..
Конан пытался разглядеть выражение ее лица в тусклом полусвете, падавшем из окна. Шагов в коридоре больше не было слышно.
– А ты, – спросил он, – не боишься, что меня найдут здесь... с тобой?..
Она передернула хрупкими, почти нагими плечами.
– Ты еще не понял, что в этом дворце более чем странные связи скорее закон, нежели исключение? Хватит уже им чесать языками, будто я здесь единственная, кто спит в одиночестве... – Она уселась на постель и застыла в целомудренной, девической позе. – И потом, беседа с тобой меня забавляет. Все остальные... они до того помешаны на всевозможных интригах, что и поговорить-то по-человечески ни с кем нельзя, тем более – душу открыть...
– Вот это стыд и срам, – сказал Конан и тоже сел на постель, стараясь не помять тончайшие простыни. – У такой девушки, как ты, должно быть много друзей. Настоящих, преданных друзей.
– Спасибо тебе, – отозвалась она. – Ты... тебя ведь Конан зовут?
Ему померещился румянец на бледном лице. Она смотрела на него в темноте, стараясь уловить кивок.
– Абеддрахский двор болен... тяжелая болезнь разъедает его, – продолжала Эфрит. – Хораспес с царицей всех околдовали. Царедворцы теперь только и делают, что добиваются их благосклонности!
– Хораспес! – сказал Конан. – Так ты, значит, не веришь в его пророчества?
– Нет! – Эфрит с горечью тряхнула головой. – Но то, что мы видим здесь у себя, ведь это только начало! Его учение будет разрастаться, как опухоль, и разорять другие города, не только наш Абеддрах. Сколько пота и крови пойдет на сооружение этих никому не нужных гробниц!.. Его «пророческий» бред и колдовские штучки – как мало в них общего с нашей, истинно шемитской древней религией! Какая-то сборная солянка, вполне, однако, годящаяся, чтобы одурачить глупцов и простолюдинов и заставить их следовать за пророком – разумеется, в его целях...
Конан кивнул:
– Вполне возможно. Во имя Крома, он и так кудряво живет! И царь во всем его слушается...
– Да, и, если моя мачеха займет трон, его влияние только усилится! Она уже и теперь ему помогает заставить вельмож ходить по одной половице... – Эфрит задумчиво смотрела во тьму. – Но все-таки мне кажется, что истинные его мотивы лежат еще глубже. Не могу себе представить, чтобы он, как большинство жрецов, удовольствовался ролью опоры могущественного самодержца... – Царевна повернулась к Конану, рассуждая. – Ты знаешь, он сущий аскет: плотские утехи мало волнуют его. А этот его телохранитель, Нефрен... мне иногда кажется, что в нем и жизни-то нет... бр-р! – Она обхватила себя руками, неожиданно озябнув в жаркой комнате.
– А ты, понятное дело, остаешься крайней во всей этой неприглядной истории, – сказал Конан и пододвинулся ближе, коснувшись рукой ее плеча. – Если бы все делалось по праву, тебе воистину нечего было бы бояться. Такая женщина, как ты... с твоим-то положением и талантом... По-моему, ты даже в этих интригах способна запросто переиграть Нитокар!
Царевна крепко схватила его руку, лежавшую у нее на плече.
– Твои слова да Богам в уши, Конан!.. Я... я даже еще не женщина, и моя юность... она становится препятствием. Я стараюсь учиться, но могу ли я в ближайшем будущем что-либо предпринять? Конан, ты мне поможешь?..
– Я?..
Киммериец приобнял жмущуюся к нему девушку, ощутил ее мягкие волосы у себя на плече. В прикосновении девичьего тела мешались отчаяние и надежда.
– Я?.. Но что я-то могу?..
– Убей для меня Нитокар! Ты можешь это сделать! Ты силен и безжалостен!.. – Она смотрела снизу вверх, он чувствовал ее горячее дыхание. – Когда ее не станет, я найду какой-нибудь способ исцелить отца! Ступай и сделай это прямо сейчас! Я дам тебе нож!..
– Нет, царевна. Я не наемный убийца. И не дурак. – Он покачал головой и решительно отстранился. – Я и так уже впутался в ваши семейные дела гораздо глубже, чем мне когда-либо хотелось...
– Пожалуйста, Конан!.. Не ради меня – ради города!..
И вновь звуки, донесшиеся из коридора, заставили их замолчать. На сей раз это были шаги – близкие и тяжелые. В дверь застучали, потом окликнули:
– Царевна! Царевна Эфрит!.. Ты у себя?
Это был приглушенный мужской голос. В скважине заскрипел ключ.
– Прячься! Скорее! – шепнула Конану Эфрит. – Дверь открывается снаружи!
Конан живо выскользнул из ее рук и скатился за кровать. В тот же миг бронзовый засов отскочил вверх и через порог хлынул свет масляных ламп.
– Царевна, простишь ли ты нас за беспокойство? Дело в том, что на свободу вырвался опасный преступник...
Говоривший помедлил на пороге полуоткрытой двери, потом все-таки вошел внутрь. Это был молодой стражник в пернатом шлеме капитана, за спиной у него маячили еще двое.
– Мне велено, – сказал он, – обыскать все комнаты в этом крыле дворца...
Эфрит натянула на себя самую верхнюю, самую прозрачную простыню.
– Я спала, капитан Арамас, ты меня разбудил! Неужели ты в самом деле думаешь, будто здесь могут прятаться какие-то беглецы?..
Офицер нерешительно переминался возле порога. Вне всякого сомнения, он приписал покрасневшие щеки и странноватый голос царевны вполне понятному раздражению.
– Умоляю простить меня, царевна Эфрит, но мы должны все осмотреть... Если он незамеченным проскользнул куда-нибудь сюда и затаился, тебе угрожает страшная опасность!
Арамас поставил зажженную лампу на стол. Двое стражников вошли в комнату и взялись за дело. Они открывали шкафы, отодвигали занавеси, даже выглянули из окна. Наконец тот, что был старше и крепче, повернулся к Арамасу:
– Никого, капитан... Никаких признаков, чтобы кто-то вылезал из окна... погодите-ка, а это еще что?..
Направляясь обратно к двери, воин наступил на простыню, ниспадавшую с ложа Эфрит, и обо что-то споткнулся. Когда он нагнулся рассмотреть это что-то, из-под простыни высунулась здоровенная лапища и стиснула его горло. Потом появились голова и плечи киммерийца. Отбросив ногой простыню и продолжая сжимать глотку стражника, свободной рукой он уже тянулся к его вдетому в ножны мечу.
– Нет, Конан, нет! Пожалуйста, остановись!..
Отчаянные мольбы Эфрит, которым придавали убедительности острия двух мечей у его шеи, заставили Конана сжалиться. Он отшвырнул полузадушенного стражника, – тот, с налившимся кровью лицом, шатнулся прочь, силясь перевести дух, – и опустился на колени перед Арамасом и тем другим, точно пойманный волк.
– Вот так и стой, негодяй! Одно движение – и ты покойник! – предупредил его капитан. Потом укоризненно посмотрел на царевну: – А ты говорила нам, госпожа, будто здесь никого нет...
Вылезая из постели, чтобы остановить Конана, Эфрит сбросила простыню; теперь она повернулась к Арамасу, уже совершенно забыв о всяческой скромности.
– Присмотрись к нему, капитан, и сжалься над ним! – сказала она. – Это не преступник, а всего лишь несчастный раб, и все его преступление – в том, что он пытается отстоять свою жизнь! – Тут она коснулась правой руки офицера. – Я давно присматриваюсь к тебе, капитан Арамас. Я знаю, что ты великодушен и неподкупен! Да и о жестокостях, которые творит моя мачеха, ты достаточно осведомлен! Неужели у тебя рука поднимется вернуть ей... ее игрушку? Пощади его! Пожалуйста, пощади!..
Слушая эту взволнованную мольбу, капитан то и дело как будто помимо собственной воли отвлекался от пленника (с которого ему полагалось бы не спускать глаз) и, похоже, не мог отвести взгляда от Эфрит. Действительно, едва расцветшая красота ее лица и тела, с грехом пополам прикрытого рубашкой, даже Конану мешала сосредоточиться на приставленных к его горлу мечах.
Капитан Арамас начал медленно, но верно заливаться румянцем.
– Но что я могу сделать, царевна?.. Это не в моей власти...
Эфрит пристально смотрела ему в глаза.
– Вот что ты можешь сделать, мой капитан, – сказала она. – Сегодня во имя извращенных удовольствий царицы Нитокар убили человека. Отдай служителям мертвецкой его тело, а этого беглеца отпусти. Скажешь, что он был зарублен при побеге!
Арамас наконец повернулся к Конану.
– Этот малый опасен, моя госпожа. Он чужеземец, и притом искусный боец. Не хотелось бы отпускать его на волю...
– Ну так оставь его под стражей. Или отправь работать в гробнице. Он сильный, там с него будет толк.
– Да, работник из него, пожалуй... – Капитану все-таки мучительно трудно было надолго отворачиваться от Эфрит. – Но, царевна, ты же понимаешь, что в случае чего мне не сносить головы...
Эфрит кивнула в сторону двоих его подчиненных, которые неуверенно смотрели на них и, похоже, не вполне понимали, о чем идет речь.
– Твои люди верны тебе. Они будут молчать, – сказала она. – Сделай это для меня, и я отплачу тебе своим... своим покровительством. И любой помощью, какая тебе понадобится.
Сделка не сулила особенных выгод, но капитан, похоже, этого не осознавал. Эфрит выпустила его запястье, но он накрыл ее ручку ладонью.
– Хорошо, моя госпожа. Я незаметно выведу его отсюда. – Он погрозил Конану мечом. – А ты веди себя тихо, не то убью, как собаку! Пошли!
Конан обошел кровать и переступил порог, чувствуя на себе прощальный взгляд царевны. Помни меня! – говорил этот взгляд...
Глава десятаяНа строительстве усыпальницы
Буквально на следующий день все работы по строительству Великой Усыпальницы приказано было ускорить. С вершины рукотворного холма то и дело рявкали трубы, поминутно хлопали бичи надсмотрщиков, так что все более многочисленные толпы прокаленных солнцем трудяг сновали, как муравьи, по каменным и земляным склонам своего чудовищного муравейника. В их число с каждым днем вливались все новые толпы крестьян, согнанных с земли небывало высоким подъемом великой реки Стикс.
Если верить тому, о чем шептались между собою работники, для ускорения работ имелась веская причина. Поговаривали, будто здоровье царя окончательно пошатнулось, несмотря на величайшие усилия его супруги и главной лекарки, Нитокар. А значит, народу надлежало не жалеть сил, дабы усыпальница Ибнизаба встретила день его успения полностью завершенной.
Придворные и думающая часть горожан были, однако, более склонны верить слухам несколько иного свойства. Якобы Хораспес, всесильный советник царя, со дня на день ждал приглашения посетить северных соседей – город-государство Ирук. Соответственно, прежде, нежели отправляться сеять семена своей веры в иную, быть может более тучную почву, он желал видеть гробницу Ибнизаба завершенной или почти завершенной.
...Конан оказался как раз на своем месте среди шума и неразберихи подневольных работ. Как это на первый взгляд ни странно, его чужеземная внешность и акцент, равно как и особое положение арестанта, притащенного из самого дворца, только облегчили участь киммерийца. Его не поставили, как всех, в упряжку и не заставили заниматься беспросветным, однообразным трудом. Надсмотрщики скоро обратили внимание на его выдающиеся физические способности и предпочли поберечь его на тот случай, если потребуется исключительная сила и притом сообразительность.
Такие случаи возникали в основном где-нибудь на верхотуре или в узких местах, где и справились бы несколько человек, но втиснуться мог лишь один. Работа всякий раз была сопряжена с немалой опасностью, но это устраивало Конана гораздо больше, нежели одуряющая монотонность основных рабочих команд. К тому же, оставаясь все время «на подхвате», он сумел посетить разные закоулки пирамиды и многое выяснить относительно устройства гробницы. Однажды ему пришлось как следует поработать деревянной колотушкой, поднимая плохо подогнанную крышку мраморного саркофага; внутри саркофага выл от ужаса попавший в ловушку каменотес. В другой раз его потребовали ажио в Священную Гильдию Бальзамировщиков. Тщедушным подмастерьям никак не удавалось запихать тяжеловесную мумию какого-то почившего государственного мужа в золотой гроб.
Надо ли говорить, что мысль о побеге никогда надолго не покидала его! По ночам, свернувшись калачиком в крохотной, лишенной окон конуре, он строил планы, как вырвется отсюда, проберется в дом Осгара и придушит собаку, воздав тем самым предателю по заслугам. Его фантазии на этом не останавливались, ибо на сей раз крошка Зефрити, – если, конечно, она все еще была при Осгаре и не подцепила себе другого богатого дурака... – так вот, на сей раз крошка Зефрити обнаружит, что он не так уж и не готов уступить ее притязаниям!..
Эти сладостные мечты помогали ему засыпать в неуютном закутке.
Была у него и еще причина все время подумывать о побеге. Угроза, исходившая из дворца, висела над ним, как топор. Царица Нитокар небось вспоминала о нем в промежутках между дворцовыми интригами, садистскими наслаждениями и дурманными зельями. Что, если ей донесут и она тут же распорядится о его голове?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Конан пытался разглядеть выражение ее лица в тусклом полусвете, падавшем из окна. Шагов в коридоре больше не было слышно.
– А ты, – спросил он, – не боишься, что меня найдут здесь... с тобой?..
Она передернула хрупкими, почти нагими плечами.
– Ты еще не понял, что в этом дворце более чем странные связи скорее закон, нежели исключение? Хватит уже им чесать языками, будто я здесь единственная, кто спит в одиночестве... – Она уселась на постель и застыла в целомудренной, девической позе. – И потом, беседа с тобой меня забавляет. Все остальные... они до того помешаны на всевозможных интригах, что и поговорить-то по-человечески ни с кем нельзя, тем более – душу открыть...
– Вот это стыд и срам, – сказал Конан и тоже сел на постель, стараясь не помять тончайшие простыни. – У такой девушки, как ты, должно быть много друзей. Настоящих, преданных друзей.
– Спасибо тебе, – отозвалась она. – Ты... тебя ведь Конан зовут?
Ему померещился румянец на бледном лице. Она смотрела на него в темноте, стараясь уловить кивок.
– Абеддрахский двор болен... тяжелая болезнь разъедает его, – продолжала Эфрит. – Хораспес с царицей всех околдовали. Царедворцы теперь только и делают, что добиваются их благосклонности!
– Хораспес! – сказал Конан. – Так ты, значит, не веришь в его пророчества?
– Нет! – Эфрит с горечью тряхнула головой. – Но то, что мы видим здесь у себя, ведь это только начало! Его учение будет разрастаться, как опухоль, и разорять другие города, не только наш Абеддрах. Сколько пота и крови пойдет на сооружение этих никому не нужных гробниц!.. Его «пророческий» бред и колдовские штучки – как мало в них общего с нашей, истинно шемитской древней религией! Какая-то сборная солянка, вполне, однако, годящаяся, чтобы одурачить глупцов и простолюдинов и заставить их следовать за пророком – разумеется, в его целях...
Конан кивнул:
– Вполне возможно. Во имя Крома, он и так кудряво живет! И царь во всем его слушается...
– Да, и, если моя мачеха займет трон, его влияние только усилится! Она уже и теперь ему помогает заставить вельмож ходить по одной половице... – Эфрит задумчиво смотрела во тьму. – Но все-таки мне кажется, что истинные его мотивы лежат еще глубже. Не могу себе представить, чтобы он, как большинство жрецов, удовольствовался ролью опоры могущественного самодержца... – Царевна повернулась к Конану, рассуждая. – Ты знаешь, он сущий аскет: плотские утехи мало волнуют его. А этот его телохранитель, Нефрен... мне иногда кажется, что в нем и жизни-то нет... бр-р! – Она обхватила себя руками, неожиданно озябнув в жаркой комнате.
– А ты, понятное дело, остаешься крайней во всей этой неприглядной истории, – сказал Конан и пододвинулся ближе, коснувшись рукой ее плеча. – Если бы все делалось по праву, тебе воистину нечего было бы бояться. Такая женщина, как ты... с твоим-то положением и талантом... По-моему, ты даже в этих интригах способна запросто переиграть Нитокар!
Царевна крепко схватила его руку, лежавшую у нее на плече.
– Твои слова да Богам в уши, Конан!.. Я... я даже еще не женщина, и моя юность... она становится препятствием. Я стараюсь учиться, но могу ли я в ближайшем будущем что-либо предпринять? Конан, ты мне поможешь?..
– Я?..
Киммериец приобнял жмущуюся к нему девушку, ощутил ее мягкие волосы у себя на плече. В прикосновении девичьего тела мешались отчаяние и надежда.
– Я?.. Но что я-то могу?..
– Убей для меня Нитокар! Ты можешь это сделать! Ты силен и безжалостен!.. – Она смотрела снизу вверх, он чувствовал ее горячее дыхание. – Когда ее не станет, я найду какой-нибудь способ исцелить отца! Ступай и сделай это прямо сейчас! Я дам тебе нож!..
– Нет, царевна. Я не наемный убийца. И не дурак. – Он покачал головой и решительно отстранился. – Я и так уже впутался в ваши семейные дела гораздо глубже, чем мне когда-либо хотелось...
– Пожалуйста, Конан!.. Не ради меня – ради города!..
И вновь звуки, донесшиеся из коридора, заставили их замолчать. На сей раз это были шаги – близкие и тяжелые. В дверь застучали, потом окликнули:
– Царевна! Царевна Эфрит!.. Ты у себя?
Это был приглушенный мужской голос. В скважине заскрипел ключ.
– Прячься! Скорее! – шепнула Конану Эфрит. – Дверь открывается снаружи!
Конан живо выскользнул из ее рук и скатился за кровать. В тот же миг бронзовый засов отскочил вверх и через порог хлынул свет масляных ламп.
– Царевна, простишь ли ты нас за беспокойство? Дело в том, что на свободу вырвался опасный преступник...
Говоривший помедлил на пороге полуоткрытой двери, потом все-таки вошел внутрь. Это был молодой стражник в пернатом шлеме капитана, за спиной у него маячили еще двое.
– Мне велено, – сказал он, – обыскать все комнаты в этом крыле дворца...
Эфрит натянула на себя самую верхнюю, самую прозрачную простыню.
– Я спала, капитан Арамас, ты меня разбудил! Неужели ты в самом деле думаешь, будто здесь могут прятаться какие-то беглецы?..
Офицер нерешительно переминался возле порога. Вне всякого сомнения, он приписал покрасневшие щеки и странноватый голос царевны вполне понятному раздражению.
– Умоляю простить меня, царевна Эфрит, но мы должны все осмотреть... Если он незамеченным проскользнул куда-нибудь сюда и затаился, тебе угрожает страшная опасность!
Арамас поставил зажженную лампу на стол. Двое стражников вошли в комнату и взялись за дело. Они открывали шкафы, отодвигали занавеси, даже выглянули из окна. Наконец тот, что был старше и крепче, повернулся к Арамасу:
– Никого, капитан... Никаких признаков, чтобы кто-то вылезал из окна... погодите-ка, а это еще что?..
Направляясь обратно к двери, воин наступил на простыню, ниспадавшую с ложа Эфрит, и обо что-то споткнулся. Когда он нагнулся рассмотреть это что-то, из-под простыни высунулась здоровенная лапища и стиснула его горло. Потом появились голова и плечи киммерийца. Отбросив ногой простыню и продолжая сжимать глотку стражника, свободной рукой он уже тянулся к его вдетому в ножны мечу.
– Нет, Конан, нет! Пожалуйста, остановись!..
Отчаянные мольбы Эфрит, которым придавали убедительности острия двух мечей у его шеи, заставили Конана сжалиться. Он отшвырнул полузадушенного стражника, – тот, с налившимся кровью лицом, шатнулся прочь, силясь перевести дух, – и опустился на колени перед Арамасом и тем другим, точно пойманный волк.
– Вот так и стой, негодяй! Одно движение – и ты покойник! – предупредил его капитан. Потом укоризненно посмотрел на царевну: – А ты говорила нам, госпожа, будто здесь никого нет...
Вылезая из постели, чтобы остановить Конана, Эфрит сбросила простыню; теперь она повернулась к Арамасу, уже совершенно забыв о всяческой скромности.
– Присмотрись к нему, капитан, и сжалься над ним! – сказала она. – Это не преступник, а всего лишь несчастный раб, и все его преступление – в том, что он пытается отстоять свою жизнь! – Тут она коснулась правой руки офицера. – Я давно присматриваюсь к тебе, капитан Арамас. Я знаю, что ты великодушен и неподкупен! Да и о жестокостях, которые творит моя мачеха, ты достаточно осведомлен! Неужели у тебя рука поднимется вернуть ей... ее игрушку? Пощади его! Пожалуйста, пощади!..
Слушая эту взволнованную мольбу, капитан то и дело как будто помимо собственной воли отвлекался от пленника (с которого ему полагалось бы не спускать глаз) и, похоже, не мог отвести взгляда от Эфрит. Действительно, едва расцветшая красота ее лица и тела, с грехом пополам прикрытого рубашкой, даже Конану мешала сосредоточиться на приставленных к его горлу мечах.
Капитан Арамас начал медленно, но верно заливаться румянцем.
– Но что я могу сделать, царевна?.. Это не в моей власти...
Эфрит пристально смотрела ему в глаза.
– Вот что ты можешь сделать, мой капитан, – сказала она. – Сегодня во имя извращенных удовольствий царицы Нитокар убили человека. Отдай служителям мертвецкой его тело, а этого беглеца отпусти. Скажешь, что он был зарублен при побеге!
Арамас наконец повернулся к Конану.
– Этот малый опасен, моя госпожа. Он чужеземец, и притом искусный боец. Не хотелось бы отпускать его на волю...
– Ну так оставь его под стражей. Или отправь работать в гробнице. Он сильный, там с него будет толк.
– Да, работник из него, пожалуй... – Капитану все-таки мучительно трудно было надолго отворачиваться от Эфрит. – Но, царевна, ты же понимаешь, что в случае чего мне не сносить головы...
Эфрит кивнула в сторону двоих его подчиненных, которые неуверенно смотрели на них и, похоже, не вполне понимали, о чем идет речь.
– Твои люди верны тебе. Они будут молчать, – сказала она. – Сделай это для меня, и я отплачу тебе своим... своим покровительством. И любой помощью, какая тебе понадобится.
Сделка не сулила особенных выгод, но капитан, похоже, этого не осознавал. Эфрит выпустила его запястье, но он накрыл ее ручку ладонью.
– Хорошо, моя госпожа. Я незаметно выведу его отсюда. – Он погрозил Конану мечом. – А ты веди себя тихо, не то убью, как собаку! Пошли!
Конан обошел кровать и переступил порог, чувствуя на себе прощальный взгляд царевны. Помни меня! – говорил этот взгляд...
Глава десятаяНа строительстве усыпальницы
Буквально на следующий день все работы по строительству Великой Усыпальницы приказано было ускорить. С вершины рукотворного холма то и дело рявкали трубы, поминутно хлопали бичи надсмотрщиков, так что все более многочисленные толпы прокаленных солнцем трудяг сновали, как муравьи, по каменным и земляным склонам своего чудовищного муравейника. В их число с каждым днем вливались все новые толпы крестьян, согнанных с земли небывало высоким подъемом великой реки Стикс.
Если верить тому, о чем шептались между собою работники, для ускорения работ имелась веская причина. Поговаривали, будто здоровье царя окончательно пошатнулось, несмотря на величайшие усилия его супруги и главной лекарки, Нитокар. А значит, народу надлежало не жалеть сил, дабы усыпальница Ибнизаба встретила день его успения полностью завершенной.
Придворные и думающая часть горожан были, однако, более склонны верить слухам несколько иного свойства. Якобы Хораспес, всесильный советник царя, со дня на день ждал приглашения посетить северных соседей – город-государство Ирук. Соответственно, прежде, нежели отправляться сеять семена своей веры в иную, быть может более тучную почву, он желал видеть гробницу Ибнизаба завершенной или почти завершенной.
...Конан оказался как раз на своем месте среди шума и неразберихи подневольных работ. Как это на первый взгляд ни странно, его чужеземная внешность и акцент, равно как и особое положение арестанта, притащенного из самого дворца, только облегчили участь киммерийца. Его не поставили, как всех, в упряжку и не заставили заниматься беспросветным, однообразным трудом. Надсмотрщики скоро обратили внимание на его выдающиеся физические способности и предпочли поберечь его на тот случай, если потребуется исключительная сила и притом сообразительность.
Такие случаи возникали в основном где-нибудь на верхотуре или в узких местах, где и справились бы несколько человек, но втиснуться мог лишь один. Работа всякий раз была сопряжена с немалой опасностью, но это устраивало Конана гораздо больше, нежели одуряющая монотонность основных рабочих команд. К тому же, оставаясь все время «на подхвате», он сумел посетить разные закоулки пирамиды и многое выяснить относительно устройства гробницы. Однажды ему пришлось как следует поработать деревянной колотушкой, поднимая плохо подогнанную крышку мраморного саркофага; внутри саркофага выл от ужаса попавший в ловушку каменотес. В другой раз его потребовали ажио в Священную Гильдию Бальзамировщиков. Тщедушным подмастерьям никак не удавалось запихать тяжеловесную мумию какого-то почившего государственного мужа в золотой гроб.
Надо ли говорить, что мысль о побеге никогда надолго не покидала его! По ночам, свернувшись калачиком в крохотной, лишенной окон конуре, он строил планы, как вырвется отсюда, проберется в дом Осгара и придушит собаку, воздав тем самым предателю по заслугам. Его фантазии на этом не останавливались, ибо на сей раз крошка Зефрити, – если, конечно, она все еще была при Осгаре и не подцепила себе другого богатого дурака... – так вот, на сей раз крошка Зефрити обнаружит, что он не так уж и не готов уступить ее притязаниям!..
Эти сладостные мечты помогали ему засыпать в неуютном закутке.
Была у него и еще причина все время подумывать о побеге. Угроза, исходившая из дворца, висела над ним, как топор. Царица Нитокар небось вспоминала о нем в промежутках между дворцовыми интригами, садистскими наслаждениями и дурманными зельями. Что, если ей донесут и она тут же распорядится о его голове?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40