Освободившись от захвата, борец пробежал несколько шагов вперед, увлекая за собой ничуть не сопротивлявшегося Конана. Потом до него дошло. По-прежнему крепко удерживая голову змеи, он принялся извиваться и гнуться, но все без толку. Усталые мышцы Конана получили отдых, и справиться с ним сделалось не так-то просто. Он только все туже затягивал импровизированную удавку.
Придя в окончательную ярость, Хада Хуфи вновь попытался достать его змеиными клыками через плечо. Но теперь голова аспида пребывала в опасной близости от его собственной шеи, а у Конана, наоборот, прибавилось простора для маневра. Хуже всех при этом приходилось несчастной змее. Она уже не пыталась кусать воздух и держала обмякшую пасть полузакрытой, а глаза от прилива крови выступили из орбит.
Лицо вендийца тоже начало распухать и темнеть, а ноги – заплетаться на мозаичном полу. Конан держал его настоящей хваткой душителя, заставляя выгибаться назад. Пережатое горло больше не пропускало ни глотка воздуха, лишь синие губы безмолвно произносили проклятия, а руки тянулись к противнику – схватить!.. разорвать!..
Он видел над собой лицо Конана – близко, но не достать. Оно было почти так же черно от ярости, как его собственное – от удушья. Киммериец полностью сосредоточился на том, чтобы удержать соперника и ни в коем случае не разжать рук, – он чувствовал, что в этом была для него единственная возможность победы.
И при этом боковым зрением, сквозь застилавший глаза кровавый туман, он видел движение. Дворцовые стражники медленно приближались, держа наготове копья и поглядывая в сторону тронного возвышения. Они явно ожидали распоряжений. Неужели какому-то проходимцу-варвару будет дозволено убить иноземного борца, за которого были заплачены бешеные деньги?..
Конан повернул еще сопротивлявшегося Хада Хуфи таким образом, чтобы он оказался между ним и двоими ближайшими стражниками, равно как и между ним и возвышением. Все царственное семейство смотрело на него раскрыв рот, даже юная Эфрит, не сумевшая удержать маски наигранного безразличия. Хораспес был несомненно обеспокоен неожиданным оборотом так называемого состязания. Царицу же Нитокар необыкновенно забавляло происходившее. Она возбужденно нашептывала что-то на ухо супругу, и ее губы, накрашенные темной помадой, улыбались. Выслушав, царь Ибнизаб коротко махнул рукой. Стражники сейчас же отодвинулись назад, на свои прежние места по периметру круга.
Видел ли вендиец их отступление? Понял ли, что вместе с ними его покидала надежда? Трудно сказать! Его глаза начали уже закатываться в глазницах, но бился он отчаянно. Он даже выпустил повисшую голову аспида и обеими руками вцепился в чешуйчатую удавку, глубоко впившуюся в тело. Его толстые пальцы никак не могли ее подцепить. Он стал царапать руки Конана, раздирая побелевшие костяшки его пальцев... Хватка не ослабевала.
Тем временем змея, освободившаяся наконец от хозяйских пальцев на шее, понемногу начала оправляться. Ее сумеречное сознание, должно быть, едва воспринимало чьи-то руки, стиснувшие середину тела и хвост. Алый аспид снова обнажил клыки, голова заметалась туда-сюда, раздавая бесцельные покамест удары. Киммериец замер от ужаса. Он больше не мог защититься от ядовитого укуса. Но он скорее умер бы, чем выпустил полузадушенного вендийца.
Исход наступил мгновением позже. Голова алого аспида метнулась вперед... и погрузила зубы в ухо Хада Хуфи.
Храмовый боец, уже, казалось бы, неспособный ощутить страдания плоти, раскрыл залитый пеной рот в беззвучном, мучительном крике. Страшная конвульсия потрясла его тело и наконец-то оторвала его от Конана – да тот и сам с отвращением отшвырнул его прочь. Аспид так и остался у вендийца на шее и даже не разжал зубов, вонзившихся в ухо. Ухо мгновенно и жутко распухло, точно чудовищная серая поганка. Хада Хуфи схватился за него, прошел, запинаясь, еще два шага и рухнул лицом вниз. И умер, так и не издав больше ни звука.

Глава восьмаяПророк погибели

Зрители, сидевшие за столами, разразились рукоплесканиями. Конан, покачиваясь от неимоверной усталости, стоял посередине и ждал, каково будет следующее испытание. Стражники между тем убили алого аспида, пригвоздив его копьями к бездыханному телу Хада Хуфи. Потом появились слуги и опасливо уволокли прочь змеиные корзинки и прикрытые одеялами трупы. Конану оставалось только гадать, какая награда достанется победителю. Свобода? Смерть?.. Или что-нибудь совершенно особенное?..
Пока он стоял так, измотанный и опустошенный, – даже ярость выгорела в его душе, – со стороны тронного возвышения к нему приблизились две улыбающиеся девушки-служанки. Обе молодые, хорошенькие и не слишком стесненные одеяниями. Короткие льняные тоги позволяли рассмотреть изящные босые ножки. Служаночки взяли Конана под руки и повели его с собой.
Приближаясь к возвышению, он все явственнее ощущал на себе пристальный взор темных, густо подведенных глаз царицы Нитокар. Варвар заподозрил, что его вели к трону именно по ее повелению. Остальные члены высочайшего семейства тоже поглядывали на него с некоторым интересом, но вполовину не так, как она. Лишь Хораспес впивался в него глазками-бусинками и выглядел весьма раздраженным.
Конан почти ожидал, что девчонки подведут его к царице, однако ошибся. Они направили его в обход низкого столика перед возвышением и усадили на пухлые подушки рядом с посланцами из Ирука. Конан сел и вновь оказался недостоин высокого внимания Нитокар.
Почти сразу после этого, к восторгу царедворцев, была подана еда. Слуги внесли на широких золотых блюдах фрукты, хлеб и сыр. Все это очень быстро разобрали, пока слуги шли вдоль столов. За золотыми блюдами последовали серебряные чаши со всевозможными соусами и запеканками. Гости черпали оттуда прямо горстями.
И наконец в зал вкатили огромную бронзовую колесницу. В ней, над жаровней с рдеющими углями, покачивалась на цепях и аппетитно шипела цельная туша здоровенного вепря. Полуголый, обильно потеющий повар принялся разделывать и раздавать мясо. Этот повар был еще крупнее Хада Хуфи и вполне сошел бы за его старшего брата, если бы не типично шемитские черты лица.
Сидевшим за гостевым столом доставались лучшие кусочки каждого блюда. Пользуясь моментом, Конан запил малоприятные воспоминания о минувшей схватке полновесным кувшином вина, после чего принялся восстанавливать силы, поглощая фрукты, мясо и хлеб. Девушки-служанки оставались подле него. Они большей частью молчали и очень мало ели – разве по маленькому кусочку того и сего. Занимались они в основном тем, что разглаживали заботливыми руками шишки и шрамы на его широких мускулистых плечах.
Конан все приглядывался к козлобородым северянам-ирукийцам, сидевшим неподалеку. Один из них показался варвару менее заносчивым и надменным, чем все остальные. Не попытаться ли заговорить с ним?..
– Привет тебе, добрый человек, – обратился он к нему на кофитском диалекте, которого, как он надеялся, местные жители не знали. – Роскошный пир, правда? И кажется мне, что вон тот малый с мясницким ножом, так доблестно одолевающий дикого вепря, выстоял бы против целой фаланги тяжеловооруженных аргосийцев!
Посланник успел опрокинуть в себя немалое число чаш, и на шее у него уже висела довольно неряшливая рыжеволосая красотка. Он посмотрел туда, куда указывал Конан, и рассмеялся:
– Ты прав!.. Видят Боги, я сам в битвах пару раз ссаживал с коня этого молодца!.. – Потом он повернулся к варвару и сощурился, пытаясь сосредоточить на нем взгляд. – Но погоди!.. Ты не кофит. Немедиец, наверное?..
– Я из Киммерии, – сказал Конан. – Это еще севернее.
– Ах да!.. Ты, должно быть, горный кочевник. Наслышан, наслышан... Что ж, за твой успех, киммериец! – И он приветственно поднял кубок, расплескав половину. – Здорово же ты угомонил того вендийского демона и его змей!.. Правду сказать, на мой вкус подобное развлечение отдает варварством. У нас в Ируке на царском пиру такого бы не потерпели!.. – Он обвел взглядом веселившихся придворных, потом вновь уставился на Конана. – Но ведь ты, насколько я понимаю, не по своей воле в это дело ввязался?..
Конан мотнул головой:
– Нет, конечно. Просто меня застукали в неположенном месте в неположенный час, вот и все.
– Да уж, порядки у этих южан... – проворчал посланник. Обернувшись через плечо, он посмотрел на царственное семейство, с которым как раз беседовал предводитель ирукийцев. – Но, как говорится, попал в Абеддрах, чти абеддрахский закон. – Он передернул плечами. – Ну и что теперь с тобой будет?
Конан нахмурился и наклонился поближе, покосившись при этом на девушек и уверившись, что они не подслушивали разговора.
– Понятия не имею, – честно признался он ирукийцу. – Думаю только, меня посадили за этот стол не иначе как по повелению царицы...
Посланник поднял брови и рассмеялся:
– В таком случае – удачи тебе, друг мой!
Конан наклонился еще ближе, почти коснувшись завитой бороды собеседника.
– Почему? – спросил он. – Что ты знаешь о ней?
– Я знаю только то же, что и все, – был ответ. – А именно, что ее сластолюбие воистину беспредельно. Да ты только посмотри на нее! Неужели самому не ясно, в чем дело?.. – И он стрельнул глазами в сторону возвышения, где покоилась почти нагая фигура перезрелой красавицы. – Еще говорят, что любовникам не приходится опасаться ее мужа. Его здоровье и силы отнюдь не позволяют ему наведываться к супруге... – Тут он насмешливо покосился на Конана. – Однако остерегись, киммериец. До меня дошли какие-то сплетни о том, что Ее Бесподобие бывает несколько... груба с неопытными юнцами вроде тебя, так что они не задерживаются надолго подле нее.
Конан внимательно слушал его. Потом спросил:
– А что там насчет того, что она якобы отравительница? Поговаривают, будто она уже свела в могилу прежнюю жену Ибнизаба, а теперь и его хочет следом отправить...
Услышав это, посланник так и отшатнулся от варвара. Никакого удивления он, впрочем, не выказал, лишь опасливо уткнулся в свой кубок, а потом поставил его перед собою на стол. Его хмельное расположение к собеседнику неожиданно улетучилось.
– Воистину, незнакомец! – пробормотал он. – Каким образом простой посланник далекой страны может быть посвящен в столь интимные стороны жизни Абеддрахского Правящего Дома?.. Не мне о них судить, но подобное, если и происходит, всегда сохраняется в строжайшей тайне, и... – тут он сурово нахмурился, – ...и тайна эта слишком опасна, чтобы болтать о ней на многолюдном пиру!
Конан кивнул, но заметил:
– А пренебрегать ею, по-моему, еще опасней.
Посланник моргнул, показывая, что слышал, и вновь обратился к еде и питью, не вступая в дальнейшие разговоры. Конан пришел к выводу, что больше от него ничего не добьется, и отдался нежным заботам своих спутниц.
Девчонки вполголоса сплетничали по-шемитски, разминая его одеревеневшую спину. Конан обнял их и принялся щекотать, чем несказанно развеселил обеих. Игра, однако, далеко зайти не успела.
Хораспес, царский советник, спустился с тронного возвышения и прошел на середину зала. Минуя стол посланников, он приветствовал сидевших за ним замысловатым придворным поклоном, притом ухитрившись некоторым образом адресовать свой поклон всем, кроме дюжего киммерийца. Хораспес двигался с видом полной уверенности в себе. Он нес в руке короткий скипетр, с которым играл, сидя в кресле.
Выйдя на середину, Хораспес вновь повернулся лицом к посланникам и царской семье. Присутствующие постепенно притихли, а слуги выкатили прочь колесницу с висевшим на ней кабаньим скелетом. Конан обратил внимание, что почти все слуги покинули зал, – кроме нескольких, еще разливавших вино. Хораспес выждал некоторое время, добиваясь полной тишины. Потом он заговорил:
– О мои Царь и Царица, о вы, вельможи, украшение Абеддраха и иных стран! Настал час размышления, о котором я несколько ранее вам говорил. Мне вовсе не хотелось бы умалять суровой проповедью ваше царственное веселье... – он развел руки и одарил высокое собрание благословляющей улыбкой, – ...и я ни в коей мере не собираюсь этого делать. – Хораспес уронил руки, как бы покончив с неприятным, и продолжил: – Однако все мы с вами – люди, облеченные положением и властью, неизменно памятующие об ответственности, доставшейся нам вместе с благородством происхождения. Каждый из нас больше жизни ценит божественный порядок вещей и закон жизни, присущий шемитам. В том числе и я, хотя я всего лишь новичок в сей стране, столь возлюбленной Эллаэлем...
Среди слушателей раздался одобрительный ропот: кто-то разделял мнение пророка, кто-то был просто доволен тем, что Хораспес не стал проповедовать божественных истин. Оратор же просиял улыбкой и принялся развивать свою мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40