше некому закрыть Врата Тарандона.
Беспомощный, связанный по рукам и ногам странными обещаниями, Морган не мог ничего сказать. Ему даже возразить было нечем. Он повернулся к йомену.
— Осгрим, ну хоть ты…
Осгрим, как всегда, смотрел на него добрым простоватым взглядом. Он осторожно похлопал Моргана по плечу.
— Вы же сами слышите, хозяин, все говорят: вам надо идти и оставить Осгрима здесь, — сказал гигант. — Думаю, я еще долго смогу держать оборону, так что вы успеете уйти далеко и сделать то, зачем сюда пришли… Нет, не говорите, что вы не можете оставить меня, хозяин, потому что вы можете это сделать, вы же сами знаете.
Мечтательное, странное выражение появилось в ясных глазах гиганта.
— Кажется, я знаю, почему Они захотели, чтобы я пошел с вами.
— Кто… Они?
— Я имею в виду — Боги… Я долго думал над этим. Почему, в самом деле, на моем месте не оказался какой-нибудь почтенный лорд или мудрый муж? Почему я? Что во мне хорошего? Но я сильный и могу долго выстоять в сражении — вы же сами видите, как эти гномы разлетаются от моего посошка. И у всех остальных есть своя причина, по которой они оказались здесь. Волшебник нужен был, чтобы победить ведьму в ее замке, и она не могла навредить старику дракону. Певец — для того, чтоб уладить дела с Дикими Всадниками, помните? А эта госпожа, — сказал он, улыбаясь Аргире, лежавшей и с трудом переводящей дыхание, — спасла нас от песьеголовых птиц на утесах.
Аргира слушала их разговор, но сказать ничего не могла — она часто и жадно дышала, как выброшенная на песок рыба.
— Лучник, — продолжал Осгрим, — увел нас от Лесных Колдунов и приютил в лесу, когда это потребовалось. А вы, хозяин, вы, мастер странствия и подвига, вы — единственный, кто может закрыть Ворота. И теперь пришел ваш черед.
Желтые глаза доверчиво заморгали на широком лице простолюдина.
— А для меня нет ничего лучше, чем остаться на своем месте и оборонять мост, сколько хватит сил. Никто не может сделать это лучше меня. Ведь это достаточно веская причина моего присутствия здесь?
Морган попытался что-то ответить, но не находил слов. Осгрим положил свою руку ему на плечо и мягко толкнул в нужном направлении.
— Так что спешите, хозяин, делайте свое дело, для которого предназначены, а уж я справлюсь со своей работой, которую никто за меня не сделает.
С этими словами великан вернулся на свой пост, где озверевшие гномы уже вновь поползли на мост, ничуть не испуганные прежними неудачными попытками. Осгрим глотнул вина и приступил к ратному делу.
Упершись кряжистыми ногами в снег, он поплевал на большие красные ладони и ухватился за дубину с коваными наконечником, ожидая прибытия первой партии штурмующих. Он не оглядывался на Моргана, в нерешительности переминавшегося в снегу у пещеры, где догорал костер. Он не видел, как Пришелец побрел в выбранном ему судьбой направлении и постепенно исчез со склона горы. Осгрим вздохнул полной грудью, обвел дубиной по сторонам и прошептал:
— Ну, а теперь — раззудись плечо! Он был счастлив.
Глава 9
МОРГАНТИР
Склон был очень крутой и такой гладкий, что и зацепиться не за что. Снег скользил под ногами, как… в общем, сильно скользил. Взбираться приходилось, цепляясь за выщерблины и камни. Под снегом лежал лед. Несколько раз Морган срывался и соскальзывал, и временами один ярд подъема стоил ему трех ярдов спуска. Преодолев один ярд, бывало, он тут же соскальзывал на три вниз.
Лучник был прав. Все оказалось намного сложнее, чем представлялось.
Однако ничего не оставалось, как двигаться вперед, какими бы отчаянными и тщетными ни были попытки Моргана. Там, за его спиной, остались друзья, которые, может быть, сейчас умирали в муках, чтобы предоставить ему эти драгоценные минуты. Морган должен был воспользоваться ими, как последним шансом. Поэтому он упрямо полз вперед и вверх, цепляясь за скользкий снежный покров, ногтями царапая лед и в кровь обдирая пальцы. Он продвигался вперед дюйм за дюймом.
Воздух был разрежен. Рот Моргана пересох, словно Пришелец жевал промокательную бумагу, и ветер обжигал горло. Слезы замерзали на его лице. Как жаль, что рядом нет Осгрима — честного простоватого и храброго Осгрима! Теперь все зависело только от него одного, благодаря ему мир будет спасен или обречен. Морган сосредоточился: надо переместить ногу на следующий камень, перебросить локоть и подтянуть колено. Затем подождать миг, пока сердце чуть успокоится и в голове прояснится. После этого все повторить сначала. И снова. И вновь.
Морган находился очень высоко и смутно ощущал это, хотя не хотел оборачиваться, боясь потерять опору. Да и все равно он бы ничего не различил там, внизу, в смутном тумане оставшегося позади мира. Наверное, еще ни один человек на Бергеликсе не взбирался так высоко. Тем более без всякого альпинистского снаряжения. Глаза обжигало солнце, отражавшееся от ослепительно белого склона. Если бы не все это, Морган бы наверняка мог разглядеть отсюда весь путь от самых отрогов Таура, а, может быть, и Долины Шепотов, где резвились на просторах Дикие Всадники.
«Как я вообще решился на такое?»— ломал голову Морган в краткие минуты отдыха. Ведь он не был ни скалолазом, ни альпинистом, ни даже просто горным туристом. Он не был силачом. Так высоко в своей жизни он поднимался только на самолетах. «Я должно быть в миле над уровнем моря, — думал Морган. — А, может, и выше». Как вообще он мог еще дышать на такой высоте, где холодный разреженный воздух, как кинжал, проникал в легкие. Может, оттого, что он был космонавтом и дышать разреженным воздухом ему было не привыкать? Может быть.
Затем он вспомнил, что говорил Содаспес, примерно неделю назад, на постоялом дворе в Стрийе. На это место было наложено заклятие, и ни один человек с Бергеликса не мог пройти сквозь пещеру Врат. И это было не просто табу, а что-то более глубокое, что находилось в крови у каждого в этом мире, в самих генах этого народа и запрещало им подниматься сюда. Только он, Пришелец, мог войти во Врата. Его это заклятие не касалось.
После долгих часов восхождения он лежал, тяжело дыша, и — как ему казалось — не сможет сдвинуться дальше ни на дюйм.
Было так холодно, что Морган даже ног не чувствовал, а тем более рук. Его лицо превратилось в бесчувственную маску. Наверное, он так бы и окоченел насмерть. Тихая, безболезненная смерть, не требующая лишнего напряжения. Снег казался мягким, как покрывало, и начинал уже согревать Моргана своим холодом. Замерзнуть, все равно что заснуть — необычайно легкая смерть, может быть, самая легкая на свете. «Уснуть… и видеть сны?»— как говорил один из земных писателей-классиков.
Да, не геройская смерть. Да и был ли Морган героем? Какой из него герой — он простой человек. По крайней мере, он умрет, преодолевая преграду, которую преодолеть невозможно. Как муравей, который попытался штурмом взять костер, приняв его за муравейник.
Значит, Осгрим умер напрасно?
Мысль об этом пронзила Моргана, точно удар молнии. Он обозлился на самого себя, на свое бессилие и отчаянье, на подлую слабость, нахлынувшую на него.
И вновь Морган пополз вверх по снежному одеялу, под которым находилась скользкая корка льда, покрывавшая бездушный колючий камень. Он должен был двигаться, чтобы не позволить смерти настичь его, уговорить, усыпить и похоронить в этих снегах. Он должен бороться.
И тут Морган обнаружил, что мог заснуть смертельным сном всего в двух шагах от Врат Тарандона!
«Великий Орион, — подумал он совсем как прирожденный кофирец, — ведь я был так близко — у самой цели!»
Проклиная себя, стеная от невыносимой боли, он выбрался на широкий каменный уступ перед входом в пещеру и отдышался, хватаясь за вылизанный ветрами камень, глядя в ее треугольный зев.
Было ли это место защищено от ветра, или какое-то особенное тепло источал камень, на котором лежал Морган, но постепенно его сведенные судорогой и холодом мышцы отогрелись, кровь, несколько минут назад, казалось, застывшая от холода, вновь заструилась по жилам. Он подполз поближе к черному входу пещеры, попытался сесть, опираясь спиной о стену, ногтями растянул шнурки мешка с припасами, извлек оттуда еду и питье.
У Моргана оставалось только сушеное мясо, раскрошенный сыр, несколько ломтей зачерствевшего хлеба и мех крепкого вина. Он умирал от голода и буквально набросился на еду, обильно запивая ее крепким вином. Эта скудная трапеза показалась ему настоящим пиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20