Но
присутствие этих министерских чинов почему-то настолько выбило
меня из колеи, что я начал сбиваться, мямлить и заикаться, чего
прежде со мной никогда не случалось, и закончил лекцию уже
совершенно нечленораздельно. Ректор сразу же попросил меня пройти
к нему в кабинет, и там, не стесняясь присутствия персонала
ректората, всех этих секретарш и мелких служащих, отчитал меня
перед этими типами из министерства как какого-то нашкодившего
студента, заявив под конец, что в случае повторения такой
скверной подготовки к лекции будет вынужден уволить меня из
университета. Это меня-то, которого меньше чем через год прочили
на место заведующего кафедрой средневековой литературы!
Я не помню, как вернулся домой. Все во мне кипело от ярости,
и, несмотря на сильную головную боль, я уже не помышлял об
отдыхе. Тоже мне, прихлебатель несчастный, думал я о ректоре,
вышагивая по комнате. Готов любого затоптать, лишь бы выслужиться
перед этими, из министерства! Ну я ему покажу, думал я, в ярости
размахивая кулаками, ну я ему покажу! И сознание того, что все
это лишь бессильные угрозы, только распаляло мое мстительное
воображение. Если бы только были силы, способные наказать этого
негодяя, думал я, все больше свирипея от мысли о своем бессилии,
если бы только хоть как-то удалось ему отомстить!
И тут взгляд мой упал на стопку листов с машинной распечаткой
расшифрованных текстов. Я не думал тогда, что все это серьезно,
что все это может сработать. Я не понимал, что совершаю что-то
непоправимое. Наверное, я просто бессознательно ощущал
необходимость хотя бы в символическом отмщении, чтобы как-то
успокоиться и прийти в себя. Поэтому я быстро просмотрел текст,
нашел нужный лист и внимательно прочитал его. Все было вполне
доступно - и воск, где-то хранились у меня две свечки из
настоящего пчелиного воска, и черная тушь, и даже гусиное перо,
которым следовало написать имя обидчика, используя специальный
алфавит, и прочая мелочь, присутствие которой казалось тогда
несущественным. Разумом понимая, что все мои действия в лучшем
случае можно было бы характеризовать как нелепое чудачество, я
возможно более точно исполнил все наставления Аггронуса, ни на
йоту не отступая от ритуала, всеми силами стараясь поверить, что
действительно совершаю акт возмездия.
Но, пронзая раскаленной иглой фигурку ректора, неумело
вылепленную мною из разогретого воска, я вдруг почувствовал, что
совершаю преступление.
Будто пелена упала с моих глаз, вся ярость куда-то
улетучилась, и в душе появилось ощущение пустоты и безысходности,
которое есть признак совершения чего-то непоправимого. Холодный
пот выступил у меня на лбу, и я вдруг заметил, что рука моя, все
еще сжимающая иглу - роковое орудие смерти - дрожит.
Но дело было сделано, слова заклятия были произнесены,
возврата назад уже не было. По крайней мере, одного я добился -
ярость моя улетучилась, и, хотя ее и сменила какая-то пугающая
пустота в душе, я сумел-таки убедить себя в том, что ничего
страшного не случилось, принял снотворное и лег спать.
Утром я встал совершенно разбитый и какое-то время даже не
вспоминал о происшедшем накануне. Совершенно автоматически поел,
оделся, запер квартиру и поехал в университет.
И лишь узнав, что накануне вечером ректор погиб в
автомобильной катастрофе, я почувствовал страх.
Я, конечно, не был уверен в том, что именно совершенное мною
действо повлекло столь страшные последствия. Все мое воспитание,
образование, жизненный опыт протестовали против такого
объяснения. Но точное совпадение по времени момента гибели с
моментом, когда я пронзал иглой его стилизованное восковое
изображение - точное, естественно, в тех пределах, в которых я
сумел это установить - опровергало все возражение против моей
причастности к его гибели, все доводы рассудка, которые я пытался
противопоставить ощущениям собственной души. В конце концов я,
сам того не ожидая, дошел до полного признания своей виновности в
гибели ректора, и какое-то время даже всерьез подумывал о явке с
повинной, потому что, да не покажется вам это странным, меня
мучило раскаяние. И только мысль о невозможности убедить
кого-либо из здравомыслящих людей в моей виновности удержала меня
от этого шага. В самом деле, не демонстрировать же снова
чудодейственную, а вернее - убийственную силу способа мести,
описанного Аггронусом, лишь для того, чтобы доказать свою вину.
Но мало-помалу жизнь вернулась в обычную колею. Я получил еще
одно письмо от своего товарища с просьбой выслать для расшифровки
оставшиеся материалы. Его, по всему было видно, очень
заинтересовала эта работа, он даже вполне серьезно предлагал мне
вызвать духа одним из изложенных в манускрипте способов, даже
сообщал, что приобрел кое-какие необходимые для приготовления
колдовского состава ингредиенты. Но я не спешил ему отвечать.
Теперь, после всего случившегося я не мог уже воспринимать
рецепты Аггронуса как забавные курьезы, хотя и не созрел еще до
того, чтобы отнестись к ним с той серьезностью, которой они
заслуживали. Даже несмотря на полную мою теперь уверенность в
зловещей силе "действа противу злейшего врага" я не верил -
просто не мог еще поверить - всему, что писал Аггронус о
таинственном потустороннем мире, силу и опасность которого он и
его предшественники познали в ходе длившихся столетиями опытов и
ценою немалых жертв.
Послав в ответ коротенькую записку о том, что занят подбором
материала, я на некоторое время решил отложить свои занятия
"Путеводной нитью", чтобы хоть немного успокоиться и собраться с
мыслями. Но, когда прошло две недли, и от товарища моего так и не
последовало ответа, я всерьез обеспокоился. Сначала, подумав, что
он обиделся, я наскоро собрал кое-какие тексты, требовавшие
расшифровки, и выслал их заказным письмом. Когда же через
несколько дней письмо вернулось ко мне с отметкой, что адресат по
указанному адресу не проживает, я встревожился не на шутку, взял
на несколько дней отпуск и отправился сам узнавать, в чем дело. Я
уже не сомневался в том, что товарищ мой пропал неспроста, что
тут не обошлось без влияния рукописи Аггронуса.
И я не ошибся. В фирме, где он работал, мне сообщили, что он
неожиданно исчез - позже, по почтовому штемпелю я установил, что
это случилось на следующий день после того, как он отправил мне
свое последнее письмо - и направили меня в полицию. Там я узнал,
что розыски его пока не увенчались успехом, и, поскольку он, как
и я сам, не имел, оказывается, близких родственников, которые
стали бы настаивать на продолжении розыска, дело было недавно
прекращено. Хотя, как заявил мне инспектор, в нем еще стоило бы
покопаться. Убедившись в невозможности узнать от меня что-либо
новое, инспектор не стал особенно распространяться, но и
рассказанного им для меня оказалось вполне достаточно.
Взломав замок в квартире моего товарища, полицейские обнаружили
странную картину: весь потолок в его комнате был покрыт следами
копоти, на полу в середине был нарисован мелом пятиугольник и
валялись осколки стеклянной банки вымазанные, как выразился
инспектор, какой-то вонючей дрянью, а под диваном нашли расшитую
золотом мягкую домашнюю туфлю того фасона, что носили богатые
женщины на древнем Востоке, а также золотую серьгу с большим
сапфиром. Никаких бумаг или записей, которые проливали бы свет на
причину исчезновения моего товарища, обнаружить в квартире не
удалось.
Возвращаясь назад, я не мог отделаться от мысли, что беда,
постигшая моего товарища - а в его гибели я теперь совершенно не
сомневался - вызвана исключительно моей собственной беспечностью.
Но кто мог ожидать такого страшного поворота событий? У него в
руках оказались рецепты вызова потусторонних сил, он узнал способ
заставить их работать на себя - и, судя по всему, не преминул
этим способом воспользоваться, ведь не зря же в комнате появились
туфля и серьга с сапфиром - но не было им перед тем прочитано
наставление Аггронуса об особой осторожности, потребной от
решившегося эти силы освободить. За все, что достается человеку
при посредстве этих сил, предостерегал Аггронус, так или иначе
приходится расплачиваться, и всякий обратившийся к ним становится
подвержен их обратному влиянию. Возможно, только в страхе перед
этим обратным воздействием он сам, обладая всеми необходимыми
знаниями, не решился применить их даже для спасения собственной
своей жизни. Возможно, расплата, которая могла его ожидать,
казалась Аггронусу гораздо страшнее мучительной смерти на костре.
И только тут до меня впервые дошло, что и сам я с некоторых
пор становлюсь подвержен обратному воздействию этих сил. Я еще не
понимал тогда, чем именно могут они мне грозить, но не сомневался,
что уже в самом ближайшем будущем они заявят о себе, и ждал,
каждую минуту ждал их зловещего проявления. Состояние мое не
так-то просто выразить словами, но меня, несомненно, хорошо
поймут все те, кто подвергался смертельной опасности, кому
приходилось убегать и скрываться, видя возможного врага в каждом
встречном человеке и слыша опасность в каждом шорохе. Это
ощущение опасности, которая может меня подстерегать, как бы
отдалило меня от всех остальных людей, потому что никто из них не
смог бы оказать мне помощи. Так, наверное, чувствует себя среди
здоровых людей человек безнадежно больной. И так же, как
безнадежно больного, меня перестали волновать проблемы,
казавшиеся еще совсем недавно жизненно важными, я понял их
бренную, сиюминутную сущность и сумел - мне так кажется - хоть в
какой-то мере от них отрешиться.
Когда я вернулся домой, то вместе с выходными у меня
оставалось еще четыре свободных дня. По крайней мере, это время
я мог посвятить изучению того, сколь же серьезные беды навлек на
себя, неосторожно обратившись к силам тьмы для отмщения ректору.
Едва вернувшись домой, даже не распаковывая дорожного чемодана, я
уселся за повторное, подробное и заинтересованное чтение сочинения
Аггронуса. Теперь, когда я оказался в положении человека, само
существование которого может в любой момент быть прервано
вмешательством вполне реальных и материальных потусторонних сил,
его философские воззрения перестали казаться мне путаными и
неясными. Ощущение постоянной опасности наполнило их смыслом,
вдохнуло в них жизнь, и те строки, которые прежде оставили бы меня
совершенно равнодушным или же заставили бы в недоумении пожать
плечами, теперь воспринимались как откровения высшего разума.
Никогда прежде не думал я, что можно читать средневековый
трактат с таким всепоглощающим вниманием, когда начисто
забываешь о сне, о пище, обо всем, что тебя окружает, и только
эти строки, выведенные рукою давно умершего автора, и составляют
единственную реальность. Мне и прежде, конечно, приходилось запоем
читать древних авторов, недаром же я специализировался по
средневековой литературе, но чтение того времени скорее подобно
было труду естествоиспытателя, производящего, скажем, вскрытие
нового, открытого им вида лягушки. Сейчас же, читая, я не
исследовал - я просто открывал для себя новый мир.
Конечно, многое, как и прежде, оставалось для меня
непонятным, а зашифрованные участки приходилось снова пропускать,
не понимая их содержания. Но Аггронус был поистине мудр -
зашифровав ответы на вопрос КАК, он, тем не менее, полностью и
обстоятельно отвечал на вопрос ЧТО. Когда на третий день почти
непрерывного чтения я отложил, наконец, последний лист
манускрипта, то уже достаточно ясно представлял, что же мне
теперь грозило. И, хотя бы отчасти, я знал благодаря
расшифрованным фрагментам текста, как же мне теперь уберечься от
этих опасностей.
Во-первых, я абсолютно точно выснил, что мне никогда не
следует вызывать себе в помощь духа-всесильца, как это сделал,
судя по обстоятельствам своего исчезновения, мой несчастный
товарищ. Власть, которую благодаря изложенным в книге заклятиям
обретает человек над этим духом, вскоре ослабевает, и тогда
несчастный очень быстро оказывается в полной власти всесильца. А
тот никогда не щадит своих жертв и изощренно мстит за унижение,
каковым является для него пусть и кратковременое, но подчинение
простому смертному. А достаточно лишь чуть-чуть ошибиться при
вычерчивании пентагона - и неосторожный с самого начала окажется
в полной власти этого духа. Аггронус приводил немало примеров
того, как трагически оканчивались жизненные пути всех, всех без
исключения, кто посягнул на власть над всесильцем - подумать
только, при первом чтении я воспирнял эти рассказы лишь как
досужие вымыслы!
1 2 3 4