— Нет-нет, Сэм, это невозможно! Только вместе!
— Нет, Молли, я умоляю вас…
— Ах, нет, Сэм! Теперь никто не купит нашей обстановки. Нам никогда не достать денег!
— Не плачьте, леди! Мы идем предъявить свои требования. Правительство выполнит наши условия или вынуждено будет подать в отставку. Я уверяю вас, леди!
В толпе застряло несколько автомобилей. В одном из них сидели поджарая леди в мехах и тучный джентльмен. Автомобиль остановился против движения, и толпа обтекала его.
Женщина с плачущей девочкой на руках едва не упала, споткнувшись о колесо. Увидев это, двое рабочих, которые несли транспарант с надписью: «Потребуем воздуха, как мы требовали мира», открыли дверцу лимузина и попросили пассажиров выйти.
Докеры предложили женщине с ребенком сесть в автомобиль, а шофера заставили тихо двигаться задним ходом вместе с толпой.
Леди в мехах и толстый джентльмен не смогли протискаться на тротуар и, повинуясь общему движению, пошли следом за своим автомобилем.
На крышу автомобиля забрался какой-то коротконогий человек с лоснящимся лицом и стал кричать:
— Господь бог карает вас за грехи, дети! Молитесь и посещайте молельню сестер и братьев «Святого приличия»! Молитесь, и господь бог пошлет вам с неба воздух!
Сзади коротенького человека оказался какой-то джентльмен в котелке. Он довольно бесцеремонно отодвинул проповедника в сторону. Когда он говорил, у него топорщились маленькие усики:
— Протест! Протест! Леди и джентльмены! Мы потребуем у правительства, чтобы оно скупило для англичан, и только для англичан, все акции спасения! Англия достаточно богата для этого!
Проповедник исчез с крыши автомобиля. Вместо него появился внушительный джентльмен с седыми усами. Своим густым басом он совсем заглушил крикливый голос соседа:
— Мы будем требовать оккупации Гренландии! Британия должна завладеть Рейлихской пещерой! В ней можно спасти половину Англии!
Дядя Эд подсадил на подножку «роллс-ройса» девочку с испуганными глазами, а сам шел рядом.
На своеобразной движущейся трибуне было теперь четыре человека. Все они кричали так, что ничего нельзя было разобрать.
— Я не хочу задыхаться! Я хочу жить! Я не могу существовать без воздуха! — кричал блеклый человек в мягкой шляпе. — Должно же правительство считаться с тем, что я не могу существовать без воздуха! Я всю жизнь дышал!
— Скажите, сэр, — высунулась из автомобиля изможденная женщина, — я могу купить эту ужасную акцию для своего ребенка? Хотя бы… хотя бы ценой жизни… Ведь она так мало жила! Я уверяю вас, сэр, она такая маленькая…
Дядя Эд с удовольствием пустил бы какое-нибудь морское проклятье, но это был первый случай с мистером Вильямсом, когда ничто подходящее не пришло на язык.
— Неужели должны спастись только богачи? — спросил один из докеров.
— Мне кажется, что справедливее было бы бросить жребий, — ответил другой.
— Во всяком случае, — визгливо закричал идущий рядом старичок, — этим должно заняться правительство! Ему мы вверяем, джентльмены, заботы о нашей бренной жизни в тягчайшую минуту существования нашей страны. Ему, правительству, джентльмены!
С минуты на минуту в Вестминстерском дворце должно было начаться экстренное и чрезвычайное заседание парламента.
Пристав палаты, носитель черного железа, почти бегом совершал трехвековую традицию обхода вестминегерских подвалов. Триста лет назад здесь был раскрыт пороховой заговор Гай-Фокса, хотевшего взорвать парламент во время торжественного заседания.
Теперь в каждом подвале фотоэлектрические автоматы включали свет при одном лишь приближении людей, но люди эти все равно держали в руках незажженные фонари.
Сегодня палата общин и палата лордов заседали совместно.
Одетый в старинный черный костюм и башмаки с чулками, спикер, председатель палаты, нервничал. Он ждал донесения, что традиционный обход завершен, а без этого он не имел права начать заседание. Не один раз соскакивал он с окруженного решеткой кресла и вертел во все стороны напудренным париком.
Но спикера беспокоило еще больше отсутствие первого лорда казначейства — иначе говоря, премьер-министра — и других членов кабинета. Неужели кабинет министров все еще заседает в доме премьера на Даунинг-стрит?
Депутаты против обыкновения были на местах. Лидер оппозиции уже сидел на своем месте против «скамьи казначейства» и всем своим видом выказывал негодование по поводу столь пренебрежительного отношения правящего кабинета к чрезвычайному заседанию парламента, а значит, и к древнейшей в мире демократии.
Напряжение увеличилось еще больше, когда пришло сообщение о продвигающейся к Трафальгарской площади демонстрации.
Напрасно ждал спикер. И пудра осыпалась с его парика. Это был, может быть, единственный случай во всей истории существования старейшего в мире парламента, когда на заседание его не пожелал явиться ни один член кабинета.
Та часть процессии, с которой шел дядя Эд, не могла пройти к Трафальгарской площади прямым путем, а повернула к Сити, чтобы через давно исчезнувшие ворота старинной и узкой улицы Стрэнд проникнуть на площадь. Демонстрация, как снежный обвал, увлекала все на своем пути.
Улица Стрэнд — улица юристов. К моменту приближения демонстрации все они выскочили на улицу из залов заседаний в своих официальных костюмах, в коих вершили дела. В человеческой лавине замелькали напудренные парики, черные мантии и тоги. Но у всех этих пламенных барристеров, крючкотворных клерков, деловитых атторнеев и солиситоров высокочтимых их лордств судей, — у всех этих людей, несмотря на их нелепые костюмы, были такие же испуганные глаза и опущенные головы, и они также хотели дышать самым обыкновенным английским воздухом, ибо у них тоже не было денег для приобретения акций спасения.
Процессия достигла Трафальгарской площади. Восемь людских потоков вливались в нее с разных сторон, над головами людей колыхались откуда-то появившиеся плакаты: «Воздуха!», «Воздуха англичанам!», «Мы сумели спасти людей от войны, мы сумеем спасти их от удушья!», «Снизить цены на акции спасения!», «Мир и жизнь!», «Требуем рассрочки на акции!», «Мы хотим дышать!», «Люди, объединяйтесь во имя жизни!»
Трафальгарская площадь, несмотря на ее огромную величину, не смогла вместить всех собравшихся. Толпы народа щупальцами протянулись по всем прилегающим улицам.
Дядя Эд так и не мог пробраться к площади. Вместе с испуганной девочкой, стоящей на подножке автомобиля, он оказался прижатым к зданию суда на улице Стрэнд.
Может быть, благодаря этому около них оказалось больше всего людей в странных нарядах. Девочка смотрела на них непонимающе и еще более испуганно.
— Сэр, — обратилась она к дяде Эду, — скажите мне, что происходит? Объясните мне. Я попала сюда случайно. Я искала по улицам моего маленького братишку, Вы не можете мне помочь найти его?
Дядя Эд что-то промычал в ответ.
На площади с цоколя колонны памятника адмиралу Нельсону говорили сразу несколько ораторов. На улице Стрэнд их, конечно, не было слышно. Но они могли говорить только об одном. Они только могли требовать воздуха, только права жить для тех, кто не мог приобрести акций спасения. Они требовали от правительства принятия мер.
На маленькой уличке Уайт-Холл показались отряды полицейских. Плотными рядами, вооруженные резиновыми дубинками, ом оттеснили толпу от Даунинг-стрит.
Толпа постепенно отступала. Около черно-серых башен Конногвардейской команды полицейские неожиданно рассеялись.
На крыше Национальной галереи, на арке, где начинается пустынная улица Мэлл, и на других выходящих на площадь зданиях стояли пулеметы. Поблескивающие стволы одновременно выдвинулись и показались толпе.
На улице Стрэнд были хорошо слышны выстрелы.
Толпа побежала. Может быть, задавленных и искалеченных в этом паническом бегстве было куда больше, чем погибших под пулями.
Дядя Эд почувствовал эту обратную волну спустя минуту после первых выстрелов, значения которых он не понял. Его оттеснили от автомобиля и от стоящей на подножке девочки. Он видел ее умоляющий взгляд.
Люди кричали. Крик этот несся с площади и пропадал на улицах. Плакаты с требованием воздуха, мира и жизни валялись, растоптанные толпой. Паника и ужас овладели людьми.
Дядя Эд напряг все свои силы.
— Тысяча три морских черта! — заревел он. — Я не собираюсь менять свой курс!
Кто-то упал перед ним. Это дало дяде Эду возможность ловким маневром протолкнуться к автомобилю. Дядя Эд чувствовал, что он во что бы то ни стало должен добраться до девочки.
— Сэр, сэр, вы поможете мне? Я боюсь! — шептала она.
Ее сорвали с подножки и понесли в толпе. Жирный толстяк в парике старался проложить себе дорогу. Под руку ему попала девочка. Она вскрикнула от боли.
Дядя Эд видел это. Ему удалось дотянуться до толстяка, но в руке его остался только парик. В толпе виднелась лысая голова, обрамленная соломенно-рыжими волосами.
Девочка плакала.
— Пусть проглочу я морского ежа… — начал дядя Эд, но не договорил.
Дрожащая, заплаканная девочка оказалась перед ним.
— Сэр, он мне сейчас сказал, что я все равно задохнусь! Разве это правда? Разве это может быть правдой?
— Пусть никогда я не увижу океана, если правда! — сказал дядя Эд и сунул в руку девочке фланелевый мешочек, который сорвал с груди.
Со стороны Трафальгарской площади все еще слышались выстрелы.
Глава IV. ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
Матросов позвонил Марине по телевизефону и попросил разрешения немедленно прийти.
Марина заволновалась. Этого никогда не было. Что-то случилось! Она побежала к директору института хлопотать пропуск. К ее удивлению, Николай Лаврентьевич, едва услышав о Матросове, тотчас распорядился выдать ему пропуск.
Марина ждала Дмитрия, нервно расхаживая по лаборатории. Она добилась, чтобы ненавистные ножницы были вынесены. Они стояли сейчас на дворе под навесом, и Марина всякий раз делала крюк, чтобы не пройти вблизи.
Фундамент от них все-таки остался. Даже он был неприятен Марине, и она распорядилась поставить на нем лабораторный стол и сама взялась помогать лаборанткам и технику.
Заниматься обычным делом она не могла. Все валилось из рук. Матросов застал ее раскрасневшейся после перестановки в лаборатории.
Две лаборантки с бесцеремонным любопытством рассматривали статного посетителя с седыми висками.
Под этими взглядами Марина чувствовала себя скованной и в душе боялась, что Дмитрий подумает, будто она холодна с ним.
Марина не знала, куда посадить Матросова. Отправить своих помощниц из лаборатории она стеснялась.
— Ну, покажи, — попросил Матросов, — где здесь ваша алхимия?
— Вот за тем свинцовым экраном, — показала Марина, не понимая, зачем об этом спрашивает Матросов.
— Вот оно где, «марсианское производство», — задумчиво сказал Матросов, глядя на закрытый проем в бетонной стене.
— Да, там сверхурановый реактор. Мы пытаемся утяжелить ядра сверхтяжелых элементов. Превратить кюрий, берклий или менделевий в радий-дельта.
— Понимаешь, какое дело… — замялся Матросов.
— Зачем ты пришел… сюда? — тихо спросила Марина, включая электромотор, чтобы он начал жужжать.
— Выходит дело, неверно я сказал тебе в Брестской крепости, что никогда больше не вернусь туда…
— Куда? В крепость?
— Нет, я говорил о Западе.
— Что ты хочешь сказать? — ужаснулась Марина.
— Пойми меня, родная. Не было у меня часа с тех пор, как я на Родине, чтобы не терзала меня мысль о моей вине перед людьми. Я оказался никуда не годным психологом, не смог разобраться в профессоре Бернштейне, которого должен был подготовить к бегству от Вельта. Я не угадал его состояния, его угрызений совести и благородного желания спасти людей от своего открытия. Теперь я имею возможность частично искупить свою вину.
— Как? Что ты задумал?
— Профессор Кленов говорил тебе, что все запасы нужного вам радия-дельта находятся у Вельта, у того самого Вельта, который так ценил меня и сейчас считает погибшим.
— Ты хочешь ринуться в его пасть?
— Кто лучше меня знает Вельта? Кто лучше меня может выполнить задание — добыть радий-дельта для тебя, для спасения человечества?
— И ты едешь к нему?
— Проститься пришел, девочка моя, — сказал просто Матросов. — Через сорок минут улетаю.
Марина опустила руки и испуганно смотрела на Дмитрия.
— Прощай, Мариночка, — сказал он, беря ее за плечи.
Она отрицательно замотала головой.
— До свидания… — И спрятала голову у него на груди.
Девушки-лаборантки, ступая на носочки, вышли. Техник работал и ничего не замечал.
Матросов вышел следом за лаборантками.
Профессор Кленов в сопровождении директора института шел к Марине. Профессор был очень возбужден и не заметил, что Марина украдкой вытирала покрасневшие глаза.
— Достопочтенная моя государыня! Дозвольте войти в апартаменты ваши гонцом вестей хороших! — Со старомодным изяществом профессор поклонился и вошел в лабораторию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73